Нет неизбежности (гет)

Hey Father,

I want to put you to an end

Hey Father,

I'm almost over it again

Hey Father,

You were never my friend

Hey Father,

I've lost my mind again

Megan McCauley — I'll Pay You to Shoot Him

Раньше я никогда не любил завтраки в Хогвартсе. Однокурсники, ползающие как сонные мухи, безвкусная овсянка, зевки в кулак и невыученные конспекты на коленях. Я всегда просыпался рано, и видеть заспанные недовольные лица друзей было для меня худшим наказанием. О, конечно, ко всему этому стоило бы прибавить и утреннюю почту, которую я практически никогда не получал. Отец писал только в крайних случаях, и все его письма за шесть лет, которые скорее можно было назвать записками, уместились бы в одном небольшом конверте. Мать любила писать ближе к вечеру, и нередко совы прилетали глубокой ночью, раздражая моих соседей по комнате.

В этом году все стало с ног на голову — мать дописывала пару торопливых строк к пресным, но длинным письмам отца. Я перестал читать их, когда понял, что они отличаются только датами. На моей прикроватной тумбочке уже высилась стопка плотных нераспечатанных конвертов, которые я пообещал себе бросить в камин, как только стопка рухнет. Не хватало, пожалуй, всего пары писем.

— Почта! — воскликнул какой-то первокурсник, и я невольно обернулся.

Удивительно, какой похожей была реакция на письма за нашим и гриффиндорским столом. Миллисент никогда бы не поверила, что зеркально повторяет сейчас действия Уизли, которая с опаской и сомнением разглядывала свой конверт. Пожалуй, стоило бы ввести специальную маркировку на конвертах, чтобы сразу было понятно, хорошую или плохую новость он в себе таит. Уизли расслабилась и прикрыла глаза, и Миллисент слева от меня сделала то же самое. Я хмыкнул, борясь с желанием рассказать об этом Буллстроуд, и привычно посмотрел на противоположный конец стола.

Панси внимательно читала свою почту и внешне казалась совершено спокойной. Для всех кроме меня. Я видел, как сильно её пальцы сжимают пергамент, как сильно она старается не выдать своё волнение, но всё равно хмурится, и на её переносице появляется морщинка. Ей всегда приходили такие письма, и она перечитывала их по несколько раз, словно пытаясь найти что-то между строк.

Панси была еще одной причиной, по которой я полюбил завтраки. Нет, не так. Панси была главной причиной. Я никогда не знал точно, появится ли она на обеде или ужине, потому что она могла пропускать и то, и то, но на завтрак она приходила всегда, даже когда опаздывала. Она могла ничего не есть и просто сидеть, обхватив ладонями чашку чая, совсем как сегодня. И я всегда радовался, когда она, спрятав письмо в сумку, тянулась к своей тарелке и увлеченно болтала о чем-то — в такие дни она словно светилась изнутри, жаль, что это случалось все реже.

— Тед!

Я обернулся на своё имя и тут же получил кулаком по плечу. Забини никогда не мог рассчитать силу.

— Перестань на неё пялиться, Панс даже не замечает тебя. Надо действовать.

Я пожал плечами и проглотил крутившуюся на языке подколку. Панси не хотела со мной разговаривать, уже больше месяца с того злополучного вечера в нашей гостиной. Я вел себя как полное ничтожество, что там, я и был ничтожеством. Сколько раз потом я ругал себя за те слова, но просить прощения было уже бессмысленно. Тот вечер стал одновременно самым ужасным и самым восхитительным в моей жизни — я поцеловал девушку, к которой был неравнодушен, и тут же лишился возможности сделать это еще когда-нибудь. Стыдно признать, но я обратил на неё внимание только в прошлом году, когда она всеми силами пыталась помочь Малфою держать себя в руках. Она казалась такой самоотверженной, такой восхитительно-любящей тогда, что её невозможно было не заметить. Я слишком поздно догадался, что она любит Драко как младшего брата — нежно, заботливо, даже с какой-то горечью.

