Звезда (гет)

*

— Ашер дома? — спрашивает Коннор, не здороваясь.

— Дежурит в общаге, — Микаэла наклоняет голову, чтобы телефон не выпал, и покрывает ноготь на большом пальце вторым слоем лака, — а почему ты спрашиваешь?

— Ну, он же твой парень, вдруг помешаю, — безмятежно отвечает Коннор, но выходит слегка насмешливо.

Или не слегка, кто его разберет.

— Всю предыдущую неделю тебя это почему-то не волновало, — бросает она ему, макая кисточку в липкую красную гущу.

Но Коннор пропускает ее слова мимо ушей. Как пропускает все, чего не хочет слышать.

— Тогда ставь чайник и доставай тарелки, но будь готова к тому, что фисташковое — мое.

Она любит шоколадное мороженое, а Коннор — крепкий кофе и ложку фисташкового сверху. А еще он единственный белый парень, который ни разу не пошутил о черном пломбире для черной девушки.

Может быть, только из-за этого она его и терпит.

Совершенно точно из-за этого, а не из-за того, что они замешаны в убийстве Сэма, Синклер и Ребекки, а Коннор — единственный, кто помогает сохранять здравый смысл и все еще надеяться воплотить в жизнь мечты о беззаботном счастливом будущем.

Вообще, Микаэла предпочитает думать, что их послужной список, не так уж и велик, а Ребека Саттор все еще жива. Вернее, предпочитала, пока Оливер, черт его дери, Хэмптон не взломал базу данных прокуратуры.

Вообще, она бы предпочла навсегда уехать из Фили и начать новую жизнь где-то в Калифорнии или, на худой конец, в Вашингтоне, но это невозможно, потому что Вэс мертв, Лорел в больнице, Аннализ и Фрэнк в тюрьме, и если Фрэнка ей совсем не жаль, то Аннализ — очень. И пока она не будет уверена в том, что она в порядке, а все они — в безопасности, о переезде не может быть и речи.

Микаэла последний раз проводит кисочкой по ногтю и не успевает закрыть баночку с ярко-алым лаком, как раздается звонок. Долгий, требовательный, навязчивый.

Коннор делает так всегда, требуя всецелого, мгновенного внимания, но это ее дом, ее жизнь и ее правила. И пока у нее хватает выдержки пойти в спальню и поставить на место лак, прежде чем впустить Коннора на порог, еще существует вероятность того, что им удастся выбраться из того болота, в котором они погрязли.

*

Вэс мертв, Лорел в больнице, Аннализ и Фрэнк в тюрьме, их мнимая безопасность висит просто на волоске, а Микаэла опирается Коннору на плечо, слизывает с ложки тающее мороженое и бездумно щелкает пультом.

Если все время думать обо всем этом, можно тронуться.

Если смотреть на Коннора, можно тронуться куда быстрее.

В жизни Микаэлы все четко и распланировано: в понедельник шоппинг, во вторник секс с Ашером, в среду — подготовка к итоговым контрольным за семестр. И пусть контрольные только через три месяца, но до тех пор, пока она планирует свою жизнь так, как считает нужным, она так же и в состоянии полностью ее контролировать.

В квартире Микаэлы все картины развешаны по стенам с точностью до миллиметра, все чашки в кухонном столике расставлены по цветам, а книги на книжной полке — строго по алфавиту.

До недавнего времени и в личной жизни у нее был не менее идеальный порядок. Пока Эйдан не оказался геем, Ливай — диллером, а Калеб — убийцей. Как, впрочем, и Ашер. Как, впрочем, и все они.

— Так что, — выдергивает ее из размышлений Коннор, оборачиваясь немного и смотря в глаза, — у вас с Ашером все серьезно?

Меньше всего Микаэла хочет говорить об Ашере. Меньше всего хочет задумываться о своих чувствах к нему. Да, ей неплохо с Ашером, но не более, чем просто есть мороженое в обнимку с Коннором, накрыв узорчатым пледом ноги и обхватив руками подушку в тон.

Микаэла пожимает плечами, немного отводит взгляд и спрашивает:

— А как у тебя с Оливером?

Наверное, совершенно нормально есть мороженое и обсуждать парней, когда твой друг мертв, подруга ранена, а работодательница и наставница — в тюрьме. Наверное, это более, чем нормально, ведь если не пытаться жить обыкновенной студенческой жизнью, можно просто сойти с ума.

