Ужаленный (джен)

— Самки! Если ослабить бдительность, они захватят Вселенную! Уже сейчас большинство освоенных человечеством планет стонет под тиранией особей с удвоенной Х-хромосомой. Есть лишь немного миров, держащих плотную оборону: так, в далекой и загадочной для большинства жителей Афона Барраярской Империи самок не допускают к службе в армии, пытаются сдержать их амбиции вершить то, что у слаборазвитых ХХ-организмов сходит за «науку», и предоставляют заниматься тем, для чего их создала «Матушка», уж извините за неприличный каламбур, Природа, а именно — участвовать в воспроизводстве населения. Однако именно тут барраярцы допускают грубейшую ошибку. Вместо того, чтобы оставить десяток самок… или, допустим, полтора десятка, «на племя», а остальных изолировать или вообще запечатать в звездолет, запустить в космос и предоставить бултыхаться где-нибудь на орбите, они допускают женщин к воспитанию потомства, к воспитанию будущих мужчин, которые, волею Отца нашего Всенебесного, предназначены… намереваются…

Напечатанное белыми крупными буквами на темно-голубом экране слово никак не хотело звучать. Реми прочитал вслух последнее предложение, охнул, заметив использование нецензурного слова, попытался заменить «женщин» на чуть более пристойное «самки» или же биологически-нейтральное «ХХ-особи», но после правки обнаружились грамматические несоответствия: слишком частые повторы, не то число, не тот род имен существительных… Род, род, о Боже-Отче, зачем Ты издеваешься над верными сыновьями Твоими?! Зачем, зачем, помимо мужского и теоретически подходящего среднего Ты сотворил еще и женский род?! И как его понять и объяснить жителям Афона, которые вообще, в идеале, должны избегать любого упоминания об этих… Взбудораженный внутренним диалогом Реми для верности обозначил жестами, что имеет в виду человекообразных с большими выростами в передней верхней части туловища. Нет, не капрала Донахью, ведущего пикколо-флейтиста сводного оркестрового батальона Армии Афона, хотя, если тот продолжит увлекаться сладостями, всё может случиться. Но, раз уж мы все здесь взрослые мужчины, и, кроме Гектора, Джо-Дассена и жужжащих за окном насекомых, нас никто не слышит, можно сказать вслух.

— Женщины! Женщины, женщины, кругом одни женщины! Проклятые самки!!! — завопил Реми.

Свернул файл, чуть не сломав многострадальную клавиатуру, и в отчаянии забегал по кабинету. Мысли, не желающие облачаться в слова и стройными рядами рассаживаться по грамматически выверенным и политически целесообразным местам, роились в голове. Просились на свободу. Жужжали, как рой пчел… Проклятых, проклятых пчел!!!

Гектор слабо вильнул хвостом и тяжело вздохнул. Ноги Реми снова и снова мелькали прямо перед носом грустной собаки — на далекой древней Земле эту породу назвали в честь ныне затонувшего полуострова Лабрадор, — и не давали ей спокойно дремать в корзинке. После очередного безумного вопля горе-сочинителя под боком Гектора закопошился один из щенков, несмело тявкнул, высунул голову понюхать, чем пахнет в окрестностях…

— Нам всем следует довести замысел Отцов-Основателей до логического завершения, — ответил щенку Реми. — И в один прекрасный день вообще победить самок как природное явление. Достаточно им портить жизнь настоящим мужчинам! Властью принадлежащей нам Y-хромосомы мы должны приказать им: «Изыдьте, адские отродья!» Убирайтесь в Хаос, вас породивший! Да здравствует генетическое единообразие! Мужчины — пусть правят миром!

Обрадовавшись, что хотя бы часть слов выстроилась в красивом порядке, Реми бросился к комму и принялся ожесточенно стучать по клавишам. Щенок, испугавшись человека — он казался ему совершенно огромным, в черной развевающейся шкуре, взлохмаченный, — вернулся в безопасное убежище под животом отца. Нашел на брюхе осторожно повернувшегося Гектора сосок и припал к нему, жмурясь от удовольствия.

Из аквариума за лихорадкой творчества наблюдал Джо-Дассен. Результат нескольких поколений лабораторных работ по генетике и физиологии позвоночных, теоретически, считался амфибией — за основу взяли тритона со станции Клайн, добавили кусок генома лягушки-голиафа, и еще кусочек — некой таинственной пипы с еще более загадочного острова Суринам. Скольких трудов стоило раздобыть эти генетические диковины и доставить их на Афон! (Разумеется, кроме тритона — их обитатели станции Клайн отдавали даром.) А каких трудов стоит вырастить нормальных ученых, способных проводить манипуляции с генами на уровне среднегалактических стандартов? Поскольку Реми входил в число директоров элитной школы, он знал ответы на оба вопроса. А еще, к его великому, просто величайшему сожалению, он знал, что Джо-Дассен — результат экспериментов, проведенных косорукими недоучками! Потому что только такие гормонально-цикличные, Х-ориентированные, пассивно-оборонительно-страдательные с-с-с… самцы и могли создать животное, мужская особь которого с палец величиной, способна к самостоятельному передвижению не более получаса в сутки, и ведет полупаразитический образ жизни!