— Это твое письмо? — Миллисент кивнула мне на смятый грязный конверт, который, наверное, прошел все круги ада, прежде чем упасть прямиком в мою тарелку.

Я чертыхнулся и выхватил пергамент, на котором уже проступали жирные пятна от овсянки. Письмо действительно было адресовано мне, но почерк был незнаком.

«Твой отец ранен. Остерегайся Макмиллана».

Кажется, это Эйвери, только он мог сообщить мне подобную весть, будучи другом отца. Я смял записку в кулаке, не зная, как реагировать. Я должен был расстроиться, ведь это мой отец, и он, возможно, серьезно пострадал или даже при смерти… Но внутри было только странное равнодушие, как если бы речь шла о постороннем человеке. Это было неправильно, но я ничего не мог с собой поделать — то время, когда мнение отца было для меня приоритетным, давно прошло, и единственное, о чем сейчас стоило бы побеспокоиться, это реакция матери. Она не переживет, если с ним что-нибудь случится.

— Эй, всё в порядке? Ты идешь? — Блейз положил руку мне на плечо. — Не хочу получить выговор от старухи МакГонагалл.

Я только сейчас заметил, что Большой зал практически опустел. Панси тоже не было. Я задержался еще на мгновение, собираясь выбросить записку, но что-то меня остановило, и смятый в комок пергамент оказался в кармане мантии. К кабинету Трансфигурации мы уже бежали.

— Вовремя, — выдохнул я, приземляясь за парту. — Минута в минуту.

Забини оскалился и обернулся назад, договариваясь о чем-то с Трейси. Я сжал кулаки и уставился на доску, впервые в жизни я был так зол на Блейза — ведь он спокойно мог повернуться назад, посмотреть на Панси, даже заговорить с ней. А я боялся столкнуться с её взглядом, который становился безразличным, стоило ей меня заметить.

— Панс сегодня не в духе, — прошептал Блейз, пока МакГонагалл спрашивала что-то у Аббот. — Почему бы тебе не поговорить с ней сегодня? Может, плохое настроение сделает её более восприимчивой к твоим извинениям.

Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться — не в духе? Разве весь прошлый месяц она была в хорошем настроении? Где та самоуверенная девчонка, какой она была раньше? Сейчас я видел только загнанного ощетинившегося волчонка, который даже близко к себе никого не подпускал. Она отдалилась от друзей, огрызалась на малейшее замечание, пару раз даже сцепилась с Уизли. А еще Миллисент сказала, что она часто плачет. У меня холодели руки от мысли, что это всё моя вина, что это из-за моих неосторожных слов, Панси так изменилась.

— Разбейтесь по парам, в конце занятия я проверю, как вы справились с заданием, — МакГонагалл постучала указкой по доске, еще раз обращая наше внимание на сложную формулу превращения.

На самом деле, задание было довольно легким, и буквально через несколько минут мы с Блейзом предъявили старухе результат. Она поджала губы, но осталась довольна. Стоило ей отойти от нас, как Забини продолжил на меня давить.

— Да сам подумай! То, что она тебя игнорирует, вовсе не означает, что ты ей не нравишься! Подойди, утешь её, попроси прощения, встань на колени, в конце концов, — Блейз разошелся не на шутку и к последним словам присовокупил удар кулаком по столу.

Я только покачал головой. Панси никогда не простит мне ни того унижения, ни тех слов, о которых мучительно было вспоминать. И я усердно гнал от себя мысль, что только я виноват в её состоянии.

— Заткнись, слышишь? Закрой свой грязный рот!

Мы обернулись — Панси стояла, выставив перед собой дрожащую руку с палочкой, её лицо было белее мела, губы сжаты в тонкую полоску, и мне показалось, что в её глазах собираются слезы. Сьюзен Боунс, вся красная, с растрепанными рыжими волосами стояла напротив.

— Да ты просто слизеринская шлюха, Паркинсон, в тебе же нет ничего человеческого!

— Закрой рот. Заткнись, пока не поздно.

