За северным ветром. Часть II: Мститель (джен)

— Итак, пожалуй, начну с моего прибытия из Лемурии, но перед этим я хочу рассказать вам одну небольшую историю, которая наверняка вас заинтересует. Она не касается меня лично, но затрагивает судьбу одной особы, которая была мне очень дорога... и не только мне, но и нескольким другим молодым людям.

Мирослав Любомир, посол Лукоморья в Северной Гиперборее, говорил твердо и внятно, не сводя пронзительного взгляда своих карих миндалевидных глаз с недоумевающей, полноватой физиономии собеседника — Роберта Хэмптона, его коллеги из Анкалитского королевства.

Запряженный тройкой жеребцов, экипаж, скрипя колёсами, мчался по мокрым мощеным улицам спящего Борейграда, над которым ярко светился вышедший из-за туч синевато-серебристый диск луны Марены.

Дернув элегантно головой, Мирослав провел ладонью по своим длинным черным волосам, связанным в хвост тонкой красной лентой, а затем скрестил на груди руки, одетые в чёрные перчатки, улыбнулся уголком губ и начал свой рассказ:

— Эта трагическая история произошла почти тридцать лет назад, а точнее — седьмого числа месяца своемила в 1399-ое лето. В то лето, еще молодой и амбициозный лукоморский царь Дмитрий Александрович, чтобы прекратить набеги на Тёмную крепость, перевел огромную армию через Кощеев, перевал и вторгся в Зарипейскую Гиперборею, вотчину вечно враждующих между собой тартарийцев и биармий. Всё случилось в Басайском лесу, что находится на границе Тартарии и Биармии. Сырой туман окутывал пеленой деревья, чьи опавшие желтые листья стелились ковром по земле. Солнце скрывалось за свинцовыми тучами, и лишь где-то вдалеке сквозь хмурых небесных гигантов пробивались лучи Яра, сверкая бликами по заснеженным вершинам Рипейских гор. Здесь царила необыкновенная тишина, словно природа замерла в ожидании чего-то.

Но вдруг один едва слышный шорох нарушил гармонию тишины. С ветвей огромного высыхающего дуба взмыла стая птиц, до того сидевших тихо и не издававших звука, а в стороне послышался топот испуганного оленя, умчавшегося прочь от неизвестной опасности. Сначала тихо, а затем всё громче и ближе слышался шорох листвы.

Ещё пара минут и под ветвями умирающего гиганта, шелестя сухими листьями, ступил человек — молодая девушка, которая появилась словно из пустоты. Я помню её лицо. Это была красивая барышня с длинными светлыми волосами, связанными в длинный хвост на затылке, достающий кончиками до лопаток. На лице у неё надета серебряная полумаска с зачарованными окулярами, дающая разные способности по улучшению зрения, включая умение глядеть сквозь туман. Одета молодая воительница в чёрный облегающий мундир, время от времени мигающий, проходящими вдоль тела, полосками синих чар, которые и позволяли его хозяйке ненадолго превращаться в невидимку. Из вооружения при ней находится тесак из алатырьской стали и сложный склавинский лук, которым до сих пор славится Лукоморье. Нашивки и эмблема парящего белого ястреба выдают в ней поручика лукоморского специального отряда «Тень» — хорошо обученных бойцов, которые выполняли особые поручения царя.

Держа лук наготове с вложенной на тетиву стрелой, девушка пригнулась к земле в настороженной позе и огляделась по сторонам. Убедившись в том, что здесь безопасно, она вернула стрелу обратно в колчан на спине и опустила в задумчивости голову.

Позади вновь послышался шелест листвы, но воительница никак не отреагировала на него.

Из тумана вышел и оказался рядом с ней у дуба сероглазый молодой человек в красном золоченном мундире. На голове у него была надета треуголка, на портупее шпага и два пистолета; особый цвет мундира и нарукавная трёхцветная вышивка в виде герба рода Святославичей, говорили о том, что он принадлежит к царскому роду Лукоморья.

Девушка, не меняя своего положения, повернула голову к юноше и улыбнулась.

«Ваше высочество, — обратилась она к нему, — вы очень быстро меня догнали».

«У меня же есть чародейские способности, — подмигнул ей молодой человек, — которые мне нужно развивать. Мой младший брат расстроен тем, что у него их нет».

«Младший? Это на сколько?»

«Я старше его на целых две минуты».

«Да… хоть вы и близнецы, но совершенно разные».

«Это верно».

«Ты ведь не просто так вызвался идти сюда с нами, Игорь? — после минутного молчания спросила девушка».

«Да, — теперь он говорил серьезным тоном. — Я хотел остаться наедине с тобой, Таня, и поговорить… о нас».

«Граница Тартарии и Биармии не самое лучшее место для таких разговоров. Почему не в лагере?»

«Ты же знаешь, что отец против наших отно…»

«Да, я не княжеского рода. — Татьяна перебила его и уныло кивнула. — Я знаю».

«Он хочет, чтобы я женился на царевне Марии, дочери тиверского царя, но я ни за что на свете не соглашусь. Из нас с братом наследником станет тот, кто первый подарит отцу внука. Пусть это будет Георгий, а не я. Но я останусь с тобой, Таня».

«Что может быть общего между сыном великого князя Склавинского и дочерью дружинника, оберегающего этого князя?»

«Любовь — она есть и её не погасить никому. Я выдвину ультиматум своему отцу, либо я женюсь на тебе, Таня, либо уйду в диаконы. Поверь, он побоится того, что, став диаконом, я перестану быть одним из его наследников и поставлю под угрозу нашу линию рода, пока у брата нет сына. Он даст своё согласие, обязательно даст».

«Диакон? Ты? — заулыбалась девушка. — Не могу представить тебя в монашеской робе, читающим молитвы в монастыре. Такая жизнь не по тебе. А что если отец тебе откажет?»

«Я отрекусь от него и уеду прочь из Лукоморья, вместе с тобой. Дорог много… Китежград, Красимир… А можно вообще сбежать на другой континент, сев на купеческий корабль в Старограде. Я всегда мечтал повидать заморские земли».

«Там мы будем чужими, Игорь. Лукоморье — наш дом, а Гиперборея — материк наших предков. Но… куда бы ты ни пошел, кем бы ни был, я пойду за тобой. Я полюбила не княжеского сына, а милого мальчика, с которым мы вместе с самого детства».

Договорив, Татьяна сдвинула полумаску на лоб, открыв выразительные голубые глаза, а затем неожиданно обняла собеседника за шею, сняла с него треуголку и поцеловала в губы. Игорь ответил на поцелуй и крепко прижал девушку к себе.

Так продолжалось бы довольно долго, ибо влюблённые не желали останавливаться, но их уединение прервал шелест листвы и лязг оружия. Татьяна и Игорь быстро выпустили друг друга из объятий и приняли прежние выжидательные позы. Девушка вновь взяла в руки лук и приготовила стрелу, якобы собираясь пустить её.

Из тумана рассыпным строем вышли егеря-разведчики в зелёных мундирах, вооруженные луками и саблями. Всего их насчитывалось около тридцати человек.

Вместе с ними пришел человек в чёрном мундире с капюшоном -диакон. Он подошел к Игорю и с поклоном обратился к нему:

«Ваше высочество, ваш отец, великий князь Станислав, велел вам вернуться в лагерь. Скоро туда прибудут полки царя Дмитрия и воякское войско из Восмиречья».

«Диакон, я не могу уйти, — ответил Игорь, отрицательно замотав головой. — Мы пойдём дальше. Нужно узнать место расположения передовых отрядов волколаков и разбить их, пока не пришла орда из Губимира».

«Ваше высочество, ваш отец предвидел ваш отказ и просил напомнить, что вы ждали ответа по одному интересующему вас вопросу».

«Какому? — молодой человек был заинтригован».

«Касаемо вашей женитьбы, княжич. Он сказал, что всё тщательно обдумал и готов высказать свою волю по данному вопросу».

Игорь бросил на Татьяну многозначительный взгляд и снова обратился к диакону:

«Как ваше имя?»

«Я протодиакон Валимар, один из приставленных к царю диаконов, оберегающих его от влияния колдунов и нечистой силы».

«Валимар, что ещё говорил мой отец?»

«Он велел не рассказывать вам это…»

«Прошу, скажите, — сложив ладони, как в молитве, попросил княжич».

«Он сказал, что погорячился вчера, когда застал вас в палатке с… — диакон запнулся и бросил взгляд на девушку. — В общем, он хочет вам лично сказать, что одобряет ваш выбор».

«Слава Светомиру! — воскликнул обрадованно Игорь. — Ты слышала это, Таня? Отец даст нам своё одобрение. Ты будешь княгиней, ибо мы раньше Юрия подарим отцу внука. Идём со мной обратно в лагерь».

Девушка не верила своим ушам, помня вчерашнее разъярённое лицо великого князя, когда тот застал их с Игорем в палатке.

«Я… я… — начала она, запинаясь. — Я очень рада, но уйти не могу. У меня есть приказ от великого князя Антского: обнаружить местоположение стаи волколаков, которую вчера заметили здесь передовые разведчики вояков. Если я вернусь без приказа, то меня ждёт трибунал. Иди один и поговори с отцом».

«Ладно, мы пойдём в лагерь, — с задором произнёс княжич, — а ты выследи этих слюнявых тварей и скорее возвращайся. Я буду ждать тебя. До скорой встречи, любовь моя!»

«До встречи, Игорь, — с оттенком мрачности на лице попрощалась девушка».

Княжич с протодиаконом скрылись в тумане, направившись в обратном направлении к военному лагерю, выстроенному на вершине одного из предгорных холмов.

Татьяна с волнением смотрела им вслед, пока они не скрылись за пеленой тумана. Она что-то предчувствовала, казалось, это было лишь беспокойство за возлюбленного, что с ним может что-нибудь произойти в дороге, но она не подумала об опасности, которая могла грозить ей.

Затем, потеряв их из виду, молодая воительница приказала отряду егерей двигаться дальше. Осторожно шагая вперёд, они стали спускаться по небольшому лесному оврагу, по сторонам которого росли гигантские лукоморские дубы. Весь овраг был усеян большими пожелтевшими листьями. Вокруг не было ни души. Царила та же тишина, нарушаемая лишь звуками шагов егерей по хрустящей листве.

Держа наготове оружие, отряд прошел к центру оврага, где их предводительница взмахом руки велела остановиться. Она прислушалась к доносящимся звукам, но не услышав ничего подозрительного стала принюхиваться и учуяла резкий противный запах потной шерсти.

«Пахнет псиной… — прошептала Татьяна и с тревогой оглядела листву. — Волколаки рядо… — не успела она договорить, вдруг вспомнив, что забыла надеть обратно на глаза полумаску с волшебными окулярами».

Испуганная стая воронов взмыла в воздух с оголённых веток деревьев, и под ногами Татьяны зашевелилась листва. Двухметровое волосатое чудовище с волчьей мордой, оскалив пасть и выпустив смертоносные когти на лапах, выпрыгнуло из укрытия и сбило девушку с ног.

Словно по сигналу в разных частях узкого оврага с пробирающем до мурашек рёвом стали выскакивать другие волколаки, поднимая целую вьюгу из пожелтевшей листвы.

Застигнутые врасплох, егеря стали беспорядочно стрелять из луков, а затем обнажили сабли и вступили в неравный ближний бой, где у них не было преимуществ. Одного за другим их просто раздирали на части разъярённые оборотни.

Едва лишь Татьяна пришла в себе после падения и успела осознать, что лежит на земле, как один из волколаков схватил её за ногу и потащил в сторону опавших кустарников, но девушка не растерялась, обнажила тесак и ударила им монстра по руке, оставив на его лапе глубокий порез и вынудив отпустить себя. Затем, завершая начатое, она подрезала ему задние лапы и вонзила несколько раз клинок в его широкую волосатую спину. Зверь распластался на листве и затих.

Отбежав назад, Татьяна подобрала свой лук и стала метко стрелять в волколаков, круживших вокруг целой голодной стаей. Девушка не считала сколько раз выпустила стрелы, но раз за разом они попадали в цель, сразив с дюжину оборотней.

В одно мгновение всё вдруг затихло. Татьяна стояла одна посреди оврага. Весь отряд егерей погиб, но он не оставляла надежды на то, что хоть кто-то остался в живых.

«Эй, отзовитесь! — крикнула она, с надеждой оглядываясь по сторонам. — Кто остался? Не молчите!»

Ответа не последовало, но зато вновь раздался шорох листьев. Татьяна машинально потянула руку к колчану, чтобы взять стрелу, но тот оказался пуст. Она по-женски хмыкнула в отчаянии, и рука взялась за рукоять тесака. За спиной послышалось грозное рычание…

Девушка обернулась. Глаза, полные отчаяния и безысходности, встретились с глазами, горящими звериной яростью.

Удар смертоносных когтей, и человеческая кровь брызнула на желтую листву. Раздался ужасающий предсмертный крик, казалось, разнёсшийся на весь Басайский лес.

Услышали его и Игорь с Валимаром, уже преодолевшие половину пути. Княжич задрожал в ужасе.

«Таня! Нет! Та-а-а-аня-я-я-я! — крик отчаяния вырвался из груди княжеского сына».

Они помчались туда, откуда донёсся крик. Бежали что есть сил, надеясь успеть на помощь, но было поздно. Спустившись в овраг, они не обнаружили ни разорванных останков людей, ни тел оборотней. Как напоминание осталась только алая лужа крови, от которой, судя по следу на листве, оттаскивали тело.

Не веря в происходящее, Игорь увидел на земле знакомый платок, украшенный вышивкой с белыми розами. Он поднял его, упал на колени и зарыдал, уткнувшись носом в единственную вещь, которая осталась от его возлюбленной.

Валимар в свою очередь осмотрел окрестности, обнаружив шерсть оборотней и ошмётки ткани от егерских мундиров.

«Здесь были волколаки, — произнёс он металлическим голосом. — Из наших никто не выжил».

«Почему? — сквозь слёзы бормотал княжич. — Почему я её оставил? Я должен был быть рядом…»

Пока Игорь находился вне себя от горя, к ним сзади медленно подкрался один из оборотней. Он мог бы убить княжича, если бы рядом не оказалось диакона.

Валимар резко повернулся, прочитал шепотом заклинание и на его руках вспыхнуло синее магическое сияние, которое он швырнул монстра. Волколак завопил и затрясся, словно его ударило молнией, а диакон достал посеребрённую ладанную шашку и отсёк оборотню голову.

Не успело обезглавленное волосатое тело опуститься на листву, как где-то вдали раздался пронзительный нечеловеческий рёв и раздался тревожный сигнал воякского горна. Земля затряслась, словно по ней одновременно в такт ударяли тысячи ног.

Валимар с беспокойством взглянул на небо и увидел там больших чёрных птиц с головами, похожими на человеческие, — это были разведчики биармий.

«Гамаюн летит с восхода, — сообщил он, — грядёт смертоносная буря. Чудь где-то рядом — лесные девы следят за своими границами… Вставайте, ваше высочество, не время предаваться скорби. Нужно предупредить остальных, что идёт орда тартарийцев».

Игорь не мог выйти из оцепенения и продолжал рыдать. Валимар силой поднял его с колен и потащил за собой.

«Давай, пошевеливайся, парень! — не выдержал диакон и с размаху ударил Игоря ладонью по щеке».

Оплеуха диакона подействовала благоприятно на княжича: он пришел в себя, быстро оценил ситуацию, кивнул в знак согласия и побежал следом за диаконом. Продираясь по лесу, они уходили от гончих тартара — пламенных псов с огненными глазами, которых тёмный князь вызывал из Зазеркалья. Нечисть настигала их, но в последний момент, когда совсем немного и их настигли бы, преследователи вдруг остановились и испугано побежали прочь. В это время на горизонте со стороны Биармии сверкнуло зелёное магическое зарево.

Вскоре Валимар и Игорь достигли лагеря лукоморской армии, запыхавшиеся, грязные и усталые. Диакон отправился сразу в главный шатёр, где царь с князьями и генералами обсуждал план предстоящей битвы, а подавленный горем княжич отправился к себе в палатку и всё время боя пробыл там. Именно тогда он окончательно решил стать диаконом и мстить нечистой силе за смерть возлюбленной.

Дальнейшие события, думаю, в деталях излагать не стоит, ведь эта битва досконально описана в учебниках истории. Если вы забыли, то я напомню, что в том бою столкнулись три огромные армии: лукоморцев, тартарийцев и биармий. Стоит отметить, что биармии и лукоморцы де-юре были союзниками, но де-факто такими же врагами. Многие историки до сих пор спорят про тот неоднозначный приказ царя Дмитрия Александровича, когда ему сообщили, что биармии вступили в бой с тартарийцами.

«Братья лукоморцы, услышьте своего царя! — обратился он к своей армии, сидя на коне и взирая за ходом битвы с высокой сопки. — Это день будет запечатлён в истории! Впереди нас ждёт успех и слава, но есть те, кто хочет нам помешать... Я не позволю каким-то зеленокожим сучкам отнять у меня победу. Развернуть все батареи и открыть шквальный огонь. Сравнять с землёй всех нелюдей! Никому пощады не давать!»

Сражение в Басайском лесу длилось двое суток и завершилось разгромом армий тартарийцев и биармий... Хотя разгром — мягко сказано, ибо там произошла настоящая резня. Лукоморцы убивали всех без разбора, но больше всего досталось биармиям, чьих пленниц казнили прямо на месте по приказу Петра Белояра. Лукоморье в тот день одержало грандиозную победу, а великий князь Станислав формально лишился одного из сыновей. Такая вот история. Вижу, что вам неинтересно, коллега.

Анкалит словно очнулся от глубокого сна, в котором он пребывал и видел перед глазами все рассказанные Мирославом события. Открыв глаза, он понял, что вновь оказался в мчащемся экипаже.

— Напротив, — отрицательно завертел головой Роберт, — всё это весьма занимательно. Мне интересно, как вам удалось узнать такие мельчайшие подробности. Вы были там?

— Нет, не был, — ответил Мирослав, хитро заулыбавшись, — но я очень долго изучал все детали этой истории, что представляю всё так, будто бы я находился там лично.

— Значит, эта девушка была дорога вам? Как я понял из вашего рассказа, она была близка с Игорем Святославичем, если не ошибаюсь, тем диаконом, направившим цареубийцу. Он бесследно исчез после покушения на царя Валерия.

— Она была близка и мне, как и некому молодому писателю Анатолию Шангину, который пытался за ней ухаживать.

— Каким образом эта история пересекается с тем, что вы мне собирайтесь рассказать о себе?

— Прямым, дорогой коллега, когда вы всё узнаете, то будете изумлены до глубины души, уверяю вас… Мы приехали! — перебил сам себя Мирослав. — Роберт, окажите честь и отужинайте в компании меня и моей супруги? После мы сможем продолжить наш разговор, и я раскрою тайны, как вы того желаете.

— С удовольствием приму ваше приглашение, — кивнул анкалитский посол, хоть и его одолевали сомнения, после услышанных ранее планов Мирослава. — Должен признать, вы меня заинтриговали историей про эту несчастную девушку, и я с нетерпением жду, когда вы начнёте рассказывать о своей роли во всём этом. Но… — начал он и сделал паузу, обдумывая слова, — меня беспокоит то, что вы мне сказали про императрицу и её дочь. Прошу вас, отбросьте эту идею. Своей местью вы гонитесь за северным ветром, как говорят у вас в Гиперборее… Право, я столько пробыл здесь, что стал перенимать ваши обычаи и уже говорю, как вы. Не важно. Пусть то, что вы мне сказали о своих планах, навсегда останется в этой карете. Я клянусь, что никому ничего не скажу.

— Я не требую от вас клятв, — с тонкой улыбкой произнёс Мирослав.

Экипаж остановился у чёрных железных ворот и высоких кирпичных стен, окружающих красивый трёхэтажный особняк, над которым развивался трёхцветный флаг с рисунком золотого двуглавого дракона.

Спустя несколько минут Мирослав и Роберт уже находились в парадной личных покоев лукоморского посла и оставляли в гардеробе верхнюю одежду. Услышав об их прибытии, к ним навстречу вышла рыжеволосая девушка лет двадцати пяти, одетая в атласное зелёное платье, прекрасно сочетающиеся с её бирюзовыми глазами.

— Миро, ты мог бы предупредить, что приедешь не один, — произнесла она, вежливо поклонившись гостю и поцеловав в щёку мужа.

— Дорогая, позволь представить тебе Роберта Хэмптона, посла Анкалитского королевства, — сказал Любомир, взяв супругу за талию и подведя её к гостю. — Анна Любомир, моя супруга.

— Очень приятно с вами познакомиться, леди Любомир, — любезно закивал анкалит, расплывшись в улыбке.

— Это взаимно, господин посол, — Анна показала свои жемчужные зубы и отвесила книксен. — Ужин уже готов. Прошу, пройдёмте за стол.

Поздний ужин прошел за непринуждённой беседой, где больше всех говорила Анна, пленив гостя не только красотой, но и очарованием. Она рассказывала об одном недавнем шутливом случае, произошедшем в императорском дворце, звонко смеялась и активно жестикулировала.

Роберт с аппетитом ел превосходные блюда лукоморской кухни и пил крепкое эвриклидское вино, улыбался и вставлял свои реплики в рассказ жены Мирослава. То ли вино так подействовало на него, то ли обаяние рыжеволосой девушки, но он окончательно расслабился, отбросив страх и на время забыв о том шокирующем признании, что он услышал от Любомира в карете.

Сам Мирослав за ужином был молчалив и задумчив. Он практически не ел и, откинувшись на мягком стуле, исподлобья наблюдал за беседой Роберта и Анны, улавливая каждое движение.

Когда ужин был окончен, Анна попрощалась с супругом и гостем, отправившись в свой будуар, а мужчины поднялись в рабочий кабинет лукоморского посла, чтобы продолжить прерванный в карете разговор.

Опьяневший Роберт со смехом погрузился в мягкое кресло, а Мирослав присел напротив него на краюшке письменного стола и скрестил ноги.

— Итак, Роберт, вы хотели узнать обо мне? — начал Мирослав, глядя сверху вниз на анкалита.

— Да-да, я хотел бы услышать вашу историю, — закивал Роберт, вспомнив о разговоре в экипаже. — Вы говорили, что мстите за убитого сына и ваша месть ещё падет на голову императора Тиргеда и всей его семьи.

— Да, я мститель — кара для негодяев, которые думают, что им всё сходит с рук. Судьба выбрала меня орудием мести, но я мщу не только для себя, но и за всех обиженных людей. Но всё это лишь вершина айсберга, и многое обо мне неизвестно даже моему государю. Вам я раскрою тайны.

