Тихие омуты (джен)

В горле засвербело, едва Аня прошла лестничную площадку и направилась к кабинету химии. Она будто проглотила кусочек жгучего перца — и теперь нёбо и язык мучительно жгло, подступающий кашель никак не удавалось побороть.

В сумке осталась бутылочка минералки, надо глотнуть — может, станет легче… Аня ускорила шаги, на ходу потёрла глаза костяшками пальцев: зудело даже под веками. Согнувшись, она закашлялась, прижала ладонь к груди — и мимо по коридору пронёсся какой-то первоклашка, тоненько чихая. Следом, видно, пытаясь поспеть за ним, бежала девчушка — косички мотались за спиной, белые банты смешно вздрагивали.

— Комаров, Астахова! Я же сказала — всем строиться и выходить органи… — Вероника Степановна, выглянувшая из кабинета, подавилась на вдохе, не сумела договорить: мучительный приступ скрутил и её. Обернувшись через плечо, она махнула рукой и спешно зашагала вперёд, прикрывая рот подрагивающей рукой. Дети засеменили следом.

Ане хотелось спросить, что происходит — вдруг Вероника Степановна знает? Но от усилия выдавить хоть какой-то звук горло обожгло так, что от кашля в груди закололо. Пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь слёзы, заливающие глаза, Аня побрела к лестнице.

Звонок ударил по ушам, едва не заставив оступиться. Он словно сердился, что его заставили звенеть в неположенное время — и пронзительно, надрывно трещал, не умолкая ни на секунду. В последний раз Аня слышала школьный сигнал бедствия два года назад — приезжала какая-то комиссия из МЧС, проверяла, как быстро дети смогут выбраться из школы, если случится пожар. Разумеется, всех предупредили заранее, и перед учебной тревогой была ещё репетиция учебной тревоги — не дай бог, промедлили бы, оплошали!

Сейчас не предупреждал никто — и глотку раздирало по-настоящему.

Голова у Ани закружилась, она кое-как ухватилась за перила. Ноги подогнулись, Аня оперлась коленом о ступеньку — и кто-то больно ухватил её выше локтя, вздёргивая на ноги.

— Пошли, пошли, — физрук потащил её за собой вниз, к открытому окну. — Давай-ка, лезь…

Он закашлялся, но это не помешало ему подсадить её на подоконник. Кое-как перевалившись через карниз, расцарапав ладонь, Аня соскользнула вниз, в траву. Отползла на четвереньках в сторону, чувствуя, как ноет ушибленный локоть.

— Аккуратней, мелюзга, аккуратней, костей не переломайте, — раздалось за спиной. Худенький вихрастый пацан приземлился под окном — и восторженно покосился на Аню.

— У нас сегодня контрольная должна была быть! — выпалил он. — Проверочная. Вот здорово!

— У нас тоже, — пробормотала Аня, отряхивая джинсы. Она всё ещё пыталась надышаться, и слёзы никак не прекращали течь.

— Восьмой «А», — донеслось из-за кустов, — все в сборе? Карташова, ты в порядке? — прохладная рука коснулась Аниной щеки. — Иди, твои у крыльца собираются. Поторопись, Елена Николаевна и так с ног сбилась.

На нетвёрдых ногах Аня зашагала прямо по газону, пачкая туфли комьями влажной земли. Точно, вон и родной восьмой «Б». Девчонки сбились в стайку, оживлённо щебеча — никто, кажется, и не заметил, что она подошла.

— …Нарочно распылили, из баллончика, — донеслось до неё. — До завтра точно не выветрится.

— Значит, про квадрат двучлена писать не будем? Лосиха говорила, что сегодня обязательно будет по нему контрольная.

— Пусть засунет этот двучлен себе…

— А как думаете, кто распылил? — низкий бархатный голос Ирки Самойловой отчётливо донёсся сквозь шум и гам. — Готова поспорить, это Радулов. Помните, он говорил Лосихе, что попомнит ей свою двойку?