— А что ты сделаешь? Убьешь меня? будешь пытать? Ты же чертова Пожирательница, убийца!

Мгновение, и весь класс был на ногах. Если бы Блейз не схватил меня, я бы убил эту хаффлпаффку голыми руками. МакГонагалл уже стояла там, удерживая за плечо расхрабрившуюся Боунс. Драко сзади обхватил вырывающуюся Панси за талию и крепко прижал к себе, я видел, что он пытается её успокоить. У меня затряслись руки, никогда еще мне не было так больно за кого-то. Единственным желанием сейчас было — схватить Панси и бежать отсюда так далеко, как это только возможно. Туда, где никого не будет волновать её факультет, её родители, будущее, которое все ей пророчат. Наконец, она обмякла в руках Малфоя, по её бледному лицу потекли слезы. Я зарычал от ярости, когда МакГонагалл ободряюще похлопала Боунс по плечу. Девчонка только что стала врагом нашего факультета, каждый из нас готов был сейчас убить её — я видел это по каменным озлобленным лицам своих сокурсников, по ненависти в их глазах. Я чувствовал сейчас то же самое.

— Пятьдесят баллов со Слизерина. Можете быть свободны.

МакГонагалл спокойно прошла к своему столу, явно не осознавая, что любой из нас может сейчас пустить заклятье ей в спину. И не пожалеет о последствиях. Никто в её присутствии не решился продолжить конфликт, хаффлпаффцев как ветром сдуло. Мы все ждали, пока Миллисент соберет конспекты Панси в её сумку, и только потом вышли. Драко буквально тащил её на себе, как безвольную куклу. У меня замирало сердце, когда она спотыкалась, не различая дорогу перед собой. Но я не мог, просто не имел права подойти к ней сейчас, боялся причинить ей еще большую боль. Блейз потянул меня за рукав, от былой веселости во взгляде не осталось и следа.

— Макмиллан сверлил твою спину весь урок, я никогда еще не видел его таким бешеным. Пожалуйста, не нарвись сегодня на неприятности, это будет уже слишком. И я не буду спрашивать, как это связано с той запиской, которую ты получил утром.

— Спасибо, — я уже забыл об отце, все мои мысли сейчас занимала Панси. — Но не обещаю, что сдержусь, если случайно встречу Боунс.

— Ни один из нас, — кивнул Блейз. — Только они теперь не отпустят её одну.

История магии прошла медленно и очень тихо. Рейвенкловцы недоумевали, видя наше странное спокойствие, это действительно было похоже на затишье перед бурей. А я по-прежнему не мог обернуться и посмотреть на Панси.

— Она держится, немного бледная, но это скоро пройдет, — прошептал мне Блейз, когда я в очередной раз покачнулся на стуле, запрещая себе оборачиваться. — И Трейси с Миллисент всё время рядом, они её успокоят. Расслабься.

Я вздохнул свободнее, но расслабиться не мог — перед глазами было её бледное опущенное в пол лицо, по которому текли слезы. Боунс даже не представляет, во что ввязалась.

Ни на Травологии, ни на обеде Панси не появилась. Спраут смотрела на нас затравленно — вся школа уже знала о происшествии на Трансфигурации. Даже в Большом зале было непривычно тихо, гриффиндорцы кидали на нас странные взгляды, наверняка уверенные, что мы что-то замышляем.

— Почему мы не можем пожаловаться Снейпу? — услышал я тихий голос Гойла.

— Потому что теперь это только наши проблемы, наши и ничьи больше, — прошипел в ответ Малфой. — Мы сами по себе.

По столу пошли шепотки, взгляды то и дело обращались к пустующему месту. Я зло посмотрел на Миллисент, не понимая, как сейчас можно было оставить Панс одну, Буллстроуд покачала головой — значит, Панси не хотела никого видеть. Наверное, так для неё было лучше, но мне становилось плохо от мысли, что она сейчас она сейчас совершенно одна, что некому поддержать её, некому утешить. Она ведь никогда не призналась бы, что ей это нужно. Только не она.

