Пуля (джен)

Он просыпается внезапно, резко, едва успев свеситься с кровати, чтобы вырвало в мусорное ведро, а не на постель. Ведро стоит как раз в нужном месте, наверняка приходилось уже не раз им воспользоваться.

— Эй, чувак, тихо, тихо…

Сэм сразу же оказывается рядом. Он словно ждал этого момента, чтобы, взяв брата за плечи, осторожно уложить его на спину. На чертовски больную спину.

— Ты хоть бы поосторожнее со своими рёбрами.

Ах, да… Рёбра. Которые не так уж страшно болели, пока он не добрался до клиники и не перестал двигаться. Ныли себе потихоньку, сейчас же печёт адовым огнём. Тайленол ничуть не помогает.

Дин с силой сжимает-разжимает веки, но пятна от протечек на потолке продолжают вращаться, вызывая тошноту. Он с трудом поднимает дрожащую руку, проводит по своему холодному лицу и хрипло выдыхает:

— Сэмми…

— Здесь я, здесь.

В голове пульсирует такая лютая боль, что кажется: мозг вот-вот продавит тонкий череп… Он пытается прижать пальцы ко лбу — рука промахивается и падает на подушку рядом с ухом.

— Где «здесь»?

Он не может определить, где находится, но это плохо освещённое помещение не похоже на комнату в Бункере.

— К северу от Солт-Лейк-Сити. — В надтреснутом голосе Сэма звучит напряжённость, которую Дин ощущает, несмотря на своё состояние. Шаги мелкого удаляются от кровати, и Дин слышит облегчённый вздох, с которым тот садится.

— До сих пор ближе к Айдахо, чем к дому. Хотя ты гнал, пока бак не опустел… Не помнишь, как мы заселялись?

Ценой нечеловеческих усилий Дин запрокидывает голову на подушке и видит заросшее лицо брата, неудобно сидящего в кресле.

— Что с тобой?

Сэм то ли кашляет, то ли фыркает. В любом случае попытка рассмеяться причиняет ему боль.

— Швы разошлись, когда пытался удержать твою потрёпанную тушу подальше от пола.

В ответ Дин только морщится; нос — единственное, что у него сейчас худо-бедно функционирует. Он храбрился, сколько мог, но пришлось осознать — часть его жизни между оборотнем-электрошокером-горстью таблеток и вонзённым в сердце шприцем испарилась в бредовой пелене. Дин вспоминает лишь, как, остановившись возле заправки, он убедил Сэма переночевать в мотеле; до Бункера было полдня пути, а он чувствовал себя полной развалиной. Пришлось даже признаться, что у него, судя по всему, обезвоживание и сломанные рёбра — мелкий и сам обнаружил бы травмы, так или иначе. Они оказались в ближайшем клоповнике, брат помог перебинтовать грудную клетку — и дальше пустота…

— Сэм… Прости…

— Да ладно. — Сэм наклоняется, перенося вес на правый подлокотник и зажимая повязку левой рукой. — Я же вижу, ты чуть не дал дуба, чувак. Что случилось-то?

Однако, у Дина язык не поворачивается рассказать о том, что он сделал, когда посчитал брата мёртвым. Он просто не может говорить о таком.

Дин смотрит вверх и спешит закрыть глаза, потому что пятнистый потолок опять пытается вывернуть ему желудок.

— Видите ли, доктор Винчестер, — говорит он хрипло, стиснув зубы, — выходные не задались…

— Опять рвёт?

В голосе Сэма беспокойство и раздражение; Дин не может пенять ни на то, ни на другое. Назначенный брату постельный режим редко включает в себя уход за отравленным передозировкой бывшим покойником.

Он мотает головой и почти сразу же опровергает своё отрицание.

— Ну-ну, — откликается Сэм. — Похоже на сотрясение мозга… или ещё на что-то… Я позвонил в больницу.

— На кой?

— Если твой брат теряет сознание, а ты обнаруживаешь след от укола в сердце, обычно хочется понять, что произошло, прежде чем принимать какие-то меры. Ты хоть осознаёшь, что натворил?! — Сэм не то, что огорчён или недоволен, он сильно разозлён. — Ты мог запросто проткнуть лёгкое обломком ребра!

Дин думал о риске. Это была одна из миллиона мыслей, протащившихся в голове за те восемь омерзительных часов, когда он мучительно держал себя в сознании и умудрялся вести Детку.

— Ты сдурел?! Ты был мёртв, Дин!

— Почти, — отвечает он с непроницаемым выражением лица и поворачивается, чтобы улечься поудобнее, но добивается лишь нового приступа тошноты и новой слепящей боли в затихшей было грудной клетке. Господи, как больно-то… — Так же, как и ты. Один хрен.

Сэм уже сказал, что хотел. Поэтому не отвечает, а просто смотрит на брата и ждёт, постукивая пальцами по подлокотнику.

— Смотри, — сдаётся Дин и поднимает руку, которая, кажется, весит чёртову тонну. — Я не умер. И ты не умер. — Он не выдерживает, тяжеленная рука предательски падает на его несчастную, плотно перебинтованную грудь. — Пусть это останется ещё одной причиной никогда не вылезать на природу.

Сэм долго молчит, пальцы дёргаются на деревяшке, словно мелкий борется с желанием ударить кого-то. Дин знает, что сейчас он не сможет противостоять брату, даже с распоротым брюхом.

— Ты хотел заключить сделку? — наконец спрашивает Сэм.

— Нет, — без паузы, чтобы не дать младшему заподозрить худшее.

