Мошка (джен)

Каждый хоть раз задумывался о суициде: слышал трагическую историю о кончине знакомого троюродного дяди соседа двоюродной бабушки; читал в книге или протоколе с места происшествия по долгу службы; видел это в кино о подростковой не одобряемой родителями любви или же на одном из массы бессмысленных каналов, транслирующих схожие по пользе телепередачи, где внемлющим и не очень зрителям демонстрировали чудеса экстрасенсорики и волшебство разгадывания тайн добровольных смертей. И каждый невольно прикидывал это на себя, задаваясь вполне обычным, логичным для человека вопросом: «А я бы смог?»

Как правило, ответу предшествует анализ собственного бытия. Если в момент внутреннего диалога в душе мерцает радуга, зарплата вкупе с премией получена и еще не потрачена, нет ипотеки и менее удушающих займов, а жена регулярно и с энтузиазмом доставляет оральное удовольствие исключительно супругу (вовсе не трудно представить схожую радость женщины касательно мужа), то вопрошающий, вероятно, улыбнется, передернет плечиками, пусть и стонущими после грядок на даче, спишет малую долю неудач на авитаминоз и решительно заявит, что жизни быть. Конечно, прочерк напротив хоть одного из пунктов совсем не символизирует тягу к веревке и мылу, однако часто и этого достаточно, чтобы его черный отсвет затмил собой все остальное и выдвинул на передний план жалость к себе и ненависть к даже таким милым и кружащим вокруг бабочкам.

Причины могут быть разными, но всегда фоном идут одиночество, непонимание и усталость. У тебя может быть гурьба родственников, стайка разновозрастных детей, но это не мешает тебе быть отдаленным, покинутым и забытым. У тебя может быть куча друзей, коллег, с которыми ты пьешь иногда по выходным и куришь в перерыве в будни, но это не гарантирует доверие и стабильное наличие «жилетки» в трудный период. У тебя может быть не самая тяжелая работа и не самый шумный дом по вечерам, но это не защитит тебя от ощущения фарша вместо мышц и теплой жижи вместо мозгов.

Способов освободиться тысячи, на любой, даже самый изысканный вкус: тут тебе и пресловутое удушье, что легко организовать даже на дверной ручке; и возможность утонуть, забив легкие водой из крана или ближайшего водоема; и шанс сильно порезаться, надавив чем-нибудь острым на стратегические места с удобным для дела расположением вен; и потребность ненадолго ощутить себя птицей, шагнув в пустоту с высотки. Кому пуля, кому таблетки… Террористы предпочитают тротил. Говорят, можно при желании и от шоколада на тот свет отправиться, но пока статистика знает больше случаев отравления паленым алкоголем, чем самоубийства от какао-бобов с примесями.

Соль — яд, сахар тоже. Курить вредно, жареное — едва ли меньше. По большому счету, человек и так изнашивает тело, ускоряя истечение срока годности. Тоже суицид, в каком-то смысле, но трогает и заставляет горестно качать головой, недоумевать и сокрушаться «какой хороший был мужик» что‐то более глобальное.

Жалеют, конечно, не все и не всех. И вообще, грех это, таких не отпевают. Но лично я не верю ни в богов, ни в людей, а потому мне плевать на то, что будет после.

Я вымотан. Меня неаккуратно разрезали тупым ножом — чтобы было еще больнее, видимо, — рваными движениями вытащили содержимое тела и души и разбросали потроха по мокрому после дождя асфальту. И кто по мне всплакнет? Разве что мама и парочка слезливых одноклассниц, если смогут прийти. Возможно, кто‐то из университета скупо шмыгнет носом и отвернется, с печалью посмотрев вдаль. Друг, которому давно уже не до меня, вынуждаемый совестью, наверное, принесет самый большой венок. А когда вынесут на улицу на табуретки, баба Нюра из третьего подъезда точно станет громко подвывать, усугубляя психоз матери. Вот и все. Выпьют, закусят. Проведают дважды в год, пока сами не переедут ко мне поближе.

Плавно рулю по трассе, еду по прямой, следя за дорогой на автомате. Пасмурно, того и гляди ливанет — мне все равно. Мимо мелькают поля с подсолнечником, за ними — с кукурузой; с другой стороны расположились деревья, кустарники, торговцы рыбой и иногда — заправки. У меня нет намеченной цели. Я просто двигаюсь дальше от города и людей, которым я бесполезен.

