Армия ждёт боя (джен)

− Коллопортус! − Дверь рабочего кабинета профессора Снейпа запирается. У задней стены появляется люк, ведущий в тайную комнату под Воющей Хижиной. Дорога туда − длинный узкий тоннель. Северус освещает путь Люмосом, ступает по земле бесшумно, вглядываясь вперёд сквозь яркий огонёк на конце палочки. Высота потолков увеличена заклинанием. Они хоть и остались достаточно низкими, но теперь Северусу хотя бы не приходится добираться ползком, а достаточно только нагибать голову, чтобы не чиркать макушкой.

Тоннель заканчивается дверью в знакомое помещение Ордена: малоосвещённое, просторное, обжитое и по-своему уютное. Сегодня здесь прохладнее, чем обычно, и пахнет овсяной кашей. Тишину комнаты прерывает только раскатистый храп. Чары, поддерживающие тепло вокруг маленькой кровати, уже иссякли, спящий Рон натянул тонкое линялое одеяло до самого носа.

В углу, в старом продавленном кресле сидит Гермиона. Она поднимает голову и вежливо улыбается Северусу уголком губ.

− Удачно? — спрашивает она.

Северус раскрывает над столом подол мантии, и оттуда выпадают несколько зелёных яблок.

− Извини, больше ничего не успел взять. Дружина Амбридж до сих пор висит на хвосте, − говорит он нервно и виновато. − Им всё ещё есть дело, зачем я забираю еду со школьного стола. Успел сегодня ухватить то, что попалось под руку, пока они отвлеклись.

По её лицу пробегает паника, она вскакивает, смотрит на яблоки как на неминуемую опасность.

− Не нужно было вообще ничего брать. Рисковать ради пары яблок… Северус, о чём ты думал?

− Но и умереть с голоду было бы глупо, − замечает он и садится рядом.

Гермиона слишком голодна и слишком благодарна, чтобы недооценить его стараний или спорить.

− Спасибо тебе. Что ж, сегодня на ужин овсянка с тёртым яблоком.

Она достаёт из навесного шкафчика кастрюльку каши под охлаждающими чарами и несёт её к низкому столику, трансфигурированному из медного ведра − работа Рона. Не совсем правильно выполненная трансфигурация — стол неудобно низкий, и на одной стороне так и осталась дуга рукояти, но его никто так и не взялся исправлять. Гермиона разрезает яблоко заклинанием. Потом она собирает кусочки в горсть и, прежде чем высыпать, заглядывает на дно кастрюли. Морщится. Северус хмыкает, увидев покрывшуюся коркой кашу.

− Её уже ничто не исправит, − выносит он очевидный вердикт.

Гермиона отправляет кастрюльку обратно в шкаф, та со звонким шлепком приземляется на полку. Рон от резкого звука ворочается во сне.

Сосредоточенно выложив оставшиеся яблоки на тарелку, она снова опускается в кресло. Нехотя откусывает бок у одного яблока и, будто бы пробуя что-то изысканное, прислушивается к собственным ощущениям.

Северус не сводит с неё взгляда.

− М-м-м, − наконец протягивает она, − ещё ничего.

Северус тянется за долькой и отправляет маленький кусок в рот.

− Кислятина редкостная, − не соглашается он.

Гермиона уже не сдерживается и тоже кривится. Она смотрит на яблоко, с жалостью разглядывая его со всех сторон.

− Сейчас бы сочного стейка с кровью, − замечает она с тоской в голосе.

Её губы трогает мечтательная улыбка, а живот издаёт заунывный звук. Гермиона смущается и ёрзает в скрипучем кресле, пытаясь заглушить недовольное урчание.

Северус чувствует, что и у него от кислого началась изжога. Непривычно потухший взгляд Гермионы заставляет его решительно заявить:

− Завтра я отправлюсь в магазин за продуктами. Да, я ношу еду в свой рабочий кабинет, это что, запрещено?

− Они знают, что преподавателям Хогвартса в этом нет надобности, поэтому и заподозрили тебя в прошлый раз. Не надо, Северус, не рискуй. Перебьёмся яблоками с овсянкой. Нам нужно повременить, пока всё не утихнет. Не станут же вечно тебя преследовать.

Северусу искренне хочется возразить, но совершенно нечем.

Он взмахивает палочкой над яблоками и начинает колдовать. Через несколько мгновений — он уверен — плоды стали чуточку слаще.

− Думаю, не стоит его будить ради такого сомнительного пира, − Гермиона задумчиво смотрит в сторону храпящего Рона.