— Признателен за доверие, хотя я не могу понять, почему именно мне вы даруете такую честь. Многие придворные и даже сама императрица пытались заглянуть к вам в душу, но у них ничего не вышло.

— Поверьте, друг мой, на это есть причины, — загадочно произнёс Мирослав и, сделав глубокий вдох, начал рассказ: — Мою историю следует начать в тот день 1420-го лета, когда, рассекая воды Дугового залива, по волнам летела лёгкая восточная щебекка «Тулай», подаренная мне султаном Эмином, а на горизонте в дымке утреннего тумана возвышалась гранитная статуя Александра Завоевателя. Меня ждал Остроград…

Сырым, туманным утром Милослав Ведамир сидел у дверей своего дома за небольшим деревянным столом и, вдыхая полной грудью солёный морской воздух, пил чёрный керукский ром. Его раскрасневшееся лицо было покрыто недельной щетиной, а стеклянные, безжизненные глаза глядели куда-то вдаль. Если бы кто-то из его подчинённых, знавших его до отставки, сейчас взглянул на него, то не узнал бы в этом пропитом, грязном и лохматом моряке легендарного капитана Ведамира, героя Макхоскийской битвы. Прошло всего три лета с его отставки, а он выглядел так, будто бы прошло целых десять лет: серебристая седина покрыла его виски, спина сгорбилась, а лоб изрезали морщины.

Опустив глаза на прозрачный стакан, он наполнил его содержимым пузатой бутылки, а затем залпом осушил его, не закусывая, поскольку ничего, кроме бутылки и стакана, на столе не было. Когда он опустил стакан и собрался было налить ещё, его глаза, пусть и опьяневшие, но такие же зоркие, случайно заметили вошедший в туманную бухту корабль, шедший под косыми тёмно-зелёными парусами.

Ведамиру этот корабль сначала показался странным, но затем, разглядев получше, он узнал в нём восточные черты и понял, что перед ним щебекка.

— Бесовские лемурийцы, — выдавил из себя Ведамир, как бы обращаясь к кораблю, — что вы забыли в наших краях?

Это всё, на что хватило Милослава, и уже через минуту он полностью вернул своё внимание к бутылке. Заглотив ещё один стакан рома, он сложил руки на столике, а сверху на них погрузил свою тяжелую голову и почти мгновенно заснул.

Ведамир проспал так несколько часов. Утренний туман уже давно рассеялся, а высоко небе светил Яр, заливая лучами море и склон вулкана, на котором стоял Остроград. Освещённый солнцем, бывший капитан продолжал спать мертвецким сном, каким могут спать только очень пьяные люди, когда внезапно его накрыла чья-то тень.

Незнакомец затряс Ведамира за руку и произнёс повелительным тоном:

— Проснитесь же, сударь.

Но это не подействовало на пьяного моряка, и он продолжил находиться в объятиях алкогольного сна.

Сжав недовольно губы и хмыкнув, незнакомец положил ладонь на голову Ведамира и прошептал заклинание отрезвления:

— Снага оловина.

Над чёрными перчатками незнакомца засверкали синие чары, и капитан мгновенно зашевелился и проснулся, почувствовав сильную боль по всему телу. Спустя минуту он был уже трезв, но с недовольной миной поднял голову и устремил недоумевающий взгляд на черноволосого мужчину в тёмном костюме.

— Кто вы такой, чернобог бы вас побрал? — недовольно прохрипел Ведамир.

— Мирослав Любомир, — назвался незнакомец, сочувствующе глядя на вид моряка и морщась от неприятного запаха. — Я только что прибыл из Лемурии и надеялся встретить здесь знаменитого капитана Ведамира. Но, к сожалению, вижу перед собой какого-то пьянчугу, а не живую легенду.

— Нет больше капитана Ведамира, — пробурчал мрачно моряк, — его убили, когда лишили моря… Хм, — добавил он после небольшой паузы, — любопытно, что у нас такие созвучные имена и фамилии.

— Полагаю, не только это нас объединяет, — сказал Мирослав, взял стул и сел на него, прислонившись грудью к спинке.

— Что вам нужно? — спросил Ведамир, собираясь налить себе ещё рому, но его остановила рука Мирослава.

— Полагаю, у вас тоже есть причины ненавидеть Валерия Велеславского? Я не называю его царём, поскольку он не царь, а узурпатор.

Глаза Ведамира загорелись, и он внимательно взглянул в лицо собеседника.

— Он лишил меня всего, — сказал он, скривив ухмылку, — но оставил жить в позоре, заклеймённым изменником. Хотя других ждала плаха. Так что вы предлагаете?

— Отправиться со мной в Ильяград и присоединиться к, скажем так, группе лиц, которых не устраивает тот государь, что сидит на троне. Многие люди из разных сословий, бедные и богатые, недовольны правлением Валерия, но все боятся выступить против него, страшась его гвардии, поэтому молчат и терпят его тиранию, когда терпеть уже нельзя. Им нужен смелый лидер, способный повести за собой народ. Вы, капитан, идеальная кандидатура. Вас знает всё Лукоморье, вы имеете солидный авторитет во флоте и армии, даже несмотря на пятно, что оставил на вас мятеж Белояров.

Ведамир вновь криво усмехнулся и недоверчиво покачал головой. В его мысли закралось подозрение, что его гость может оказаться агентом Валерия, которого тот подослал с целью узнать о его настроениях.

— Знаете, уважаемый, — сказал он, слегка повысив тон, — я уже получил наказание за поддержку Белояров, достаточно мягкое для меня, ведь я не был казнён и даже не оказался за решеткой, а вы мне предлагаете снова засунуть голову в петлю. Второй раз Валерий меня не простит.

— А с чего вы взяли, что он простил вас в первый раз? — начал наседать Мирослав. — Он не отправил вас на плаху, как и маршала Старицкого, только потому, что у вас обоих есть влияние на армию и флот. Он должен сначала уничтожить вашу славу, а затем уже вас самих.

— Ему это почти удалось…

— Почти, — подметил Мирослав, подняв указательный палец. — Но если вы ещё пару лет здесь так просидите, заливая жизнь алкоголем и одурманивая рассудок, пытаясь забыть о несчастье, то наёмным убийцам, следящим за вашим домом, не придётся ничего делать.

Ведамир задумался и сжал недовольно губы. Слова Мирослава задели его, он знал, что за его домом следят.

— А вы, сударь, не боитесь являться сюда на виду у людей Валерия? — спросил Ведамир, все ещё не до конца веря Мирославу.

— Нет, не боюсь, ибо мой визит ничего не значит, — с самоуверенностью ответил Мирослав. — Хотя я абсолютно уверен в том, что они в последнем отчёте напишут обо мне Валерию, предварительно установив мою личность: «Безобразие, что такой человек, как посол Лукоморья в Оздемирском султанате, якшается с изменниками Родины. Нужно срочно принять меры». Или что-то в этом духе.

— И вы так спокойно говорите об этом? — изумился Ведамир, вытаращив свои серые глаза. — Не знал, что вы дипломат. Однако, вы похороните свою карьеру, когда об этом узнает Валерий.

— Не спешите с выводами, дорогой друг, — произнёс Мирослав с хитрой, пугающей улыбкой на лице. — Я сказал, что они напишут обо мне в своём отчёте, но не было упомянуто о том, что этот отчёт дойдёт до Валерия. Всякое может случится.

Договорив, Любомир достал из кармана часы, взглянул на циферблат и поднялся со стула, словно куда-то спешил. На него пристально смотрел Ведамир, пытавшийся понять, что же задумал посол.

— Мне пора, — сказал Мирослав, собираясь уходить. — Но с вами, капитан, я не прощаюсь, и моё предложение остаётся в силе. Я даю вам день на раздумье. Советую вам за это время привести себя в порядок. Увидимся поздним вечером, когда солнце скроется за склоном вулкана.

Оставив в недоумении и задумчивости Ведамира, Мирослав покинул его небольшой участок и отправился по узкой улочке между аналогичными небольшими деревянными домами бедняков, как и тот, в котором жил капитан.

Дойдя до широкого проспекта, где туда и обратно мчались всадники, экипажи и повозки с портовыми товарами, Любомир немного прошелся вдоль него мимо торговых лавок, а затем резко свернул на другую узкую улочку, параллельную той, по которой он шел ранее. Могло показаться, что он забыл какую-то вещь у Ведамира и теперь другой дорогой поспешил обратно, чтобы её вернуть, но по его спокойному виду нельзя было подумать, что он что-то потерял.

Прогулявшись по этой улочке, Мирослав оказался почти у хижины Ведамира, но, не дойдя до неё, поднялся по ступенькам на крыльцо соседнего дома и постучал в дверь.

Ему отворил высокий, мускулистый мужчина с квадратной челюстью, и впустил в скудно обставленный мебелью зал, где на посту у окна сидел другой мужчина: тощий, лысый, с длинным, заострённым носом и двумя бусинками чёрных глаз. Очевидно, что второй был здесь главный, поэтому он сразу обратился к гостю:

— Ну и какие успехи, господин посол? Вы раскололи наш «орешек»?

— Почти, господа, — ответил с довольной ухмылкой Мирослав, потирая ладони. — Ещё чуть-чуть и он согласится. Я дал ему время на раздумье до темноты. Вечером он даст ответ, вы всё услышите своими ушами и возьмёте его тёпленьким.

— Скорей бы уже, — раздраженно прохрипел первый, — мне до бесов надоело здесь сидеть. Убьём этого капитанишку, а государю сообщим об измене.

— Придержи коней, Егор, — строго сказал второй, подняв ладонь. — Будем действовать, как нам приказано государем: сначала убедимся в его желании выступить против царя, а затем тихо уберём его. Я вам благодарен за помощь, посол, — обратился он к Мирославу.

— Не стоит благодарности, Эраст Григорьевич, — сказал Любомир, вновь улыбнувшись. — Я сделал меньшее, что может сделать верный подданный для своего царя и отечества. Нужно положить конец всем козням изменников.

— Но у вас, очевидно, есть иная причина ненавидеть Ведамира, раз вы сначала прислали к нам своего престарелого лакея, а сегодня, едва сойдя на берег, явились прямо к нам?

— Естественно, причина есть, и она очень веская. Дело в том, что Ведамир сделал калекой дорогого мне человека, служившего на «Золотой лани» и попавшего под обстрел фрегата «Волшебного», которым, как вы знаете, три лета назад командовал капитан Ведамир. Я поклялся отомстить, как только моя нога ступит на лукоморскую землю.

— Значит, сегодня вам представится такая возможность. Как только стемнеет, вы отправитесь к Ведамиру, а мы подождём в стороне и подойдём чуть позже.

— Постойте, но как же вы узнаете, что Ведамир готов снова предать царя, если в доме буду находится только я?

— Действительно, я об этом не подумал. Пусть пойдёт Егор.

— Простите, я ничего не имею против вашего друга, Эраст Григорьевич, но он своим видом заставит капитана насторожиться. Будет лучше, если со мной пойдёте вы, а Егор явится по условному сигналу, скажем… вы умеете свистеть?

— Да, конечно, — кивнул тощий наёмник.

— Я тоже. Тогда сигналом будет тройной свист. Потом мы вместе хватаем Ведамира, а затем сбрасываем его с камнем на шее на дно Тритонской бухты, где он навсегда соединится с дорогим ему морем. Всего делов-то.

— Да, господин посол, из вас бы вышел превосходный убийца, — со смехом сказал Эраст Григорьевич.

— Никогда не поздно раскрывать свои таланты, — ухмыльнулся Мирослав и его глаза сверкнули огнём. — Увидимся вечером, господа.

Распрощавшись с парочкой наёмников, Мирослав вернулся на проспект, заполненный людьми и повозками. Там он остановил карету извозчика и отправился домой.

Мрачный особняк из красного кирпича, как прежде, стоял на улице Марибора Велико, окутанный с трёх сторон кронами деревьев, словно дремлющий в ожидании возвращения своего хозяина.

На скамейке около парадных дверей, положив руки на чёрную деревянную трость, сидел старый камердинер и управляющий Антон Сергеевич Хомутов, тот самый, что принимал в этом доме Славия и его друзей Буревых.

Завидев Мирослава, резво спрыгивающего с коляски извозчика, он взглянул на него своим привычным взором одного открытого и другого прищуренного глаза, а затем улыбнулся, приподняв уголки губ, той улыбкой, что три лета назад так напугала Василису Буревую.

— Ты сильно изменился с нашей последней встречи, — фамильярно произнёс Антон Сергеевич, говоря на равных с хозяином особняка.

— Неудивительно, ведь столько лет прошло, а ты всё такой же старый и сыплешь песком, — ответил с усмешкой Мирослав и подмигнул правым глазом.

Он присел на скамейку в тени каштанового дерева и крепко пожал камердинеру руку:

— Рад тебя видеть, старина.

— А я тебя, Мирослав, — сказал Антон Сергеевич, отвечая на рукопожатие. — Хотя я надеялся, что ты привыкнешь к восточному образу жизни, останешься при дворе султана, заведешь гарем жен и будешь жить припеваючи, вдали от всего того, что должно произойти в Лукоморье. Эта страна похожа на закипающий котёл, а Валерий и свора лизоблюдов продолжают подкидывать дров, не осознавая, что вся эта кипящая массы опрокинется на них.

Мирослав рассмеялся и после сказал:

— Антон Сергеевич, вы же знаете, что моё окаменевшее сердце не расколоть даже сотне красивых дам, а совесть не позволит мне жить в роскоши вдали от Родины, пока негодяи здесь вершат свои чёрные дела. Нет, я не такой, пусть и тоже далеко не благочестив, но до уровня их низости я ещё не упал.

— Значит, ты твёрдо решил действовать?

— Да, — ответил Любомир и в его глазах вспыхнул огонь, — я слишком долго ждал, когда наступит подходящий момент, чтобы нанести удар. Сколько раз я представлял, как отправляю на плаху всех этих мерзавцев, что находились на борту «Короля Ойгена» и видели смерть… Время пришло.

— Не пойми меня неправильно, — со вздохом произнёс камердинер, по-отечески положив ладонь на плечо Мирослава, — но ты слишком торопишь события. Не гонись за северным ветром, друг мой, иначе ты… повторишь судьбу несчастного Славия.

— Но я не он! — резко вскрикнул Мирослав, вскочил с места и стал вышагивать нервно по брусчатке. — Убить безрассудного мальчишку, обезумевшего от любви к девушке, далеко не одно и то же, что иметь дело со мной.

Антон Сергеевич поднял уставший ироничный взгляд на собеседника и проговорил:

— Дело твоё, а моё — подчиняться твоим приказам, как я делал всегда, получая твои письма. И в этот раз сделал всё, как ты велел. Гости прибудут завтра утром.

— Прекрасно, старина, — заулыбался Мирослав и похлопал камердинера по спине. — Думаю, вечером мы немного пошумим в городе, а через неделю отправимся на материк.

— Так скоро?

— Я и не думал здесь задерживаться надолго. Мне необходимо уладить кое-какие дела, только и всего… Сейчас же я голоден как волк и желаю отобедать.

— Тогда у меня есть превосходное блюдо, приготовленное специально для твоего приезда.

— Говядина по-охотничьи, надо полагать?

— Именно! — закивал Антон Сергеевич.

Хозяин и управляющий поднялись со скамейки и под руку отправились в особняк, где в столовой за накрытым столом их ждал ещё дымящийся обед.

День прошёл незаметно, как пробегают обычные рабочие будни. Солнечный диск Яра почти скрылся за склоном вулкана Огнегора, подарив Острограду последние лучи розового заката. На город опустилась тьма, но тут же загорелись тысячи волшебных огней, во главе с самым ярким — маяком на вершине копья статуи Александра Завоевателя.

В это же время Мирослав, одетый в длинный чёрный плащ из натуральной кожи, покинул особняк и сел верхом на приготовленного для него вороного жеребца. Как и было запланировано, он отправился в портовый район, самую тёмную часть города, до сих пор не до конца оправившуюся от бомбардировок спустя три лета.

Неподалёку от дома капитана Ведамира он заметил наёмников, скрывающихся на соседнем участке в зарослях кустарника. Подав свистом сигнал о своём прибытии, он присоединился к ним.

— Ну, что нового скажете? — спросил полушепотом Мирослав, устремив вместе с ними взгляд на горящее окно в доме у Ведамира и мелькающую тень самого капитана, который расхаживал по убогой гостиной.

— Он сегодня весь день сам не свой и какой-то задумчивый, — ответил Эраст Григорьевич. — Привёл себя в порядок и, судя по всему, к бутылке за день больше не притронулся. Да, он действительно задумал предать царя. Вы поймали его, господин посол.

— Наживка заглочена, теперь осталось вытянуть рыбу на поверхность, а это, увы, не так просто.

— Почему? — с тупым недоумением спросил гигант Егор.

— Потому что Ведамир, как уже было сказано, крепкий орешек, который тяжело расколоть, — ответил Любомир, жестикулируя рукой.

— И что вы предлагаете? — спросил тощий наёмник.

— Ничего нового, кроме того, что уже было запланировано. Только я умоляю вас действовать осторожно. Мы пойдём вдвоём с вами, а ваш друг останется здесь и будет ждать сигнала. Поговорив с Ведамиром и убедившись в его желании снова предать царя, мы уйдём…

— Уйдём? Как это уйдём? Вы в своём уме?

— Подождите, уважаемый, дайте договорить. Мы покинем дом, но останемся рядом, дождёмся пока Ведамир ляжет спать, прокрадёмся в его спальню и прирежем спящим. Тишина и покой. Думаю, это дело лучше доверить нашему другу Егору, так как он физически крепче нас обоих, а я, к тому же, не выношу вида крови.

— Да, господин посол, — ухмыльнулся Эраст, — вы прирождённый убийца.

— Не будем медлить.

Оставив Егора, Мирослав и Эраст подошли к дому Ведамира и постучали в дверь.

— Это вы, Любомир? — спросил капитан, отворяя скрипучую деревянную дверь. — Да, вижу, что вы… Постойте, а это кто с вами? — добавил он настороженно, заметив тощего наёмника.

— Не волнуйтесь, это мой человек, — ответил спокойно Мирослав и, не ожидая приглашения, переступил порог и оказался в небольшой грязной гостиной, освещённой камином и чёрными, едва горящими огарками свечей. Эраст Григорьевич последовал за ним.

Указав гостям на старые, оборванные кресла, капитан Ведамир поставил табуретку посреди комнаты, но не сел на неё и остался стоять. Теперь они смогли его лучше разглядеть и заметить то преображение, что произошло с Милославом за полдня, прошедшие с момента первого визита Любомира. Теперь капитан был гладко выбрит, причёсан, вымыт и одет в свой старый чёрный мундир капитана военно-морского флота. Было видно, что он тщательно готовился к повторному визиту посла.

— По вашему виду, я уже догадываюсь о принятом вами решении, — с довольной улыбкой произнёс Мирослав. — Но всё же мы должны соблюсти обязательные формальности и услышать ваш прямой ответ. Готовы ли вы, капитан, взяться за правое дело и свергнуть тирана с его трона?

— Готов! — с уверенностью ответил Ведамир, выпрямившись в офицерской стойке. — У меня накопилось достаточно обид к самозванцу-царю.

Услышав эти слова, Эраст Григорьевич тонко, насмешливо заулыбался, но попытался скрыть свою радость.

— Клянётесь ли вы, что не предадите тех людей, что доверят вам свои тайны? — продолжал говорить Мирослав.

— Клянусь честью офицера! — дал клятву Ведамир, подняв правую руку, а затем приложив её к сердцу.

— Этого достаточно, — кивнул Любомир, улыбаясь всё шире.

— Да, действительно, достаточно для предателя, — вдруг вырвалось из уст Эраста Григорьевича, вскочившего с места и с призрением устремившего взор на капитана.

Мирослав хотел его остановить, но наёмник уже выдал свои истинные намерения, поэтому Любомир откинулся в кресле, закатил иронично глаза и прошептал:

— Ой, дурак.

Ведамир был ошарашен этим неожиданным заявлением Эраста Григорьевича и отринул назад, но вдруг наткнулся на поставленную им же табуретку, потерял равновесие и упал навзничь.

— Что это означает, посол? — спросил он дрожащим голосом, в котором слышался упрёк. — Вы меня предали? Я так и знал, что вас подослал Валерий! Чернобог бы вас забрал в своё пекло! Теперь я пропал!

Мирослав ответил лишь тяжелым вздохом.

Видя подавленное состояние жертвы, наёмник наступал вперёд, достав из-за пояса нож.

— Незачем утруждать Егора, — грозно проговорил он, — я сам прирежу эту морскую свинку.

Эраст подходил всё ближе, в его руках при свете камина сверкало лезвие ножа. Капитан был безоружен и не мог сопротивляться.

Взгляд убийцы, готового исполнить задуманное, встретился с взглядом жертвы, готовой принять смерть. Вот-вот и будет нанесён смертельный удар.

Но вдруг, вместо звука металла, вонзившегося в плоть, послышался глухой удар по черепной коробке.

Пошатнувшись, Эраст подкошенный падает на ноги капитана Ведамира, и тот с недоумением видит перед собой самодовольную физиономию Мирослава, держащего в руке пистолет с окровавленной рукояткой.

— Что всё это значит? — повторил свой вопрос капитан, не веря своим глазам.

— Это значит, что я спасаю вашу жизнь, — ответил посол и подал руку, чтобы помочь моряку подняться.

Оказавшись на ногах, Ведамир перевернул бессознательное тело Эраста и спросил у Мирослава:

— Кто это такой?

— Один из тех наёмников, что следили за вашим домом по приказу царя. Сказать по правде, он мог найти людей получше, а не этих идиотов, которых я провёл, как щенят.

— Этих? — переспросил Ведамир, вновь насторожившись. — Значит, есть ещё? Пусть приходят, я им покажу, что значит биться с капитаном военно-морского флота.

— Он всего один и недостаточно умён. Самое интересное у нас впереди, друг мой. Помогите мне поднять этого наёмника, а затем затушите камин и свечи.

— Ладно, кажется, я догадываюсь, что вы задумали.

Моряк и посол принялись за дело, и вскоре дом погрузился во тьму.

Ночь стояла тихая и прохладная, нарушающая тишину только стрекотанием сверчков. Иногда из-за облаков выглядывала яркая луна.

Наёмник Егор сидел на своём посту в кустах и с нетерпением ждал сигнала отправиться в дом. Изъеденный комарами, он чесался, махал и шлёпал ладонью по телу, пытаясь убить или отогнать надоедливых насекомых.