Джо-Дассен, угадав, что господин профессор думает о нем, и думает плохо, прижался к шее своей… ну да, самки — Природа не Всеафонский Совет по Цензуре, она умеет называть вещи своими именами. Итак, Джо-Дассен прижался к шее своей самки. В отличие от своего благоверного, тритоно-голиафо-пипа была величиной с хорошего петуха (до того, как над ним потрудились специалисты с факультета сельского хозяйства, научившие-таки его употреблять афонскую флору, обороняться от местной фауны и высиживать цыплят. Ибо даже на птицефермах нет места ругательному по своей сути слову «курица»!). Глаз у монстро-амфибии не было, лишь светочувствительные бугорки (зато целых пять), еще присутствовало огромное бледное брюхо, тощий хвост длиной в десяток позвонков, с намеком на продольную полосу из ярких чешуек, и выпирающая горбиком спина.

Именно из-за спины амфибии профессор Реми Папандопуло так и не уничтожил результат генно-инженерного фиаско. Спина тритоно-голиафо-пипы возвращала на путь истинный тех, кто осмеливался усомниться в правильности решений и праведности действий Отцов-Основателей, увлекших сотни решительных мужчин на поиски рая обетованного, куда никогда и ни при каких обстоятельствах не ступит нога дьяволовой посланницы, искусительницы, сосуда греха… Одним словом — женщины.

Реми на секунду поднял голову, лихорадочно вспоминая правила правописания особенно красивого словесного пассажа, уловил устремленный на него взгляд Джо-Дассена. И, поскольку отсоединить самца-полупаразита от его… тьфу-тьфу-тьфу, еще приснится ночью, — возлюбленной было практически невозможно, профессор увидел и вторую ужасную лягушку. Ее выпуклая, темно-зеленая спина была покрыта коричневыми пятнышками — застывшей слизью, в которой развивалось их амфибье потомство. Зрелище прорываемых изнутри слизяных сот и ползающих по слепой самке головастиков было настолько кошмарным, что излечивало самых упрямых самкофилов школы.

Кошмарные, кошмарные создания… если бы не их гибельное, тлетворное влияние, Адам до сих пор бы жил в Раю и был счастлив. Нет, им потребовалось нарушить запреты Бога-Отца. Не лягушкам, разумеется, а женщинам. Хотя и среди лягушек… и даже среди прочих животных… Реми посмотрел на Гектора. Тот аккуратно вылизывал щенков, но, заметив внимание хозяина, грациозно поднялся и замахал хвостом, показывая, что готов к прогулке.

— Ну же, Гектор, — ласково пожурил Реми своего питомца. — Будь мужчиной. Погоди, мне надо закончить выступление.

Лабрадор разочарованно повесил нос, подошел ближе и улегся у ног хозяина. Трое щенков, смешно переваливаясь на крошечных лапках, выбрались из корзинки и отправились на запах отцовского молока.

— Может, добавить пару абзацев про успехи Репродуктивных Центров? Говорят, новые культуры, привезенные доктором Экхартом, совершенно чудесны. Скоро Афон наполнят новые лица, новые ученые будут творить науку и преобразовывать нашу жизнь, исключая любые упоминания о тлетворном влиянии самок… Да, именно так…

Гектор фыркнул. Будучи покладистой и верной собакой, он не понимал некоторых чудачеств своего хозяина. Зачем, спрашивается, он сначала поощрял игры Гектора с соседским Джеком, а потом, получив заключение ветеринара с таким приятным и, можно сказать, волнующим диагнозом: «Не волнуйтесь, ваш пес не болен, он просто немножко беременный», запретил даже обнюхивать столбы, мимо которых гулял Джек? И даже попробовал разыскать заводчика, продавшего ему «замечательного щенка древней породы с Земли, приучен к командам, мальчик, возраст 3 месяца». Ведь порода, возраст и личные достижения были указаны правильно, зачем из-за неверно определенного пола кому-то морду бить?

Вполне естественная ошибка. Если учесть, сколько усилий школы Афона и Совет по Цензуре прикладывают, чтобы исключить любые упоминания о третьем грамматическом роде, второй биологической реальности, и вообще о том, что младенцев не в капусте находят…

Лабрадор снова вздохнул. Реми активно изничтожал вклад самок в развитие человечества и был полон решимости переписать заново всю человеческую историю.