В прошлый раз он был особенно недоволен их скудным пайком. Овсянка кому хочешь надоест за неделю, а уж Рон никогда не отличался смиренностью к обстоятельствам.

− Я считаю, он иногда несправедливо срывает на тебе своё недовольство, − говорит Северус. − В конце концов, ты тут ни при чём. Если кто и виноват в вашем скудном рационе, то это я.

− На тебя он не станет кричать.

− Вот именно!

Гермиона вздыхает.

− Его возмущённые выступления в нашем положении можно расценить как, не побоюсь этого слова, развлечение, − последнее слово звучит горько. — Особенно в периоды, когда мы никуда не выбираемся, как в последнюю неделю. Ворчание и жалобы, конечно, только сотрясают воздух, но хоть какая-то отдушина. Меня больше беспокоит, когда мы совсем не разговариваем. За несколько дней можем даже слова друг другу не сказать. Смотрим в такую «интересную» стенку и молчим день за днём. А тишина вокруг гудит и давит, и так страшно становится. Когда мы не обсуждаем никакие планы или новые вылазки, он будто потухает вовсе. А я чувствую себя мёртвой.

Плечи Северуса напрягаются. Опустив подбородок, он рассматривает свои колени.

− Гермиона, мне очень жаль, что вы…

− Нет, − твёрдо перебивает она, − только не начинай снова. Твоё положение только кажется лучше нашего. Да, тебе не нужно скрываться, зато постоянно приходится врать и выкручиваться из-за подозрений. Ещё и часто рискуешь ради нас.

Она смотрит вперёд, в пустоту, а затем поворачивает голову к собеседнику:

− У тебя такое лицо… Не беспокойся. Всё по-прежнему. Я прежняя. Я буду и дальше… биться.

− Ты умница, − подхватывает Северус, обрадованный сменой темы. − Ты самая сильная из нас. Думаешь, не будь тебя, мы вдвоём с Роном смогли бы выдержать это? Нет, никогда. Это ты наш проводник. Ты помогла нам поверить, а это многого стоит. Только потому, что ты однажды сказала: «Я буду биться», мы до сих пор можем похвастаться, что не сдались.

«Перед кем только хвастаться», − говорит Северусу внутренний голос.

− Биться, − недоверчиво протягивает Гермиона то самое слово, которое когда-то произносила с воодушевляющей храбростью. — Иногда такие мысли в голову приходят… А за что биться? Что там, за этими стенами, есть такого?

− Свобода, конечно же, − быстро отвечает Снейп.

− О! Свобода! — её плечи трясутся в беззвучном грустном смехе, от которого у Северуса всё внутри съёживается. − Кто воюет за свободу?

− Все и всегда воевали за неё. Из поколения в поколение.

− Там, за стенами, у всех своя свобода, которая просто нам троим не подходит. Воевать нужно ради кого-то.

− Ты считаешь, что там все счастливы и свободны и не хотят ничего менять?

Гермиона замолкает, ковыряя пальцем обивку на подлокотнике. Эта пауза не нравится Северусу, а сомнения самой вдохновляющей «однополчанки» пугают.

− Не знаю. Я уже ни в чём не уверена. Я ищу, ищу каждый день новые силы, новую веру. Но чаще понимаю, что у меня остаётся всё меньше мотивации. За этой дверью не за кого «биться». А бороться за одну абстрактную «свободу» мне уже мало.

Гермиона трёт нос кулаком и непроизвольно шмыгает. Но глаза её ясные, а голос ровный.

− Может быть, нам лучше остаться здесь. Вот он, маленький мир, где нам место, вы — два человека, которые мне дороги. Этого будет достаточно.

Обречённая покорность, с которой она озвучивает свои выводы, невыносимо тревожна. Дёрнувшись, Северус подаётся вперёд.

− Ты просто устала. Послушай, давай выпьем наш припрятанный Огден?

− Мы ведь хотели на Рождество…

− К чёрту Рождество, − Северус хочет добавить, что ещё неизвестно, смогут ли они встретить следующий праздник, но останавливает себя. Это было бы не лучшим способом взбодрить отчаявшегося человека.

Но Гермиона говорит это за него: когда берёт в руки кружку с огневиски, она произносит:

− С Рождеством, с Новым годом, с днём рождения и с Пасхой!

− Твой настрой разбивает мне сердце и, если честно, серьёзно расстраивает.

Она залпом опрокидывает в себя виски, и волнение в Северусе теперь дрожит ещё больше.