Наконец, он услышал нужный сигнал — тройной свист, и мгновенно бросился вперёд, наплевав на осторожность. Отворив входную дверь, он буквально ввалился в гостиную, окутанную тьмой, и встретил там Мирослава, которого узнал по голосу.

— Тише, не шуми, приятель, — прошептал посол, приложив палец к губам. — Капитан лёг спать, и мы можем воплотить задуманное.

— А где Эраст? — спросил без задней мысли гигант.

— Он вылез на кухне в окно, что выходит на берег. Там шастали какие-то пьянчуги, и он решил их отвести в сторону. Сейчас он вернётся. Мне он велел передать тебе свой нож. Ты знаешь, что нужно делать. Я проведу тебя в спальню. Капитан спит, как младенец, я напоил его снотворным, поэтому мы остались здесь и стали ждать, пока он мирно уснёт.

— Хорошо, я сделаю это.

— Следуй за мной.

Мирослав провёл Егора в небольшую спаленку, где у окна стояла кровать, а на ней, укрытый одеялом, лежал человек, лицо которого нельзя было разглядеть в темноте. Передав наёмнику нож и впустив его внутрь, посол сам остался стоять в дверном проёме, чтобы лично пронаблюдать за происходящим.

Подойдя к кровати и недолго думая, Егор взмахнул ножом и ударил им несколько раз, пронзив тело лежащего человека, который даже не пикнул. В довершении убийства, наёмник одним взмахом перерезал свой жертве горло и почувствовал на своих руках ещё горячую кровь.

— Готово, я прирезал ублюдка, — чуть ли не торжественно объявил Егор. — Эраст будет доволен.

— Да, уж Эраст то будет доволен, так это точно, — с ироничной усмешкой проговорил Мирослав.

В этот миг из-за облаков снова вышла луна и наполовину осветила серебристым лучом комнату, вместе с кроватью, где лежала жертва. Взглянув на результат своей работы, Егор ужаснулся и вскрикнул, увидев на кровати изрезанное им тело Эраста.

— Ой-ой, какая оплошность вышла, — с сарказмом произнёс посол.

— Ах ты, мерзавец! — закричал наёмник и хотел кинуться на Мирослава.

Но в этот самый момент, разбив вдребезги окно, в комнату залетел какой-то шарообразный предмет, разбрасывающийся искрами. Раздался хлопок, и комната мгновенно заполнилась пороховым дымом и каким-то удушающим газом.

Мирослав и Егор закашляли и, схватившись за свои горла, повалились на пол.

Послышался топот, и в дом ворвались не меньше дюжины человек, рассыпавшись по всем комнатам. Они кричали и сыпали бранной руганью.

Лёжа на полу и открыв глаза, Мирослав в свете луны увидел красные стрелецкие мундиры. Стрельцы накинулись на него, как и на Егора, который оказывал сопротивление, даже несмотря на то, что действие газа ещё не прекратилось. Стрельцы накинулись на наёмника вчетвером и забив его прикладами, усмирили весь пыл и желание сопротивляться.

— Лежать смирно, а не то пристрелю! — закричал один из стрельцов, когда Мирослав и Егор оказались оба прижатыми лицом к полу и со скрученными за спину руками, закованными в кандалы.

Стражи порядка осветили спальню факелами, и в комнату величавой походкой вошел офицер, чьё лицо было наполовину закрыто шелковым платком.

— Ну и дела, не успели мы вовремя, — проговорил офицер, разглядев труп Эраста. — Ещё один жмурик в моём районе… Прелестно!

— У этого был нож и руки у него в крови, — доложил один из стрельцов, указывая на Егора. — А этот находился рядом, не иначе сообщник, — добавил он, ткнув в Мирослава.

— Лейтенант, мы нашли ещё одного! — раздался крик из соседней комнаты.

— Выведите эту парочку на улицу, — приказал офицер, указав на Мирослава и Егора, а затем направился на кухню, откуда донёсся крик.

На полу, среди разбитой посуды, скрученный и закованный лежал капитан Ведамир.

— А это кто такой? — спросил офицер, разглядывая одежду капитана. -Офицер флота, судя по мундиру. Что, морячок, корабль уплыл, а перегар остался?

— Вашу мать! — выругался моряк и сплюнул, прижатый лицом к полу. — Я Милослав Ведамир, нахожусь у себя дома. Что вам от меня нужно?

— О, уважаемый хозяин, объясните, пожалуйста, откуда у вас в спальне труп человека?

— Да вот, — съязвил в ответ Ведамир, — до кладбища не дошел он, прилёг отдохнуть.

Офицер рассмеялся.

— Ладно, выводите его.

Подхватив Ведамира и подняв его на ноги, стрельцы вывели его во двор, где находились Мирослав и Егор. На дороге уже ожидали два тюремных экипажа.

— Так, этих двоих во вторую карету, — не церемонясь приказал офицер, указав на Ведамира и Любомира, — а вот этого, буйного господина, — показав на Егора, — садите в первую и с ним людей побольше. В Пахловскую тюрьму их.

Стрельцы силком потащили вопящего Егора и буквально закинули его, как мешок, в первую карету. Мирослав и капитан Ведамир не сопротивлялись и добровольно сели во вторую. Неожиданно к ним в карету залез сам лейтенант и запер за собой металлическую дверь с решетчатым окошком.

Тяжелые тюремные кареты тронулись в путь.

Мирослав и Милослав молча сидели друг напротив друга, прикованные кандалами к сиденьям, лишь вглядываясь друг другу в глаза, а лейтенант находился в стороне от них, выглядывал в окошко на улицы ночного города. Взгляд капитана Ведамира выражал упрёк, а Мирослава — спокойствие и насмешку.

— Всё из-за вас, посол, — произнёс капитан, спустя несколько минут молчания. — Если бы не вы, то я бы…

— Дальше заливались бы ромом и вас никто бы не беспокоил, — с иронией закончил за него Мирослав. — Я прав? А как же клятва?

— Думаю, теперь уже она не имеет значения. Я не смогу её соблюдать, поскольку нас ждёт виселица за убийство.

— Несомненно, — ответил Мирослав, продолжая оставаться невозмутимым, — если бы убитый не был негодяем, на котором пробы ставить негде, то мы бы могли пострадать, но этот… Он был человеком Валерия, вернее, одного из его приближённых, а это кое-что значит для меня. Это начало моей мести. А вот клятву вашу всё же придётся соблюсти. Каждый, кто становится членом нашего общества, свято хранит клятву сохранять все тайны… Верно ведь я говорю? — вдруг обратился он к лейтенанту.

— Верно, — ответил лейтенант и опустил платок. На лице офицера при свете факела сияла улыбка. — Рад твоему возвращению, Мирослав!

— Проклятье! — воскликнул Ведамир и усмехнулся. — Похоже, я опять чего-то недопонимаю.

— Позвольте представить вам нашего хорошего друга, который в своё время тоже дал клятву, — произнёс Мирослав, указав на лейтенанта. — Андрей Борняков. Его вот-вот должны повысить до капитана. Поимка убийцы с поличным ускорит его повышение в звании, но, думаю, его больше заинтересует поездка в Ильяград.

Лейтенант пододвинулся ближе к ним, достал ключ и снял с них кандалы.

— Вот так неожиданность! — вновь ухмыльнулся капитан, потирая запястья. — Не думал, что у вас тут всё схвачено, посол. Только сошли на берег, а уже такие дела проворачиваете.

— К сожалению, пока не всё, — сказал Мирослав, покачав головой, — но к этому нужно стремиться. Чем больше мы наберём сторонников, тем быстрее голова Валерия расстанется с короной или… с телом, смотря как развернутся события.

Тюремная карета остановилась, и лейтенант спешно открыл дверь, выпрыгивая наружу. Мирослав и Милослав последовали за ним и оказались у ворот красного особняка на улице Марибора.

— Благодарю за услугу, Андрей, — обратился Мирослав к лейтенанту. — Рад, что можно положиться на верного человека. Я этого никогда не забуду.

— Полно, Мирослав, я рад услужить тебе. Мы делаем одно дело. Скажите спасибо Антону Сергеевичу, что он в точности исполнил ваш приказ и предупредил меня. Теперь нам пора отвести убийцу в Пахловскую тюрьму. Через пару дней на ярморочную шестицу мы полюбуемся на его труп в петле.

— Не смею тебя задерживать. Только помни, что завтра я жду тебя здесь на завтрак, где будут присутствовать другие важные гости.

— Непременно буду! — крикнул лейтенант, удаляясь на козлах кареты.

— Что это за место? — спросил Ведамир, когда они остались одни.

— Мой дом, — ответил Мирослав, широко распахнув ворота. — Добро пожаловать в особняк Лютавор!

Проснувшись рано утром, как это было принято у военных, капитан Ведамир провёл ежедневные процедуры и покинул свою комнату. Спустившись в гостиную, он, к своему удивлению, обнаружил там уже бодрствующего Мирослава, развалившегося в кресле, закинув ногу на ногу. Он держал в руках, одетых в те же тонкие чёрные перчатки, раскрытую газету «Ильяградские вести», на страницы которой сквозь полупрозрачные шторы падали первый лучи Яра.

— Вы когда-нибудь спите, господин Любомир? — спросил моряк, присаживаясь в свободное кресло.

— Зовите меня по имени, капитан, — ответил Мирослав, отложив газету на столик. — И не надо относится ко мне, будто я какой-либо монарх. Я вам не господин, поэтому обращайтесь ко мне на «ты». Что насчёт сна, то сплю я очень мало, всего три-четыре часа в сутки, но часто практикую и дневной сон. Восточные табибы говорят, что спать понемногу несколько раз в сутки гораздо полезнее, чем проваляться восемь, а то и все десять часов в кровати. Жизнь и так коротка, а мы половину жизни проводим во сне.

— Полагаю, мудрецы Лемурии многому вас… тебя научили?

— Не всему, увы, но я стремлюсь к знаниям и осваиваю их в кротчайший срок. За что я благодарен Светомиру, так это за то, что мне повезло родиться чародеем, а ведь это даёт некоторые преимущества, если развивать талант, конечно.

Раздался скрип двери, и в гостиную вошел Антон Сергеевич.

— Завтрак готов, судари. Если вы задержитесь за разговором, то я всё повторно разогрею. — доложил он и удалился.

— Прекрасно! — хлопнул в ладоши Мирослав и бодро вскочил с кресла. — Капитан, идёмте, поглядим. Кстати, пожалуйста, прихватите с собой мою газету, она нам ещё пригодится.

Посол и капитан переместились в столовую. Там за длинным столом был приготовлен роскошный завтрак на восемь персон, которому могли бы позавидовать даже в царском дворце, поскольку здесь изобиловали экзотические восточные блюда, будто бы привезённые прямиком из кухонь султана Эмина. От такого разнообразия явств у капитана Ведамира, живущего последние три лета скудной аскетичной жизнью, разбежались глаза и потекли слюни.

— Вот это да! — воскликнул он, смерив ладонями ширину стола. — Последний раз я подобное видел в Джошкунэре на пиру у купца Тургая, когда мы на «Волшебном» посещали порты Северной Лемурии. Значит, вы ждёте много гостей на этот пир во время голода? Такое обилие пищи вряд ли сейчас встретишь даже в богатых боярских домах.

— Ах, — небрежно отмахнулся Мирослав от стола, — это всего лишь остатки от той провизии, которой меня в путь снарядил султан Эмин. Он щедрый человек — это у него не отнять. Вообще-то я в еде неприхотлив, но восточный образ жизни всё равно вносит свои коррективы. Если гость отказывается от пищи в доме любого жителя востока, то он его глубоко оскорбляет. Что касается вашего вопроса, то да, я жду несколько гостей, но они прибудут не сразу, а поочерёдно, каждый в назначенное время. А вот, полагаю, Антон Сергеевич, хочет сообщить о первом госте…

В столовую вошел камердинер и доложил:

— Прибыл Анатолий Шангин.

— Минута в минуту, — с довольным видом произнёс Мирослав, взглянув на свои карманные часы. — Проведите его в кальянную комнату. Мы явимся туда же.

Антон Сергеевич кивнул и вновь удалился.

— Интересно, зачем это ты пригласил журналиста? — спросил Ведамир с усмешкой. — Уж не собираешься ли ты написать об этой тайной встрече в газете?

— Если в будущем у нас всё получится, то это встреча будет достойна исторических хроник. Идём, капитан.

Покинув столовую, они перешли в кальянную — овальную комнату, увешанную лемурийскими узорчатыми коврами и красными полупрозрачными занавесками, обставленную вдоль стен тахтами с мягкими подушками, перед которыми располагались стеклянные столики с кальянами и ароматным кофе. Это был уголок востока, переносящий его посетителя в Оздемирский султанат.

В комнате их уже ждал невысокий зеленоглазый мужчина средних лет с причёсанными тёмно-русыми волосами и заостренной веттонской бородкой. Это был наш старый знакомый журналист и писатель, три лета назад укрывавший Славия в своём доме в Ильяграде, где произошла трагедия с семейством Буревых.

— Добро пожаловать в поместье Лютавор, господин Шангин! — поприветствовал гостя Мирослав.

— Прошу, не величать меня господином, — в развязной манере попросил Анатолий, отвечая на рукопожатие. — Я всего лишь обычный человек, стремящийся нести народу правду. Собственно, поэтому я и провёл целое лето за решеткой, но тюрьма не сломала меня, а наоборот придала больше сил бороться с этой прогнившей системой. Поэтому я здесь. А вы, как я полагаю, хозяин этого дома, пригласивший меня сюда?

— Всё верно, я Мирослав Любомир, которому вы дали письменную клятву прибыть сюда и сохранить в тайне всё, что вам предстоит здесь увидеть и услышать. А это…

— Полагаю, легендарный капитан Ведамир вряд ли нуждается в представлении, — перебил посла журналист и без лишних церемоний пожал руку моряку.

— Я читал ваши статьи о процветающей коррупции в адмиралтействе, -сказал Ведамир, слегка улыбнувшись. — Очень познавательно.

— Правда? Тогда вы знаете, какие негодяи дорвались до власти и всячески пытаются уничтожить наш военно-морской флот. Мало того, что никто из них не заинтересован в восстановлении остоградских верфей, чему я смог наглядно убедиться сегодня, так они ещё остановили работы над строительством двух современных линейных кораблей в Старограде, которые вот-вот должны были быть спущены на воду, не говоря о тех, что были уничтожены здесь на стапелях три лета назад. Это возмутительно, я считаю! Валерий Велеславский, осмеливающийся именовать себя царём, продолжает унижать Лукоморье. Я не успокоюсь, пока все эти дорвавшиеся до власти лжецы не окажутся на вилах народного гнева.

— Вот именно для этого я вас и пригласил, Анатолий, — сказал Мирослав, когда они присели на тахту и раскурили кальян, — для того чтобы обсудить деяния Валерия и его сподвижников, которые, ослеплённые собственной властью и безнаказанностью, тянут страну в бездну мрака. Скажите, что вы думаете о происходящем в нашем царстве?

— Вы уже знаете, — ответил Шангин, эмоционально жестикулируя, — что я думаю об этих мерзавцах, которые сидят в правительстве, если читали мои статьи в газетах, но если вы хотите услышать всё лично из моих уст, то пожалуйста, слушайте. Засуха и неурожай прошлого лета привели к тому, что крестьяне не смогли получить достаточно зерна для собственного пропитания, не говоря уже о том, чтобы его продавать. Дефицит зерна можно было возместить из гигантских запасов, которые многие лета накапливались по приказу Дмитрия Александровича на случай голода или войны, но огромная часть зерна оказалась уже потраченной на оплату роскошных пиршеств и игр, прошедших после коронации Валерия. Корона не скупилась, чтобы впечатлить многочисленных заморских гостей, но никто не задумывался о будущем. И что теперь? Голод! Голод в стране, которая когда-то могла прокормить всю Гиперборею. В деревнях жалуются на нехватку пищи, скоро волна дойдёт до городов, когда местные амбары иссякнут. И что вы думаете предпринимает наш новоявленный государь? Отнимает последнее у крестьян и продаёт по грошовым ценам остатки запасов зерна соседним царствам, которые тоже пострадали от засухи, но предприняли меры для предотвращения голода. После этого я не знаю, как назвать этого человека. Он враг самому себе, если осознанно принимает такие решения либо чья-то безвольная марионетка.

— Я понимаю ваше негодование и целиком его разделяю. У меня личные счёты с Валерием, но о благополучии нашей страны я не забываю, как и не забывают о ней те люди, которых я сегодня пригласил вместе с вами, Анатолий. А вот, я полагаю, прибыл новый гость.

В комнату вновь походкой живой статуи вошел Антон Сергеевич и доложил:

— Прибыл князь Эраст Матвеевич Медников.

— Бывший министр финансов и председатель боярской думы?! — воскликнул с возмущением Анатолий, едва не вскочив с места. — Великие предки! Вы пригласили главного мошенника, который всё правление царя Дмитрия заботился только о собственном обогащении, но никак не о процветании страны. Признаться, я разочарован!

— У нас общие цели, — сказал Мирослав, встав с дивана и направившись к двери, — а о прошлых грехах можно забыть.

Анатолий в ответ лишь недовольно фыркнул, скрестил руки на груди и отвернулся в другую сторону, чтобы не видеть входящего.

В комнату вошел полноватый старик семидесяти лет, одетый в фиолетовый сюртук из дорогого сукна с вышитыми золотой нитью цветочными узорами. За прошедшие лета с момента трагичного ужина, на котором был смертельно проклят государь Дмитрий Александрович, министр финансов практически внешне не изменился, разве что стало на пару морщин больше на его широком открытом лбу, а в остальном это был всё тот же князь Медников со своими примечательными обвислыми щеками и молочно-белыми бакенбардами.

— Рад приветствовать вас в поместье Лютавор, ваше сиятельство! — с широкой улыбкой встретил гостя посол. — Меня зовут Мирослав Любомир. Вы прибыли сюда по моему приглашению.

— Надеюсь, вы не зря оторвали меня от важных дел? — произнёс князь хриплым голосом, смерив хозяина дома оценивающим взглядом. — Признаюсь, ваше письмо заинтриговало меня, и я ещё больше был удивлён, когда узнал, что написано оно было вами в Оздемирском султанате несколько месяцев назад. Я в ответном письме дал вам клятву, что сохраню всё в тайне. Чем могу быть вам полезен?

— Если вы читали моё письмо, то знаете, что я некоторым образом недолюбливаю царя Валерия, который отправил вас в отставку…

— Не говорите мне об этом выродке! — резко выпалил Медников, и глаза его загорелись огнём презрения. — Я ненавижу этого человека всеми фибрами души. В своё время Валерий валялся у меня в ногах, умоляя, чтобы я скрыл от государя многочисленные траты его расточительной жены, а теперь он практически разорил меня и вышвырнул из правительства, как какого-то помойного пса.

— Ага, конечно, — громом раздался язвительный голос Анатолия Шангина, — а золотой перстень с огромным изумрудом он оставил вам на память о прежнем богатстве.

Князь в недоумении уставился на журналиста и машинально спрятал за спиной большой перстень, красовавшийся на безымянном пальце его правой руки. Затем недоумение перешло в гнев и он, нахмурив густые седые брови, задал вопрос:

— А вы, собственно, кто такой?

— Анатолий Шангин, — самодовольно ответил журналист, прекрасно зная, что его имя произведёт неприятное впечатление на князя. Так и произошло.

Челюсть старика передёрнулась, а верхняя губа презрительно приподнялась.

— Проклятый писака, — прошипел он, — если бы Дмитрий Александрович не благоволил свободе мысли, то я бы вас всех отправил на каторгу, где от вас было бы больше пользы, чем от всей той грязи, что вы льёте в своих паршивых газетёнках.

— Уж благороднее на каторге гнить, — вновь вставил язвительно Анатолий, — чем запускать руки в государственную казну и считать её собственным кошельком. А ведь когда-то во времена старой империи чиновникам-казнокрадам мечом отрубали руки и раскалённым железом ставили клеймо на лбу. Славные были времена!

— И отрезали языки лгунам! — парировал Медников, закипая от гнева. — А ещё особенно болтливым личностям заливали глотку расплавленным свинцом. Этот способ до сих пор практикуют на Востоке…

— Как и отрубание конечностей ворам.

Эта перепалка продолжалась бы и дальше, если бы её не прервал Мирослав:

— Господа, я пригласил вас сюда не для того, чтобы вы выясняли отношения, а для того чтобы объединить вас, людей с разными взглядами и мировоззрениями, в одну группу, которая будет взаимодействовать, как одно целое. Поэтому оставьте прошлое за дверью, откройтесь настоящему и создавайте будущее.

Тон посла был таким повелительным и даже слегка угрожающим, что журналист и бывший министр финансов мгновенно прекратили свою словесную дуэль. Бурча себе что-то под нос, князь присел на свободную тахту и развалился на шелковых подушках.

— Может, уже приступим к обсуждению дальнейших действий? — предложил Ведамир, прервав своё молчание.

— Рано, капитан, пока рано, — ответил Мирослав, щёлкнув пальцами.

Как по зову, в очередной раз появился Антон Сергеевич и доложил с беспристрастным выражением лица:

— Прибыли Томислав Салманов и Яков Делилец.

В комнату вошли двое мужчин, в чём-то похожих друг на друга и в чём-то совершенно разных.

Первый, одетый в длинный чёрный плащ, был красивым, мужественным голубоглазым брюнетом тридцати лет. Короткие усы и борода на овальном лице придавали ему вид солидного купца, а небольшие морщины на лбу и шрам на подбородке говорили о нелёгком жизненном пути, который ему пришлось пройти. Физически он был крепок и этим выделялся на фоне второго гостя.

Второй, облачённый в светло-коричный клетчатый сюртук, был сорокалетним мужчиной худощавого телосложения с тёмно-русыми волосами и гладко выбритым лицом. Его внешность с впалыми щеками и широкой челюстью для кого-то была пугающей и отталкивающей, а для кого-то привлекательной, особенно это касалось его выразительных голубых глаз. Про таких как он говорят: «Чертовски красив».

У обоих на голове была вошедшая в моду у моряков причёска, скопированная у аборигенов Пацифиды, — удлинённая чёлка, гладко выбритые виски и связанный лентой хвост на затылке.

Первым был Яков Делилец, сын купца, владельца небольшой торговой компании, а вторым — Томислав Салманов, глава купеческого семейства Салмановых, владеющих множеством предприятий и заведений в Антейграде.