Направляясь на сдвоенные Заклинания, я лихорадочно придумывал причину, по которой мог не подготовиться, но, как назло, кроме семейных проблем в голову ничего не шло. Надеюсь, Флитвик забудет о своем задании — еще одной потери баллов, массовой, судя по лицам Блейза и Драко, наш факультет за один день не перенесет.

— Черт! — Забини наконец-то понял причину моих переживаний. — Я забыл о задании в тот же миг, как Флитвик его задал.

— Как хорошо, что ты вспомнил раньше, чем он решил его проверить, — подколол я и захлопнул бесполезный учебник. — Не могу сейчас об этом думать. Чары Спокойствия! Он что, смеется над нами?

Трейси сзади хлопнула меня по спине и произнесла заклинание прежде, чем я успел обернуться. В глазах все поплыло, а голова стала необычайно легкой, словно наполненной веселящим газом.

— Кажется, я немного перестаралась, — хихикнула Дэвис, когда я, наконец, обернулся. Она пощелкала пальцами у меня перед глазами. — Тед, ты как?

Я задумался, подбирая одно самое нужное слово. К сожалению, именно одно слово не находилось, а сказать больше я бы сейчас не смог. Хорошо, отлично и великолепно правдой не было.

— Он похож на пьяного домового эльфа. Блейз, помнишь, мы видели такого после прошлого Рождества? Прям вылитый Тед. — Драко подмигнул, и весь класс прыснул. — Трейси, отмени заклинание, пока Флитвик не вернулся и не обвинил нас в распитии алкоголя на занятиях.

Дэвис хмыкнула и почти ткнула в меня палочкой. Она еще не договорила, а я уже почувствовал, как легкость в моей голове отступает, и сознание приходит в норму. От мести Трейси спас только писклявый голос Флитвика, призвавший нас начать занятие. К счастью, задание на дом не проверяли, и мы спокойно слушали лекцию всё оставшееся время.

Время, оставшееся до ужина, я провел, слоняясь по коридорам и избегая компании Блейза, который считал, что я непременно должен поговорить сегодня с Панси. Эмоции зашкаливали, и только с ударом колокола я понял, что хожу уже не бесцельно — в каждой проходящей мимо девушке я искал хаффлпаффку. У дверей Большого зала мелькнули рыжие волосы, и мне стоило больших усилий сдержаться — это оказалась Уизли. Место Панси по-прежнему пустовало, зато я хорошо видел Боунс, раскрасневшуюся от смеха.

— Черт, Тед, ты можешь успокоиться? — Миллисент ткнула меня локтем в бок. — Твое лицо пугает даже меня, иди отсюда, не порть людям аппетит.

Я зарычал, швырнул вилку на стол и рывком поднялся. Никто даже не обернулся, когда я стремительно покинул Зал — утреннее происшествие всё еще обсуждалось за нашим столом, и моя реакция не стала ни для кого сюрпризом. Ноги сами несли меня в гостиную, а на языке уже крутились слова, которые Панси захотела бы услышать. Я успел пройти только два коридора, когда кто-то дернул меня за плечо.

— Нотт!

Макмиллан, разумеется. Я даже удивился тому, что он так долго не решался ко мне подойти. Хаффлпаффец показался мне смешным — его бледное, покрытое испариной лицо никак не сочеталось с красными щеками и гневным взглядом.

— Что, решил принести мне свои извинения за отца? — насмешливо поинтересовался я, чувствуя, как руки сжимаются в кулаки.

— Подонок, — прошипел Макмиллан, делая шаг вперед. — Из-за твоего ублюдка-папаши мой отец теперь не может даже моргать.

Костяшки кулаков уже чесались, и я внутренне ликовал, предвкушая драку. Эмоции, переполнявшие меня весь день, наконец-то нашли выход, адреналин буквально кипел в крови. Слова об отце нисколько меня не задели, но для начала драки их было мало.