Откуда депрессия? Да все банально до ужаса: женщина. И вместе с ней некоторые бонусы в виде проблем на работе и в окружении, но тому виной депрессия из‐за женщины. Сам дурак, что называется. Вроде взрослый, даже уравновешенный, а додумался влюбиться.

Она красивая, молодая и, к сожалению, умная. Нам было весело какое‐то время; я зачем‐то позволил себе думать, что именно с ней было бы неплохо состариться и забирать к себе на выходные внуков. Но, черт возьми, я бесперспективный. У меня к двадцати семи годам нет собственного жилья, а только съемное, и работаю я старшим менеджером, а не генеральным директором. Казалось бы, не нравится — катись колбаской, приставь ко лбу ладошку, оглядись и выбери другого, но ей приспичило вылепить из меня «человека». Беда в том, что если месить говно, то получится лишь говно иной формы, а кондитерское изделие оно будет напоминать максимум по цвету, но запах выдаст правду, а вкус разочарует смельчака, что рискнул попробовать.

Естественно, на крыльях любви я старался измениться. Искал в интернете возможность трудоустройства на более привлекательное место, сменил гардероб и стрижку, стал через силу читать книги по саморазвитию… Тщетно. Для работы мечты не хватало опыта и связей, костюмы и необходимость причесываться раздражали, а нудная литература нагоняла сон. Она кричала, размахивала руками, называла лентяем и регулярно устраивала по вечерам сеансы домашнего тимбилдинга. Потом, поняв, что проку от ее усердия с плавничок рыбки гуппи, психанула, сложила свои вещи в серебристый чемодан на колесиках, переехала обратно к себе.

Я встрепенулся. Вспомнил про приятеля, получающего заманчивый доход в филиале крупной фирмы, и долго пытался уговорить его встретиться. Ну, не сложно догадаться, что меня вежливо отправили искать работу дальше, а заодно — может, ненароком, я так и не понял — унизили, оплатив мой кофе.

И даже в этот момент я еще не опустил лапки на брюшко, а продолжил карабкаться туда, где места мне не было. Наверху обычно все занято, передается по наследству, большой любви или же при помощи умопомрачительного минета. Здесь, конечно, я заранее проиграл… Даже ради нее не пошел бы на соответствующие курсы. Так вот, когда глаза стали зудеть от постоянного штудирования Avito и HH, мне в голову пришла мысль припасть к ногам отца. Нет, он не нефтяной магнат, а я не горделивый и тупой сынок, отказавшийся от благ цивилизации, однако же он на очень хорошем счету в компании, которая занимается строительством, и, как я слышал, недавно открытый новый железнодорожный мост — его проект. Образование у меня не то, в архитекторы не сгожусь, но я надеялся, что им может понадобиться управленец. На моем поприще карьерный рост максимально медленный, а ей был нужен видимый результат или хотя бы прогноз на него. Отец, которому я почему‐то никогда не был интересен и который в связи с этим никогда не был мной любим, разве что не рассмеялся мне в лицо. «Куда ты лезешь? Твоих мозгов может хватить только на какой‐нибудь магазин электроники. Да, ты же там и работаешь! Как приехать-то смог? Отгул специально взял?» Я не стал сотрясать воздух ответом. Мог что‐то пробурчать, мог прилюдно послать, мог рухнуть на колени и постараться убедить в профпригодности. Но не смог.

Появилась идея стать алкоголиком. На мой взгляд, одна из самых удачных за всю жизнь. Вкусно, пусть с горьковатым оттенком. Ну, похмелье по утрам, но это легко исправляется бутылочкой пива. Сидишь, лакаешь, думаешь. Устал — можно потреблять и лежа. Не следишь за временем — только за наличием спиртного в доме. Считаю, в данном нехитром деле я даже преуспел. За прогулы меня уволили. Это последнее в списке вещей, которые могли тогда меня парить: денег, может, и не так много, чтобы со мной была она, но на выпить-закусить хватало.