— С прибытием в поместье Лютавор! — вновь первым поприветствовал гостей Мирослав. — Вы здесь по моему приглашению.

Но позади вновь раздался язвительный комментарий Анатолия Шангина:

— Вот так люди! Глава преступного семейства Салмановых, занимающихся контрабандой из Беримирского царства, и сын казнённого купца Делилеца, пробывший три лета каторжником на острове Керук и перенявший обычаи у пацифийских эльфов-аборигенов. Да, интересная у нас компания вырисовывается: журналист, герой войны, казнокрад, преступник и дикарь. Для меня остаётесь загадкой только вы, Мирослав, сколько я не пытался заглянуть в ваше прошлое. Получив ваше письмо, я решил навести справки и выяснил только то, что на протяжении многих лет вы, словно призрак, то появляйтесь, то снова исчезаете, проводя большую часть времени за границей. Проясните, наконец, зачем вы нас собрали и заставили дать клятву?

Оба вошедших гостя устремили грозные взгляды на хамоватого журналиста и хотели одновременно высказать ему своё недовольство в ругательной манере, но тут вновь вмешался Мирослав.

— Господа, — сказал он, — не обижайтесь на замечание уважаемого Анатолия. Его проницательность и знание людей послужит нам благом в грядущих событиях. Он умеет заглядывать в души.

— Ему бы следовало заткнуть пасть, — произнёс Яков, гневно топнув ногой, — иначе я загляну в его душу, вырвав ему кадык.

— Я бы предпочёл скормить его рыбам, — сказал Томислав в полушутливой манере. — Никто не смеет касаться моей семьи, — добавил он, резко сменив тон на угрожающий.

Эта волна гнева вызвала лишь саркастическую ухмылку на лице Шангина.

— Браво! — похлопал он иронично в ладоши. — Вы производите именно те впечатления, какие я и ожидал. Полагаю, теперь мы все в сборе?

— Есть ещё один человек, которого мы ждём, — ответил Мирослав с волнением. — Присаживайтесь, господа.

Яков и Томислав разместились на ещё одной свободной тахте и закурили кальян.

Мирослав остался стоять посреди комнаты, ожидая последнего гостя. Доставая карманные часы, он напряженно вглядывался в вздрагивающую стрелку, а затем переводил взгляд на дверь.

Наконец дверь со скрипом отворилась, но вместо ожидаемого появления Антона Сергеевича, который должен был сообщить о приезде гостя, через порог переступила рыжеволосая девушка с бирюзовыми глазами, одетая в красный мундир капитана ильяградской стрелецкой службы.

— Анна Чудская прибыла, — громко доложила она, игриво улыбнувшись Мирославу.

Все присутствующие в кальянной мужчины устремили на неё свои жадные взгляды, и на то были причины. Девушка привлекала к себе внимание не только милым лицом, но и хищным взглядом из-под длинных чёрных ресниц, а её идеальную фигуру не смогла скрыть даже грубая форма стража порядка.

— Люблю рыженьких, — сказал Томислав, лукаво заулыбавшись. — Арестуйте меня, барышня, я опасный преступник.

Девушка пропустила слова Салманова мимо ушей и поприветствовала хозяина дома, протягивая ему свою руку:

— Рада снова видеть тебя, Миро! Как дела в султанате?

— Прекрасно, — ответил посол, оставив поцелуй на руке гостьи. — Если не считать постоянных войн, которые ведёт султан Эмин, то там всё просто отлично.

— Ещё не нашел себе возлюбленную в его гареме?

— Ты же знаешь, что моё ледяное сердце не удастся растопить даже самой горячей девушке востока.

— О да, ты предпочитаешь холодных дам севера… вроде меня.

— Ты не слишком ли бросаешься в глаза в этом наряде?

— А что такого? Мундир стрельца даёт множество преимуществ при путешествиях. Мало кто осмелится преградить дорогу капитану столичных стрельцов. Для меня все пути открыты. Вижу, что все уже в сборе. Так приступай, Миро.

Анна села на последнюю свободную тахту, хотя ей одновременно предложили сесть рядом Анатолий, Яков, Томислав и даже престарелый князь Медников. Лишь Ведамир остался хладнокровным к чарам девушки, не желая знать других женщин, кроме своей жены Ольги, с которой он давно не был в браке, но продолжал питать к ней нежные чувства.

— Наконец, друзья, все мы в сборе, — начал говорить Мирослав вдохновляющим голосом оратора. — Я пригласил вас сюда, поскольку осведомлён о том безвыходном положении, в котором вы находитесь в последнее время, но я знаю, как вам помочь, знаю, как нам вместе помочь друг другу. Все, кто здесь собрались, пострадали и продолжают страдать от государя-самозванца Валерия и его верхушки: Анатолия власти держали в тюрьме и преследуют за правду, что он несёт, а в данный момент власти ищут повода для того, чтобы снова упрятать его за решетку; уважаемого князя Медникова они разорили и выгнали из правительства, где он прослужил долгие годы, а сейчас грозятся отобрать последнее и, возможно, лишить жизни; Яков потерял своего отца и семейное дело, проведя без вины три лета на каторге в колониях, а в последние дни на его жизнь покушались наёмные убийцы, подосланные властями, которые видят в нём угрозу и не знают, как от него избавиться; Томислав и его семья преследуются антейградскими стрельцами, которые бессовестно поддерживают конкурирующие организации, а два его брата сидят за решеткой, ожидая приговора; легендарный капитан Ведамир, которого вы все знаете, лишился всего, был списан на берег и до вчерашнего вечера находился под надзором наёмных убийц, которых к нему приставили сподвижники Валерия. Что касается меня и Анны, то мы тоже пострадали от Валерия и у нас с ним личные счёты. Вы все, очевидно, слышали о цареубийце по имени Славий, вернее, лживую историю, которую придумали настоящие убийцы царя Дмитрия Александровича, захватившие власть. Этот юноша был моим сыном. Его убили, искалечили и сожгли заживо только за то, что он посмел полюбить дочь императора Севера.

— Славий ваш сын?! — воскликнул Анатолий, не веря своим ушам. — Я встречал этого юношу и пытался его спасти, когда за ним охотились стрельцы во главе с садистом майором Незамаем.

— Я благодарен вам за это, Анатолий. Не буду больше ходить вокруг да около, поэтому скажу прямо, надеясь на ваши клятвы сохранить всё в тайне -я предлагаю нам вместе свергнуть Валерия Велеславского, пока он окончательно не загубил нас и нашу страну. У меня есть средства и влияние, чтобы провернуть это опасное дело, у вас же есть личный интерес и умения, которые могут послужить этому делу. Я не прошу вас работать на меня, а предлагаю стать полноправными членами нашего политического клуба, но учитывая риск, я готов заплатить каждому из вас по пятьдесят тысяч червонцев. Полагаю, вы понимаете какая это гигантская сумма.

— Как вы себе это представляете? — спросил Медников, завертев головой. — Вся власть у Валерия, его охраняет гвардия, с ним стрельцы, армия в конце концов. Извините за любопытство, откуда у вас такие деньги? Нас тут шестеро — это триста тысяч червонцев. Не каждый царь может позволить себе такие траты за один раз.

— Ну, допустим, — ответил Мирослав, пропустив мимо вопрос о деньгах, — после чисток офицерского состава не все в армии любят Валерия.

— Среди стрельцов тоже много недовольных, — заметила Анна.

— Ладно, пусть так, — не унимался князь, — но как мы всемером сможем организовать государственный переворот? Да, я ненавижу Валерия, но мне до сих пор дорога моя жизнь. Даже сейчас среди нас может оказаться тот, кто за очень большие деньги станет клятвопреступником и сообщит обо всём Велерию, и нас всех повесят за организацию мятежа. И кого вы собирайтесь посадить на трон? Все законные претенденты мертвы, царской династии Святославичей больше нет, а диакон Игорь, последний из их рода, пропал без вести, но даже если он окажется жив, то не сможет предъявить претензий на трон, поскольку он диакон, слуга Светомира, который не имеет никаких наследственных прав.

— Никого, — ответил Мирослав, — у нас пока нет замены Валерию, но думаю, когда он будет свергнут, найдутся достойные кандидаты на трон. Народ выберет правителя на вече, где соберутся представители всех регионов нашей большой страны, как это было во времена империи.

— Да! — восторженно воскликнул Анатолий и вскочил с места. — Люди должны сами выбирать себе правителя, так будет справедливо. Свобода мысли должна распространятся во все уголки Лукоморья. Я не был бы Шангином, если бы отказался участвовать в этой авантюре. Я дал вам одну клятву, а теперь даю клятву верности нашему сообществу, пусть мне и не нравятся некоторые её члены. Как вы верно подметили, мы находимся почти в безвыходном положении, и только свержение Валерия даст нам вздохнуть полной грудью. Я готов стать участником мятежа, и денег мне за это не надо. Я тружусь за идею!

— Я с тобой, Миро, — сказала Анна, тоже встав с тахты. — Отомстим этим негодяям за всё то, что они сотворили с нашими родными. Я тоже даю клятву.

Мирослав улыбнулся, кивнув журналисту и девушке.

— Если уж прекрасная дама готова прыгнуть в пекло, — вальяжно поднялся Томислав, — то негоже такому человеку, как я, идти на попятную. Тем более что моя семья не сможет жить спокойно, пока Валерий сидит на троне. Семья Салмановых в моём лице даёт свою клятву. Я достаточно богат, поэтому деньги не главное. Помогите мне освободить моих братьев, а я в свою очередь сделаю всё, чтобы помочь вам свергнуть Валерия.

— Ты уже знаешь, что я с вами, — спокойно проговорил Ведамир, присоединившись к остальным.

— Мне как-то побоку, кто наденет корону, — откровенно признался Яков, аналогично покинув тахту, — но мне небезразличен мой отец, которого Валерий отправил на плаху, а меня — гнить на каторге. Поэтому я с вами. Деньги мне не нужны, наградой мне послужит то чувство, когда я увижу Валерия без головы.

Последним с места поднялся князь Медников, улыбнулся и произнёс:

— Знаете, покойный государь Дмитрий Александрович задумывался о том, чтобы провести такие реформы, которые изменят облик нашей страны в лучшую сторону, но увы, судьба не дала ему это сделать. Возможно, нам удастся воплотить в жизнь все его идеи, но для начала нам необходимо прогнать самозванца, захватившего трон великого царя. Пусть я не совсем понимаю, как мы всё провернём, но я присоединяюсь к вам и даю клятву. Любомир, полагаю, вы знали, кого приглашать сюда и не сомневались, что мы дадим своё согласие.

— Вы совершенно правы, Эраст Матвеевич, — кивнул Мирослав. — Я тщательно выбирал всех вас.

В кальянную вновь вошел Антон Сергеевич и доложил:

— Завтрак разогрет, он ожидает вас в столовой. Кстати, прибыл Андрей Борняков.

— Прошу всех пройти в столовую и отведать изысканные блюда восточной кухни, — пригласил гостей хозяин дома.

— Постойте! — остановил их Анатолий Шангин. — Полагаю, никто не станет отрицать, что мы сейчас здесь организовали политический клуб? Правда ведь? Тогда нам необходимо придумать название.

— Хм, верно… Есть варианты? — спросил Мирослав, обращаясь к гостям.

— Правотворцы! — без раздумий воскликнула Анна. — Мы боремся за правое дело и должны творить право.

— Мне нравится, — согласился журналист. — Я бы даже согласился выпускать газету с таким названием.

— И мне тоже, — одобрил Ведамир.

Князь Медников, Яков и Томислав молча закивали.

— Если нет возражений или других вариантов, то мы примем этот, — сказал Мирослав. — За мной, правотворцы.

Вся компания из семи человек переместилась в столовую, где их ожидал Андрей Борняков, одетый с иголочки в парадный стрелецкий мундир. Офицер с волнением и горящими глазами встретил свою коллегу стрельца, но она, казалось, не удостоила даже взглядом молодого мужчину, который были чином ниже.

Когда сытный восточный завтрак был съеден, и гости запивали его вином, Мирослав поднялся, требуя внимания, снова взял в руки утреннюю газету, которую ему передал Ведамир, и громко прочёл:

— «Его величество царь Валерий объявил о начале пышного празднества в честь рождения наследника престола царевича Николая. Торжества продлятся две недели и обещают превзойти масштабностью все предыдущие подобные мероприятия. В столицу на праздник со всей страны приглашены наиболее влиятельные представители всех сословий, главы городов и деревень»… У меня нет слов, как можно объяснить этот роскошный праздник, когда половина царства уже голодает. Но этот праздник наш шанс. Не упустим его. Я дам каждому из вас инструкции перед вашими отъездами. В следующий раз все вместе мы встретимся в Ильяграде.

Спустя неделю после встречи заговорщиков в Острограде, Томислав Салманов и Яков Делилец вернулись на материк, в Антейград. Огненный диск Яра высоко висел в зените безоблачного голубого неба, а жаркий полуденный зной окутывал каждый переулок города. Корабль пришвартовался у причала, и его многочисленные пассажиры сошли на берег, оказавшись в шумном портовом районе, не затихавшем ни в весеннюю жару, ни в зимнюю стужу. Хотя зимы здесь — на юге, были тёплыми.

Не задерживаясь надолго у порта, Томислав и Яков пошли пешком по длинной кленовой аллее, прячась в тени от палящего солнца. Они были одни, не взяв с собой охранников, хотя этого и не требовалось, ведь все жители Антейграда знали Томислава Салманова в лицо и понимали, что переходить ему дорогу опасно для жизни. Были у Салмановых и враги (куда же без них), но они вряд ли осмелились бы напасть в открытую на такого человека, что привело бы к кровавой войне между семьями. Глава семейства Салмановых всегда ходил по Антейграду, будто осматривая личные владения. Отчасти так оно и было.

— Ну и пекло сегодня, — произнёс Томислав, остановившись у одного из фонтанов, пахнувших лавандой, и умыв лицо водой. — Леший бы побрал эту небесную печь! Неужто Светомир решил зажарить нас за все грехи.

— Разве это пекло? — ухмыльнулся Яков, казалось, ничуть не страдавший от аномальной погоды. — Нет, Томо, ты ошибаешься, стоя в тени у фонтана, полного чистой, ароматно пахнущей воды. Представь, что ты машешь киркой в раскалённом каменном карьере, постоянно находясь под открытым огненным небом Пацифиды, где неделями над головой может не промелькнуть ни облачка, а вместо воды тебе пару раз в день дают мутную речную жижу, от которой тебя сжимает в объятиях кровавый понос и набор других тропических болезней. Представил? Так это ещё не самое страшное. Кошмар приходит тогда, когда наступает сезон дождей, вода льёт потоком чуть ли не месяц, а ты со временем превращаешься в свинью: работаешь в грязи, спишь в грязи, жрёшь грязь, запивая грязью. Там созданы все условия, чтобы человек скорее сдох в мучениях. Почти все новые каторжники, с которыми я прибыл на остров, померли от сингвинской холеры и лишь самые стойкие остались живы. Наиболее живучими там были эльфы-аборигены, которых колонизаторы ловили в лесах на материке и делали из них рабов. Только благодаря им я пережил весь этот кошмар. Одно лето, проведённое там, можно считать за пять на воле.

— Хватит нести этот бред! Никого здесь не волнует кучка неудачников, подыхающих на заокеанском острове, включая тебя.

— Значит, вот как ты ко мне относишься, Томо? — оскорбился Яков и оскалил пожелтевшие зубы, среди которых мелькнула пара серебряных коронок. — Интересно, как ты запоёшь, когда тебя самого отправят на каторгу… или твоих любимых братьев.

— Меня? — рассмеялся Салманов и похлопал друга по плечу. — Только в твоих мечтах, Яков. Я такая крупная рыба, что, если даже не откуплюсь золотом (такой исход маловероятен, учитывая жадность нынешних правителей), меня гуманно повесят, а подобных тебе снова отправят гнить на каторге. Понимаешь, при нынешнем царе, как и при других слабых правителях, появилось правило: чем больше ты совершил преступлений, тем меньшее ты понесёшь наказание. Ты можешь украсть сотни тысяч червонцев и при этом отделаться домашним арестом, просто купив всех чиновников, а можешь спереть мешок картошки, чтобы прокормить семью, и за это отправиться на ближайшие пять лет гнуть спину на рудниках. Вот этим запомнится правление Валерия Даниловича. Я бы мог молиться на него за принесённые богатства и чувство безнаказанности, если бы его дружки не трогали меня и мою семью.

— Странно слышать такие речи от человека, который держит в страхе весь этот грёбаный город! Неужели ты веришь в слова Мирослава? Свобода, равенство, справедливость — всё это бред собачий! Этим человеком движет только жажда мести, как и меня.

— Нет, не верю.

Уйдя от фонтана, они снова двинулись в путь по аллее.

— Кстати, давно хотел спросить, что ты думаешь о нём? — задал вопрос Яков спустя пару минут размышлений.

— О ком? — переспросил Томислав.

— Об этом Мирославе. Он не так прост, как кажется.

— Хм… Я такого же мнения, но он не затевал бы заговор, если бы был обычным человеком. Простым людям такое не дано. Мне пришлось выложить кругленькую сумму, чтобы хоть что-то узнать о нём, и эти скудные сведения так и оставили меня в неведении.

— И что же тебе удалось выяснить?

— Только ещё больше убедиться в том, что всё его прошлое окутано вуалью тайн. На протяжении десяти лет он регулярно появлялся в Гиперборее, но всегда вёл скрытный образ жизни, почти нигде и никогда его не встречали, но зато многие работали на него через подручных лиц и продолжают это делать по сей день. Поговаривают, что он был дружен с ныне покойным Петром Белояром.

— С самим Алмазным Канцлером? Тогда не секрет, почему персона Мирослава способна спонсировать заговор против царя.

— Это ещё не всё, что мне удалось узнать. Если в Гиперборее он всегда жил скрытно, и о его существовали знали лишь избранные, то в Лемурии за проведённые там пару лет он успел прославиться, поучаствовав в нескольких военных конфликтах на стороне султана и в результате обрёл крепкую дружбу с восточным монархом. Будучи дипломатом нейтрального государства, он не просто воевал на стороне Оздемирского султана, а командовал целой бригадой, укомплектованной наёмниками из Гипербореи. Говорят, эти ребята вместе с султанской гвардией нехило наваляли колониальным армиям из Атлантиды. Султан Эмин был сильно разочарован, когда узнал, что посол Лукоморья покидает его страну, и даже предлагал ему в жены одну из своих дочерей.

— Так он ещё и полководец? По нему и не скажешь.

— Внешность обманчива. Я же говорю, что он очень таинственная личность. Думаю, мы ещё многое узнаём о нём в процессе совместной работы.

Продолжая вести разговор, Томислав и Яков сами не заметили, как оказались у ворот роскошного двухэтажного особняка, выстроенного в классическом остроградском стиле, где разумно сочетались древние остропольские каноны архитектуры и изящный лукоморский декор с колоннами, портиками, декоративной лепкой и большими окнами.

— Дом, милый дом, — проговорил Салманов, входя в калитку невысокого забора, увитого диким виноградом.

Вдруг навстречу им из особняка выбежала черноволосая девчушка лет десяти и с радостным криком кинулась обнимать Томислава:

— Братец, наконец-то ты приехал! Мы так долго ждали тебя. Приходили стрельцы и ещё какие-то злые дяденьки, они очень шумели, но Наум прогнал их.

— Сластёна, я смотрю выросла ты за эти две недели, — игриво произнёс Томислав, подхватив сестрёнку на руки. — Они тебя не напугали?

— Нет, я ведь Салманова, а Салмановы никого не боятся! — гордо заявила девочка.

— Молодец, Настя, никого не бойся, — брат поцеловал девочку в щёку и поставил обратно на землю. — Поздоровайся с дядей Яковом.

— Здравствуйте, дядя Яков! Вы красивый, но пугающий. Мама называет вас дикарём.

— Настёна, не говори глупостей! — на крыльце появилась Екатерина Салманова, мать пятерых братьев и одной младшей сестрёнки. — Не слушайте эту проказницу.

— Здравствуй, мама, — поприветствовал Томислав, с любовью взглянув в небесно-голубые глаза той женщины, что произвела его не свет.

Екатерина Салманова была уже не молода, но сохраняла природное обаяние и всегда старалась придавать своей внешности опрятный вид светской дамы. Овдовев вскоре после рождения дочери, она всецело посвятила свою жизнь для неё и младших сыновей, Наума и Кирилла, стараясь не лезть в дела Томислава, Серафима и Богдана, взявших в свои руки наследство отца и расширивших его до целой криминальной империи в границах Антейграда. Становясь взрослее, Наум и Кирилл тоже стали вливаться в дело семьи. Об этом пойдёт речь ниже.

К калитке подъехал экипаж, из которого выскочили двое молодых людей и грубо выволокли из кареты третьего — полноватого сорокалетнего мужчину с окровавленным лицом, рассечённой бровью и опухшей губой. Не в силах устоять после избиения, несчастный свалился на каменную мостовую, и тут же на него посыпался град ударов ногами.

— Настя, иди к маме, — спешно сказал Томислав, отсылая сестрёнку обратно в дом.

— Но я хочу посмотреть! — запротестовала девочка.

— Это не для твоих глаз. Иди в дом!

Надув обидно щёки, Настя побежала к матери, и они спешно скрылись за дверьми особняка.

— Поднимайся, тварь! — разгорячённо кричал русоволосый молодой человек семнадцати лет, продолжая бить мужчину тяжелыми ботинками в живот.

Это был самый младший из пяти братьев — Кирилл.

— Семейство Салмановых в своём репертуаре, — пошутил Яков, снова криво усмехнувшись. — Бить людей интересней, чем учиться наукам в школе.

Второй молодой человек, который был на пару лет старше Кирилла, пока оставался более сдержан, но и не мешал тому выплёскивать свой гнев. Это был Наум — четвёртый по счёту сын покойного Владимира Салманова.

— Мы взяли его в кабаке, — сообщил Наум старшему брату. — Он всё отрицает, но ещё немного и мы его расколем, как эзеритский орех.

— Утащите его в подвал, пока стрельцы не явились, — приказал Томислав. — Если Любомир не обманул, то именно эта сволочь причастна к аресту Серафима и Богдана.

— Мы его так обработаем, что он в убийстве царя Дмитрия признается, — сказал Кирилл, волоча несчастного мужчину вместе с Наумом к потайному входу в подвал.