— И? Пусть лежит себе на койке, неподвижно, тепло и в безопасности. Только простыни меняйте почаще, — надеюсь, мой голос был насмешливым, иначе этот придурок сдержится и достанет палочку. — Иначе вонять будет слишком сильно.

Это подействовало, Макмиллан зарычал и бросился на меня, толком не сжав пальцы. Я даже не почувствовал боли, когда он вмазал мне кулаком по скуле. Была только дикая радость, пульсирующая на сбитых о его челюсть костяшках. Хаффлпаффец заревел, сплевывая кровь, и снова ударил, а я даже не пытался этого избежать. Вся моя ярость, вся боль, которую испытала Панси, были в прицельных ударах, от которых немели руки и перехватывало дыхание. Ком в груди рос, превращаясь в новые удары и подсечки, меня уже не волновало, что по щеке что-то течет, и ребра горят огнем, было только дикое желание не останавливаться, а снова и снова бить Макмиллана, причинить ему как можно больше боли.

— Паркинсон… тебе… не дала… да? — хаффлпаффец мотнул головой, откидывая с разбитого лица спутанные волосы, и пнул мое колено.

Я взвыл от боли, но это только подстегнуло меня — на Макмиллана посыпался новый град ударов, он даже сжался, защищая живот и голову. Никогда еще я не чувствовал себя таким сильным. Таким сильным и опасным. Я мог убить его, это точно, но в его мучениях и поскуливаниях было своего рода наслаждение.

— Дает… только Боунс, но у неё… между ног… побывал уже весь Хогвартс, не хочу… пачкать руки, — это было меньшее, чего заслуживала девчонка за свой поступок, но этого хватило, чтобы Макмиллан разъярился еще больше.

Я даже не понял, когда все закончилось. Просто мои руки вдруг оказались в стальной хватке Крэбба и Гойла. Макмиллана держали какие-то хаффлпаффцы. Между нами стояла Алекто Кэрроу, её глаза пылали, а тонкие ноздри трепетали от гнева.

— К директору. Оба.

Никто не шелохнулся, и она рявкнула:

— Живо!

Только тогда я понял, что ноги уже отказываются меня держать, и перед глазами кружат цветные пятна. Что-то, наверное, кровь, стекало по шее под рубашку, и больше всего сейчас хотелось расчесать это место, но я боялся, что упаду, если попытаюсь высвободить руку из хватки Винсента. Макмиллан выглядел ужасно — всё его лицо было залито кровью, хотя я не мог припомнить, чтобы целился туда. Меня поставили на ноги только у горгульи, и я тут же схватился за стену, игнорируя ноющие пальцы.

— Ну, чего столпились? Немедленно по гостиным! — Кэрроу нетерпеливо махнула рукой и прошептала пароль, я не смог разобрать её шепота.

Подниматься было тяжело — в колене что-то стреляло, а ребра горели огнем, даже дышать было больно. Снейп уже ждал нас, он сидел за столом, сцепив пальцы, и тяжело дышал.

— Что произошло? — его голос был запыхавшимся, словно он только что прибежал откуда-то.

— Драка, — Кэрроу прислонилась плечом к двери. — Они даже не пытались достать палочки.

— Из-за чего? — он внимательно посмотрел сначала на Макмиллана, а потом на меня, мы молчали, избегая его взгляда. — Я спрашиваю еще раз: из-за чего?

Несколько долгих мгновений он смотрел мне в глаза, потом схватил со стола поднос и стремительно подошел ко мне.

— Выверните карманы, мистер Нотт. Немедленно.

Я молча повиновался, и через минуту на подносе лежали мои вещи: платок, волшебная палочка, несколько мелких монет, заколка, которую Панси пару дней назад забыла в гостиной, и… смятая в комок записка. Я похолодел, ругая себя за то, что не решился утром выбросить её.

— Благодарю, — насмешливо кивнул Снейп и вернулся за свой стол. — Кажется, вас попросили остерегаться, мистер Нотт, не так ли?

— Да, сэр, — неохотно выдал я, когда он пробежал записку глазами.