Однажды мы встретились с ней в супермаркете: у меня закончилась водка, а у нее, видимо, спагетти и печенье. Я узнал ее сразу — ей потребовалось сначала презрительно отвернуться. Что‐то щелкнуло в ее голове, и она отправилась ко мне домой, предварительно вытащив бутылку из моей корзины и заполнив ее продуктами и моющими средствами. Жалость делает с женщинами сумасшедшие вещи, и через пару часов ее пребывания в моей халупе она вновь стала полноценной квартирой, а когда она ворчала и терла меня мочалкой в ванне с кипятком, я позволил себе поверить, что жизнь заходит на новый вираж, потеряно еще не все. Идиот…

Отмыла, накормила, повоспитывала… и снова ушла. За месяц нашей попытки номер два изменилось лишь то, что пить я стал втихаря и ничтожно мало, чисто аперитив, и есть досыта, а должность мечты так и не рухнула на меня небесной манной. Вернуться к запою было заманчиво, но я все-таки вернулся на работу, туда же. Начальница побросала на меня несколько укоризненных взглядов, сдобрила их вздохами, а потом потребовала клятвенное обещание чуть ли не на крови, что я не только не стану прогуливать, но и опозданий не допущу под страхом смерти.

Через пару недель она пришла к нам в магазин за новым телефоном. Конечно, я был рад ее видеть, даже бросил клиента, чтобы подойти и поговорить, но ровно до тех пор, пока не увидел, над чьей репликой она легко и красиво засмеялась, взмахнув волосами: мужчина, щедро угостивший меня эспрессо… Мне сразу стало интересно, знают ли они, что у них есть общий знакомый в виде меня, или моя ставшая в последнее время родной икота связана с их эмоциональным обсуждением нерадивого бывшего парня/друга. Я представил их сидящими в дорогущем ресторане, смеющимися так же заливисто, и вернулся к клиенту, стараясь кивать и извиняться в паузы между ворчанием потенциального владельца нового кондиционера.

Уже к вечеру того дня я стал обладателем телевизора за сто двадцать две тысячи рублей: задумался о сладкой парочке и, шагнув назад, скинул коробку с плазмой с тележки грузчиков. Само собой, это помогло мне поверить в себя и наполниться счастьем до краев. Но больше долгами. Жаждать заработать и вогнать себя в минус — идеально!

А потом я увидел ее в свадебном платье на фотографии в социальной сети. Что ж, значит, не моя конфета. Я смирился, отпустил мысленно и твердо решил забыть, начав двигаться дальше. Спирт, смешавшись с кровью, приказал мне нацарапать массу нецензурных слов на свеженькой черной иномарке ее теперь уже мужа. Когда через три дня у его машины отказали тормоза и он погиб в аварии, она заявилась ко мне с обвинениями, что я к этому причастен, и обещаниями, что я сгнию в колонии. Позднее суд доказал, что все дело рук конкурентов, но извинений я так и не услышал.

Продолжил ходить на работу почти бесплатно, улыбаясь покупателям почти приветливо. Почти спал, почти жил.

Но сейчас решил, что больше что‐то не хочу.

Практически незаметно для себя, на автопилоте, я доехал до одного из любимых мест за городом. Здесь панорамный вид на реку и острова, поросшие кустарниками и камышом; рядом лесополоса. Все постройки ограничиваются гаражами для лодок вдалеке и одним-единственным ветхим домишкой. Из людей я видел здесь только рыбаков пару раз, и то на приличном расстоянии от того обрыва, на краю которого я люблю сидеть или просто стоять, спрятав руки в карманы, что делаю и сейчас.

Другой воздух: по-настоящему свежий, хоть и снизу у берега тина с непрерывно, кажется, квакающими лягушками. Другой ветер: без пыли, он поднимает вверх не окурки и прочий мусор, а сухие мелкие травинки и семена одуванчиков. И я здесь другой поэтому. Может, подсознание специально привело меня сюда, чтобы я одумался и не рубил с плеча? Черта с два! Хватит с меня руководителей с их напутствиями, и даже этому месту миротворцем не быть.

Кажется, я насмотрелся, надышался — готов. Я все решил. Предсмертную записку оставлять не стал, маме дрожащим голосом «Прощай!» тоже не рискнул сказать. Зачем? И так догадается после.

С удивлением понимаю, что слышу позади шаркающие шаги. Обернувшись, вижу изрядно пьяную девку, которая непонятно откуда взялась.

— Здорово, парень! — выговаривает она, приподняв вверх руку с бутылкой из темно-зеленого стекла. — Винца хочешь?

— Нет, спасибо. — И сразу отворачиваюсь. На миг мелькает мысль о том, что леди явилась сюда не вовремя, но затем я осознаю, что ее присутствие меня вряд ли остановит.

— Кр… — икает, — красиво тут, да?

— Да.