Аня невольно оглянулась, отыскивая взглядом Радулова. Его не было видно… да и на химию он вообще не пришёл. Домой, что ли, сбежал?

— С таким я ещё не сталкивалась — а ведь семнадцать лет в школе работаю, — возмущённо раздалось за спиной. Математичка энергично жестикулировала в кругу сочувственно кивающих коллег. Хмурая, тяжеловесно ступающая на своих массивных каблуках, наклонившая голову, словно в желании боднуть кого-нибудь, она ещё больше обыкновенного напоминала потревоженную лосиху.

— Я говорила вам, Елена Николаевна, что этим кончится, — гудела она. — Сначала выбитое окно в лаборантской, потом реактивы из кабинета химии пропали — новые он так и не купил… А вы знаете, что у Радулова два привода в полицию?

Аня отошла назад, чтобы не подумали, будто она взялась подслушивать. Ступила ногой на бордюр, сорвала лист с ветки клёна — очистить носок туфли. И столкнулась взглядом с Радуловым, преспокойно смолившим сигарету возле клумбы.

И ему, похоже, всё равно, что его поймают! Аня поморщилась, и Радулов, заметив её гримаску, ухмыльнулся, разжал пальцы. Окурок, прокружившись в струйке дыма, приземлился в лужу.

— Что, Карташова, угостить?

Она дёрнула плечом.

— И чего ты нарываешься? Лосиха, вон, за углом стоит — и наша с ней.

— Пофиг, — флегматично обронил он.

— Директор орать будет, родителей вызовут.

Радулов ухмыльнулся, глаза хищно блеснули:

— Напугала ежа голой задницей. Пусть вызывают. Я бы посмотрел, как директор убеждает мою родительницу «быть со мной построже».

Махнув рукой с зажатым в ней листом, Аня вспомнила про туфлю, наклонилась.

— Карташова, а ты порнуху смотрела когда-нибудь?

К чёрным разводам на носке прибавились зелёные. Досадливо смяв лист в кашицу, Аня отбросила его в ту же самую лужу, где размокал окурок.

— А ты кроме неё, видимо, ничего и не смотришь.

Радулов коротко хохотнул:

— Нет, мне просто интересно: ты хоть иногда делаешь не то, что полагается? Ты не куришь, пиво не пробуешь, двоек не получаешь… Карташова, а может, ты робот с Марса? То-то все наши тебя за километр обходят.

Аня сцепила руки в замок за спиной:

— «Робот с Марса» — это бессмыслица. Ты даже обозвать-то толком не умеешь, Радулов. И вообще, лучше бы о себе подумал, а то поедешь к ментам в третий раз.

— С чего бы? — он провёл ребром ладони по лбу, отбрасывая спутанные чёрные патлы.

— Радулов! — Елена Николаевна энергичной походкой направилась к ним, обходя лужи. — Пойди сюда. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

 

Сунув руки в карманы, Антон неспешной походкой двинулся навстречу классухе. Видать, за куревом засекла. Ну и ладно — выволочкой больше, выволочкой меньше…

— Звините, Елена Николавна, — он повёл плечами. — Уж так припекло, покурить захотелось. Больше, может, и не буду.

Классуха хмуро покосилась на него из-под круглых очков. И ведь молодая совсем, чего линзы не вставит?

— С твоим курением мы ещё разберёмся, — пообещала она. — Где ты был во время урока?

— Здесь же и был, — он поддел носком кроссовка мокрую траву. — Прогуливал.

— С тобой кто-нибудь находился?

— Не-а, — он склонил голову к плечу. — Одному лучше, никто не гундит над ухом.

— Значит, никто не может подтвердить, что тебя не было в здании школы? — светлые брови сошлись около переносицы. Антон хмыкнул:

— А чём дело? Спёрли что, пока народ из класса выбегал?

Лосиха выступила вперёд, её взгляд ввинтился Антону в лицо:

— Да что вы с ним миндальничаете, Елена Николаевна? Пусть скажет, куда дел баллончик.