— Но вы, очевидно, считаете себя слишком умным, чтобы следовать чьим-то советам, — Снейп постучал пальцами по столу. — Как и вы, мистер Макмиллан. Разве мать не написала вам, чтобы вы и близко не приближались к слизеринцам?

Макмиллан побелел, очевидно, Снейп успел покопаться в его мыслях. Я наконец-то набрался мужества и вытер шею и лицо рукавом мантии, манжет рубашки был в крови.

— Двадцать баллов с каждого и месяц отработок у профессора Кэрроу, и посетите больничное крыло. Вы можете идти, мистер Нотт.

Я молча забрал свои вещи и вышел, чувствуя спиной затравленный взгляд хаффлпаффца, который остался с Кэрроу и Снейпом наедине. Что с ним будет дальше, меня не волновало, сейчас важно было придумать объяснение для всего факультета, уверен, в гостиной меня будет ждать скандал. И еще одна порция увещеваний Блейза. Горгулья еще не остановилась, но я уже видел её, заплаканную, раскрасневшуюся, в отчаянии заламывающую пальцы. И счастье, такое неожиданное и яркое, затопило меня с головой.

— Как ты? О Мерлин, я так волновалась, так переживала… — Панси уже стояла напротив меня, её прохладные пальцы ощупывали моё лицо, и я почувствовал, как ноги превращаются в желе. — Блейз сказал, что ты нарвался на драку, и я…

Она запнулась и опустила голову, а я не мог ничего сказать, окрыленный её словами. В следующее мгновение я уже прижимал её ладони к своей груди и безостановочно шептал:

— Прости меня, прости, я такой дурак… — слова лились сами, я даже не задумывался над ними, видя слезы в её глазах.

Панси приподнялась на цыпочки и поцеловала меня, легко-легко, стараясь не задеть разбитую губу. У меня зашумело в голове, и руки сами обвились вокруг её талии, я уже не помнил, что всего пару минут назад не мог толком дышать из-за боли в ребрах, а в виске пульсировала боль. Были только горячие губы Панси, её пальцы, путающиеся моих волосах, и беспорядочный шепот:

— Я так волновалась, Мерлин, как же я волновалась…

Она спрятала лицо у меня на груди, а я уткнулся носом в её волосы. Я боялся разжать руки, боялся открыть глаза — вдруг мне это только кажется, Макмиллан сильно ударил меня в висок, это могло вызвать галлюцинации. Её волосы едва уловимо пахли чем-то сладким, и я глубоко вдохнул, стараясь запомнить запах. Панси вдруг фыркнула и отстранилась.

— Не сопи мне в макушку, у меня от этого мурашки по спине, — в её голосе уже была насмешка. — И вообще тебе надо в больничное крыло, с этими ссадинами и ушибами без мадам Помфри не справиться.

Я как привязанный шел за ней, даже не глядя под ноги, всё моё внимание было сосредоточено на её пальцах, сжимающих мою ладонь. Панси молчала, но на её лице то и дело появлялась сияющая улыбка, которую она безуспешно пыталась от меня скрыть. Мадам Помфри не было, и я покорно сел на больничную кровать. Панси взяла где-то губку и миску с подогретой заклинанием водой. Она спокойно взмахнула палочкой, левитируя губку к моему лицу, и посмотрела мне в глаза. У меня перехватило дыхание, когда она нетерпеливо засунула палочку в карман мантии и взяла губку в руки. Панси легко проводила по моему лицу и шее, стирая следы крови, и мне казалось, что ей это доставляет не меньшее удовольствие, чем мне. Ссадину на виске нещадно жгло, но я не разрешал себе даже поморщиться, иначе она сразу же убрала бы руки.

— Эм… Ты должен снять рубашку, — Панси залилась румянцем, но глаз не опустила. — Там тоже… ссадины.

Манжеты мне не поддавались, и я дернул сильнее, так, что поотлетали пуговицы, какая разница, всё равно рубашку придется выбросить. Прохладные пальцы пробежались по моим плечам, и моё сердце едва не выскочило из груди. Панси снова окунула губку в миску с водой и провела ей по моей груди. Если бы ширма вокруг кровати занялась огнем, я бы не заметил.