Коннор криво улыбается уголками губ.

— Он то просит остаться с ним, то требует оставить его в покое. Наверное, ему просто нужно смириться со всем этим и осознать то, что на него свалилось, но я чертовски устал, и если у тебя есть виски, это просто замечательно.

Виски у Микаэлы нет, но есть ирландский скотч, что, впрочем, практически одно и то же.

Коннор сидит рядом, медленно пьет и больше ничегошеньки не говорит. Но Микаэла уверена, что знает каждое его слово, каждую его мысль может подумать сама еще до того, как Коннор заговорит. Ни с кем ей не бывает так уютно и так спокойно, как с ним. Коннор будто старший брат, очень нервный и встревоженный старший брат. Именно такой, какого ей всегда хотелось. Брат, которому можно уткнуться в плечо, с которым можно посмотреть «Секс в большом городе» и поесть чего-нибудь вкусного перед сном.

Может быть, ей просто нужно знать, что рядом есть кто-то сильный и решительный, кто-то, кто сможет защитить ее, если вдруг что. Микаэла надеется, что это «если вдруг» никогда не настанет, а Коннор острый, как лезвие ножа, холодный, словно верхушка айсберга, и взъерошенный, будто воробей. Но Микаэла абсолютно на все возможные проценты (и даже больше) уверена, что если понадобится — он защитит ее. И если даже придется просить убежища в другой стране — с Коннором у нее получится. Как получится и перевестись в другой университет. И разобраться со всем дерьмом, в которое они ввязались. И построить идеальное будущее со счастливой жизнью.

В смысле, построить счастливую жизнь не с Коннором, а с его участием, но…

Мысли Микаэлы путаются. Когда Коннор с ней и рядом больше никого нет, она может позволить себе не быть такой уж железной леди, не хорохориться и не храбриться так, как нужно при Ашере, чтобы тот не начал паниковать, или при Лорел, которой и так несладко.

Коннор, конечно, та еще королева драмы и тот еще паникер, но в глубине души Микаэла знает: он не бросит ее, не оставит разбираться с этим в одиночку.

От этого, определенно, легче. А сейчас, когда в желудке плещется полбокала скотча, вообще легко настолько, что, стоит только закрыть глаза, перед ними мелькают звезды. А стоит открыть — исчезают все, кроме одной-единственной. Путеводной.

Коннор бы смеялся, если бы узнал, что она так его называет. «Господи, Микаэла, куда я могу тебя привести?». Микаэла об этом знает, поэтому зовет его так только про себя.

— Дай ему время, — говорит она, — и все наладится, вот увидишь.

— Все наладится, — отвечает Коннор, с громким стуком ставя пустой бокал на стеклянный столик, — когда мы уедем в Индию и снимем виллу на берегу океана. Или заляжем на дно в бунгало на каком-то из берегов Пхукета. Только представь, — продолжает он, видя, как слабая улыбка играет на ее губах, — мы сможем есть бананы, плавать, пить кокосовый сок прямо из самого кокоса и не засыпать со страхом, что утром здесь будет десяток копов и нас всех посадят.

— Не посадят, — мрачнеет Микаэла и так же серьезно добавляет, — ты знаешь, что в Индии опасно? Кокос может убить тебя, если уснешь под пальмой.

— Угу, — кивает Коннор, — но вероятность сесть в тюрьму куда больше, чем уснуть под пальмой. Ты же не станешь спорить?

Микаэла не спорит. Но уезжать рано. Нужно хотя бы попытаться вытащить Аннализ. И, если удастся, уносить ноги куда подальше из ее сгоревшего дома, из миддлтонского университета и вообще из Фили.

Больше они не разговаривают до самого утра. Молча смотрят какой-то ситком, над шутками из которого так ни разу и не смеются, доедают мороженое и допивают скотч.

С Коннором уютно и хорошо, Микаэла мерзнет по вечерам, а он весь — горячий, пылающий. Как звезда. Та самая, которая ведет ее за собой вот уже столько времени.

Микаэла знает, что Коннор — друг. Коннор знает, что она — подруга. И что вместе легче, чем по одному. Легче переносить расставания, справляться с проблемами и забывать о снящихся каждую ночь убийствах. Вместе легче, и, может быть, именно поэтому Микаэла так радуется тому, что он уже которую ночь спит на ее диване.