— А ты чего такой хмурый? Мо… может, выпьешь все-таки? — снова предлагает она.

Я кошусь на ее плещущийся внутри тары напиток и вспоминаю, что терять мне нечего. Высокая трава сминается с тихим шорохом под моим весом, а бутылка ложится в руку. Отвратное пойло, еще и теплое.

— Гадость, — выношу вердикт полусладкому.

— Да зна-аю, — отмахивается она.

Мы молчим какое‐то время, периодически возвращая друг другу вино. Пчелы забираются на цветы, вынуждая стебельки раскачиваться под их тяжестью. Несколько чаек кружат над водой, нарушая ее гладь, чтобы поймать неудачливых красноперок. Моя собутыльница перестала страдать от икоты. Солнце слегка припекает спину, и все вроде неплохо. Ну, почти, ведь я все еще помню о том, что собираюсь сделать.

Мне на руку садится мелкая зеленая мошка. Первый порыв — раздавить, так велят рефлексы, но я подношу ее ближе к лицу, рассматриваю полупрозрачные миниатюрные крылья и тихонько сдуваю на траву рядом.

— Живи. У тебя, наверное, есть еще планы.

— Что? — непонимающе спрашивает новая знакомая.

— Пора мне.

Встаю, зачем‐то отряхиваю джинсы и еле заметно улыбаюсь, щурясь и глядя на облако над головой.

— Эй, ты куда?

— Туда, — показываю на реку.

— Купаться, что ли? — хмурит брови девица.

— Можно и так сказать, — пожимаю плечами.

— Я тоже хочу.

— Я отсюда прыгать буду, на машине, — поясняю ей. Это, кажется, только еще больше путает ее, накладываясь на опьянение. Не знаю, сколько вина она употребила до прихода сюда.

— А зачем?

— А хочу.

— Может, ты мне сначала дверь в доме починишь? — предлагает она. — Я тебе еще налью.

— Я не умею. И вино у тебя паршивое.

Девка что‐то отвечает, но мне почему‐то мерещится, что передо мной сидит она. Смотрит укоризненно, качает светловолосой головой и серьезно произносит: «Не делай этого». Даже пьяный я знаю, что она не стала бы меня останавливать. Ненавидит, презирает, не считает вообще мужиком. Что ж, я и сам от себя не в восторге.

Разворачиваюсь и ухожу в сторону своей старой машины, которая на ходу в силу, видимо, чуда; следом в бедро прилетает бутылка — наверное, я обидел даму своим игнорированием. Усмехаюсь и продолжаю путь.

Уже через лобовое стекло, грязное после парковки под плакучей ивой, вижу, как девка падает на траву спиной и поднимает кверху руки, рисуя ими что‐то в воздухе. Свои руки я кладу на руль, а на них опускаюсь подбородком. Закрыв глаза, я вновь вижу ее, и мне хочется сбежать. Но есть только один проверенный метод, как можно вытащить ее из своей головы.

Завожу мотор. Можно не пристегиваться. Плавно сдаю назад, чтобы потом обеспечить себе место для разгона, а в ушах звучит ее голос, которым она пела дурацкую попсовую песню, что я всегда терпеть не мог, но любил подглядывать за тем, как она танцует. Я морщусь и стону сквозь зубы; злые слезы откуда‐то берутся на небритых щеках. «Уходи! Прочь, прочь, прочь!..»

Давлю на педаль, предвкушая свою скорую гибель, и… мое ведро с гвоздями, с натяжкой именуемое машиной, глохнет. Поворот ключа — нет результата. Еще раз, еще. Я начинаю смеяться. Заливисто, все громче и громче, все ближе к истерике. Откидываюсь назад, прижимая ладони к лицу и выплескивая в издаваемых звуках все накопившееся.

В окно стучат. Проморгавшись, вижу обеспокоенное лицо пьяной девки в выцветшем сарафане в пятнах.

— С тобой все нормально?

— Ага.

Я даже умереть не могу! Все против меня, куда бы ни пошел, что бы ни захотел сделать. Мужчина? Только по половому признаку.

— Это… — мямлит она, пошатываясь, хоть и держится за машину. — Я тут вспомнила… У меня еще самогон есть, будешь?

Я перевожу взгляд с нее на реку, где чайки все еще ловят пищу, и прихожу к выводу, что от самогона тоже можно сдохнуть. Ну, я попробую. Если не получится, придется-таки чинить девке дверь.