— О, мне как раз сообщили о вас, мистер Нотт, — мадам Помфри уже бежала ко мне с какими-то склянками в руках. — Вам придется остаться в больничном крыле на ночь.

— Что? Нет! — я и мысли не мог такой допустить. — Я вернусь в гостиную факультета, просто скажите, что надо сделать.

Наверное, её убедила горячность в моем голосе, а может, мольба в глазах, но мадам Помфри кивнула и улыбнулась.

— Хорошо, только прежде я обработаю ваши ушибы, и вы должны пообещать, что сразу ляжете спать, мистер Нотт, — забота, с которой она смотрела на меня, вызвала во мне волну благодарности, наверное, мадам Помфри была единственным человеком в Хогвартсе, для которого не существовало деления на факультеты. — Ох, как хорошо, что вы уже промыли его ссадины, мисс Паркинсон, но только посмотрите на это!

Медсестра захлопотала вокруг меня, приказывая то поднять руку, то повернуть голову, даже заставила открыть рот, хотя я клялся, что с зубами у меня все в порядке. Я выпил две порции какой-то горькой отравы, мой лоб и ребра уже были обмотаны бинтом, а большая часть ушибов намазана каким-то пахучим зельем.

— Снимите брюки, — вдруг приказала мадам Помфри, и я отшатнулся.

— Что?

— Брюки, говорю, снимите, я должна осмотреть ваши ноги, мисс Паркинсон сказала, что вы прихрамывали.

Я тупо уставился на медсестру, не понимая, когда Панси успела это сказать, и как вообще смогла заметить? Мне казалось, что я всё время шел ровно. Я покорно расстегнул ремень, и Панси, наконец, вспыхнула и отвернулась.

— О, какой хороший удар, — мадам Помфри прощупала мое колено, а потом намазала его всё тем же зельем и туго забинтовала. — Всё, одевайтесь, зайдете ко мне завтра после ужина, я сниму бинты.

Черт, весь завтрашний день придется терпеть подначки Блейза — если повязка на груди и ноге ему будет не видна, то перевязанный как у индейца лоб он без внимания не оставит. Я быстро натянул брюки, рубашку и мантию и попытался хоть как-то прикрыть челкой повязку на лбу. Панси едва сдерживала смех, её темно-карие глаза задорно блестели, и я на мгновение забыл, что должен делать дальше.

— Ну, мы идем? — она потянула меня за руку. — Ты пообещал мадам Помфри отправиться в гостиную и лечь спать, помнишь?

Я улыбнулся и обвил рукой её талию, о сне даже мысли быть не могло — это было бы кощунством, ложиться спать сейчас, когда моя жизнь так стремительно меняется. Мы столкнулись с Макмилланом на выходе из больничного крыла, я сжал кулаки, заметив его настрой, но Панси вцепилась в мою руку.

— Не надо, пожалуйста.

Мольба в её голосе заставила меня успокоиться и пройти мимо. Окончательно пришел в себя я только в холле возле Большого зала, Панси всё так же крепко держала меня за руку, мои губы непроизвольно растянулись в довольной улыбке — пусть она лишь пыталась сдержать меня, со стороны это наверняка смотрелось, будто она боится меня отпустить. Мы дошли до гостиной, сохраняя между собой хрупкую и какую-то нежную тишину, она сейчас была красноречивее любых слов. У входа Панси замерла.

— Это будет… отвратительно, могу сделать ставку на реакцию Блейза, — пробурчала она.

— И Дафны, — я фыркнул, когда она ткнула меня кулачком в плечо. — Просто сделаем это.

Гостиная встретила нас свистом и улюлюканьем, как мы и предполагали, самой громкой была радость Забини, Дафна только скривилась — эту девицу не волновало ничто кроме её самой, даже её сестра. Я не мог вспомнить, видел ли хоть раз за этот год своих друзей такими довольными. Неужели причина всеобщего уныния крылась в нас с Панси?

