Всегда пожалуйста (джен)

Иногда Акихито казалось, что стоило оставить попытки сотворить из своей жизни нечто хотя бы отдалённо напоминающее норму. Не пытаться подвести творящийся хаос к удобоваримому порядку, не притворяться среднестатистическим школьником, не просиживать штаны в Литературном Клубе с такими же нешкольниками и не делать вид, что всё хорошо, когда всё чертовски плохо.

Не быть Акихито Камбарой, слегка придурковатым старшеклассником с фетишем на очки, а взять себя, свою жизнь и Его в руки и вести себя подобающе. Как именно? Не так, как сейчас. Как-нибудь так, чтобы не приходилось каждый раз вытаскивать Мираи и себя вместе с ней с самого края, оборачиваться через плечо, надеясь, что в очередной раз никого не убил, Хиро со всем справится и защитит тех, на кого у него рук не хватает, и не реветь по тёмным углам, как девчонка, от разрывающих на части боли и сомнений.

Как-нибудь… Да как Хироми, допустим. Хотя пример, конечно, не то чтобы удачный.

— Это моя лавочка для поплакать, — хмуро замечает он, как только свет от блёклого, весеннего солнца закрывает тень.

— Ага, — просто соглашается Насэ.

Акихито приоткрывает один глаз, смотрит на кутающегося в пальто друга и заламывает бровь:

— Шарфом в этот раз не поделишься?

— Холодно.

На улице действительно не по-апрельски прохладно. Ветер гонит по небу редкие облака, тусклое солнце едва светит и совсем не греет, даже листва на деревьях шумит как-то зябко, словно мёрзнет на недружелюбном морозе. Существо за гранью… Молчит довольно давно, слышится лишь неразборчивое сопение, будто бы монстр впал в спячку или просто капризничает, не желая высовываться на промозглую поверхность. Оно и к лучшему, на самом-то деле, но Камбаре не нравится, что он приноровился так тонко различать его настроение, и уж тем более не нравится — как ненавязчиво он тянется к подсевшему на скамейку Хироми.

Акихито не в восторге, но на улице холодно. А Насэ тёплый и сейчас, пожалуй, можно пойти на поводу.

— Что, правда? — Хиро лукаво улыбается, но не возражает — позволяет Акихито уютно устроить макушку у себя на коленях и даже не торопится запихивать ледяные ладони под полы школьного пиджака.

— Это не я, — не убедительно оправдывается Камбара. — И, прошу заметить, ты сам виноват.

— Расплывчатое нечто, источающее слизь и зловоние, открыло мой фанклуб?

— Ему не нравится, когда ты так говоришь, но да — у тебя за гранью много поклонников, я бы на твоём месте переживал.

— Точь-в-точь как ты — лучше?

— Это сравнение ему тоже не по душе, потому что…

— …ты как раз расплывчатое нечто, источающее слизь и зловоние.

— Ненавижу тебя.

Насэ смеётся и смех вибрацией чувствуется где-то у самой макушки — теплее становится буквально, без всяких «но», потому что последние месяцы плохо было не ему одному и Хироми давно не улыбался вот так, по-настоящему, а не на показ для всей той толпы народу, что свалилась на него вместе со званием главы семьи Насэ. Ноша, притянувшая бы к земле кого угодно, кроме Хиро — подле уже привычной привязанности и извечной благодарности появляется нечто, напоминающее гордость, и Акихито поспешно прикрывает глаза. Ему поводов для самодовольства и так хватает, а всё, что знать необходимо, Насэ знает и так.

Ну, он надеется, что знает.

— Рассказывай, — требует Камбара раньше, чем того же самого потребует Хиро и ёрзает, устраиваясь поудобней.

— Что?

— Самый молодой глава клана Насэ, Изуми, глистоподобный ёму… Что хочешь.

— Мираи всё забыла, Мираи всё вспомнила, снова тебя убила, но вроде как не убила… После тебя.

— Твой черёд, — обиженно ворчит Акихито и щурится, пытаясь поймать взгляд Хироми.

Тот же пытается от разговора увильнуть и в этом поединке преимущество не на стороне Акихито — Камбара в подобных словесных баталиях не силён, и если Насэ твёрдо скажет «нет», то настоять не сможет. Не потому что не хочет, а потому что стоит другу захлопнуться как ракушке, Акихито тут же теряется — сомневается в своём праве лезть в его личное пространство, рвать на сей раз его кокон из самобичеваний и отчаяния и пытаться помочь.

Ведь чья бы корова мычала. Вряд ли он тот, с кем Насэ станет откровенничать и…

— Эй, — Хиро тычет его в бок и снова прячет ладони в карманах. — О чём бы ты там не думал — ты не прав.