— Дин, клянусь…

— Нет же, Сэм! — он говорит громко, слишком громко — звук отдаётся в грудной клетке, сбивая дыхание. — Боже…

Не похоже, что мелкому необходимо его признание. Тот уже догадался, что на самом деле произошло. Или почему произошло. У Сэма желваки ходят на скулах.

— Как ты мог?! После всего, ты опять… — еле сдерживая гнев, Сэм прерывает тираду, чтобы не наговорить лишнего.

Вздохнув, Дин тащит руку по телу вверх, чтобы вытереть пелену в глазах, но опять промахивается из-за головокружения. Твою ж дивизию…

— Отстань, а?

— Дин, когда ты начнёшь относиться серьёзно?

— Серьёзно — к чему?

— К своей жизни, чёрт побери! — Сэм проводит рукой по волосам и, сжав её в кулак, с силой ударяет себя по бедру. — Я хочу, чтобы ты хоть раз притормозил, подумал и сделал разумный выбор!

До сих пор Сэм остаётся рядом потому, что Дин всегда приходил к единственному варианту из возможных, не тратя время на раздумья.

— Оставить тебя там, да?

— Ладно бы однажды! — почти кричит Сэм. — Но ты никогда, никогда не давал себе труда посмотреть на вещи рассудочно!

Дин чувствует, как на лбу проступает пот. Это не реакция на слова Сэма, на напряжение, повисшее между ними, или на повышение температуры в комнате. Это её величество боль в чистом виде, не желающая, чтобы её оставляли без внимания и власти, и руины, которые когда-то были его телом, ничего не могут противопоставить мощному наступлению. Ну что, Винчестер, твой блестящий план удался, не так ли?

— Я был прав… — еле слышно хрипит Дин, сжимая веки и пытаясь глубоко дышать, чтобы не отключиться окончательно. — Остальные из стаи нашли бы тебя…

— Я справился, — намного мягче предыдущего говорит Сэм, и скрип кресла ставит точку в его фразе.

Дин не в силах открыть глаза, но чувствует, как прогибается матрас: значит, мелкий перебрался на кровать. Огромная ладонь сжимает его колено в попытке вытащить из-под валов боли, дать понять, что старший не будет один, пока не минуют долгие дни, и он сможет проглотить что-нибудь ещё, кроме аспирина.

— Всё равно, Сэм… — шепчет Дин в качестве «спасибо» и «заткнись», — я не стану извиняться…

— И не надо. — Сэм, постанывая, укладывает своё измученное тело рядом. — Если только за враньё.

Дин напрягается, затаив дыхание, тяжёлая рука на его колене остаётся неподвижной, и он решается продолжить:

— И за это не буду.

— Почему? — спрашивает Сэм.

Господи, Сэмми… Если ты не собираешься дать мне чёртов викодин, то хотя бы дай минуту чёртова передыха.

— Тебе незачем знать.

— Как у тебя язык повернулся такое сказать?

— Потому что не вышло ничего! — Дин приподнимается, насколько может, на несколько дюймов над постелью. Руки дрожат от усилия, грудь словно трещит под зубами Адского Пса, но старший сердито смотрит прямо в глаза брата. — Слушай, Сэм. Ты здесь, и я здесь, и работа сделана. Мы можем просто… просто отдохнуть? Пожалуйста.

Сэм по-прежнему зол и расстроен, вопросы переполняют его, требуют немедленных ответов, но он берёт себя в руки: «Ладно».

Дин был внутренне готов к более долгим уговорам, он не ожидал, что брат так быстро согласится. А это значит одно: он выглядит настолько же дерьмово, насколько себя чувствует. Дин испытывает несказанное облегчение от уступки, так как сомневается, есть ли у него хотя бы пять минут ясного сознания для продолжения перепалки.

И Сэм догадывается о состоянии брата. Он убирает лапу с колена и с ласковой мощью давит ею на плечо Дина, заставляя того опуститься на подушку. У старшего нет ни возможности, ни желания сопротивляться. Боль, подобно тысячеголовой твари, грызёт каждый клочок его тела; Дин дрожит в нехорошем ознобе.

Сэм подтягивается к нему и, просунув руку под спину, чуть прижимает к себе в осторожном объятии. Сэм горячий и живой… Он живой… Дин наощупь запускает пальцы в лохматый затылок и из последних сил пригибает голову младшего, утыкая его лоб в свою щёку.

Дин то ли засыпает, то ли отключается на несколько минут, пока неожиданная мысль не прошивает его ударом тока.

Он вскидывается на постели.

Сэм, который успел встать и отойти, оказывается рядом, предотвращая потерю равновесия и падение.

— Что, старик? Тошнит?

— Куртку дай…

— Сейчас. Только не рыпайся.

Дин ложится, закрывает глаза, чтобы не видеть летящую каруселью комнату, и прислушивается, как Сэм медленно, прихрамывая и шаркая ногами, бродит по номеру, перекладывает вещи.

— Взял. И что там?

— Карман… — бормочет Дин, — правый…

Опять движение, кашель и слабый звяк металла о металл.

Дин улыбается. Ну, пытается улыбнуться.

— Мы ещё посмеёмся над этим…

— Ага, — соглашается Сэм. Ветхое кресло отчаянно скрипит под его весом. А теперь он наверняка крутит в пальцах и рассматривает маленькую окровавленную пулю. — Внутренне я помираю со смеху.

В полудрёме Дин догадывается, о чём думает брат. Сэм считает, что пуля нанесла старшему куда больший урон, чем ему самому. И Дин не знает, как можно ему возразить.

____________________________________________________________________