— Отличный прикид, — хмыкнул Драко, и я опустил голову — и правда, видок у меня был тот еще: заляпанная кровью, незаправленная и кое-как застегнутая рубашка, мантия, настолько пыльная, будто ею протирали стеллажи в библиотеке… да еще и эта дурацкая повязка на лбу.

Я ухмыльнулся и потянул Панси к диванам, но девушка заупрямилась.

— Ты обещал мадам Помфри, что сразу ляжешь спать, — напомнила она. — Пожалуйста, Тед.

Я не мог ей сопротивляться, сейчас я готов был сделать всё, чтобы она улыбалась. Мы вместе пошли к спальным мальчиков, игнорируя смешки сокурсников. Я хотел оказаться в комнате как можно быстрее, и, едва дверь за нами захлопнулась, мои руки уже обнимали Панси, а она с жаром отвечала на мой поцелуй. Казалось, мы оба ждали этого всю жизнь, и невозможно было представить сейчас что-то более правильное и нужное. Панси отстранилась, жадно глотая воздух.

— Ты обещал.

— Это неправильно, я должен был проводить тебя до спальни… но никак не наоборот.

— Знаешь, мне и так всё нравится, — она улыбнулась, когда я провел рукой по её темным блестящим волосам и коснулся губами её лба. — А теперь ложись, пожалуйста.

Панси приподнялась, поцеловала меня в щеку и выскользнула за дверь. Я постоял еще с полминуты, надеясь, что она может вернуться, а потом, не раздеваясь, упал на кровать. Сейчас я был самым счастливым человеком на свете. Перед глазами мелькали яркие, невероятно реальные и счастливые картинки, с каждой на меня смотрела улыбающаяся румяная Панси — теперь я видел свое будущее только рядом с ней. Сон не шел, но я даже не пытался заснуть, прокручивая в памяти каждое мгновение сегодняшнего дня. Но долго расслабляться мне не позволили — буквально через полчаса в комнату ввалились мои однокурсники.

— Ты бы хоть переоделся, — проворчал Крэбб, доставая из-под подушки свою полосатую пижаму.

Я резко сел на кровати, снял с себя грязную одежду и натянул пижамные брюки. Забини фыркнул, заметив повязку на груди, но говорить ничего не стал.

— Теодор, — протянул Драко своим излюбленным в общении с гриффиндорцами тоном, стараясь, чтобы его голос звучал торжественно. Вкупе с моим полным именем получилось довольно глупо. Блейз сощурился в предвкушении. — Ты знаешь, что Панси для меня как сестра, и…

Я кинул в него подушку, Забини расхохотался и хлопнул меня по плечу.

— Ладно, проехали, — Драко внезапно улыбнулся. — Хорошо хоть, в отличие от Блейза ты не говоришь во сне, а то и так каждую ночь: «Трейси, детка, о да, Трейси…»

Малфой пропищал это тоненьким голоском, совершенно не похожим на низкий голос Забини, но от этого было еще смешнее, Блейз аж подпрыгнул, а потом кинулся на Драко с кулаками. Парни завязали дружескую потасовку и, в конце концов, свалились на пол. Забини сел на мою кровать.

— Мы, правда, очень за вас рады. Панси снова стала собой… — он немного помолчал, а потом продолжил: — Вот только не станет ли ваше счастье красной тряпкой для других?

Я пожал плечами и откинулся на подушку. Конечно, ни один факультет не обойдет вниманием тот факт, что кому-то из слизеринцев хорошо, да и сами слизеринцы не будут постоянно за нас радоваться — совсем скоро я услышу шепотки за спиной. Но всё это казалось таким глупым сейчас, ведь ничего не может быть важнее её улыбки, никакие пересуды. И я сделаю все, чтобы Панси никогда больше не плакала. У меня впереди была целая ночь, слишком короткая, чтобы обдумать всё, и слишком длинная, чтобы не успеть соскучиться по её губам и улыбке.