Может быть, она радуется потому, что одной попросту страшнее засыпать, постоянно слыша шорохи в темноте и замечая несуществующие тени в ней же.

Микаэла не знает точно. Как не знает и того, что происходит утром.

Ранним утром, когда за окном все еще темно, а под пледом — жарко. Когда Коннор сначала дергается, медленно просыпаясь от очередного кошмара и еще не различая где реальность, а где — видение. Сквозь сон Микаэла чувствует его тревогу, сквозь сон накрывает его ладонь своей и шепчет:

— Я рядом, ты в безопасности, успокойся.

А потом Коннор то ли путает ее с Оливером, хотя ее голос намного нежнее и выше, то ли еще что, но он открывает глаза, щурится с непривычки, тянется к ней и медленно, неспешно целует в губы, шарит руками по телу, прижимается сильнее и ближе…

А потом так же медленно отстраняется и просто смотрит. То ли осознавая, что только что произошло, то ли пытаясь увидеть ее реакцию.

Микаэла наконец просыпается от удивления. Просыпается и пытается понять, что вообще случилось, но ни слова не говорит.

Просто вокруг слишком много напряжения и опасности, просто они выдохлись и устали, просто они не совсем отдают себе отчет в том, что делают и в том, что вообще происходит: с ними, в их жизнях и между ними.

За окном еще слишком рано — и они ни о чем так и не говорят. Просто смотрят друг на друга, кивают и засыпают. Чутким, но уже не таким тревожным сном. Утром возвращается с дежурства Ашер, и обсудить случившееся не получается.

Коннор чистит зубы, смотря в зеркало Микаэлы, и совершенно не жалеет ни о том, что обсудить случившееся так и не получилось, ни о том, что, собственно, произошло. Он не знает, что скажет, если Микаэла спросит.

Нравится ли она ему? Определенно, нет. Хорошо ли ему с ней? Конечно, да. Безопасно? Более, чем. Уютно? Именно.

Коннор умывается ледяной водой и предпочитает подумать об этом завтра. После лекций, после суда, после разговора с Оливером.

Микаэла принимает душ, выдавливая на ладонь ровно столько отшелушивающего шоколадного скраба, сколько нужно для того, чтобы прийти в себя после тревожной ночи. В ее светлой и на удивление просторной ванной просто невозможно запутаться в себе и не привести в порядок мысли, но ей удается.

Коннор — ее друг и гей. Единственный, кому она может доверять и в ком полностью уверена. И их поцелуй — просто стечение обстоятельств, просто результат напряжения и тревоги, просто влияние скотча и жара тел. Ничего больше.

Наверное.

Скорее всего.

Пожалуй.

Вытирая голову розовым полотенцем, Микаэла понимает, что ей понравилось.

Вытирая спину тоже розовым, но на тон темнее, вспоминает, что Коннор смущенным совсем не выглядел.

Вытирая ноги самым темным полотенцем изо всех розовых, которые у нее есть, осознает, что запуталась окончательно.

А потом, тихо выходя из душа и наблюдая, как Коннор варит кофе, решает, что какая, черт возьми, разница, что это может значить. Между ними всеми все и так уже настолько запуталось и перемешалось, что, пожалуй, их поцелуй — последнее, о чем стоит волноваться и беспокоиться.

Коннор варит кофе, и Микаэла улыбается тому, как привычно он поправляет волосы и аккуратно разливает по чашкам жидкость — чуть отстранившись, чтобы не обжечься и не запачкать брюки. Чуть наклонившись, чтобы видеть, нужно ли еще или уже достаточно.

Коннор варит кофе, и кухня Микаэлы сразу становится куда уютнее и теплее. Будто в ней светит своя звезда.

Наверное, путеводная.

Микаэла неслышно проходит в спальню и открывает в шкаф. Вчера, в среду, она красила ногти красным, значит вот это черное платье с бордовым воротником ждало именно этого четверга.

И пока она может контролировать хотя бы такие события в своей жизни, все еще хорошо.

И пока Коннор варит кофе на ее кухне, она еще может рассчитывать на идеальное будущее со счастливой, теплой и беззаботной жизнью.

Определенно, может.

Ведь ей светит собственная звезда.