− Прости. Ничего не изменилось, я всё ещё сильна духом и готова дальше бороться за свободу и правду. Не знаю, что-то сегодня пошло не так, будто… Когда-то же это должно было произойти, да? Устала, наверное, вот и всё. Не в овсянке же дело. Ерунда какая!

«Когда-то это обязано было случиться», — тоже успокаивает себя Северус.

− Мне просто нужно что-то ещё. Что-то, чтобы бороться дальше. Мне всегда было это нужно. А сегодня я наконец созрела для того, чтобы признаться себе в этом.

Северус раздумывает минуту, рассматривая подрагивающие ресницы, прячущие пустой взгляд.

− Как насчёт большого сочного стейка с кровью? Хорошая мотивация?

Впервые за неделю Гермиона искренне улыбается шутке. Но как-то слишком грустно.

− Если всё закончится, никогда больше не притронусь к яблокам и особенно к овсянке!

− Не «если», а «когда» всё закончится, − обозначает Северус и заглядывает ей в глаза до тех пор, пока не дожидается согласного кивка. Пока такого ответа ему хватит.

Если бы он только мог говорить, как Альбус, умел найти правильные слова, помочь… Но он лишь указывает взглядом в сторону ещё одной, как он уверен, сильной мотивации — на Рона, чей храп стал отчего-то неестественно громким.

− А как насчёт него?

Гермиона, смутившись, слишком быстро отворачивается от кровати.

− Да. Наверное, − со стыдом говорит она. − Наверное, это главная причина.

Взмах палочки, и новое согревающее колдовство окутывает комнату — такое приятное и бережное, какое получается лишь у неё.

− Если мы не победим, он всегда будет думать, что я с ним из-за отсутствия выбора...

Северус подносит кружку к губам и пьёт свою порцию виски, чтобы только ничего не отвечать.

− То есть... извини. Конечно, у меня есть выбор, − глаза Гермионы растерянно и испуганно бегают.

− Не оправдывайся, ты права.

− Просто твоё сердце занято навсегда, и…

− Гермиона! Не оправдывайся.

Она расслабляется, опускает плечи и рассеянно вздыхает.

− Твоя взяла. У меня всегда была мотивация. Большая и сильная мотивация. Просто хочу… очень хочу, чтобы произошло уже что-то, хоть что-нибудь. Подало нам знак. Я устала так жить. Устала ждать чего-то. Что-нибудь, пожалуйста. Пусть уже произойдёт.

− Я думаю, оно уже на пороге. Осталось чуть-чуть подождать.

Северус встаёт и идёт к чайнику.

− Северус, спасибо. И извини за это всё…

− Ты − наша главная надежда. Если уж ты потеряешь веру и дух, то мы и подавно.

− Конечно-конечно, ты делал это сейчас для себя, и как я только забыла, − она смеётся.

− А ты подумала, я по доброте душевной выслушиваю тебя? Я эгоист, не забывай.

− Ты невероятен! — закатывает глаза Гермиона с деланым недовольством.

Северусу теперь тоже необходима новая мотивация. Когда-то вся его вера сосредотачивалась на Гермионе — сила воли этой несгибаемой девушки давала ему уверенность, что он обязан сделать всё: победить и стать счастливым. Он чувствует, что было очень грубо с его стороны взвалить на неё всю ответственность — особенно за собственную веру.

Он остаётся ещё ненадолго, надеясь дождаться пробуждения Рона. Просто чтобы узнать его настроение. Но Рон так и не просыпается даже спустя час, и Северус уходит через тоннель в свой кабинет.

«Осталось чуть-чуть подождать», − он чувствует, что сказал правду.

* * *

Скорпиус Малфой вбегает в кабинет зельеварения, хлопнув дверью. Северус поднимает на него взгляд.

− Тебя не учили стучаться, мальчик?

Скорпиус смотрит на него, слегка задыхаясь, нервничая и одновременно ликуя.

− Северус Снейп. Какая честь.

− «Профессор Снейп» звучит лучше. Ты можешь вести себя как король в этой школе, Малфой, но это не делает нас всех твоими подданными. Если у тебя есть что сказать, мальчик, так, пожалуйста, говори… Если нет — закрой дверь с обратной стороны.

− Мне нужна ваша помощь…*

________

* — «Гарри Поттер и Проклятое дитя». Акт третий. Сцена пятая. Попав в альтернативную реальность и отыскивая способ все исправить, Скорпиус Малфой обращается за помощью к Снейпу.