Спрядённая смерть (гет)

Ночь за плечом, вор у ворот,

Прялки жужжанье спать не дает

Тебе — я снова здесь.

Кто прядет лен, кто прядет шерсть,

Кто прядет страсть, а кто прядет месть,

А я спряду твою смерть.

Колесо — гонит по жилам кровь,

Колесо — в губы вливает яд,

Колесо, вертись — это я…

Мельница

Её разбудило поскрипывание. Негромкое и мерное, оно в тишине ночной спальни казалось ей оглушительным. Бросив испуганный взгляд на спящего молодого мужа, Кора приподнялась на локтях и посмотрела туда, откуда доносился скрип: в сторону окна. В её глазах не осталось ни капли сонливости. По коже пробежал мороз мурашек. Все чувства донельзя обострились. Опасность.

В густой чернильной темноте было трудно разглядеть что-либо. Щель между оконными ставнями прорезал лишь тонкий лучик серебряного света, который почти сразу же тонул во мраке. Но этого хватило Коре, чтобы различить силуэты прялки и сидящего за ней человека.

— Убирайся, — прошипела она, краем глаза посматривая на мужа.

— Повежливее, дорогуша. У меня плохое настроение, — вслед за громко сказанной фразой последовало глумливое хихиканье.

— Замолчи! Умоляю!

Кора села и тревожно прижала ладони к груди. Ей вовсе не хотелось, чтобы Генри проснулся и застал в их спальне внезапного гостя.

— Твой благоверный не проснётся, пока я этого не захочу, — с жёсткой интонацией ответил Румпельштильцхен.

Кора поднялась с кровати и, с трудом нащупав в темноте накидку, закуталась в ту. Её колотила мелкая дрожь. Казалось, что в комнате слишком холодно.

— Что тебе нужно? — спросила она, старясь, чтобы её голос звучал как можно твёрже. Коре не хотелось, чтобы он догадался, что она испугалась.

— Я хочу преподать тебе урок, — голос Румпельштильцхена стал более тихим и вкрадчивым. — Довести навыки прядения до вершины.

Кора не понимала. Она ничего у него не просила. Она вообще не думала, что ещё когда-либо увидит его с той последней встречи. Зачем он пришёл сюда посреди ночи, притащив свою древнюю прялку? Ещё плотнее запахнув накидку, Кора осталась стоять на месте, неподвижная, словно статуя. Скрип колеса прекратился. Внутри что-то оборвалось. Сердце глухо колотилось, предчувствуя нечто страшное.

— Я не нуждаюсь в этом, — совладав с собой, с видом, полным достоинства, ответила Кора.

— Иди же ко мне, — мягкий шёпот убаюкивал её бдительность, — сопротивляться бесполезно, дорогуша. Ты ещё слишком неумела, чтобы противостоять мне.

Это было правдой. Кора не могла выставить его вон сейчас же. Что ей было противопоставить Тёмному магу? Её единственным волшебным умением являлось превращение соломы в золото. Она хотела бы уметь больше, но не знала как. Румпельштильцхен был единственным источником знаний о магии для неё.

«Может, он действительно пришёл, чтобы научить меня ещё чему-то? Но зачем? Неужели он всё ещё хочет вернуть меня? Любовь делает из мужчин глупцов. Я должна воспользоваться этим», — подумала Кора, огибая кровать.

Румпельштильцхен шагнул к ней на встречу, протягивая вперёд руку. Она, полуслепая в этой темноте, покорно вложила свою ладонь в его. Одним властным движением Румпель притянул её к себе, а после усадил на непонятно откуда возникший табурет перед прялкой.

— Может быть, ты научишь меня чему-то ещё кроме прядения? — чувствуя себя более уверенно, заявила Кора. Надо же было получить какую-то пользу от этого внезапного и неприятного сюрприза.

— О, нет, я думаю, сейчас это то, что нужно. И ты будешь только смотреть.

Смотреть? В этой темноте? Она не видела ничего, кроме кусочка кудели, подсвеченного голубоватым лунным лучом.

— Может, стоит открыть… — Кора запнулась.

Она не хотела ни на что смотреть, на самом-то деле. Всё, чего Кора желала: чтобы Румпельштильцхен убрался или научил её чему-нибудь более полезному. Она умела прясть из соломы золото, зачем ей ещё уроки прядения?

— Ты увидишь всё, что тебе надо, — проникновенный шёпот леденил душу.

Кора неуютно поёжилась. Проклятая ночь. Она не видела своего собеседника, только силуэт, и от этого ей становилось ещё жутче. Раздался скрип, и её взгляд уловил медленное движение колеса. Румпельштильцхен снова заговорил.

— Что бы ты ни пряла, при должном подходе получается чистая магия. Эмоции — основа всего. Щепотка тоски о былом — и ты получаешь ингредиент для зелья памяти, которое помогает забыть. Ярость, злость, обида — у тебя есть материал для оружия. Страсть, чистая страсть создаёт податливое золото, что сверкает ярче всего, оно хорошо для украшений. Забавно, что всё это в конечном счёте можно превратить в деньги.

— Сейчас ты прядёшь шерсть, — сухо заметила она, продолжая смотреть на голубоватую кудель. — Не солому. Почему?

— Особые цели требуют особых материалов.

— Какое чувство самое сильное?

— Месть.

— А как же любовь?

— Ты прекрасно знаешь, что она недоступна ни тебе, ни мне.

— И что же ты прядёшь сейчас?

— Возмездие.

