Сайонара (джен)

Наконец-то. Несколько последних неровных строк ложатся в блокнот, потом дрожащими неуверенными пальцами переносятся на экран. Перепутанные буквы требуют исправления, и не раз — последствия переутомления или же душевного напряжения? Теперь уже не важно. Изменения сохранены. Возврата назад нет. Я сделала это. Я исполнила своё обещание, свой долг. Кто бы знал, чего мне это будет стоить…

Экран гаснет, и я торопливо нажимаю кнопку, прерывая сеанс связи. Надеюсь, что никаких перемен уже не потребуется и менее, чем через минуту, окончание несколько затянувшегося эпического романа увидит свет. Вполне достойное, хотя и чуть пафосное окончание. В меру трагизма, романтики, философии — в общем, все, что нужно для достойного завершения эпопеи. Я сама бы не смогла написать лучше. Вскоре это увидят и другие. И оценят, каждый по-своему. И я увижу все это. Но не сейчас. Сейчас я не готова выслушивать ни незаслуженной похвалы (тем более незаслуженной, что почти все написанное, а особенно финал — результат труда другого человека), ни заслуженной критики. Все это будет потом. А сейчас я хочу остаться наедине с собой и осознанием совершенного. Я заслужила это право.

Честно говоря, долгое время я не решалась на попытку совместного написания с кем бы то ни было. Что ни говори, а чужой текст — это чужой текст, и как бы он тебе ни нравился, он никогда не станет твоим. Даже если изображенная в нем вселенная знакома тебе едва ли не больше, чем реальный мир, а герои стали твоими любимцами задолго до написания первой буквы.

Однако вот рискнула. И отчасти — именно по этой причине. Сюжет по-своему интересен и своеобразен, плюс глубокий смысл, скрытый в подтексте — то, что я особенно люблю. И самое важное: главный герой, которого в финале ожидает незавидная судьба (а что еще скажешь, если ему не суждено дожить до продолжения, какими бы благородными причинами это ни объяснялось?) — хоть и полный тезка и двойник по обличию того, о котором не раз и не два писала я, но на деле им не является. Другой характер, другая манера поведения, другая судьба. Абсолютно заслуженная, к тому же. Не о чем жалеть… вроде бы. Если бы все было так просто…

Армагеддон — первое слово, приходящее на ум при воспоминании о завершенной работе. Рагнарёк, последняя битва, в которой не считают убитых. Она страшна и не может быть иной. Никогда не думала, что однажды стану причастна к подобному. Но мало ли, чего я ожидала или не ожидала в этой жизни? Судьба не спрашивает нашего согласия, порой ставя нас перед выбором, исход которого предрешен заранее. Нашим характером и привычками, нашей силой и слабостями, нашей личностью в целом.

Отрекаться и оправдываться глупо и бесполезно. Да, не я строила сюжет этому произведению, выбирала испытания и поступки героев, не я решала, кого миловать и приносить в жертву. Но я привычно исправляла уже написанное, порой добавляя деталей, тем самым подписываясь под каждым словом. И мое имя возле заголовка стоит совсем не зря. Я — соучастник всего случившегося тут, прекрасного и ужасающего.

Да, я знаю, во имя чего принесены жертвы, пролита кровь и едва не рухнул в преисподнюю весь созданный мир. В конце концов, я сама всегда хотела сделать тебя героем, при этом не изменяя характера. И кто-то другой смог, с моим участием и помощью, осуществить это желание. Казалось бы, я должна радоваться. Игра стоит свеч, цель оправдывает средства. Я знаю все это, но от разумных слов легче не становится. Нисколько.

К счастью, уже ночь и в комнате пусто. Напряженных, как струна, нервов не касается ни один звук. И это замечательно, потому что сейчас из себя выводит любая малость. Я — заложница своего слова. Сейчас я понимаю это как никогда.

Я поступила правильно и, даже будь у меня возможность начать все сначала, вряд ли стала что-либо менять. Отчего же это ощущение правоты никак не может заполнить пустоту в душе, появившуюся с тех пор, как со страниц и со сцены ушел ты? Мой герой. Мой любимый сын. Вернее, чужой, волей судьбы ставший моим.

Видит бог, я не хотела этого. Я не собиралась делать тебя своим, принимать тебя в свое сердце. Ты чужой мне во многом, и кое-что вызывает ужас и отвращение. Но то, чего боишься, в итоге и происходит. Горькая истина, подтвержденная не единожды, в которую всё равно каждый раз не хочется верить. Тем более теперь, когда случилось то, что случилось. И ты, не без помощи моего желания сделать тебя как можно характернее и живее, в итоге стал моим.