Под ложечкой неприятно заныло. Антон заставил себя выдать усмешку:

— С чего вы решили, Виолетта Петровна, что баллончик был у меня?

— Да ты в коридоре минут пять возле вентиляции крутился! — рявкнула она. — Думал, я не замечу? Кому ещё, кроме тебя, могло прийти в голову сорвать контрольную?

Антон сглотнул. Пальцы сами собой сжались в кулаки.

— Виолетта Петровна, я здесь ни при чём, — голос противно дёрнулся. — Мне ваша контрольная нужна, как собаке пятая нога. Я бы её и так прое…

— Радулов, — с нажимом произнесла Елена Николаевна. — Не забывайся. Имей в виду, сейчас решается вопрос о том, заведут ли на тебя уголовное дело. Массовое отравление — это не игрушки.

Он покосился на неё с недоумением, передёрнул плечами: под порывами ветра стало зябко.

— Если ты признаешься и попросишь прощения, возможно, мы сможем решить дело миром.

— Да в колонию ему давно пора, может, хоть там уму-разуму научат! — встряла Лосиха. — Знаю я таких, Елена Николаевна. Вон, Васька у нас в восьмом подъезде… — она поморщилась. — Да что там говорить. Надо идти к Сергею Даниловичу, пусть вызывает милицию.

— Полицию, — машинально поправил Антон, заработав очередной негодующий взгляд.

— Уж они живо всё выяснят: баллончик наверняка где-то в урне, и если на нём его отпечатки пальцев…

— Радулов здесь ни при чём, — Карташова шагнула к ним, теребя рукав блузы. На щеках, покрытых веснушками, расплывались кляксы румянца. — Он со мной был.

Классуха удивлённо повернулась к ней:

— Как это — с тобой?

— Я соврала, что пошла в медпункт, — Карташова опустила глаза. — Мы с Антоном встретились здесь, за школой. И гуляли.

— Хочешь сказать, что ты пропустила урок? — Елена Николаевна недоверчиво покачала головой. — А разве потом нельзя было погулять?

— Ну… я никогда ещё не прогуливала, — Карташова смущённо улыбнулась. — Захотелось попробовать.

— Это он её уговорил, — Лосиха сердито поджала губы. — Аня, как ты можешь общаться с этим хулиганом? Чтоб больше я вас вместе не видела!

Антон со смешком шагнул вперёд, положил ладонь Карташовой на плечо — она чуть вздрогнула.

— Вы не можете мне запретить целоваться с Карташовой, Виолетта Петровна.

— Во всяком случае, в учебное время этого делать не следует, — заметила Елена Николаевна. — Сегодня у меня нет времени тебя наказывать, Аня, но завтра ты дашь мне свой дневник. Я сделаю запись.

Помолчав, она добавила:

— Ты очень хорошо поступила, признавшись. Иначе мы бы и дальше подозревали невиновного.

— А вы уверены, что она его не выгораживает? — с сомнением произнесла Лосиха. Елена Николаевна решительно качнула головой:

— Ане я верю. Пойдёмте, Виолетта Петровна, надо поговорить с Сергеем Даниловичем. И кто-то должен позвонить в департамент образования.

Они направились обратно, к крыльцу. Дождавшись, пока они окажутся подальше, Антон повернулся к Карташовой с кривой ухмылкой:

— И с чего тебе вздумалось меня покрывать? Взаправду, что ли, втрескалась?

Карташова покраснела ещё сильнее, но глаз не отвела.

— Было бы в кого. Хоть бы причесался по-человечески.

— Ну а всё-таки? — он легонько сжал её локоть. — Колись, откуда такое благородство.

— Ты, конечно, дубина, — Карташова улыбнулась сухими губами, — но не должен страдать зря. С Лосихи станется — она и впрямь могла бы тебя в полицию потащить.

— Ну, а если я действительно распылил газ? — не отставал Антон. — Откуда тебе знать?

