Что ты знаешь о боли? (гет)

Сырые и заплесневевшие стены коридора пугают до безумия. Кажется, что с каждой минутой они приближаются все больше и больше, сужаются и скоро раздавят его. Интересно, а какими были эти стены до его появления? Такими же облупшими и выцветшими? Кто боялся этого места до него? Кто не дожил до этого момента?

Пит не сопротивляется — он знает: выхода нет, будет лишь хуже. Он лишь судорожно вдыхает и выдыхает, так, словно делает это в последний раз. Голые ступни соприкасаются с холодным кафелем, скользят и немеют. И парню вдруг кажется, что этот холод стал каким-то родным и обыденным. Ему кажется, что так было всегда, и так и должно было быть. Он не помнит, что было до, как было... Его всю жизнь вели по этим коридорам, бесконечно тянув и без этого мучительно долгое время. Впереди всегда была дверь, за которой скрывались огни ада, из которой он каждый раз выходил другим. Он каждую ночь слышал крики — в основном женские: Энни, Джоанны. Так было всегда — в жизни этого Пита.

Впереди все еще грозно поблескивает металлическая дверь. С каждым шагом Пит все больше осознает всю безысходность ситуации. Это похоже на замкнутые пространство — ты там и никогда не выберешься, ибо выхода нет. Делай, что хочешь, думай, о чем хочешь. Просто нужно принять реальность, какой бы страшной та ни была.

Сзади больше не толкают, Пит останавливается, прикрывая глаза и обреченно вздыхая. "Это конец", — думает он. Слышится неприятный скрип, и тяжёлая железная дверь открывается перед ним. Из комнаты выходит высокая женщина лет пятидесяти, и, кивнув охранникам, заходит обратно. И Пита снова толкают вперед.

Неожиданно яркий свет режет глаза, парень недовольно щурится. Он останавливается, пытаясь привыкнуть. Чьи-то пальцы вцепляются в руку и насильно ведут вперед, сажая в холодное кресло. Оковы закрываются вокруг рук и ног; теперь он обездвижен.

— Кто такая Китнисс? — в ушах звучит противный голос той женщины.

Пожелтевшие от сигарет грубые пальцы прикасаются к щеке, опускаясь до скул. И даже в этой ласке есть жестокость. Пит вздрагивает. Знакомый запах табака ударяет в нос и кажется парню чем-то из прошлого.

— Отвечай! — требует женщина, резкой пощечиной вырывая его из раздумий.

Китнисс... Огненная Китнисс... Он её знает. Да, должно быть, знает. Она, кажется, была брюнеткой. Смотрела на него снисходительным взглядом, жалостливо протягивая руку. Кто она для него? Кем была? А, может, это и вовсе не та Китнисс?

— Не знаю, — Пит откашливается, боясь сказать что-то не так.

— Неправильный ответ, — шипит кто-то сзади.

Парень не успевает подумать о чем-то, как все взрывается. Боль резко перетекает из одного места в другое, прерываясь более сильной. Он хочет разорвать собственную плоть, чтобы вынуть оттуда всю боль, но лишь кричит. В один момент все резко прекращается, и он лишь иногда чувствует покалывание в пальцах. Ему кажется, что мир на мгновение перестал существовать.

— Кто. Для тебя. Китнисс? — упорно продолжает голос.

Китнисс... Кто она? Он её знает? Китнисс. Они знакомы, но он не помнит её. Какие у неё глаза? Может быть, они большие и карие? Может быть, в них он видел лишь доброту? Какой у неё голос։ тихий и ласковый или слегка хриплый? Какие манеры? Походка? Кого она любит? А Питт... Так кто она для него? Была ли кем-то ? Китнисс... такое забытое, далекое имя. Словно он уже упустил ее. А вдруг она и вовсе не принадлежала ему?

— Никто, — с засохших уст срывается стон.

Пит уверен , что все потеряно. Ему так больно, что кажется, будто это пришла его смерть. Но он жив, он дышит, и ему невыносимо больно. Кричать больше нет сил, да и голоса тоже. До этого момента он не знал, что такая боль возможна. Какая она, эта боль? Она не красная и не чёрная. Но, тем не менее, она есть, и он её чувствует. Кажется, будто потоки электричества никогда не закончатся. И он будет сидеть здесь вечность, извиваясь от боли.

Все тело словно медленно уничтожается. Он хочет умереть. Умере-е-е-ть! Горло горит, когда парень начинает захлебываться в собственных слезах. Китнисс. Будь ты проклята, Китнисс! Кто ты? Кто ты такая, черт тебя дери, чтоб терпеть всю эту боль из-за тебя?! Гадкая, мерзкая девчонка. Будь ты проклята, Сойка!

— Кто для тебя Китнисс?

"Враг", — слышится ответ в голове. Душа падает в бездну, унося с собой все, что когда-то было дорого юноше. Он знает, что это неправильно, но понять не в силах. Боже, как все трудно! Разбивается — все разбивается, но боль сильнее. Кажется, будто ток дошёл до самых костей. Сердце протестует, вырываясь наружу. Не сме-е-ей! Но... Но идите вы к черту со своими предруссудками, вечно кричащие о моральной боли! Кому нужна ваша жалкая душонка, когда тело изуродовано.

— Китни-и-и-сс, — протяжно, словно смакуя каждым звуком, шипит скрипучий голос.

"Убить". Реакция на имя не дает себя ждать. Пит чувствует, что умирает, исчезает, но не знает об этом. Есть лишь боль, лишь раны. Он бросает взгляд на грудь, словно пытаясь разглядеть за истерзанной плотью сердце, но не видит его. Но сердца нет... Его сожгли. И эта боль гвоздём прибита к сознанию, от неё не избавится.

— Китни-и-и-и-сс...

Пит не реагирует. Но разум, словно запрограммированый, повторяет про врага, про убийство. А парень хочет вырваться из оков, избавиться от боли. Он готов на все: он убьет каждого, не думая, если такова будет цена свободы. Это больше не Пит. Он не слабак, нет. Он зверь, он чудовище. У него нет сердца. Ему можно.

Китни-и-и-сс, огненная девочка, символ восстания, а теперь скажи, что ты знаешь о боли?