— Нет, Кирилл, у меня для тебя более важное задание, — остановил младшего брата Томислав. — Сейчас же бери деньги, парочку наших ребят и отправляйся через границу в Георгиполь к господину Багрееву, нашему давнему партнёру. Скажешь ему, что нам требуется крупная партия оружия. Подробности и точное число необходимого товара я изложил в этом письме, которое ты ему передашь. Оплатишь сделку и проследишь за тем, чтобы товар в целости и сохранности был доставлен на наш склад в порту.

— Брат, ты разрешишь мне самому всё сделать? — спросил Кирилл, не веря своим ушам.

— Да, настало время, чтобы ты стал самостоятельным и сам влился в семейное дело. Будь бдителен и не попадись стрельцам, эта партия очень важна для нас. Удачи, Кирилл!

— Я не подведу!

Обрадованный поручением, младший Салманов побежал в свою комнату готовиться к отъезду.

— Разумно ли отправлять мальчишку на такое дело? — спросил Яков, стоя возле цветущей клумбы и нервно открывая лепестки у ромашки.

— Уже пора, пусть учится, — ответил Томислав. — Меня отец взял с собой на дело, когда мне было пятнадцать. Мы с ним на старой дырявой лодке перевозили гнилую рыбу из Георгиполя, здесь отбивали вкус гнили приправами и замораживали с помощью морозных чар в специальном сундуке, а затем продавали на рынки под видом свежей. С тех пор уже многое поменялось и товары стали другими. Останешься на обед, Яков?

— Нет, Томо, боюсь отравиться вашей гнилой рыбой.

— А говоришь, что на Керуке землю жрал. Ох ты и трепло!

— Лучше землю жрать, чем оказаться в долгу у Салмановых. А если серьёзно, то у меня намечается важный визит в одну деревеньку неподалёку отсюда. Ты не единственный, кому Мирослав Любомир любезно сообщил кое-какую информацию. Вот сделаю всё и отправлюсь в Ильяград.

— Никак родственника проведать решил? — насмешливо задал вопрос Томислав, догадываясь об истинных намерениях своего странноватого приятеля.

— Да, точно, родственника… кровного, — ответил Яков в ироничном тоне и закивал. На его лице показалась пугающая звериная ухмылка.

— Тогда удачной встречи! Через пару дней я отправляюсь в Ильяград, куда на суд переправили моих братьев. Думаю, теперь мы увидимся только там.

Яков отвесил поклон, взявшись за шляпу, затем приподнял левый краешек губы и цыкнул зубом.

— Да, увидимся там, Томо, — сказал он и, словно тень, удалился прочь.

Наконец оказавшись дома, Томислав вошел в просторную гостиную, украшенную картинами, головами и шкурами животных, убитых братьями на охоте. Там он встретил Наума, вернувшегося из подвала.

— Что за новости? — спросил Томислав, присаживаясь в кресло и закурив трубку с керукским табаком. — Настя сказала, что приходили стрельцы и ещё какие-то люди.

— Это были подручные Елмановых, — ответил Наум, сев на другое кресло, — а подкупленные стрельцы следили за тем, чтобы мы за наглость не перерезали им глотки.

— Что они требовали?

— Отдавать им восемьдесят процентов прибыли с контрабандных сделок. Ещё они настаивали на передаче им половины наших заведений: борделей, игорных домов, кабаков и гостиниц. В противном случае они грозились тем, что Серафим и Богдан больше не увидят солнечного света.

— Чёртовы ублюдки! — вскричал Томислав и швырнул трубку на стол. Лицо его исказилось в пугающей гримасе, а глаза вспыхнули гневом. — Они хотят, чтобы мы вышли из игры и отдали им монополию в Антейграде. Дырку от бублика они от нас получат. Переполошим всех, кто у нас на прикорме: купцов, стрельцов и чиновников. Они ещё попляшут у нас. Нужно узнать через кого власти помогают Елмановым. Идём, допросим этого моркотника.

Спустя пару минут оба брата спустились через потайной проход в тёмный подвал, где горела лишь одна круглая люстра со свечами, а под ней на железном стуле, привинченном к полу, сидел несчастный пленник, в страхе ожидая своей участи.

— Кто здесь? — спросил он дрожащим голосом, услышав шаги.

— Я ваш ужас, Мелентий Пантелеевич, — из темноты эхом раздался голос старшего Салманова.

— Господин Томислав, это вы? — тяжело дыша в страхе говорил пленник. — Я узнаю ваш голос… Вы приказали меня схватить? Но я не понимаю за что… Я ничего дурного не сделал и всегда служил вашей семье верой и правдой.

— Так служил, что отправил моих братьев за решетку. Наум, научи этого пресноплюя говорить правду.

Не успело затихнуть эхо слов Томислава, как что-то тяжелое просвистело в воздухе, и пленник почувствовал в затылке острую боль от удара.

— Ааа! — закричал и забрыкался мужчина. — Что вы делаете? Я не виноват… Клянусь Светомиром, не виноват!

— Сколько Елмановы заплатили тебе за то, что ты нас предал? — голос Томислава становился всё жёстче.

— Нисколько… Я вас не предавал. Клянусь!

— Наум!

Толстая деревянная дубина с железными шипами врезалась в толстую щёку несчастного и содрала часть кожи. Пленник завопил от боли и стал кричать о помощи.

— Можешь не стараться, тебя никто не слышит, — вновь из темноты раздался голос старшего Салманова. — Признайся в предательстве, и я облегчу твои страдания.

— Нет… я не виновен… — пролепетал Мелентий, сплюнув кровью.

— Наум, похоже, нашему гостю не хватаешь щекоток. Заставь его смеяться.

После этих слов на несчастного пленника посыпался целый град ударов в грудь, по голове, плечам, груди, рукам и ногам, превращая его тело в кровавое месиво.

— Наум, достаточно, — остановил брата Томислав спустя несколько минут истязаний.

Пленник перестал кричать и опустил голову на грудь, издавая болезненные хрипы и пуская кровавые слюни.

— Я скажу… скажу, — наконец, прошептал Мелентий, не поднимая головы и не открывая глаз, словно собираясь потерять сознание. — Только не бейте больше… Умоляю, не бейте.

Наум выплеснул на пленника ведро ледяной воды и тот снова очнулся, подняв голову.

— Говори же, — непреклонно настаивал голос из темноты.

— Да, признаюсь… — стал спешно сознаваться Мелентий, жадно вдыхая затхлый воздух подвала. — Это я сообщил стрельцам, где совершится сделка… чтобы они на месте преступления схватили ваших братьев. Они ворвались при передаче денег за алкоголь… Серафим убил из пистолета одного стрельца, а Богдан рубанул саблей другого… Но их всё равно схватили.

— Я знаю, как арестовали моих братьев! — тон Томислава теперь был по-настоящему угрожающим. — Говори, кто тебе заплатил?! Этот старый выпороток Варлам Елманов?

— Нет, это был не он… но Елмановы тоже причастны, он с ними общался. У них есть связи в Ильяграде… высоко, очень высоко. Они поддерживают Елмановых и хотят выжить вашу семью из Антейграда. Мне заплатил один дворянин из Ильяграда, холёный такой, как баба…

Томислав, словно призрак, вынырнул из тени, вцепился руками в воротник пленника, стал его трясти и кричать:

— Скажи его имя! Живо, имя! Какой он фамилии?!

— Бенедикт! Его звали — Бенедикт! — завопил Мелентий, зарыдав. — Это всё, что я знаю… Он заплатил мне триста червонцев.

— Какой ещё Бенедикт? Он иноземец? Говори!

— Возможно, но я не слышал акцента… Может, он из старых приезжих заокеанских дворян. Я не знаю… Отпустите меня, господин Томислав, я всё вам сказал. Сожалею, что всё так произошло и готов искупить вину… Заберите все мои деньги вместе с теми треклятыми червонцами у меня дома в тайнике у кровати, его нетрудно найти.

Томислав разжал руки и отступил на два шага от пленника.

— Неужели ты думаешь откупиться от нас за своё предательство? — спросил он более спокойным тоном. — Мы — Салмановы! Мы не прощаем предателей. О своих деньгах не беспокойся, мы их положим тебе в могилу. Ведь ты их честно заработал, предав меня и моих братьев. Надеюсь, они пригодятся тебе в Зазеркалье.

— Умоляю вас, не делаете этого! — взмолился Мелентий. — Пощадите!

Томислав был непреклонен к мольбам, он кивнул своему брату, который стоял за спинкой стула. В руках у Наума блеснул нож, он взял пленника за волосы и резким движением перерезал горло. Кровь ручьём вырвалась из раны, и несчастный, пытаясь сделать последний вздох, захрипел и испустил дух.

— Выходит, Мирослав сказал мне правду, — подытожил глава семейства, скрестив руки на груди и смотря на окровавленное тело Мелентия. — У этого человека везде глаза и уши. Возможно, он поможет узнать, что за Бенедикт помогает Елмановым. Нужно…

Мысли вслух были прерваны появлением одного из охранников, который молнией примчался вниз и доложил:

— Стрельцы у двери, господин!

— Какой бес их принёс?! — снова вспылил Томислав и помчался по ступенькам наверх.

Выйдя на крыльцо, Томислав увидел, что перед домом стоят шесть стрельцов во главе с офицером, а у распахнутой калитки толпятся зеваки.

— В чём дело, господа? — по-хозяйски спросил глава семейства, давая понять, что не рад непрошенным гостям. — Я никого не ждал и не вызывал.

— Господин Салманов, — официально обратился офицер, — нам сообщили, что сюда привезли избитого человека и уволокли в ваш дом. Мы обязаны проверить.

— В мой дом? Избитого человека? — Томислав изобразил удивление и презрительно взглянул на офицера. — Вы что-то путаете, капитан…

В этот момент входная дверь отворилась, и на крыльцо вышел Наум. Он был явно не в себе, опьянённый запахом крови, выглядел как одержимый зверь с блуждающий взглядом и трясущимися руками. Но самое главное, что бросалось в глаза во внешности молодого человека — забрызганная кровью белая рубашка, которую он не успел снять после пыток.

Присутствующие устремили свои испуганные взоры на Наума. Женщины охали, мужчины перешептывались, но никто не осмелился публично высказаться против столь влиятельной семьи.

— Чего пялитесь, суки?! — рявкнул молодой Салманов и хотел лбом быкануть на одного из стрельцов, но его придержал старший брат.

— Вы ошиблись, капитан, — продолжал говорить Томислав, — мы привезли не человека, а свинью, которую сразу забил на кухне мой брат. Надеюсь, вот это послужит подтверждением моих слов.

Томислав сунул офицеру в руку небольшой кошель со звенящими монетами и тот спешно спрятал его в кармане мундира.

— Простите за беспокойство, господин Салманов, — кивнул довольный капитан и отправился к калитке. — Уходим, ребята.

— Пошли прочь, псы помойные! — крикнул он на зевак, отгоняя их от забора. — Сейчас всех заберу за лжесвидетельство против уважаемых людей.

Когда стрельцы ушли, а зеваки моментально разбежались, Томислав оттёр платком пот со лба и произнёс:

— Хорошо, что эти стрельцы не были куплены Елмановыми, а то не избежать бы беды. Браво, Наум, твоё появление было фееричным. Именно из-за таких выходок нас и считают отпетыми негодяями, у которых нет ничего святого. Ты… Ты похож на меня в том же возрасте. Прекрасно! Пусть боятся. Умойся, смени рубашку и приходи на обед. К ужину отравимся в порт.

Вечером, как только Яр исчез за горизонтом, и наступила тьма, в один из портовых складов, принадлежавших Салмановым, привезли тяжелые ящики, якобы заполненные свежем картофелем.

Кирилл выполнил задание и теперь воодушевлённо рассказывал братьям о своём успехе, демонстрируя товар:

— Здесь отличные кремнёвые ружья с клеймами царских оружейников Акамира. Во время гражданской войны у наших соседей бесследно исчезали целые склады подобной прелести. Порох и бумажные патроны в наличии. В тех ящиках сабли, выкованные кузнецами Никаграда, а в этих ручные гренадёрские бомбы. С ними нужно быть осторожней, как и со всем, что может бабахнуть и снести кому-нибудь башку. Теперь мы можем вооружить небольшую армию и наказать наших очень далёких родственников Елмановых.

— Превосходно, Кирилл! — с восторгом воскликнул Томислав, взяв младшего брата за плечи. — Из тебя выйдет настоящий оружейный князь. Только эти ружья мы направим не против Елмановых, а на нацелим на высокие столичные шишки. Завтра всё это будет погружено на корабль и отправлено в Ильяград. Там мы освободим Серафима и Богдана, пусть для этого придётся идти по трупам. Будьте бдительны и не делайте глупостей. В Ильяграде вы не сможете вести себя так беспардонно, как здесь в Антейграде. Там любой стрелец может убить вас при попытке сопротивления, и его за это наградят. Помните, что наше преимущество в единстве и взаимопомощи. Мы одна семья. Сила и братство!

— Сила и братство! — хором повторили Кирилл и Наум семейный девиз Салмановых.

Наутро следующего дня из порта Антейграда с грузом картофеля выплыл бриг «Владимир», принадлежащий семье Салмановых.

В ветхой деревенской лачужке, которую хозяин гордо именовал кабаком, с наступлением темноты стало весело и людно. Пьяные рыбаки и пахари травили байки, громко хохотали над шутками, играли в карты, а в перерывах выпивали по стакану свежего олуя, тёмного антейградского пива, сдобренного местными душистыми травами. В одном углу, одетые в разноцветное тряпьё, на инструментах играли скоморохи, время от времени пускаясь в пляс под восторженные крики гостей. Хозяин, тощий и рано облысевший мужчина, стоял у стойки, если можно было так назвать тот небольшой столик, за которым он разливал алкогольные напитки.

Между столиками туда и обратно сновала, шелестя светло-синим сарафаном, худенькая голубоглазая девушка с длинными каштановыми волосами. Она разносила напитки не дошедшим до кондиции пьянчугам, протискивалась между их спинами и ускользала от провонявших рыбой рук, желающих её полапать. Весь вечер она находилась на ногах, ни разу не присев, чтобы передохнуть. Вдобавок на неё постоянно кричал хозяин, подгоняя и броня за лень.

Взяв очередной разнос с кружками горячего олуя, девушка тяжело перевела дух, вздохнув от усталости и немного повременив, после чего, раскидывая из стороны в сторону каштановые кудри, побежала к столику, куда ей нужно было срочно отнести заказ, но по пути ей предстояло вновь протиснуться в узком проходе между двумя скоплениями шумных компаний рыбаков. Держа разнос двумя руками и балансируя, словно трюкач на канате, она хотела проскользнуть мимо, но тут вновь наткнулась на чьи-то руки — один из рыбаков по-хамски ущипнул её за бедро и хотел потянуть к себе. Девушка незамедлительно освободила правую руку и ударила нахала по лицу, но, не рассчитав своих сил, потеряла равновесие и опрокинула на него одну из кружек. Почти доведённый до кипения напиток ошпарил рыбаку ноги, и он вскочил, вопя во всё горло:

— Ах ты, плеха паршивая! Ты мне яйца чуть не сварила!

Он грубо оттолкнул от себя девушку, и она, не устояв на ногах, полетела назад, упав на спину, и распласталась по центру вытянутого зала, опрокинув разнос с горячим алкоголем и лишь чудом не пролив его на себя. Её падение вызвало гром хохота у гостей.

— Чёрт бы тебя побрал! — раздался гневный гнусавый голос хозяина кабака. — Неуклюжая расвисляйка, ты снова переводишь моё пиво! Вычту стоимость этого олуя из твоего жалованья. Будешь работать бесплатно. А ну, живо, поднимайся на ноги!

— Простите, Евлампий Кирсанович, такого больше не повторится, — виновато проговорила девушка, вскочив и подобрав разнос с опустевшими кружками.

— Ничего тебе нельзя доверить! Я сам отнесу олуй, а ты, растяпа, бери этот стакан с берёзовой водкой и неси гостю за столиком в дальнем углу. Только смотри мне, опрокинешь что-нибудь ещё раз, вышвырну отсюда поганой метлой. Ты поняла меня?

— Поняла.

Обходя шумную компанию стороной, девушка пробежала в другой конец узкого зала, где в тёмном углу сидел мужчина в длинном чёрном плаще и шляпе. Поставив перед ним стакан с мутной берёзовой водкой, девушка, при тусклом свете догорающей на столе свечи, с любопытством заглянула под его шляпу с полусферической тульей и короткими полями и увидела усы с бородой, ровно подстриженные и ухоженные, и голубые глаза, почти такие же, какие были у неё самой. С одного взгляда на этого человека ей стало ясно, что он неместный и уж точно не забредший паренёк из соседней деревни, заглянувший в гости, а, без сомнений, городской житель, возможно даже дворянин, хотя что делать знатному человеку в такой дыре.

Мужчина тоже успел понаблюдать за девушкой за время, проведённое им в этом месте. Он прибыл в деревню Ярутку верхом на лошади со стороны Антейграда, когда солнце только начало заходить, и просидел за своим столиком в одиночестве и молчании до самой темноты.

— Приятного вам отдыха, сударь, — проговорила девушка и собиралась удалиться, но мужчина задержал её рукой, не грубо, как это бывает с рыбаками, а скорее нежно, чтобы не сделать больно, он усадил её на свободный стул, напротив себя, и, подсев ближе, прошептал:

— Как тебя зовут?

— Василиса, сударь, — ответила девушка, засмущавшись под пристальным взглядом незнакомца, и снова попыталась уйти, но рука гостя вернула её на место.

— Куда ты уходишь, Василиса?

— Мне нужно работать, иначе хозяин начнёт меня бранить.

— Сидеть, — проговорил незнакомец, и в его голосе заиграли металлические нотки.

Затем гость достал из кармана червонец, заблестевший золотом даже в тусклом свете, положил монету на указательный палец и, прижав большим, ловко и метко запустил её через весь зал на столик хозяина кабака.

— Подавись, собака! — крикнул он с нескрываемым презрением. — А эта девушка посидит пока со мной и отдохнёт. Усёк?

Евлампий, казалось, не слышал оскорбительных слов и кинулся с жадным огнём в глазах за драгоценным червонцем, едва не опрокинув весь свой алкоголь.

Василиса оробела, хоть и почувствовала какую-то симпатию к незнакомцу, благодаря которому она могла немного отдышаться после целого дня на ногах.

— Скверный у тебя наниматель, Василиса, — сказал гость, сняв с себя шляпу и показав модную причёску пацифийского аборигена. — Я бы не гонял такую симпатичную девушку разносить пойло вонючим рыбакам. Ты достойна лучшего. Полагаю, ты из хорошей семьи.

— У меня практически нет семьи, — холодно сказала девушка. — На моём попечении глухонемой младший брат, которого я должна кормить. Поэтому я не могу здесь с вами задерживаться. Простите, мне нужно работать.

— Ну, постой же, барышня, — незнакомец снова усадил её на место. — Поговори со мной. Правда, ты не знаешь моего имени, но это быстро можно исправить. Меня зовут Яков, я прибыл из Антейграда по важному делу, и ты мне можешь помочь.

— Чем же я, обычная служанка, разносящая пойло, могу помочь такому важному человеку? — спросила девушка, ехидно выделив два последних слова.

— Информацией. Просто сведениями об одном интересующим меня человеке, ничего более.

— А почему именно я, а никто другой?

— Кого ты предлагаешь взамен? Болвана хозяина или эту пьяную свору? Среди всего этого сброда ты выглядишь островком разума, поэтому я выбрал тебя. Ты можешь помочь мне, а я помогу тебе выбраться из этой дыры, вместе с братом. Что скажешь?

С этими словами Яков достал из внутреннего кармана шёлковой кошель и положил его рядом со стаканом.

— Здесь сотня червонцев. Они твои. Вам с братом хватит на то, чтобы обосноваться в каком-нибудь городе и найти приличную работу, где не будет так вонять, как в этой сточной канаве именуемой кабаком. Что решила, поможешь мне?

— О ком вы хотите узнать? — спросила девушка, даже не взглянув на деньги, хотя они были ей очень нужны.

— О вашем уважаемом старосте, Акиндине Осипове. Здесь можно услышать множество слухов, в том числе от приближённых старосты деревни. Мне нужно знать о нём всё: когда он ложиться спать, когда встаёт, где любит гулять и в каких кустах мочится. В общем, всё.

— Вы меня с кем-то путайте. Я не шпионка, чтобы владеть подобной информацией.

— Иногда работники кабаков могут знать даже больше, чем самые матёрые шпионы. Пораскинь мозгами, кошечка, и припомни что-нибудь важное.

— Важное? — переспросила девушка и задумалась. — Пожалуй есть кое-что… Но зачем вам это знать? Вы хотите ему навредить?

— Нет, что ты, разве я похож на человека, который может кому-нибудь навредить? Он мне должен, и я хочу найти способ вернуть свой долг сполна.

— Сколько же он вам должен, если вы готовы за информацию о нём выложить сто червонцев обычной служанке?

— О, он должен мне очень много. Ты не представляешь, каков размер этого долга.

— Тогда я вас разочарую. У старосты нет денег, а если и есть, то он либо пропивает их, либо тратит на распутных девок, что практически равноценно.

— А на тебя он глаз положил, кошечка? Я бы на его месте сделал бы именно так. Ты красивая. Не совсем похожа на южанку. Предположу, что твои родители родились в разных частях Лукоморья. В твоих глазах можно утонуть, а кожа, твоя бледная кожа, подошла бы для какой-нибудь северной княжны. Так староста приставал к тебе или нет?

— Нет, — ответила девушка, покраснев от похвал. — Он ещё не успел меня заметить, ведь я здесь относительно недавно.

— Откуда твои родители? С Востока? Нет. С Запада? Тоже нет. Ну, конечно же! Предгорья горы Березань и Восмиречье. Бьюсь об заклад, ты из семьи вояков?

— Мой отец был вояком, а мать южанкой из этих краёв. Их… больше нет.

Девушка тяжело вздохнула и опустила глаза, погрузившись в грустные воспоминания. Это тёмное облачко на её лице не ушло от внимания Якова и он, положив свою руку на её ладонь, заглянул в её в глаза и спросил:

— С твоими родителями случилось несчастье? Их убили?

— Я… я не хочу об этом говорить, — прошептала Василиса, и её ресницы стали намокать от проступивших слёз.

— Знаешь, похоже, мы с тобой родственные души. Моего отца казнили. После показного суда, больше похожего на цирк, его четвертовали по приказу царя Валерия… ужасная смерть, которую не пожелаешь врагу. Дрожь проходит по всему телу, а подступивший ком разрывает горло, когда представляешь, что испытал перед кончиной самый близкий тебе человек. Это было ужасно. А доносчик, который оклеветал его на суде, жил припевающее, пока не узнал о том, что я вернулся.