Карташова тряхнула головой, высвободила локоть:

— Считай, что я тебе поверила.

— Нет, ну погоди… — Антон осёкся. Ухватил её за руки — тёплые, гладкие, — развернул лицом к себе. — Это же ты! — шёпотом выпалил он. — Ты пустила газ!

Она вздохнула — шумно, едва ли не с облегчением. Губы вновь тронула улыбка:

— Ну, я.

— Зачем?! — он выпустил её запястья, отступил назад.

— Так Лосиха всё правильно сказала, — она развела руками. — Из-за контрольной. Я не подготовилась… вообще никак не могу понять эту тему.

— Аа, ты же болела, — протянул Антон.

— Баллончик от сестры остался. Она в Ростов уехала ещё зимой. Я всё надеялась, что пронесёт… а потом вижу — ни одного уравнения решить не могу.

Антон покосился на её потерянное лицо. Покрасневшие от едкого газа веки, блестящие глаза, растрепавшиеся рыжие прядки у лба.

— Дура ты, Карташова.

— Ага, дура, — легко согласилась она. — Я и не думала, что эта смесь такая ядрёная.

— На кой тебе вообще эта комедия сдалась? — он пожал плечами. — Неужели получить двойку так страшно?

Она обхватила себя руками под грудью, точно пытаясь согреться. Тихонько выдохнула:

— Мама разочаруется. Она говорит, что я всегда должна быть самой лучшей. И папа тоже говорит.

Помедлив, она провела носком туфли по асфальту, словно рисуя невидимый узор:

— В прошлом году я на районной олимпиаде третье место заняла — они расстроились…

— Слушай, Карташова, а нафига так загоняться?

— Кому? — она подняла голову, светло-карие глаза вгляделись ему в лицо.

— Да всем вам. Подумай, твоим родакам нужна ты или твои оценки?

— Конечно, я! — она вздёрнула подбородок. — Они обо мне волнуются, разве не понятно?

— Если так, двойку они тебе простят, — хмыкнул Антон. — Пошумят и забудут. А если не так — нафига тогда из-за них волноваться?

Карташова с сомнением покачала головой.

— Всё у тебя уж слишком просто.

— А жизнь вообще простая штука, если не ломать над ней голову слишком много.

Он огляделся по сторонам, покосился на крыльцо.

— Всё, похоже, по домам распускают. Вон, наши уже расходятся. У тебя сумка в классе?

— Конечно, — Карташова подавила вздох. — Пойду заберу. Там, наверное, уже немного проветрили.

— Обожди здесь, я принесу.

В ответ на её недоуменный взгляд он улыбнулся:

— Ты и так надышалась этой дрянью, а я её даже не нюхал. Интересно, на что она похожа.

Карташова раскрыла рот — словно пытаясь возразить, но лишь уточнила:

— Вторая парта у окна. Сумка чёрная, с золотистыми застёжками. И ещё, если тебе не трудно — моя куртка…

— Белая, да? И кто в такую теплынь куртку носит, — вздохнул Антон. — Не боись, принесу.

Он зашагал было к крыльцу, но свернул, приметив, насколько можно срезать путь: окно лестничной площадки всё ещё было открыто.

 

Радулов сунул ей в руки сумку, куртку, смятую комом. Отвернулся, хрипло прокашлялся, прижимая ладонь ко рту.

— Спасибо, — Аня неуверенно кивнула.

— Классуха мне нагоняй устроила, — фыркнул он. — Говорит, надо было подождать, пока учителя всё вынесут, самим не ходить. Ты сейчас домой?

— Наверное, — она покрутила в пальцах ремешок сумки. — Не знаю, что я маме с папой скажу… Как-то и не хочется на глаза показываться.

Радулов хмуро свёл черные брови:

— Да уж, веселье. А хочешь, пошли пока ко мне? Посидим пару часиков, у тебя дурман из головы выветрится, начнёшь соображать лучше. Да и вообще, будет время подумать.

— Ты серьёзно? — обрадовано вырвалось у Ани.