Снаружи, под дверью с бронзовой табличкой «Профессор Р. Папандопуло», скорчились подслушивающие студенты.

— Занят, — радостно подвел итог вихрастый подросток.

Второй, небольшого роста, с красивыми глазами орехового оттенка, выдававшими его родство с генокультурой ДКА-11, азартно потер ладони и выразительной пантомимой предложил молодым людям покинуть школьные коридоры, пока начальство в рабочей отключке.

Третий и четвертый подростки, оба темноволосые и загорелые, правда, один высокий и тощий, а второй коренастый и плотный, серьезно изучали показания приборов. Высокий управлял шпионской камерой, коренастый пытался поймать сигнал профессорского комма.

— Пишет речь для общешкольного собрания по случаю юбилея высадки на Афоне, — высказался высокий.

— Клеймит женщин, — несколько гнусаво поддержал его коренастый товарищ.

— Профессор Папандопуло в своем репертуаре, — улыбнулся вихрастый. — Обожаю его разнузданные, переполненные ядом и скрытым вожделением проповеди о вреде второй Х-хромосомы! До его лекций я и думать не думал, что человек, как и прочие божьи твари, должен иметь второй пол, а тут поди ж ты, столько открытий…

— Знать бы, какой мух его сегодня укусил, что он так взъерепенился, — пробормотал второй школяр.

— Пчела, — ответил высокий. Заметив недоумение на лице друга, снизошел до объяснений: — Профессора Папандопуло ужалила пчела. Тем самым доказав, что все особи второго пола злокозненные, жестокие и мерзкие существа.

— А при чем здесь второй пол?..

— Все рабочие пчелы в ульях — самки, только недоразвитые, — пояснил коренастый.

— Да что ты говоришь… — растерялся невысокий. — А остальные об этом знают? Мы же едим мед! А тут… получается, профессор прав! Самки, кругом одни только самки! Скоро они захватят мир!..

На лицах четырех друзей проступило столь редкое для юношества чувство — понимание, что зануды-учителя, оказывается, тоже бывают правы. Перед юными пытливыми умами открывались перспективы: кто-то видел мир, похожий на пляж, где у каждого второго — нормальное, подтянутое тело хорошо заботящегося о своем здоровье и внешнем виде мужчины, а у оставшихся — нечто гипертрофированное, как у капрала Донахью, прикрытое полосатым купальным костюмом от горла до щиколоток. Кто-то видел себя в белом халате, с бейджиком самой престижной генолаборатории, получающим грамоту от Совета Населения за искоренение ХХ-особей в сельском хозяйстве Афона. Кто-то видел баночки с разными сортами меда. Над ними вились пчелы, которым сознание упорно пыталось придать облик чего-то отвратительного, вроде тритоно-голиафо-пипы, а бессознательное, наоборот, восхищалось, какие у пчелок округлые бедра, подтянутый животик, и эти кокетливые крылышки, вы только посмотрите на этих милашек…

А кто-то видел просто тритонью отбивную на косточке. В конце концов, когда у тебя на тарелке вкусная отбивная, это всегда хорошо. И главное, что приготовлена она человеком, который искренне заботится о тебе. А мужчина то, или самка того же вида… Забавно было бы хотя бы посмотреть, какими они бывают. Да, ужасными, вредными, злобными… Но просто любопытно хотя бы разок посмотреть и составить собственное мнение.

— Похоже, профессор не очнется, пока не разгромит всех самок на Афоне и на десяток световых лет в округе. — задумчиво пробормотал вихрастый. Глубокомысленная пауза продолжилась.

— Ну что, господа, в стрип-клуб? — встрепенулся невысокий.

— Тебе исполнилось восемнадцать? — укоризненно напомнил его тощий и внимательный товарищ.

— Тогда в цирк. Посмотрим на их удава. Мне шепнули, что это самочка! Представляете? Я где-то слышал, что самки в змеиной коже — самое возбуждающее зрелище… Ну да, восемнадцать мне исполнится только через полтора месяца, но имею же я право заранее собирать материал для статьи про размножение низших животных!

Гектор, учуяв, что толпящиеся за дверью люди разошлись, успокоился. Повинуясь мате… то бишь, отцовскому инстинкту, перетащил щенков обратно в корзинку. Грустно фыркнул хозяину в пятку — тот, увлекшись бомбардировкой всемирной истории цитатами из речей Отцов-Основателей, позабыл об обещанной прогулке, — и на всякий случай порычал на жужжащих за окном пчел.

Укусят еще…