— Это староста, да? Вы ему хотите отомстить?

— Всё так, не буду от тебя скрывать, ведь ты мне нравишься. Он жил и торговал в Антейграде, сотрудничал с семейством Елмановых и был конкурентом моего отца, который в свою очередь являлся давним другом ныне покойного Владимира Салманова. Когда им подвернулся случай оклеветать моего отца, они не упустили шанса устранить конкурента и давнего врага. Я приехал отомстить и по глазам вижу, что ты тоже мечтаешь вонзить холодную сталь в горло того, кто отнял у тебя родителей, видеть, как он умирает, трясётся в агонии и что-то хрипит себе под нос, а ты продолжаешь резать его и наслаждаться сладостью мести. Да, я тебя понимаю. Ты можешь помочь мне. Скажи, что собиралась сказать. Давай, не стесняйся. Твоей вины в этом не будет, с тобой или без тебя, я найду старосту Акиндина, но с твоей помощью это выйдет гораздо быстрее.

— Староста… — начала девушка неуверенно. — Наш староста обожает ходить на рыбалку к Леницкому озеру, в десяти верстах от деревни. Он любит оставаться там на ночь в палатке, вместе с парочкой крепких друзей. Сегодня как раз такой день… вернее, уже ночь.

— Ты мне очень помогла, прекрасная Василиса, — проговорил с довольной улыбкой Яков.

Он достал из внутреннего кармана плаща небольшой шелковый мешочек, взял из него небольшую щепотку какого-то травяного порошка и высыпал в стакан с берёзовой водкой.

— Что это за приправа? — спросила девушка, удивлённо разглядывая содержимое мешочка.

— Пацифийский пейот. Не советую пробовать, ибо снесёт башку, и ты начнёшь видеть то, что не видят другие. Шаманы эльфов делают из него церемониальные отвары, пьют сами и дают войнам перед битвой. Естественно, в небольших количествах, иначе можно запросто сойти с ума от того, что тебе привидится.

— И ты употребляешь эту дрянь? — спросила Василиса, в первый раз обратившись к Якову на «ты».

— Иногда, когда необходимо взбодриться, — ответил Яков и залпом выпил стакан с водкой и щепоткой пейота.

Закрыв мешочек и положив его обратно в карман, он поднялся с места, подвинул кошелёк ближе к девушке и сказал:

— Давай, Василиса. Если успею до утра, то мы с тобой ещё увидимся. Я снял у вас комнату и планирую переночевать.

Размахивая полами плаща, Яков вразвалочку направился к выходу, провожаемый завистливыми взглядами гостей кабака.

Выйдя во двор, Яков направился к своей лошади — коричневой кобыле, которая стояла неподалёку от конюшни и мирно поедала овёс из корыта. Накинув седло со сбруей и затянув ремни, он уже хотел было оседлать лошадь и поскакать в направлении Леницкого озера, видневшееся издали, при въезде в деревню, но тут до его уха донеслись чьи-то голоса, и он услышал разговор, сразу заинтересовавший его. Яков замер, держась за седло и полностью обратившись в слух. Говорящие находились за его спиной в противоположней стороне двора и привязывали своих лошадей к коновязи.

— Эта девка здесь, — произнёс чей-то голос. — Точно здесь, как пить дать. Именно про это заведение нам говорил Акиндин.

— Бугевая? — спросил второй, картавый голос.

— Нет, блин, великая княгиня антская! — съязвил раздраженно первый. — Демьян, ты дружишь с головой? Зачем, спрашивается, мы пёрлись в такую даль, если не за Буревой? Сделай милость, закрой пасть и не задавай глупых вопросов.

— Она в этом обоссанном трактире? — спросил третий, басистый голос, очевидно, принадлежавший крупному мужчине. — Я уже отсюда чувствую вонь. Если её здесь не окажется, то я воткну тебе нож в горло, Арсений.

— Я зуб даю, что она здесь, — ответил Арсений. — Акиндин не стал бы нам лапшу на уши вешать.

— А пгавда, что она спала с цагеубийцей? Ждан, ты что-нибудь знаешь? — вновь задал вопрос Демьян.

— Да, именно поэтому наши друзья её давно ищут, — ответил Ждан. — У неё при себе могут быть важные документы, за которые нам хорошо заплатят, если мы их раздобудем. Поэтому, ребята, прежде чем сбрасывать с себя штаны, мы должны её расспросить.

— Как мы её узнаем? — спросил Арсений.

— Если верить Акиндину, то в этом кабаке работает только одна служанка — Буревая. Прибыла относительно недавно с прокаженным на речь братцем, у которого на роже большой шрам, и нет пальца на руке. Не промахнёмся. Хватаем её, затыкаем рот и тянем в лес. Если с ней будет братец, то берём за шиворот и его, но если его не будет, то пёс с ним — он нам не нужен. Если кто-то из этих деревенщин попытается помешать, тем разобьём морды. Понятно? Всё, пошли.

Голоса затихли. Вскоре раздался скрип двери кабака, свет блеснул на прогнившие доски крыльца, и внутрь вошли три тени.

Яков продолжал стоять в том же положении, что и в начале разговора незнакомцев. Он замешкался, не зная, что делать дальше: ехать к озеру и отомстить за отца, либо поспешить на помощь Василисе, ведь не было сомнений, что эти люди собираются ей навредить. Внутри молодого мужчины всё закипело: жажда мести боролась с силой милосердия и взаимопомощи. В конце концов забота о ближнем, точнее, о ближней, взяла верх, и Яков уверенным шагом направился обратно в кабак.

Отворив дверь, он сразу стал свидетелем сцены: трое крепких мужчин, одетых в старомодные серые камзолы, силой тащили за собой Василису. Двое, один худощавый и рябой — Демьян, а другой — высокий и длинноволосый — Арсений, держали её за руки, а третий, крупный лысый детина с пышными усами — Ждан, грозно шел впереди, всем своим видом показывая, что любой, кто посмеет что-то вякнуть в их сторону, мгновенно лишится жизни.

— Что вы делаете?! — кричала девушка, пытаясь вырваться. — Отпустите меня! Кто вы такие?! Помогите мне кто-нибудь! Неужели здесь нет мужчин, способных защитить?

Но никто из пьяной братии, сидевшей в кабаке и за минуту до этого травившей байки про свою доблесть в схватке с диким вепрем, не решился встать и помочь несчастной девушке. Похитители увели бы Василису без особого труда, если бы на пороге им путь не преградила угрожающая фигура Якова.

— Отпустите девушку, — произнёс Яков, вызывающее вздёрнув головой и зыркнув на лысого детину округлившимися под воздействием галлюциногена глазами, в которых проскальзывало что-то звериное.

— А ты откуда такой нарисовался? — спросил лысый Ждан, ухмыляясь. — Поди прочь, пока череп тебе не раскроили!

— Повторяю для недоразвитых кретинов — отпустите девушку.

— Парень, ты это в курсе, что сейчас себе могилу роешь? Если это твоя девка, то забудь её, как страшный сон, и иди, порыдай под крылышком у какой-нибудь вдовушки. Ты не знаешь, с кем связался.

— Нет, это вы не знаете, с кем связались. Отпустите девушку, и я отпущу вас с миром. В противном случае я голыми руками вырву вам кадыки, вырежу сердца, зажарю их на огне и съем, как это делают с побеждёнными врагами эльфы Пацифиды.

Голос Якова становился всё более грозным, а его покрасневшие глаза пылали огнём ярости. Распахнув плащ, он показал своим оппонентам висящий в ножнах на ремне изогнутый морской тесак — грозное оружие, способное не хуже богатырского меча разрубить любого человека.

Троица разбойников поняла, что имеет дело с непростым противником. Они оттолкнули Василису в сторону, чтобы она не мешалась, и обнажили кинжалы.

— Только не в моём кабаке! — закричал Евлампий, в мольбах сложив руки. — Прошу, только не здесь! Деритесь на улице сколько хотите, а здесь не смейте ус…

— Пасть закрыл! — рявкнул Ждан, и хозяин кабака мгновенно умолк.

Яков обнажил тесак, и началась драка. Первым на него кинулся Арсений, но он парировал удар, отскочил в сторону и оттолкнул ногой один из столов, перевернув его и разбив всё спиртное. Затрещало битое стекло и осколки рассыпались по полу.

Протрезвевшие в один миг пьянчуги повскакивали с мест и зажались по углам, не желая попадать под нож. Некоторые, кто был ближе к выходу, успели ускользнуть, но остальные остались пленёнными во власти дерущихся. Скоморохи перестали играть и тоже искали спасения в своём углу. Евлампий, схватившись за голову, уже мысленно подсчитывал убытки, которые понесёт его заведение после окончания сего представления, хотя сейчас ему следовало больше думать о собственной безопасности. Дрожащая от страха, Василиса стояла у камина и наблюдала за ходом схватки. Ей приходилось переживать даже более трагические события в Ильяграде, но и сейчас этот случай стал для неё ударом — они нашли её, даже несмотря на то, что она умело скрывалась целых три лета.

Драка продолжалась. Троица одновременно атаковала Якова, пытаясь зайти ему за спину, но он умело кружился, ловко лавируя между столиками и используя в качестве преимущества узкое пространство кабака. Увернувшись от мощного удара Ждана, Яков сделал выпад на Демьяна, самого слабого из соперников, с полуоборота подсёк его ногой и размаху рубанул тесаком. Лишившись равновесия и падая на покрытый стеклом пол, Демьян машинально прикрылся левой рукой, защищаясь ей, как щитом. Если бы на нём были металлические наручи, как во времена холодной стали, то он бы спас свою руку, но никакой защиты у него не было — тесак Якова с хрустом разрубил его предплечье напополам. Вопя во всё горло так, что задребезжали хрупкие стены кабака, раненный уронил кинжал и схватился целой рукой за отрубленную конечность. К стеклу и пролитому алкоголю на полу прибавилась кровь.

— Я изрублю тебя на куски! — завопил Ждан, видя поверженного товарища, и с яростью кинулся в атаку.

На Якова обрушилась серия мощных ударов, которые он с трудом блокировал, а затем отскочил, на несколько секунд потеряв равновесие и едва не свалившись. Пользуясь тем, что Яков был отвлечён натиском Ждана, Арсений перемахнул через стол, собираясь вонзить кинжал в спину, но тот, даже несмотря на тяжёлую схватку с лысым детиной, не упускал второго из вида. Подхватив деревянную табуретку, Яков с размаху разбил её об дубовую лысину Ждана и толкнул того ногой в живот, отбросив назад. Откинутый Ждан, наткнулся на бьющегося в истерике Демьяна, споткнулся об него и упал спиной в лужу крови и битого стекла. В это время кинжал Арсения просвистел в воздухе, целясь в затылок Якова, но тот успел вовремя пригнуться, и лезвие лишь срезало кончики волос с его макушки. Далее, замахнувшись с разворота, Яков порезал Арсению правое бедро, снова вскочил во весь рост и стукнул ему рукоятью в лоб. Арсений оказался дезориентирован на несколько мгновений, но Яков, не давая ему шанса прийти в себя, схватил его за длинные волосы и с силой ударил его лицом об соседний стол, на котором стоял стеклянный стакан. Удар был такой силы, что стакан с грохотом раскололся, разлетелся на куски, а большинство его осколков вонзились Арсению в лицо. Изуродованный разбойник больше был не в состоянии сражаться. Беспомощно, хрипя от боли и пуская кровавые слюни, он повис на руке Якова, и тот бросил его под стол. Оставался только Ждан.

— А ты хорош, щенок, — проговорил он, поднявшись на ноги. — Только со мной тебе не совладать.

Со стороны Ждан выглядел так, будто бы явился со скотобойни, где на него целый день брызгала кровь животных, только здесь это была кровь его друга.

Яков сохранял молчание, находясь под воздействием пейота, который обострял его чувства и превращал всю драку в смесь галлюцинаций и реальности. Он действовал как хищный обитатель пацифийских джунглей, но последний его соперник был не менее опасен.

Оскалив стиснутые зубы, Ждан с рычанием снова налетел на Якова. Их клинки со звоном встретились и высекли искры. Снова удар и звон стали, выбитый тесак падает на пол, а острие кинжала касается груди Якова, сталкивается с ребром и разрезает кожу вдоль него до бока. Скривив гримасу боли, сын купца сжимает в болевом приёме кисть противника и заставляет его бросить оружие. Теперь они оба безоружны и уже сблизились настолько, что могут услышать дыхание друг друга. Ждан сходу ударяет могучим лбом в голову Якова и рассекает ему кожу над левой бровью. Струя крови полилась на лицо молодого мужчины. Яков попытался ударить соперника кулаком по лицу, но промахнулся и оказался во власти сильных ручищ лысого разбойника.

— Теперь ты понял, малыш, что нельзя связываться со мной? -насмехался Ждан, сжав под мышкой голову Якова.

Яков пытался высвободиться от удушающего приёма, он задыхался и чувствовал, как начинают хрустеть его шейные позвонки под воздействием богатырской силы Ждана.

— Вот и всё, дружок, сейчас я отрежу тебе башку твоим же оружием, — продолжал глумиться Ждан и, не отпуская жертву, подобрал с пола тесак.

Он мог ударить сразу и убить, но промедлил, оценивая балансировку и удобство клинка.

— Отличное оружие, оставлю его себе, — сказал разбойник и ловко подбросил тесак, собираясь поймать его и покончить с сыном купца.

В этот же миг, пока лезвие тесака вертелось в воздухе, что-то заставило Ждана поднять глаза, то ли шестое чувство, то ли что-то ещё, но он поднял их и увидел перед собой Василису, всю в слезах, но настроенную биться. Она долго мешкала, собираясь помочь Якову, но решилась только сейчас, в тот момент, когда ему грозила смерть.

— Ураз дмити! — закричала она заклинание, и на её руках засверкали яркие синие чары.

Сгусток сверкающего магического воздуха с грохотом ударился в Ждана и вместе с битой посудой, столами и стульями впечатал его в стену. Якову тоже досталось, хоть и меньше. Он успел вырваться из смертельной хватки, поэтому его откинуло чуть левее и ударило об дверь в подсобное помещение.

Все разбойники затихли.

— Чёрт побери, это чары! Чародейка! Колдунья! — пьянчуги, молчавшие во время драки, словно очнулись ото сна, и загалдел целый рой голосов.

Но Васислиса не слышала их слов, её не беспокоило то, что она раскрыла тайну своего дара, которую так старательно скрывала, — ей было плевать, сейчас её волновало только здоровье её заступника, к которому она побежала на помощь.

— Целитва цельба, — прошептала она ещё одно заклинание, создала целебные чары и применила их на Якове, остановив кровотечение из раны на его груди.

Молодой мужчина быстро стал приходить в себя и с недоумением вопросительно взглянул в голубые глаза девушки:

— Ты чародейка?

— Я байя, в монастыре диаконов меня учили лечить раненных солдат.

— О, это хорошо, — проговорил Яков, шатаясь, поднявшись на ноги не без помощи Василисы.

Оглядевшись по сторонам и оценив результаты погрома, Яков остановил своё внимание на Ждане, который продолжал стоять, как статуя, у деревянной стены. Его замершие в одном положении глаза, казалось, ещё продолжали смотреть на них. Можно было предположить, что он сейчас придёт в себя и снова бросится в бой, но это было невозможно.

— Ты пригвоздила его, байя, — сказал Яков, указав на торчащий из горла Ждана тесак.

Сгусток магического воздуха, ударивший Ждана, также подхватил и тесак, который был подброшен в тот момент. Остриё пробило разбойнику горло и вонзилось в деревянную стену.

Василиса вскрикнула, увидев результаты действия своих чар и, шокированная, прикрыла ладонью рот.

— Я… я убила его… Помилуй Светомир! Я убила человека…

— Скажешь тоже, человека, — попытался ухмыльнуться Яков, ковыляя, подошел к Ждану и закрыл ему глаза. — Слышала бы ты о том, что они думали с тобой сделать, то вряд ли бы расстроилась после их смерти.

Затем он обмакнул большой и указательный палец в крови разбойника, струившейся из шеи, стал шептать какие-то слова и нарисовал кровью на лбу мертвеца иероглиф в виде вытянутого черепа с острыми клыками — метки владыки загробного мира в мифологии пацифийских эльфов. Остатками крови, он начертил две линии на своей правой щеке, не запачканной кровью из раны на лбу. Вытащив тесак из тела Ждана, который сразу грохнулся на пол, он вложил оружие обратно в ножны, обмакнул пальцы ещё раз в крови, вернулся к Василисе и хотел оставить такие же линии на лице девушки, но она оттолкнула его с недоумением.

— Нет, я не хочу этого! Зачем?

— Это обряд, — ответил Яков, сделав такое лицо, будто бы она отказалась от великой чести. — Ты победила могучего противника и обязана забрать себе его силу.

— Идите и совершайте свои обряды в другом месте, уважаемый! — закричал хозяин кабака, к которому наконец-то вернулся дар речи. — Смотрите, что вы натворили! Столько крови, три мертвеца. Моё заведение разгромлено!

— Поделом им! — крикнул один из пьяниц, седой старичок. — Нечего всяким бандюгам приходить в нашу деревню и наводить свои порядки. Правду я говорю, братцы? Ночь на дворе. Мы закопаем их, пока не вернулся староста или, не дай Светомир, явились стрельцы. Нам здесь городские не нужны, затаскают по допросам, все дома обрыщут. Зачем нам эта головная боль?

— Да, точно! — подхватил другой. — С прежним старостой не раз такую мразь удавливали, а затем зарывали в лесу.

— За дело, мужики!

Яков благодарно кивнул старичку и шепнул на ухо Василисе:

— Пойдём отсюда. Они и без нас справятся.

Они вместе направились к выходу, но их окликнул возмущённый хозяин кабака.

— Эй, стойте! Кто мне возместит принесённые убытки? И я тебя никуда не отпускал, Василиса. Ты будешь бесплатно отрабатывать за всё, что сегодня произошло по твоей вине.

Василиса остановилась, повернулась и презрительно взглянула на Евлампия, затем достала из кармана фартука шелковый кошель с золотом, отданный ей Яковом, и швырнула его к ногам работодателя.

— Подавись ты, скаред! И… я у тебя больше не работаю.

Хозяин кабака жадно подобрал деньги, а Яков и Василиса вышли через распахнутую дверь и скрылись во тьме.

Едва минула полночь. Стояла успокаивающая тишина, а на улице веяло свежестью и запахом растущих в окрестности душистых трав. Яков и Василиса молча шли по опустевшим улицам деревни. В такой умиротворяющей атмосфере трудно было представить, что сосем недавно они боролись за свою жизнь.

— Куда мы идём? — наконец спросил Яков.

— Туда, где я живу. Я остановила кровь магией, но раны нужно перевязать и осмотреть твой лоб.

— А ты не боишься тащить незнакомого мужика в дом? Что скажет твой муж?

— Муж? — заулыбалась в темноте девушка, казалось, уже забыв о том, что она только что убила человека. — Ты же знаешь, что я не замужем. Так почему спрашиваешь?

— Надо же убедиться, что мне никто не угрожает, если я начну к тебе приставать.

— У меня есть младший брат, Вадим, он ждёт меня. И не забывай, что я чародейка.

— Размажешь меня в лепёшку, байя? — Яков говорил всё более заигрывающим тоном. — Я в твоей власти.

— Нет, пока нет, ведь ты спас меня от этих негодяев. Если бы ты не заступился, то мне бы пришел конец, они увезли бы меня и один Светомир ведает, что им пришло бы на ум сотворить со мной.

— Ты кому-то сильно насолила, верно?

— Да, — ответила девушка и горько вздохнула.

Добравшись до окраины деревни, они немного углубились в лесную опушку, где, врывшись в землю, стояла небольшая полуземлянка с бревенчатым срубом, отчуждённая от остальной части деревни. В квадратном окне, едва возвышающемся над землёй, горел тусклый свет.

— Зьрети опаец, — произнесла Василиса заклинание, пригнувшись к окну.

Над ладонью у неё сотворился сверкающий магический шар — светлячок.

— Что ты делаешь? — спросил Яков, не понимая, что происходит.

— Даю сигнал брату, что я пришла. Не забывай, что он у меня глухонемой, поэтому сколько не долби в дверь, он не откроет.

Очевидно, сигнал был понят, поскольку дверь отворилась, и они спустились в землянку. В свете магических свечей их встретил сероглазый юноша лет шестнадцати со большим шрамом на левой щеке и отсутствующим на левой руке безымянным пальцем. Он вопросительно взглянул на сестру, а затем на незнакомого мужчину, которого видел впервые.

— Вадим, это мой друг, ему нужна помощь, — сказала Василиса, стараясь внятно выговаривать каждое слово. — Ты не голоден? Нет. Тогда ложись спать. Уже поздно.

— Зачем ты ему говоришь, если он ничего не слышит? — удивлённо спросил Яков.

— Зато он отлично читает по губам.

— О, как, не знал.

— Пойдём в соседнюю комнату, тебе нужно прилечь.

— Только с тобой, кошечка.

— Я не шучу, твою рану нужно обработать.

— И я тоже не шучу.

— Идём.

Внутри полуземлянки была одна большая комната, разделённая прямой деревянной ширмой на две поменьше: в одной из них располагалась кухня с печкой-каменкой, продуктовым шкафом, обеденным столом и обшарпанным диваном; а в другой стояла двухместная кровать, гардероб, книжные шкафы, небольшой алхимический и письменный стол. Вся мебель была старая, обшарпанная и не раз отремонтированная. Только на диване был накрыл новый плед, а на кровати — постельное бельё. Несмотря на ветхость интерьера, в землянке царила чистота и порядок.

Через плотную дверную занавеску они попали во вторую комнату.

— В тесноте, да не в обиде, — сказала Василиса, как бы оправдываясь за то, что они живут в таких условиях.

— Полно, байя, я в своей жизни видал немало людей, которые мечтали о таких шикарных условиях. Крыша над головой — ты не представляешь, как это хорошо, когда есть место, где можно прятаться от зноя или дождя, где можно отдохнуть и побыть в одиночестве. Да, я и сам мечтал о таком доме множество раз.

Василисла не поняла потайного смысла слов Якова и с удивлением посмотрела на него — мужчину, одетого в дорогой плащ и костюм, пусть и попорченный после драки, но это не меняло сути — он выглядел как обеспеченный человек, да и разбрасывался деньгами также, поэтому было удивительно слышать от него подобные речи.