— А почему нет? Я тут рядом живу, через дорогу.

— Ну… я никому не помешаю?

— Не бери в голову, — Радулов махнул рукой. — Пошли.

— Сейчас, — она улыбнулась. — Скажу Елене Николаевне, что иду домой.

Радулов мотнул головой:

— Ботана не исправишь, правду говорят. Жду.

Аня со всех ног побежала к крыльцу.

Классуха с кем-то разговаривала по телефону, и в ответ на Анино сообщение лишь кивнула. Аня, впрочем, успела расслышать, что «врачей вызывать не понадобилось», и на душе немного полегчало.

— Вот и я, — она подошла к Радулову, поправила резинку, стягивающую волосы в хвост. — Идём?

— Нам туда, — он махнул в сторону задней калитки. — Карташова, а может, ты и раньше устраивала что-нибудь эдакое? Просто на тебя никто не думал.

Серые глаза смотрели с беззлобной насмешкой, и Аня улыбнулась:

— Может быть.

— Буду знать, что ботаники — самые коварные и страшные люди.

— Ну да, — хмыкнула она, — разве ты не смотрел шпионских боевиков? Чтобы быть хорошим шпионом, надо, чтобы на тебя никто и не подумал…

Помолчав, она негромко заметила:

— Вряд ли из меня вышел бы хороший шпион. Со мной никто особо и не разговаривает — как бы я добывала информацию?

— Со мной тоже, — Радулов пожал плечами. — А чего с ними болтать? Галдят, как попугаи, у всех на языке одно и тоже. Всё равно что запустить «Затерянный город» и с зомби разговаривать. Толку не больше.

— Да нет, у нас много нормальных, — Аня тихонько вздохнула. — Просто… мы разные. А может, у нас с ними и есть что-то общее, просто я стесняюсь его поискать?

— Ну, поищи, если тебе охота искать в грязи жемчуг, — усмехнулся он. — Нам сюда, — он свернул к серой кирпичной арке.

Из двора тянуло сыростью и сигаретным дымом. Кучка мужчин, по виду — не протрезвлявшихся несколько дней, оккупировала полуразвалившиеся лавочки, кое-кто сидел прямо на земле.

— Не обращай внимания, — буркнул Радулов, — они никого не трогают. У нас вообще тихо.

— Значит, к маньяку в лапы я не попаду? — хихикнула Аня.

— Разве что ко мне, — смешливые серые глаза уставились ей в лицо. — Но я ещё не маньяк, я только набираюсь опыта.

— Да ну тебя! — она хлопнула его по руке.

— Заходи, — он потянул на себя дверь подъезда. Простую, деревянную, без домофона.

Внутри сыростью пахло ещё сильнее, и к ней примешивался резкий запах кислой капусты.

— Аккуратней, не споткнись, — пальцы Радулова коснулись её руки. — Сейчас ещё ничего, а вечером темень дикая.

— Уф, я уж отвыкла без лифта подниматься, — выдохнула она. — У тебя какой этаж?

— Третий. Пришли.

Вынув из кармана ключ, он подошёл к порыжелой двери. Скрежет поддавшегося замка напомнил Ане сегодняшний тревожный звонок, разве что был тише — и умолк, стоило Радулову вынуть ключ.

— У тебя кто-нибудь дома? — осторожно спросила она.

— Вряд ли, — он потянул ручку на себя.

Аня переступила порог.

В узенькую прихожую едва пробивался свет, почти всё пространство занимала массивная тумбочка. Под ней стояло несколько пар женских туфель — все на шпильках, разной расцветки.

— Можешь не разуваться, — Радулов кинул кроссовки в угол. — Всё равно ничего не запачкаешь.

Повесив куртку на крючок, Аня всё-таки сняла туфли, осторожно прошлась на носочках по холодному линолеуму.

— Мам, — гаркнул Радулов, — ты тут?

В ответ никто не отозвался.

— Ну и прекрасно. Заходи, располагайся, — он толкнул дверь в комнату.