— Прости, — глухо выговаривает он. — Это не моё дело.

В тот раз, на этой самой лавочке, он внимательно его слушал и всё услышал. Даже почти перестал понапрасну себя терзать, сгорать от чувства вины и шарахаться от Хироми, словно любое неловкое движение и того пополам переломит. В конечном итоге, это далеко не каждый сможет, и как бы там старший Насэ не выглядел, он кто угодно, только не хрупкая фарфоровая чашка, и бояться скорее стоит его, чем за него.

Но вытравить из себя вину так до конца и не смог.

— Мне казалось, — Хиро опускает на него взгляд и недовольно морщится, — мы этот вопрос уладили.

— Да, — поспешно соглашается Акихито, не желая возобновлять старый спор — существо за гранью недовольно ворчит, хватается виртуальными лапищами за Насэ и, кажется, очень хочет потребовать с того шарф. — Просто это, пожалуй, действительно не моё дело, но если тебе вдруг захочется выговориться, то я всегда готов.

Хироми прячет улыбку в шарфе и в притворном удивлении приподнимает брови:

— Всегда-всегда?

— С двух до трёх каждое второе воскресенье, — огрызается Камбара и обиженно отворачивается.

Насэ тихонько хмыкает и запрокидывает голову. Молчит слишком долго, Акихито даже думает, что вряд ли услышит от него хоть что-нибудь сегодня и вообще когда-либо, весь подбирается, коря себя за слишком длинный язык, и уже собирается подорваться с места, одёргивая вцепившееся в лучшего друга существо, как вдруг тот вытаскивает руку из кармана и перекидывает ему через грудь. Не хватает и не давит даже — просто кладёт сверху, и Камбара замирает.

— Я не думал, что это так сложно, — негромко выговаривает Хироми. — И не думаю, что справлюсь.

Акихито сглатывает, пропускает услышанное через себя, давит неуместную радость от неожиданного признания и почти не дышит, ожидая продолжения.

— Мы обижались на Изуми, — невесело улыбается Хиро. — Обвиняли её в холодности, равнодушие и сухости, думали, что ей плевать на меня, на Мицуки, на всё, кроме долга и статуса. Жались друг к другу, взращивали собственную обиду и не понимали, что её холодность, равнодушие и сухость — вынужденная мера. Необходимость, потому что иначе здесь никак. Потому что на её плечах не просто фамилия «Насэ», на её плечах — ответственность за весь этот чёртов мир со всеми его гранями, тьмой и пустотой.

Хироми замолкает ненадолго, глубоко вздыхает и отворачивается.

— А она молчала, ведь зачем нам, малолетним дуракам, объяснять. Всё равно не поймём. Теперь на её месте я, и я понятия не имею, как себя главу от себя обыкновенного отделить, нужно ли вообще отделять, потому как, если уж откровенно, вряд ли всё это мне по плечу.

Насэ вздрагивает, испугавшись собственной откровенности, улыбается нервно и смотрит Камбаре в глаза.

— Как-то так.

А Акихито смотрит широко открытыми глазами и, должно быть, не особенно себя контролирует — Насэ хмурится и смущённо отводит взгляд.

— Что?

— Не знаю никого, кто справлялся бы с этим лучше, чем ты, — честно отвечает Камбара и тянется за шарфом. — Но прикид всё равно чудной.

— Ты что творишь?

— Забираю шарф, — Акихито кутается в тёплую ткань и блаженно прикрывает глаза.

— Акки, ты…

— От Него привет, и перестань меня так называть.

— Я замёрзну.

— Можешь погреть руки.

— А?

— Ты не заставишь меня это повторить.

Тёплый шарф у Акихито на шее — опаснейшее оружие в руках Насэ. Хироми улыбается не таясь, прячет ледяные ладони под полами школьного пиджака и тихонько вздыхает.

— Спасибо.

Иногда Акихито казалось, что стоило оставить попытки сотворить из своей жизни нечто хотя бы отдалённо напоминающее норму. Очень часто, если быть честным. Кому нужна эта норма, когда в творящемся вокруг хаосе тепло и совсем не страшно, потому что Мираи всё помнит, Мицуки больше не корит себя за слабость, а Хиро всегда рядом.

— Всегда пожалуйста.

— Не зазнавайся, — накрывает его полой плаща и склоняет голову к плечу. — Мираи всё забыла, Мираи всё вспомнила, убила и вроде как не убила. Твой черёд.

Акихито смеётся, умоляя Его мурчать чуть тише, и рассказывает.

Всё.

И чёрт с ней, с нормой. Всё как всегда абсурдно плохо, но чертовски хорошо.