Василиса оставила Якова посреди комнаты перед кроватью, а сама подошла к алхимическому столу, разогрела чарами воду в тазике, сыпанула туда какой-то целебный порошок и стала размешивать, добавляя понемногу каких-то пахучих трав.

— Снимай одежду, сейчас я промою твои раны, — произнесла она, не отвлекаясь от процесса.

Когда спустя пять минут она закончила и повернулась к Якову лицом, то увидела его совершенно голым, жилистым, со шрамами и эльфийскими-рунами татуировками на груди, плечах и ногах. От неожиданности она едва не уронила тазик, сначала вытаращила глаза, а затем смущённо отвернулась.

— Зачем ты полностью разделся? — спросила она, покраснев, не решаясь взглянуть на него. — Я велела тебе оголить только раны.

— Ты сказала «снимай одежду», вот я и снял, — ответил Яков, невинно разведя руками.

— Ладно, тогда ложись в кровать и прикройся на половину… сам понимаешь, какую половину.

— Ладно.

Яков направился к кровати, а Василиса мельком взглянула не его спину и ужаснулась, увидев, что она исполосована длинными поперечными шрамами от ударов плетью, да так, что, казалось, на ней не осталось ни одного нетронутого места кожи.

— Спаси Светомир! — воскликнула она. — Где-же тебя так…

— Я каторжник, Василиса, беглый каторжник с острова Керук, — ответил Яков, оказавшись в кровати и прикрывшись до пояса одеялом. — Те, кто убили моего отца, отправили меня за океан, как им казалось, на вечные страдания, но я выжил и вернулся, чтобы вернуть долги, за себя и за отца. Если бы эльфы-аборигены не отпаивали меня целебными и питательными снадобьями, то я не был бы так силён, и сейчас бы перед тобой бы лежал скелет, изморенный голодом, измождённый жаждой и рабским трудом. А потом мы сбежали, проломив камнями черепа нескольким надсмотрщикам, которые особенно над нами издевались. Я провёл там всего три лета — казалось бы, недолгий строк, но я чувствую, будто прожил там целую жизнь и вернулся, переродившись в другого человека.

После этого объяснения девушка поняла, почему он так тепло отзывался о доме и любой крыше над головой. Она присела на краю кровати, с жалостью посмотрела ему в глаза, затем смочила в тазике тряпку и стала промывать его рану.

— А почему за тобой охотятся, Василиса? — спросил Яков, наблюдая за её действиями. — Если не хочешь, можешь не отвечать.

— За дружбу с одним человеком, — ответила девушка, продолжая протирать рану, — которого убили, как и моих родителей со старшим братом Владиславом.

— За дружбу с цареубийцей?

— Да… откуда ты знаешь?

— Те парни, что хотели тебя схватить, говорили, что ты была близко с ним знакома. Я подслушал их разговор, прежде чем они вошли в кабак.

— Да, я была дружна со Славием и… — ответила девушка с грустью.

— И?

— Я была влюблена в него, вернее, считала, что это любовь, хотя на деле, возможно, это была просто девичья влюблённость в красивого мальчика, но не более. За эти три лета я повзрослела, не столько физически, сколько морально. Я стала мыслить иначе, стала ответственной, ведь на моём попечении остался младший брат.

— И ты его больше не любишь?

— Нет, уже нет, и не представляю, как можно любить мёртвого человека… да, я люблю своих родителей и старшего брата, даже зная, что они умерли, но к нему во мне нет той любви, после осознания которой приходит страсть. Я скорее люблю и помню его как ещё одного брата, с которым поделилась собственной кровью, когда он умирал у меня на руках. Помню, как я плакала, когда он уходил, рвался спасть свою возлюбленную, к которой я ужасно ревновала его и была в отчаянии, когда не смогла удержать его в доме Любомира…

— Постой, ты сказала: «в доме Любомира»? — перебил её Яков. — Где? В Острограде?

— Да, а что такое?

— Я вчера прибыл оттуда, встречался с Мирославом Любомиром, отцом твоего Славия.

— Он здесь?! — воскликнула Василиса и так дёрнулась, что задела рану, сделав Якову больно. — Прости, я не специально. Просто… Мне необходимо увидеться с отцом Славия… Господи, так он, правда, его родня? Ведь Славий предполагал, что Любомир его отец, но им не суждено было встретиться. Я должна его увидеть и рассказать о нашем последнем разговоре. Я просто не знаю, кому я ещё могу отдать эти бума… Не важно! Я разволновалась и слишком разболталась.

— Если ты была у Любомира и помогала его сыну, то почему не осталась у него в Острограде? Там, кажется, безопасно.

— Поверь, это прозвучит глупо, но я испугалась его слуги…

— Антона Сергеевича? Такого бодрого старичка с прищуренным глазом и взглядом питона?

— Да, именно его. Мне кажется, что он не простой слуга. Я была трусихой. Выпади мне такой шанс сейчас, я бы осталась там и дождалась бы Любомира.

— Признаюсь, этот старик мне тоже показался странным, хотя он, в свою очередь, мог сложить такое же мнение обо мне. Все мы живём со своими странностями. И что случилось потом, когда ты сбежала от Любомира?

— Узнав о смерти Славия, я проплакала несколько дней, хотя знала, чем всё это закончится для него. Мы с братом вернулись на континент, но не решились вернуться в родную деревню, ведь нас там могли найти люди царя Валерия. После мы скитались по разным деревням, благо Антон Сергеевич дал нам денег на первое время. Какой бы он ни был пугающий, он всегда был добр с нами. Я это, к сожалению, не ценила, создавая мнение о человеке по его внешности, а не делам. В конце концов мы оказались здесь, зная, что рано или поздно головорезы, жаждущие царского золота, найдут нас. Так и произошло сегодня. Эту землянку нам оставил один добрый старец-отшельник, который любил уходить надолго в лес и возвращался только для того, чтобы принести нам свежей дичи. Он приютил нас, как собственных детей, позволив нам ночевать у него, а сам уходил спать в лесу под открытым небом. Но недели две назад он ушел и больше не вернулся. На его поиски ходили егеря, пытались выследить, но безуспешно — след обрывался в густой чаще… Что ты делаешь, Яков?

Последняя реплика девушки была вызвана тем, что она почувствовала, как молодой мужчина стал нежно поглаживать её руки.

— Пытаюсь соблазнить тебя, — прямо ответил молодой мужчина, присел, притянул Василису к своей груди и поцеловал в губы.

— Но… я… не могу, — начала взволнованно сквозь поцелуй лепетать девушка.

— Можешь, — сказал Яков, отпустив её губы и начав стягивать с неё сарафан. — Ты ведь уже взрослая.

— Постой, ты же ранен. Дай мне тебя привязать… перевязать.

— Это не рана, а просто царапина от кинжала, скользнувшего по ребру. Видишь шрамы? Бывало получал раны похлеще. Чары ещё действуют, а если перестанут, то у меня под боком есть байя.

Яков уже оголил грудь девушки, небольшую, но красивую, какой была и сама хозяйка.

— Влад может увидеть, чем мы тут занимаемся, — Василиса продолжала пытаться отговорить Якова от этой затеи, но он был непреклонен.

— Не увидит, он ведь спит, а если мы пошумим, то он всё равно ничего не услышит.

Окончательно раздев девушку, которая уже не сопротивлялась, но всё ещё была взволнована, Яков уложил её на спину, а сам собирался пристроиться сверху.

— Постой, я того… у меня никогда не было мужчины, я девственница, — заявила Василиса. — Будь осторожен, пожалуйста.

— Что? — удивился Яков и усмехнулся. — А как же цареубийца? Он что тебя не «туда-сюда»? Эх, ну и дурак был парень.

— Единственная девушка, с которой он провёл ночь, была — Русана.

— Ба! Он спал с будущей императрицей Севера? Однако, о таком не расскажут в официальных хрониках... Но пусть идут к лешему все они! Продолжим, на чём мы остановились. Я буду нежен, обещаю.

Их губы слились в поцелуе, и магические свечи затухли, погрузив всё во тьму.

Влад спал крепким сном. Благодаря своей глухоте он не слышал криков сестры, что раздавались в землянке, не слышал скрипов старой кровати и не мог слышать, как всё затихло, и не слышал, как спустя пару часов, кто-то встал и покинул кровать, но, когда этот кто-то проходил мимо, юноша вдруг открыл глаза, словно почувствовав чьё-то присутствие, и увидел перед собой Якова, одетого в одни штаны, на ремне которых висели ножны с тесаком.

— Тсс, парень, не шуми, — шепотом произнёс Яков, приложив палец к губам. — Хотя, чёрт возьми, тебе стоит сильно постараться, чтобы поднять шум, но всё равно не буди сестру. Я отправлюсь за своей кобылой, которую забыл на коновязи у кабака. Скоро вернусь. Надеюсь, ты сумел всё прочитать по моим губам? Хотя мне как-то по барабану, сумел ты или нет. В общем, спи.

Остатки ночи пролетели быстро. Василиса по привычке проснулась с первыми лучами солнца, проникающими в небольшое окошко землянки. Положив руку на то место, где должен был лежать Яков, она обнаружила, что находится в кровати одна.

— Неужели он уехал, не попрощавшись? — спросила сама себя Василиса.

Быстро одевшись, она вышла на улицу и к своей радости увидела там Якова, одетого в костюм и плащ. Он стоял неподалёку от входа и курил трубку с неизвестной травой, пахнущей мятой, а чуть поодаль на лесной поляне паслась его коричневая кобыла.

Подойдя ближе, Василиса обняла Якова, дотронулось до его до затылка и притянула к себе его лицо для поцелуя. Она заметила, что волосы у него мокрые.

— Ты что, плавал? — спросила она с улыбкой.

— Да, люблю поутру искупнуться в речке, — задумчиво ответил Яков.

— Что тебя тревожит?

— Я не хочу тебя оставлять, но мне нужно отправляться в Ильяград.

— Уже? — расстроилась девушка.

— Да, важное дело, не требующее отлагательств. Я работаю на Мирослава Любомира, с которым ты жаждешь встретиться. В будущем я могу организовать встречу с ним, если, конечно, буду точно знать, где ты находишься. Я уезжаю, но и ты с братом должна покинуть эту деревню. Если эти головорезы нашли тебя здесь, то в следующий раз найдут и другие, а меня рядом не будет.

— Но куда же мы поедем?

— Отправляйтесь в Антейград и найдите там Екатерину Салманову. Скажите, что вы от Якова Делилеца, и вам нужно место, где можно спрятаться от недругов… Нет! Лучше передай ей вот этот перстень, она узнает, что это мой. Я с детства дружен с семьёй Салмановых, поэтому моим друзьям они помогут. Тебе и брату найдут жильё и приличную работу.

— А когда мы увидимся снова?

— Когда я вернусь из Ильяграда. Не знаю, насколько скоро это произойдёт — всё зависит от обстоятельств. Возьми эти деньги, чтобы у вас с братом не было нужды в первое время.

Яков передал ей кошелёк полный монет.

— Я с тобой была не из-за денег, — сказала Василиса, неохотно взяв шелковый кошелёк, который был в точности такой же, какой она вчера бросила хозяину кабака.

— А я даю тебе их не за это самое, а для того, чтобы ты благополучно обосновалась в Антейграде и ждала меня там. Ты мне очень нравишься, Василиса. Возможно, ты сможешь заставить меня полюбить, ведь я на каторге забыл, что есть любовь на свете. Там только ненависть и жажда мести… хотя была и взаимовыручка. Прощай… Нет, я не прощаюсь! До свидания, Василиса. Надеюсь, наша следующая встреча не за горами.

Поцеловав девушку напоследок, Яков направился к кобыле, запрыгнул в седло и поскакал прочь. Василиса провожала его глазами, а в мыслях промелькнул тот трагичный момент, кода она провожала взглядом Славия, который летел прочь на коляске по улице Марибора Великого. Тогда она видела его в последний раз. Неужели и теперь она не увидит больше этого человека, нового мужчину, который сумел пробудить в ней чувства.

В полдень, собрав пожитки и наняв повозку, Василиса и Влад отправилась в Антейград, оставив глухую деревню Ярутку жить дальше среди озёр и болот.

Спустя несколько дней в Леницком озере рыбаки выловили три трупа, одним из которых оказался староста Акиндин. У всех троих были вырваны кадыки и вырезаны сердца.

Грузный немолодой мужчина с обвисшим лицом, изуродованным шрамами от оспы, переступил порог грязной тёмной допросной комнаты, в которой воняло сыростью и копотью горящих факелов. На нём был надет тёмно-бордовый кафтан, через плечо перекинута белая парадная лента с серебристой каймой, на голове напудренный парик, а на носу круглые очки в золотой оправе.

На груди у него красовалась искусно выполненная брошь — герб Царской стрелецкой службы: изображенное на синем фоне Древо жизни, обхватывающее ветвями большой круглый щит, позади которого диагонально пересекаются бердыш и мушкет, а на самом щите изображен лучник, натягивающий тетиву со стрелой, одетый в кольчугу и шлем.

Мужчина вошел вместе с двумя надзирателями в чёрных мундирах, прошел по скрипящему деревянному полу и сел за письменный стол, открыл книгу и смочил перо в чернилах. Записав что-то в книге, он чмокнул губами, отложил перо в сторону, поднял глаза и сквозь линзы очков задумчиво взглянул на надзирателей.

— Приведите обвиняемых, — приказал он хриплым голосом.

— Сию же минуту, господин тиун, — ответил один из надзирателей, и они удалились.

Спустя несколько минут дверь отворилась, и надзиратели затолкнули в комнату двух закованных в кандалы мужчин, чьи наглые физиономии не переставали выражать презрение ко всему, что попадало им на глаза.

Первым был высокий тридцатипятилетний мужчина со светло-голубыми глазами, худым квадратным лицом, бородой и растрёпанными тёмно-русыми волосами. Второй был младше лет на десять. У него были зеленовато-голубые глаза, овальное лицо с широким открытым лбом, короткая стрижка и трёхдневная щетина. Оба одеты недешевые сюртуки тёмно-зелёного цвета, пришедшие в неприглядное состояние.

— Назовите свои имена, — беспристрастным судейским тоном произнёс тиун, поочерёдно взглянув на каждого из заключённых.

— Слышь, папаша, ты головой ударился что ли? — съязвил молодой заключённый. — Судя по твоей роже, тебя в детстве роняли в кипяток, а потом ещё отхлестали розгами, что, мол, сам виноват. Это с тех пор ты такой красивый? Бабы, похоже, тебе прохода не дают?

Тиун, казалось, никак не отреагировал на оскорбительные слова молодого человека, сохранив холодное, безразличное выражение лица. Только очень внимательный человек смог бы разглядеть, как приподнялись спущенные уголки его губ, показав некое подобие улыбки на изуродованном лице. Обвиняемые ничего не заметили. Один из надзирателей хотел огреть деревянной дубиной по спине молодого человека, непочтительно ведущего себя, но его остановил предупредительный взгляд тиуна, который показал, что ничуть не обижается на подобные речи.

— Назовите имена, — повторил тиун своё требование.

— Бес с вами! — выругался старший обвиняемый и харкнул на пол. — Не притворяйтесь, вы знаете, кто мы такие. Меня зовут Серафим Салманов, — с гордостью представился он, вскинув подбородок.

— Богдан Салманов, — назвался второй и презрительно ухмыльнулся в лицо тиуну. — Скажи, папаша, за какую сумму ты подставляешь свою жопу Елмановым? Мы заплатим больше… гораздо больше. Хочешь, пришлём тебе красивых девок с большими сиськами, каких только хочешь: светленьких, тёмненьких, рыженьких… рыжие северянки — просто огонь! Не упусти шанса и почувствуй себя молодым, папаша.

Тиун оставался беспристрастен, только уголки губ, казалось, вновь поднялись чуть выше, и в глазах заиграли весёлые искорки, — он улыбался, но всячески старался не показать этого.

Надзиратель едва не сорвался, чтобы поучить арестанта хорошим манерам. Он шагнул вперёд, сжимая в руке дубину, но предупредительное движение головы тиуна вновь остановило его.

— Для чего вы нас позвали? — спросил Серафим, пробарабанив пальцами по краю стола.

— Как вы знаете, — начал говорить тиун, — вы обвиняетесь в серьёзном преступлении: незаконном перемещении крупной партии алкоголя через границу нашего царства. Во всяком случае, до недавнего времени это было так. По закону вам грозило семь лет каторги и штраф в размере трёх тысяч червонцев, но…

— Папаша, — перебил Богдан, — мы дадим тебе десять тысяч, только выпусти нас на волю. Представь, получишь за раз пятьдесят своих жалований. И здешней тюремной челяди перепадут крошки со стола. Пусть подавятся твари.

— Помолчи, Богдан! — рявкнул Серафим и снова обратился к тиуну, понимая, что тот должен сказать что-то важное. — Что «но»?

— Вашим делом заинтересовался лично государь Валерий Данилович, поэтому… — тиун сделал паузу, словно не решался сказать.

— Что, мать вашу?! — нетерпеливо закричал Серафим. — Говорите!

— Вам вынесен смертный приговор, — холодным тоном произнёс тиун.

Серафим побледнел и стал белее покрашенной известью стены. Из груди вырвался сдавленный крик, дрожь прошла по телу, а изумлённые глаза едва не вывалились из орбит. Богдан в свою очередь покраснел, как помидор, оскалил зубы и злобно фыркнул, кинув полный ненависти взгляд на тиуна.

— Вот же тварь Валерий! — закричал Богдан, пытаясь вскочить, но кандалы, приковывавшие его к стулу, не дали ему этого сделать. — Чёртов ублюдок! Я его шлюху-мать драл во все щели!

На этот раз выходка молодого Салманова перешла все границы, и спасти его от побоев не смог даже тиун.

— Не сметь так выражаться о Его царском величестве! — надзиратель приложился несколько раз дубиной по спине Богдана, и тот взвыл от боли.

Грозный взгляд тиуна заставил надзирателя остановиться и отойти в сторону.

— Постойте! — воскликнул Серафим. — Почему нас не судили, как положено по закону? Где справедливый суд? Что мы такого ужасного совершили? Да, мы завезли контрабандный алкоголь, и вы нас поймали. Мы этого не… уже не отрицаем. Разве можно казнить человека за такое преступление? Мы будем полезнее государю живыми, чем мёртвыми. Мы можем выкупить свои жизни… дорого, очень дорого.

— Это всё Елмановы! — завопил Богдан, едва отойдя от боли. — Эти выродки заплатили за нашу смерть. Им конец! Томо разорвёт их голыми руками, когда узнает о нашей казни. Ненавижу мразей! Всю их семейку нужно пустить под нож, мужчин и женщин, детей и стариков.

Тиун удивительно быстро встал с места, учитывая его возраст и вес, поправил брошь с гербом стрельцов на груди и произнёс:

— Приговор царя будет приведён в исполнение этим утром на Коляхской площади, вместе с другими ворами и убийцами.

— Как, утром?! — воскликнул Серафим, казалось, побледнев ещё сильнее. — Разве осужденным не даётся несколько дней перед казнью? Почему не действуют законы? При Дмитрии Александровиче такого себе не позволяли. Тогда закон был главнее всего!

— Разве вы руководствовались законом, когда перевозили ворованный алкоголь через границу, а затем пытались его продать? — неожиданно спросил тиун и ухмыльнулся со странной, можно сказать, красивой белоснежной улыбкой, которая резко контрастировала с его изуродованным лицом. Казалось, это была не его улыбка. — Уведите их, поручик, и погрузите в тюремную карету. Также прикажите запрячь в мой экипаж свежих лошадей. Я лично сопровожу их к месту казни.

— Вы совершаете самую глупую ошибку в своей жизни! — сказал Серафим, когда надзиратели силком его выталкивали из комнаты. — Мы могли сделать вас богатым… Вас всех озолотить!

Богдан уходя сыпал трёхэтажной нецензурной бранью.

Через полчаса вереница из шести экипажей, сопровождаемых конными всадниками, покинула тюремный двор и двинулась по дороге через Доброславский посад в сторону Коляхской площади — традиционного места казни всех воров и разбойников.

Несмотря на потрясение и съедающие чувство приближающейся смерти, братья Салмановы вели себя достойно, не впадая в истерику и не моля о пощаде. За решетчатым окошком тюремной кареты мелькали здания и деревья, но осужденные их не видели — крохотное окошко находилось слишком высоко, чтобы в него можно было выглянуть. Они сидели почти в кромешной тьме, наблюдая за тем, как высоко над головой движутся серебряные лунные лучи, пробивающиеся в отверстие окна. Богдан вскоре уснул, положив голову на плечо брата, а сам Серафим не смог сомкнуть глаз и вспоминал о прожитой жизни, о том, о чём мечтал, о том, что не успел сделать. Казалось, только чудо может спасти их.

«Мне тридцать пять лет, всего тридцать пять… Бесовские силы! Умирать мне не хочется. Я думал, что окочурюсь лет в семьдесят, нажравшись вина до посинения и до последнего вздоха держа в руках сиську какой-нибудь молоденькой шлюхи. А ведь у меня было всё: семья, деньги, влияние. Я мог пить сколько влезет, играть в азартные игры, кататься в роскошной карете, затащить в постель любую бабу Антейграда. Нас боялись… Почему я говорю в прошедшем времени? Нас и сейчас боятся, но для меня это время прошло. Томо ещё на свободе, и он отомстит тем, кто устроил нашу смерть. Жаль Богдана, он слишком молод и не заслуживает такой смерти. Спит как младенец… Кто облажался с тем бухлом? Я, и только я! Эх, если бы всё можно было исправить, то я бы изменил свою жизнь… Женился, наверное, на какой-нибудь девчонке, завёл свору детей, перестал бы пить и играть в карты, стал бы заботиться только о своей семье. Только семейное дело я бы не забросил — это выше моих сил. Братья Салмановы не бросают друг друга…»

Неожиданно карета стала сбавлять ход и остановилась, прервав размышления Серафима. Тряска прекратилась, лунный луч замер, и снаружи послышались голоса.

— Эй, что вам нужно? Прочь с дороги! Царская Юзильная служба!

— И я рад вас видеть, коллеги! Ильяградский стрелецкий корпус.

— Да хоть, мать её, царская гвардия! У нас есть приказ. Мы конвоируем осужденных царём опасных преступников к месту казни. С нами один из ваших — уполномоченный стрелецкий тиун Гавриил Коновалов. Нам приказано слушать его.

— Значит, мы не ошиблись. Среди ваших осужденных, как я понимаю, есть братья Салмановы?

— Да, а откуда, мать вашу, вы знаете об этом?

