Парасомния (джен)

Мой мир был нарисован акварельными красками.

Полупрозрачный, размытый, иллюзорный.

"Меня зовут Джемма Уолтерс. Мне двадцать четыре. Мой день рождения двенадцатого мая. У меня есть сестра-двойняшка Джилл... Меня зовут Джемма Уолтерс..."

Меня зовут Джемма Уолтерс и мне двадцать четыре. Я люблю лиловый цвет, чай каркаде и свою сестру Джилл. Я ненавижу холод, колючие шерстяные свитера и себя.

Мне было пять, когда родители заметили это. Заметили, что я ходила во сне. В общем-то, лунатизмом никого не удивишь, тем более в детском возрасте. Помню, мама меня спросила за завтраком, что мне снилось. Я ответила, что не помню. И она сказала, что я пришла в родительскую спальню, включила свет и ушла. Папа усмехнулся, мама сказала в случае чего будить её, а Джилл кинула в меня блинчик.

Теперь мне приходится повторять про себя заученный текст о себе, чтобы не свихнуться.

Лиловые тюльпаны стояли у нас в спальне, когда мне было девять. Тогда я пыталась зарезать свою сестру игрушечным ножиком из набора "Весёлый доктор". Должно быть, мне снилось, что я была хирургом, удалявшим аппендицит.

Всё время, что я верила в Бога, всё время с шести лет до четырнадцати, я не молилась ни о чём другом, кроме как о том, чтобы запоминать свои сны.

Меня пугала только неизвестность. Только то, что каждое утро я думала о том, что никогда не узнаю, что видела во сне и что делала во сне.

Сомнамбулизм — научное обозначение лунатизма — болезненное расстройство парасомнического спектра, сопровождается тем, что больной, видящий сновидение, наяву исполняет то, что видит во сне.

Когда я стала придумывать сны, моя жизнь стала акварельной.

Имена и лица стали расплываться в большое грязное пятно. Слова и обрывки фраз смешались в белый шум помех радиосвязи. Мысли и сны, идеи и образы, чувства и смыслы, всё растворилось в моём сознании, как краска с кистей растворяется в мутной воде.

Меня трясло, в горле поднимался комок, на глазах наворачивались слёзы, и я падала на кафельный пол ванны. Холодная плитка обжигала покрывающуюся мурашками кожу, запах хлорки разъедал слизистую глаз, и я захлёбывалась своим страхом.

Лучше бы я не рождалась совсем. Лучше бы у Джилл не было сестры.

Когда я думаю о Джилл, я всегда вижу одну картину. Широко расставленные глаза распахнуты в немом вопросе, мышцы лица напряжены, как при крике, с губ срывается неразбираемый шёпот. Этот образ, пронизанный моим страхом и нежностью, лилово-серый, будто последний из всех, что не стал акварельным. И я цепляюсь за него, за последний островок реальности в кружении моего сознания.

Я боюсь. Я боюсь того, что так мало помню, и того, что не уверена даже в том, что я помню.

"Меня зовут Джемма..."

Всё, что я знаю точно, — это то, что я вижу сейчас. Обои в серо-розовую полоску, прозрачный тюль, словно дым на окнах, моё падение на кровать. Она мягко пружинит под тяжестью моего веса, и поглощает тело, и я утопаю, как в зыбучих песках, во сне...

Мне думается, что я вижу лабиринты. Это кажется логичным.

А может, это всё компьютерная игра, где нужно бродить по коридорам и убивать монстров.

А может, я наркоманка, которая под ЛСД придумала сестру, которой никогда не было.

Я не выживу, если это всё правда...

Голову под холодную воду, умыться, растереть красные глаза, размазав тушь. Я жива, я не сплю, я реальна.

Я бы не выжила, если бы это было правдой. Если бы не точные моменты настоящего, за которые можно цепляться. Ледяная вода в белоснежной раковине. Лиловое полотенце с монограммой "JW". В отражении в зеркале лицо с широко расставленными глазами, приоткрытым ртом, ужасом во взгляде. Джилл? Джемма.

Я бы не справилась, будь всё так сюрреалистично, как это отражение.

В акварельном мире есть лицо Джилл и есть боль. И они реальны.

Я сижу на холодном полу и расцарапываю ногтями бёдра. Мне не важно, что царапины не глубокие, что ногти ломаются, что это всё бесполезно. Главное — я реальна. Хотя бы я реальна.

"Мне страшно?" — спрашивает чей-то голос в моей голове. Мне страшно, я молчу.

Просыпаться на балконе от холода стало привычным. Я не пытаюсь справиться со своими болезнями, я пытаюсь пережить их.

Мутная вода становится грязнее, лиловые тюльпаны вянут и темнеют, моя иллюзорность становится гуще, глубже и злее.

Она окружает меня плотным туманом, облепляет моё тело вязкой жидкостью, вливается в горло, проникает в нос и уши. Я полностью потеряна в ней.

Мне жутко оттого, что я не могу поймать момент. Не могу сфокусироваться. Всё плывёт, плывёт, плывёт куда-то...

"Меня зовут Джилл Уолтерс и я призрак..."

Меня тошнит, меня рвёт, меня выворачивает на холодном светло-розовом кафеле ванной. Всё, чего я хочу, — уснуть и не видеть этого, не слышать, не знать.

Я хочу раствориться в акварельной реальности так, как это сделала Джилл.

Глаза широко распахнуты, скулы сводит боль, я пытаюсь что-то сказать...

"Почему я?" — шёпот не в голове, он на губах. Почему я?..

Глаза открыты, струя холодной воды шипит и брызгает вокруг, во рту сухо, в сознании пусто. Я что-то забыла.

Я цепляюсь за последнее, что помню. "Почему я?". Я не знаю, почему. Я хочу знать, но не знаю. Если я узнаю, я вспомню тебя?

Чувствую, как сильно бьётся сердце, мне жарко и страшно. Почему я. Почему ты?

Пусто.

Вместе с памятью исчезла акварельность, и я осталась лицом к лицу со своим страхом с широко расставленными глазами.

Почему ты? Кто ты? Где ты?..

Я не помню, где я. Серые стены, шум радиоприёмников и сквозняки.

Где ты?

Медленно я брожу по коридорам. Шум то ближе, то дальше.

Где я?

Пустоту заполняет голос диктора семичасовых новостей на радио.

"И последнее сообщение на сегодня. По решению суда, затянувшегося на три года, обвиняемая в убийстве сестры Джемма Уолтерс оправдана по причине невменяемости и переведена на лечение в Психиатрическую Клинику Ходженса в Новом Орлеане. Перейдём к погоде..."