По краям ковра белесой каймой собралась пыль, занавески выцвели — когда-то они наверняка были белыми, а теперь приобрели оттенок, которой учительница рисования называла «светлой охрой». На столе горкой были свалены журналы и какие-то бумаги, свернутые в трубочку, а на спинке кресла алел кусок кружева, в котором без труда можно было опознать бюстгальтер.

Поморщившись, Радулов приоткрыл дверцу шкафа, закинул бюстгальтер внутрь.

— Извини. У нас вечно кавардак.

— Ничего, — Аня смущённо улыбнулась, опустилась в кресло.

— Мне особо и показать тебе нечего… Ты, наверное, книжки любишь?

— Ну, не только. Игры компьютерные… бродилки всякие.

Радулов качнул головой:

— У меня одно старьё, новое комп не тянет. Может, ты есть хочешь?

— Не откажусь, — Аня довольно кивнула: после всех тревог подкрепиться ой как хотелось.

Она протиснулась следом за Радуловым на кухню, и он заглянул в холодильник.

— Тьфу ты, — отступил на шаг. Взгляду Ани открылись пустые полки и несколько бутылок в ящике — должно быть, с пивом.

— Погоди, — он просунул руку в ящик по локоть. — Сейчас, вот она… Есть! — он выудил половинку плавленого сырка, обернутую фольгой. — Хлеба, кажется, осталось чуток. Хочешь, намажу?

Аня взглянула на него растерянно:

— Мама забыла купить?

— А что ей, её и так накормят, — буркнул Радулов. — Ну так будешь?

Она обвела взглядом его лицо, словно видела в первый раз: хищно-острые скулы, бледная кожа, лихорадочный блеск глаз.

— Обожди, — она шагнула к двери, потянулась за сумкой. — Обожди, я сейчас!

 

Девчонок Антон старался не бить — ну, если сами не нарывались. Но довольно улыбающуюся Карташову так и хотелось приложить о дверной косяк.

— Я тебя просил что-нибудь покупать? — зло спросил он, встряхнув тяжёлый пакет. — Ты, может, адрес перепутала? Хочешь помогать людям — сходи в подземный переход, там, вон, нищенки на ступеньках стоят.

Карташова обиженно тряхнула рыжими кудряшками:

— Я, вообще-то, к тебе в гости пришла. А угощение гость может захватить с собой.

— Ну и лопай своё угощение!

Развернувшись, он шагнул было к двери, но мягкие пальцы Карташовой коснулись его запястья:

— Радулов, ну считай, что я перед тобой извиняюсь! Тебя же из-за меня могли в полицию отправить. Пожалуйста, давай поедим вместе.

Не дожидаясь ответа, она зашуршала свёртками. В одном, судя по запаху, была колбаса. Хорошая колбаса, аппетитная.

— Поможешь мне помидоры порезать? Мы сделаем бутерброды. Так-то я и готовить ничего не умею, — Карташова рассмеялась. — И горошек лучше тебе открыть, а то я порезаться могу.

Антон обернулся, медленно подошёл к столу. Точно, вон она, колбаса. Розовеет из-под целлофана. Он сглотнул слюну:

— Подай нож, он в нижнем ящике.

…Устроившись в широком кресле, они уплетали бутерброды за обе щёки. Карташова перелистывала журналы, разглядывая картинки из игр и комиксов, то и дело вставляя что-то вроде «А ты уверен, что в конце не окажется, будто всё это — один большой глюк?» «Вот в это я бы поиграла… хотя зачем эльфийку-лучницу наряжать, как стриптизёршу?» Антон смеялся. В кои-то веки он наелся, а завтра всего четыре урока, и с последнего можно сбежать, и, может, даже Карташову уговорить… Хотя она, конечно, не согласится.

