И ни слова о любви (гет)

Он встретил ее, будучи мальчишкой тринадцати лет. На одной из улочек приморского городка стоял большой каменный дом с огромным садом. Туда в свое время и проник невысокий, щуплый подросток с вечно ободранными коленками и локтями и торчащими во все стороны волосами, как их ни причёсывай, с весёлыми ярко-зелеными глазами на бронзовом от загара лице. Отвлекшись на мгновение от сбора чужих созревших слив, он обнаружил, что за ним наблюдают. Сначала он заметил только неясную тень среди деревьев. Юркнув в гущу листвы, словно маленький зверек, он притаился, чтобы рассмотреть неведомого наблюдателя, и приготовился удрать при первом намеке на опасность.

Удирать не пришлось. Наблюдатель был неопытен и не знал, что нужно делать, когда встречаешь в своем саду незнакомого мальчишку, ворующего фрукты. А может быть, просто пересилило любопытство, и из-под деревьев вышла девочка, такая миниатюрная, что мальчику она представилась фарфоровой куколкой из дорогого магазина: маленькие ручки, маленькие ножки, бледное личико сердечком с едва заметным легким румянцем, вызванным жарой, и огромные синие глаза цвета июльского неба. На ней было надето аккуратненькое платьице с белым передником и башмачки без каблуков. Вся она была чистенькая и опрятная, словно сошедшая с журнальной картинки. Она с любопытством уставилась на мальчишку, теребя край белоснежного передника. И передник постепенно становился мятым и замурзанным.

Воровать сливы расхотелось. Он уронил сочные плоды на землю, скатился вниз по стволу, не обращая внимания на хлещущие ветки, ловко, как маленькая обезьянка, вскарабкался на высокую стену, окружавшую сад, и был таков…

* * *

Главная улица небольшого приморского городка была украшена флагами и цветами. Город готовился к осеннему празднику. В этих краях такой праздник устраивали после сбора винограда. Когда большие, налитые соком и пропитанные жарким южным солнцем гроздья, так и просились в давильни.

Девушка явилась вся в белом, словно чайка в неоглядной небесной выси — она была смелой и уверенной в своём праве покорять.

Она забрала с собой его сердце почти без спроса и тем только подтвердила давнее право своё. Право, которое он — теперь уже юноша — неосознанно дал ей, будучи мальчишкой, ворующим сливы в чужом саду. Он пошёл за ней, не задумываясь и без вопросов. И в рыбацкой лодке, показавшейся им мягче пуховых перин, они были счастливы вдвоём под прохладной луной южной осени.

* * *

Немало дней миновало с тех пор. Она звала его Negro, он её — Bonbon.

Он построил для неё дом, она стала в нём хозяйкой. Быт их был прост и непритязателен, как и у всех соседей в округе. И так же, как и другие, они переругивались, но беззлобно, без далеко идущих последствий. Он ни разу и пальцем её не тронул, хотя часто шумел и грозился и даже хватал палку. А если случалось замахнуться, то замах, растеряв всю свою ярость уже в начале, превращался в ласку. Его пальцы гладили её по голове или по щеке, или по плечу. А иногда он просто крепко прижимал её к своей груди, безмолвно прося прощения за недавнюю резкость. И она прощала.

Она родила ему шестерых детей: пятерых мальчиков и одну девочку-хромоножку. Двух сыновей забрала война, один погиб в пьяной драке, налетев на нож, когда кинулся разнимать дерущихся. Одного данью забрало море, когда он вышел на рыбацкой лодке. Остался один. Он вырос, окончил школу и уехал в город, и не было больше от него ни писем, ни вестей. Что случилось с младшеньким кареглазым и белозубым любимцем, балагуром и душой компании не знал никто.

Дома осталась только Ника. Почему мать назвала так дочь и где она услышала такое имя неизвестно. Однако имя звучало насмешкой для девочки — никакие победы не сопровождали её простую жизнь. Не имея выбора, она вышла замуж довольно поздно за вдовца с двумя малолетними детьми. И, наверное, обрела свою толику счастья — история об этом умалчивает.

На закате дней своих двое стариков, сидя рядом на старой, изъеденной морем и иссушенной солнцем лодке, перевёрнутой к верху днищем на берегу, молча смотрели на тяжело перекатывающиеся волны раскинувшегося перед ними моря. Эта лодка была свидетелем их первого счастья, и она же проводила их в закат. Два человека покинули мир рука в руке, так же как и шли по нему. Им не нужны были слова — они могли чувствовать.

Спросите — к чему всё это? Скажете — зачем тратить слова на непритязательную и неинтересную историю о неведомых людях, о которых и сказать-то нечего, кроме как родились, жили и умерли, словно бессловесные животные? Будете правы — по-своему. Однако ж, два человека были богаче царей земных. Они знали счастье, познали горечь и боль и тихо приняли смерть свою, не переча ей и не обвиняя никого.

Вспомнит ли кто о них?