— У нас тоже есть приказ… приказ царя. Мы должны забрать ваших осуждённых и перевезти их к месту казни другим путём.

— Не понял. Каким ещё путём? В чём дело?

— Салмановы с группой лиц планируют напасть на вас в пути, перерезать вам глотки и освободить своих братьев. Ведёт их сам Томислав Салманов. Представляете? Если мы схватим его на месте преступление, то эта сволочь уже не отвертится от петли.

Услышав имя старшего брата, Серафим подскочил, как ужаленный, схватился закованными в кандалы руками за решетки окошка, подтянулся и выглянул наружу. В лицо сразу ударил свежий ветерок и запах мокрой почвы — было приятно почувствовать их после затхлого воздуха внутри кареты.

— Что такое, брат? — пробурчал разбуженный Богдан, сморщим сонное лицо.

Снаружи шумел лёгкий дождь. Впереди стояла карета, где сидел тиун, а рядом с ней находились пять всадников, закутанные в длинные алые плащи. У четверых в руках были факелы, а их главный разговаривал с кучером. Серафим не разглядел их лиц. Дверь кареты отворилась, и из неё медленно, кряхтя, слез тиун, которого трудно было спутать с кем-то другим.

— Доброй ночи, сударь, — обратился тиун к стрельцу. — Если вы действительно действуйте от имени царя, то покажите документ. Я тиун Коновалов.

— У меня есть нечто большее, Гавриил Леонидович, — ответил всадник. — Со мной личный приказ царя, который мне приказано передать вам.

— Вот как? Давайте сюда. Посветите мне!

Стрелец передал тиуну свёрнутую бумагу с печатью. Тот быстро сломал печать и при свете факела пробежался глазами по тексту, стараясь прикрыть бумагу рукой от дождя.

— Гербовая бумага, печать и подпись царя — настоящие. Его величеству удалось раскрыть запланированное преступление. Он приказывает передать осужденных этим людям, а самим двигаться дальше, чтобы рыбка заглотила наживку. Впереди ждёт засада, которую организовали Салмановы, но стрельцы уже в курсе и готовы схватить шайку с поличным. Так что не бойтесь, друзья, никто не пострадает.

— Всё так и есть, — закивал всадник. — Завтра утром мы казним не двух Салмановых, а сразу пятерых одним махом. Всех чёртовых братьев, что наводят ужас на жителей Антейграда.

Серафим готов был зубами перегрызть решетки, если бы у него хватило сил. Он был не против пожертвовать жизнью, лишь бы спасти братьев.

«Нет, чёрт возьми, нет! Они не должны поймать Томо. Нужно что-то придумать… как-то предупредить его. Твою мать, что же делать?!»

— Я поеду с вами, — тиун тем временем продолжал разговор со стрельцом. — Прослежу лично, чтобы они в целости и сохранности прибыли на Коляхскую площадь. Придётся сделать крюк, я так понимаю.

— Ваше право, — согласился всадник.

— Тогда пусть их пересадят в мою карету. Поручик, — обратился он к офицеру, подъехавшему на коне из хвоста колоны, — отправляйтесь дальше и будьте настороже. Вас защитят стрельцы, но всякое может случится.

— Мы не девки в юбках, — уверенно ответил тюремный офицер. — Упакуем всех братцев в эту же телегу. Если хотите, забирайте этих, но я уверен, что даже если они останутся, то всё равно не попадут на волю, пока я и мои ребята охраняем это колону.

— Да уж, точно не девки в юбках, — прошептал тиун себе под нос, и на его лице вновь показалась та самая безмолвная улыбка, которую никто не мог заметить.

Увидев надзирателей, приближающихся к их тюремной карете, Серафим отпустил прутья решетки и спрыгнул вниз, приняв прежнее положение рядом с братом. Дверь отворилась, и их грубо вытащили наружу.

Серафим понял, что это его шанс, если не сбежать, то хотя бы подать сигнал. И он не смог ничего лучше придумать, чем крикнуть во всю глотку, надеясь, что ночное эхо дойдёт до тех, кто сидит в засаде:

— Томоооо!!! Беги!!! Брат!!! Бег…

Он не успел договорить — его прервали ударом кулака в живот и повалили мордой в сырую почву у дороги, добавив по спине дубинами.

Богдан стал сыпать ругательствами, и его тоже огрели дубинами и уложили на землю.

— Заткнитесь, мрази! — рявкнул поручик.

— Воткните им кляпы и усадите в мою карету, — приказал тиун. — Быстрее! Если колона задержится, то у тех, кто сидит в засаде, могут возникнуть подозрения. Не будем терять время.

Тюремщики быстро заткнули кляпами рты осуждённым, накинули им на головы тёмные непроглядные мешки и так затянули на шее шнурки, что братьям стало тяжело дышать. В дальнейшем они уже ничего не видели, а только чувствовали и слышали. Тюремщики подняли их с земли и усадили в карету, которая вскоре затряслась, и заскрипели колёса. Братья поняли, что их снова куда-то повезли, только теперь был слышен свист плети и ругань только одного кучера, а не шести сразу.

Прошло ещё около часа, и вот-вот должен был наступить рассвет, последний рассвет в жизни Серафима и Богдана. Когда экипаж остановился, у них обоих бешено забились сердца, и они уже стали представлять, что будет дальше: сейчас их выведут из кареты, проведут к центру площади, снимут мешки и под ликование толпы отрубят головы на плахе. Всё началось так, как они и думали.

Салмановых вывели из кареты и молча повели куда-то. Серафим пытался вслушаться к окружающим звукам, услышать людской гул и лязг топора, который точит палач, но всего этого не было. Вокруг царила тишина, и слышны были только их собственные шаги, и шаги тех, кто вёл их под руки. Они не хотели сопротивляться, пытаться вырваться и умереть в бою, они, казалось, смирились с неминуемой смертью. Теплилась только надежда, что Томиславу удалось скрыться.

Послышался скрип двери, их завели в тёплое помещение, насколько мог судить Серафим по резкому изменение температуры воздуха. Сквозь ткань мешков пробивался свет.

— Снимите мешки, — словно эхом раздался чём-то голос, властный, но приятный.

Братьям развязали шнурки на шее, дав вздохнуть свободнее, затем аккуратно сняли мешки и вытащили кляпы. От ударившего в глаза яркого света Серафим и Богдан, привыкшие ко тьме, защурились с гримасами на лицах. Когда их глаза привыкли к свету, они огляделись по сторонам и поняли, что находятся в каком-то просторном деревянном доме.

Перед ними за столом сидел мужчина — кареглазый брюнет в чёрном костюме и чёрных перчатках. Рядом с ним у стола в какой-то немужской позе, вытянув одну ногу вперёд, стоял тиун. А в стороне у вещевого шкафа находился стрелец, закутанный в длинный алый плащ. Серафим и Богдан не понимали, что происходит, и почему они здесь, а не на плахе в Ильяграде.

— Добро пожаловать! — поприветствовал брюнет. — Рад видеть вас в целости и сохранности.

— Они могли бы ещё избежать парочку синяков, если бы следили за своими языками, — сказал тиун, как-то странно провернувшись на месте, словно танцуя. — Слышали бы вы, как они предлагали мне девушек. Ха-ха! Мне? Да, рыженькие просто огонь! С этим трудно не согласиться.

— Ты была неподражаема, — произнёс с улыбкой стрелец в плаще, казалось, обращаясь к женщине, которой здесь не было. Серафим узнал этот голос — этот человек говорил с кучером час назад.

— А как же иначе, — заулыбался тиун в ответ, снял со своей груди брошь со стрелецким гербом и бросил его на стол перед брюнетом.

Как только рука перестала касаться броши, в одно мгновение тиуна с головы до ног окутали переливающиеся цветами радуги магические чары. Потом они резко рассеялись, сверкнув яркой вспышкой, ослепившей всех присутствующих.

Когда Серафим и Богдан открыли глаза, у них отвисли челюсти от удивления — вместо старого уродливого тиуна стояла прекрасная рыжеволосая девушка с бирюзовыми глазами. Взмахнув головой, она рассыпала длинные волосы на плечи тёмно-бордового кафтана.

— Что за чертовщина? — проговорил Богдан, едва придя в себя.

— Чертовщина? — переспросила девушка с очаровательной ухмылкой. — Разве я похожа на тварь из Зазеркалья?

— Это магия, — ответил брату Серафим, проводя взгляд по всем присутствующим, тщетно пытаясь встретить знакомое лицо. — Порой мне кажется, что некоторые женщины появились прямиком из тёмных уголков Зазеркалья. Я никогда не встречал подобных заклинаний, способных менять облик человека.

— Я не меняла свой облик, а всего лишь делала так, чтобы все видели меня иначе — это магия иллюзии. Если бы меня встретил диакон или какой-либо другой чародей, то он бы мог меня запросто раскусить, но мне повезло.

— Наша Анна очень талантлива в чародействе, — сказал брюнет, улыбнувшись девушке.

— А куда вы дели настоящего тиуна? — спросил Богдан.

— Вот он голубчик, жив и здоров, — ответил стрелец в плаще, распахнув дверь шкафа.

В шкафу в одной ночной рубашке лежал настоящий тиун, связанный по рукам и ногам и с кляпом во рту. Открыв глаза и увидев братьев Салмановых, он что-то замычал, и его глаза гневно засверкали. Дверцу снова захлопнули.

— Знали бы вы, — сказала девушка, скинув с себя кафтан и сев за стол, — как мне пришлось морально страдать, совершая ритуал Озрак Заяти, превращая себя иллюзией в этого жирдяя, а затем в поте лица зачаровывать личную вещь оригинала, — она указала на брошь, — чтобы поддерживать заклинание без применения собственных магических сил.

— Может, — обратился Серафим, — теперь вы объясните, почему вытащили нас из тюрьмы? И, наконец, назовётесь. Я не знаю, как к вам обращаться.

— Меня зовут Мирослав Любомир, — представился брюнет. — Это имя вам ничего не скажет, зато вы знаете некого Томислава Салманова.

— Где наш брат? Я слышал, как говорилось о засаде…

Анна звонко засмеялась, и Серафим понял, что это был обман. Никакой засады Томислава в помине не было, а настоящей засадой были те самые стрельцы, передавшие приказ, якобы от царя, а тиун, то есть Анна в его обличье, сделала всё так, чтобы тюремщики поверили, что это действительно настоящий приказ.

— Ваш брат работает на меня, — сказал Мирослав, положив руки в перчатках на стол. — Совсем скоро он будет здесь, в этой деревеньке, а потом мы двинемся в Ильяград. Я пообещал ему освободить вас в обмен на помощь в одном деле.

— Каком деле?

— Свержении царя Валерия.

По мокрому от росы зелёному полю с ароматно пахнущими цветами бегала маленькая худенькая девочка в белом крестьянском платьице. Она ловила сачком бабочек, смеялась, останавливалась и снова срывалась с места, догоняла порхающих насекомых, упускала их, но всё равно радовалась.

Совсем рядом с тем местом, где резвился ребёнок, проходила просёлочная дорога, за которой начиналось бескрайнее поле, выжженное солнцем, словно русло высохшей реки. Казалось, что эта дорога граница между жизнью и смертью, отделяющая цветущий край от вымершей пустыни.

По полю понуро ходил деревенский мужик в холщовой рубахе и соломенной шляпе. Он перемещался между небольшими островками взошедшей пшеницы, которые едва ли составляли одну десятую часть от тех прежних богатых урожаев, что собирались до наступления «Огненной жатвы» — как прозвали в народе весну 1419-лета. Мужик тяжело вздыхал и с грустной миной время от времени бросал взгляды на бегающую в траве девочку.

Вдали, со стороны стоящих на горизонте деревенских изб, по дороге ехали два всадника, мужчина шатен и рыжеволосая девушка, закутанные в алые стрелецкие плащи, свисающие до стремян. В это утро стояла прохлада после прошедшего ночью дождя.

Проезжая мимо зелёной поляны и журчащего где-то неподалёку ручья, девушка остановила лошадь и стала с улыбкой наблюдать за бегающей девочкой. Мужчина последовал её примеру, натянув поводья, но ему больше нравилась перспектива наблюдать за самой наблюдающей. Он не отрывал взгляда от её блестящих на солнце рыжих локонов.

— Какое очаровательное беззаботное дитя, — произнесла девушка, глядя с улыбкой на ребёнка. — Не правда ли, Андрей? Знаешь, я бы сейчас сама сбросила с себя всё, побежала по зелёному полю, густому лесу, куда-нибудь подальше от цивилизации, куда только изредка забредают егеря. Окунуться в природу, стать единой с ней — это прекрасное чувство. Я испытываю прилив сил, когда нахожусь среди деревьев, чувствую запах мокрой травы, слышу живые звуки и вдыхаю воздух этого самостоятельного царства природы.

— Не думал, что ты такая сентиментальная, Анна, — заулыбался Андрей Борняков. — За недолгое время нашего знакомства, я успел уяснить, что ты необычная девушка… и тебе не стоит переходить дорогу… в переносном смысле. То, что ты сотворила, изменив свой облик, вызывает во мне восторг. Да, я не чародей… Я знаю всего несколько простейших стрелецких заклинаний, которым обучают всех в академии, но только один из десяти способен их усвоить и затем успешно применять, но даже я прекрасно понимаю насколько сильным чародеем нужно быть, чтобы сотворить подобную магию иллюзии. Это просто невероятно!

— Ха! А если я окажусь, например, энифридской ведьмой, то что ты сделаешь? — девушка дерзко, но не злобно взглянула на мужчину. — Арестуешь меня и отшлёпаешь по заднице?

— Хм… Если ты действительно этого захочешь, — произнёс Андрей и лукаво заулыбался, — то с превеликим удовольствием.

— Правда? Интересно, как ты сможешь сделать это без рук? — спросила девушка, приподняв брови в наигранном удивлении.

Андрей вдруг почувствовал острую боль в ладонях: они задрожали, покрылись красными пятнами, в них словно вонзились десятки иголок.

— Отъяти! — мужчина спешно проговорил заклинание рассеивания магии, его руки засверкали красными чарами, и боль прекратилась. — Что ты сделала?

В ответ девушка лишь звонко рассмеялась.

— Это не смешно! — возмутился Андрей, насупившись. — Если бы я не смог рассеять заклинание, то ты бы лишила меня рук? И как ты произнесла заклинание? Я не слышал слов.

— Что, уже не хочешь мне отшлёпать? — Анна насмешливо смотрела на его рассерженный вид. — Если бы я решила лишить тебя рук, то ты был бы уже без них. Такое простейшее заклинание может силой мысли создать любой послушник монастыря диаконов.

— Подобные заклинания творить противозаконно. Сказать по правде, одну рыжую особу следовало бы сопроводить на воспитательную беседу к диаконам.

— Интересно, как же этот лейтенант осмелится силой приволочь к диаконам своего командира?

Тем временем девочка, заметив чары, которые создал Андрей, движимая любопытством, подбежала к ним.

— Вы чародеи? — спросила она, горящими глазами глядя на всадников. — Дяденька, покажите, пожалуйста, что-нибудь ещё. Это так красивенько! Вот бы мне стать чародейкой. Покажите, пожалуйста, покажите, покажите!

— Хм, почему бы и нет, — произнесла Анна, затем взмахнула ладонью, мысленно прошептала заклинание и создала рядом с девочкой целый спиральный вихрь ярких чар, переливающихся всеми цветами радуги.

— Ура-ура-ура! — запрыгала от радости девочка и захлопала в ладоши, бросив сачок на траву. — Спасибо, тётенька!

— Что ты ещё хочешь, дитя? — спросила с довольной улыбкой Анна.

— Я хочу кушать… очень хочу… Папуля говорит, что кушать у нас мало осталось, а мамуля делит поровну на семерых. Зёрнышки прошлым летом забрали дяденьки в красных одёжках, вот прям как у вас.

Улыбка мгновенно сошла с лица Анны, она помрачнела и с состраданием взглянула на худые косточки ребёнка.

— Голод, — лаконично заключил Андрей.

— Спаси великое Древо! — воскликнула Анна, вне себя от охватившего её недовольства. — Засуха уничтожила урожай в прошлую весну, а стрельцы выгребли из амбаров всё, что осталось, обрекая людей на голод… Считай, что мы с тобой их ограбили. Мы — стрельцы. На нас пятно — люди будут помнить об этом!

— Они действовали по приказу Валерия. Если бы отказались, то пострадали бы их семьи. Стрельцов винить нельзя.

— И такое происходит всего в тридцати верстах от Ильяграда! Представь, что творится на окраинах царства. Бедные дети. Они не виноваты в том, что на троне сидит ублюдок, которому наплевать на будущее страны.

— Тише, не выражайся при ребёнке.

— Дай ей поесть.

— У меня с собой только хлеб и кусок солонины. Я ничего не брал с собой. Думал, мы отобедаем уже в Ильяграде.

Андрей слез с коня и достал из седельной сумки завёрнутые в бумагу краюху белого хлеба и небольшой кусок засоленного говяжьего мяса, протянул их девочке, и та с жадностью накинулась на еду.

— Маша, живо отойди от этих людей! — крикнул мужик в соломенной шляпе, выбежал на дорогу и оттолкнул девочку от Андрея.

Затем он вырвал у неё со рта еду, и сунул обратно в руки недоумевающему стрельцу.

— Забирайте! — закричал крестьянин с выступившими слезами на глазах. — Не надо нам ваших подачек! Что?! Отняли всё, а теперь угощайте нас нашим же хлебом. Будьте вы прокляты! Чего молчите? Арестуйте меня, давайте! Я оскорбил представителей власти. Чего медлите? Хватайте и на плаху меня. Я не хочу смотреть на то, как с голодухи помирают мои дети. Всё отняли, так и жизнь отнимите! На последние гроши купил зерна, вот что выросло — это тоже забирайте, сволочи!

Андрей виновато опустил голову и не мог ничего сказать — ком подступил к горлу. Он чувствовал вину за то, чего сам не совершал, но ему было совестно за тех коллег, что сделали это. Анна тоже заплакала, оттерла слёзы и коснулась изумрудного кулона на шее.

— Сожалеем, — наконец, произнёс Андрей. — Не мы отняли у вас зерно, но мы виноваты в том, что позволили свершиться преступлению. Тот, кто отнимает последнее у собственного народа, становится преступником. Мы не можем ничем помочь.

— Можем! — неожиданно воскликнула Анна, соскочила с лошади, сбросила с себя плащ и пошла к полю, провожаемая недоумевающими взглядами крестьянина и Андрея.

— Что ты задумала? — бросил вслед стрелец.

— Природа циклична, как и урожайность, — ответила Анна, оглядывая поле, словно стараясь что-то найти. — Из маленького зёрнышка произрастает росток, затем из него растут и удлиняются листочки, вскоре появляется стебель, пшеница продолжает расти, колосится, цветёт и созревает. Цикл завершается, когда колос отдаёт зёрна, они попадают в почву, а затем начинается следующий цикл. Нельзя воскресить зёрна, убитые солнцем, но можно взять оттуда, где они есть.

— И где же?

— В одной из многочисленных реальностей Зазеркалья, — ответила Анна, активно жестикулируя. — Для этого и существует магия. Это чрезвычайно сложно, но я попробую.

— После твоего преображения я уже ничем не буду удивлён.

Сложив ладони и закрыв глаза, Анна стала шептать заклинание, словно читая молитву. Её руки засверкали зелёной аурой, замигали, заискрились, накапливая магическую силу, будто поглощая её в бесконечном водовороте параллельных реальностей. Наконец, когда чар накопилось достаточно много, Анна на всё поле закричала последние два слова длинного заклинания:

— Пыро былие!

Резким взмахом руки она направила всю силу вниз. Чары с грохотом ударились в землю, пробили её и разошлись по почве зелёными искрящимися молниями. Всё затихло.

Анна пошатнулась, словно от усталости и головокружения. Андрей мигом подбежал к ней и схватил за плечи, не давая упасть.

— Со мной всё в порядке… — ответила она, взявшись за лоб. — Это заклинание требует много магической энергии… Но не вышло! Всё напрасно!

Девушка освободилась от ненужных объятий, топнула от досады ногой и кусала в недовольстве губы.

В этот самый миг у её ног из-под земли вылез росток — маленький зелёный стебелёк, который от обычной сорной травы могли отличить лишь знающие люди.

Анна с надеждой взглянула на этот росток. Сердце бешено заколотилось, в ушах зашумела кровь. Рядом с первым на свет появился ещё один росток, а затем третий, четвёртый, пятый… и так до бесконечности, пока огромное поле не покрылось ростками.

— Получилось! — воскликнула Анна, подпрыгнув от радости.

В пылу нахлынувших чувств девушка сама не заметила, как обняла Андрея, но быстро опомнилась и отскочила от него. Стрелец, ухмыляясь, направился к своему коню.

Ростки не остановились на достигнутом, продолжая расти прямо на глазах, переходя в стадию кущения.

Мужик в соломенной шляпе с изумлением наблюдал за всем происходящим на поле, крепко прижимая к себе дочь.

Вскоре появились стебли, началось колошение и вскоре поле покрылось желтым покрывалом созревшей пшеницы — всего за какие-то считанные минуты. Анна стояла по пояс в колосках, ласково касалась их ладонями и улыбалась своему творению.

— Чудеса! — воскликнул крестьянин, дотронулся до колосков и понял, что это ему не мерещится от недоедания. — Вот так чудеса! Я не верю своим глазам. Разве такое возможно? Поле, моё поле. Столько пшеницы, будто в самый урожайный год, когда амбары ломились от зерна. Чем я могу вас отблагодарить? Я ваш вечный должник, барышня. Простите, что нагрубил вам до этого.

— Ничего не нужно, — ответила Анна, вернувшись на дорогу— Накормите семью, а если кто-то снова попытается отнять у вас зерно, то скажите, что вы находитесь под защитой капитана ильяградского стрелецкого корпуса Анны Чудской. Пусть только посмеют.

— Да хранит вас Светомир, барышня! — мужик снял шляпу и стал кланяться до земли. — Я уже не думал, что нашем мире остались добрые люди. Слава чародеям! Я никогда не забуду вашей доброты.

— Будьте счастливы, — пожелала крестьянам девушка, взобравшись в седло и накинув на себя плащ. — И тебе всего хорошего, малявка, — добавила она, с улыбкой подмигнув девочке. — Прощайте.

Она пришпорила лошадь и помчалась вперёд, развивая по ветру рыжие волосы. Андрей некоторое время оставался на месте, провожая Анну восхищённым взглядом, затем двинул коня с места и погнал рысью, быстро нагнав девушку.

Впереди их ждал Ильяград.