Её волосы пахли чем-то сладковатым, цветочным, и веснушки на щеках были такими смешными. Интересно, признается ли она предкам, что натворила? Он бы на её месте ни за что не признался. Вот только даже если бы он и впрямь распылил баллончик и тут же всё сказал маме, она бы вряд ли сердилась дольше, чем полчаса. Ей же некогда, ей надо краситься и идти встречаться с очередным своим…

— Ой, а что это? — ловкие пальцы Карташовой вытащили из кучи журналов свёрнутый ватман. Антон мотнул головой:

— Фигня, ничего прикольного.

Она, не слушая его, аккуратно развернула лист.

— Ух ты… Это что, корабль тонет, да? Вон шлюпки в волнах… правую сейчас накроет? Жуть! — она повернулась к нему, карие глаза сияли. — Неужели ты нарисовал?

— Ну, я, — рот Антона сам собой растянулся в улыбке. — Делать было нечего.

— Скромничаешь, — фыркнула Карташова. — Так даже Абрамова не нарисует. А можно ещё посмотреть?

— Да смотри, мне-то что, — он потянулся к столу, кинул листы ей на коленки. Карташова склонилась над добычей:

— Кот — бездомный?

— Ага, я его зимой во дворе видел. Он даже собакам проходу не давал.

— Это чувствуется, — белый палец Карташовой обвёл контур худого тела, коснулся выставленных клыков. — А в цвете не пробовал?

— Здесь и не надо, — Антон пожал плечами. — Зима — она для карандаша… Да и на краски денег жалко. А эту можешь не смотреть, я ещё не закончил.

Но Карташова уже разглядывала извивы гибкого чешуйчатого тела, длинный хвост, исчезающий в высокой траве.

— Это колдунья? — тихо спросила она.

— Девушка-саламандра. Лицо я раз десять перерисовывал, да и с хвостом не всё просто. Так себе вещь.

— Да ну тебя! — сердито сказала Карташова. — У тебя так здорово получается… Слушай, а помнишь, Абрамова на той неделе говорила про выставку? Ты туда не отправлял?

— Она мне предлагала, — Антон пожал плечами. — Говорит, у меня есть задатки. Только какой смысл?

— Ну как же, — Карташова поднялась. — А вдруг у тебя серьёзно что-то получится?

— В каком смысле — получится? — скривился он. — Я стану новым Доре?

— Не всё ли равно, кем ты станешь, — рассудительно отозвалась она. — Сейчас ты этого не угадаешь всё равно. Но если попробуешь, у тебя не будет мыслей о том, что ты что-то потерял или упустил.

— Думаешь, они у меня есть?

— Мне кажется, да, — Карташова серьёзно кивнула. — Ой, блин… — она покосилась на часы. — Уже бежать пора.

— На плаху?

— Ага, — она устало улыбнулась. — Завтра увидимся?

— Наверное… если в школу никто петарду не подбросит.

Он вышел следом за ней в прихожую.

— Заходи ещё как-нибудь, Карташова. Остальное досмотришь.

— Ловлю на слове, — засмеялась она, надевая туфлю на аккуратную белую ступню.

— Только еду больше мне не носи, ладно?

— Поглядим, — донеслось в ответ.

Он переступил с ноги на ногу, провёл пальцем по тумбочке.

— А с выставкой — зряшная затея. Мои рисунки точно раскритикуют.

— Наверняка, — Карташова набросила куртку. — Но ты и не обязан всем нравиться.

Помахав ему, она вышла, неторопливо направилась вниз по ступенькам. Антон потянул было дверь на себя — и толкнул её, выскочил на площадку.

— Карташова! — эхом разнеслось по лестничной клетке. — Ты тоже!

Она растерянно подняла голову, рука оперлась о перила.

— Что?

— Ты тоже не обязана!

Карие глаза смотрели на него удивлённо — и вдруг губы дрогнули в мягкой, радостной улыбке. Молча кивнув, Карташова пошла дальше, вниз.

Антон запер дверь, вернулся в комнату. На ходу сунув в рот дольку помидора, полез в ящик с карандашами.

У девушки-саламандры будут растрёпанные рыжие кудри.