— Чтобы создать…

— Твою смерть.

В Коре вскипела злость. Как он смеет говорить о возмездии? Он сам создал те провальные условия для сделки. Она чиста перед ним. Нет ребёнка, нет долга, который нужно отдавать.

Кажется, колесо начало крутится быстрее. В комнате словно стало светлее: прялка виделась всё чётче.

— За магию нужно платить. Ты отклонилась от уплаты цены.

— Ты сам составлял тот контракт.

— Ты отказалась осуществить те условия, в которых он мог бы быть воплощён. Но главное даже не это. Я не просто показал тебе милый фокус, я открыл тебе дорогу к магии. Ты заигрываешь с теми силами, которых до конца не понимаешь. Если магия не получает плату, она требует жертв.

Кора сглотнула. Она с таким трудом добилась своего нового положения. Богатства. Власти. Успеха. Слишком амбициозна, чтобы загубить всё, едва начав, слишком молода, чтобы умирать.

Колесо вращалось всё быстрее и быстрее, оно уже не скрипело, оно жужжало.

Перед глазами всё расплывалось. Словно в трансе, Кора прохрипела:

— Я сделаю всё, только оставь мне жизнь, — она уже отчётливо видела спицы колеса, руки Румпельштильцхена, тянущие всё ярче и ярче сияющую серебристо-голубую нить. — Я подарю тебе ребёнка, убью Генри или короля. Что угодно. Оставь мне жизнь.

— О, я не сомневаюсь, — Румпельштильцхен зловеще захихикал, — ты теперь сделаешь всё. Вот только мне уже ничего от тебя не нужно, — колесо внезапно остановилось. Что-то звякнуло. Кора вскочила и отшатнулась, уронив табуретку. Опять стало темно. — Тот, кто догадывается, как уклониться от сделки, рано или поздно получает силу достаточную, чтобы избавиться от того, кому должен. Я знаю это, как никто другой. Ты попыталась бы убить меня сразу же, как только узнала, как это сделать и что это даёт. Так вот. Я не люблю угрозы. Я убью тебя раньше.

Кора пятилась, спотыкалась на каждом шагу, затравленно озираясь по сторонам и ничего не видя. Она проклинала тот день, когда увидела его. Проклинала Румпельштильцхена. Проклинала Генри. Проклинала короля, Еву, Леопольда, самозванца-садовника. Проклинала их всех. Ненавидела их всех.

Нет, это какой-то дурной сон. Это всё неправда. Нет. Нет. Нет. Снова скрип. Но уже не колеса. Что это? Что это красное светится там у окна? Почему так холодно? Почему так душно?

— Генри! — закричала Кора в припадке умопомешательства. — Генри!

Она упёрлась в столбик кровати и тяжело дышала. Генри мирно сопел под одеялом, не подозревая, что творится в спальне.

— Он тебе не поможет, — раздался зловещий шёпот. Красное сверкающее пятно становилось ближе. Кора не смотрела на колесо, но в глазах всё плыло ещё больше. — О, у него никогда не было и не будет достаточно сил, чтобы помочь тебе. Он богат, но далёк от трона, который ты хочешь заполучить. Он добр, но совершенно бессилен. И уж конечно он не может тебя защитить.

— Ненавижу, ненавижу, ненавижу, — кричала она, надеясь, что кто-нибудь услышит и придёт на помощь. На пару мгновений комнату ватой забила тишина. Кора поняла, что никто не придёт. — Бесполезный болван! — она сдёрнула с себя накидку и замахнулась, чтобы обрушить хлёсткий удар на спящего мужа. Ткань испарилась у неё из рук.

— Он не заслужил сомнительного счастья быть твоим мужем, не находишь? — шёпот Румпельштильцхена был совсем близко. Но Кора не видела его, она только различала алое пульсирующее пятно, в котором через мгновение узнала сердце. — Он будет какое-то время горевать, не зная, от какой гадюки я его избавил.

Вокруг сердца сомкнулись тёмные широкие линии. Кора упала на колени, схватилась за грудь, которую вспышкой захватила боль. Внезапно та отступила. Зрение приобрело ясность. Кора подняла голову и увидела золотистую, обагренную алым светом ладонь Румпельштильцхена, на которой лежало её сердце.

— Как ты его нашёл? — её голос превратился в невнятный сип. Невероятным волевым усилием она заставила себя подняться на ноги.

— Ты не так уж искусно его спрятала.

Сияющая нить. Теперь та — тонкая длинная игла в его пальцах.

И в этой игле её смерть.

Крик вибрировал в горле длинным «а», разрывая голосовые связки, когда игла впилась в сердце.

Кора не упала снова только потому, что в следующий миг освободившаяся рука Румпельштильцхена стальной хваткой сжалась на её талии.

Но эта поддержка была недолгой. Потому что после, другой рукой, он вернул её сердце на законное место.

Ей было не больно, только немного жгло.

— Ты будешь жить, пока металл не прорастёт насквозь, превратив живую плоть в мёртвое золото.

Румпельштильцхен исчез в клубах алого дыма. Кора снова схватилась за столбик кровати. Колени подгибались. Из горла рвались рыдания. Она стояла, вцепившись в несчастный столбик, совершенно неподвижно. Не издавала ни звука.

Внутри что-то леденело. Что-то каменело. В голове вертелся единственный вопрос: «Сколько?». И неумолимый ответ, подтверждавшийся всё более замедляющимся ритмом физического сердца: «Уже близко».