Краткие моменты, случайные детали стали основополагающими. И я приняла тебя, со всеми грехами, заблуждениями, со всей чернотой и болью на дне души. Тем более что и мне самой это свойственно, хотя мало кто об этом знает. Равно как и о причине этого, страданиях и испытаниях, породнивших нас. Ты стал моим, частичкой моей души и сердца. И вот теперь ты ушел, и я особенно остро ощущаю неполноту.

Негромкий металлический стук со стороны окна бьет по нервам, словно электрическим током. Вздрогнув, оглядываюсь — и застываю на месте в некрасивой позе незавершенного движения, совершенно не готовая к тому, что вижу сейчас. Неизбежные издержки богатого воображения и одушевления своих героев: я ощущаю их как живых людей, когда пишу от их имени, ощущаю их мысли и чувства, как свои, и почти что физически чувствую их присутствие рядом, за спиной. Особенно самых близких и дорогих сердцу. Именно так я не раз общалась с тобой, мой мальчик, видя тебя перед собой воочию, чувствовала твои нетерпение и гнев. Но сейчас, когда я проводила тебя в Бесконечность… откуда?..

— Вижу, мне не рады, — привычно скрестив руки на груди в своей излюбленной выжидающей позе, ты прислоняешься к стене, пристально глядя на меня. Это и правда ты, хотя и в немного ином, непривычном обличии. Все правильно, в своих произведениях я изображала тебя другим: чуть мягче, милосерднее (если это слово можно отнести к тебе), сглаженней, что ли…

И прежде на твоем теле не было столько крови, своей и чужой. Я никогда не любила убийство и редко позволяла ему свершиться, а все же произошедшее изображала лишь мельком, без красочных деталей. И еще: я всегда щадила тебя. Не из особой доброты, нет, — оттого что ты был нужен живым и невредимым. Слишком многое и многие зависели от тебя, и ты должен был выжить, чтобы спасти остальных, чтобы выполнить свою миссию.

А сейчас цель другая, и она достигнута. Задач больше нет. И миссий тоже. Все закончено — чего теперь с тобой церемониться?.. И ты понимаешь это. Не можешь не понять. Внутренне содрогнувшись, снова поднимаю на тебя взгляд — и поспешно отвожу, не в силах выдержать твой, столько горечи и обиды, столько непонимания в нем сейчас.

— Но откуда?.. — сознание упорно отказывается верить в невозможное. — Ты же ведь…

— Да, покинул этот мир, не без ваших стараний, — твой голос звучит как никогда ехидно и саркастически. — Но на грани любой из нас получает возможность попрощаться с тем, что было близко. Даже такой подонок и негодяй, как я, имеет на это право…

— Но почему ко мне? — задаю я не менее резонный вопрос. — Ведь создала тебя не я.

— У него я уже был, — небрежный кивок в сторону погасшего экрана. — Он даже не заметил меня. Он же не верит в меня, как ты, твой коллега, я всегда был для него лишь орудием воплощения его странных идей. Куда же мне было идти?.. Да и ты, как я погляжу, мне не рада…

— Нет, почему же… рада… конечно, рада, — мысли путаются, не желая складываться в слова. Наверное, со стороны это выглядит нелепо. Хорошо, что я привыкла писать в уединении. Впрочем, странной меня считали и до этого, и без этого. Не привыкать…

Я медленно поднимаюсь из-за стола и делаю неуверенный шаг тебе навстречу. Осторожно, искоса, словно взгляд может причинить боль, осматриваю тебя, заново пытаясь привыкнуть к твоему виду. Вооруженный и закованный в сталь, словно прямо с поля боя (хотя почему «словно»?) мрачный и суровый. И сильно израненный. Удивительно, что при таких ранениях ты ещё можешь двигаться. Впрочем, ты ведь уже не совсем человек, а значит, законы земной физики и биологии на тебя не распространяются.

— Я и был не совсем человеком, изначально, забыла? — словно читаешь мои мысли ты. — Таким создали меня вы, — в последних словах звучит неожиданная горечь. — Вот только зачем, черт побери?!

В привычной вспышке гнева ты сжимаешь руку в кулак. Я невольно вздрагиваю, когда он, закованный в сталь, проходит в опасной близости от обоев. Не хватало еще объясняться за них с мужем!

— Боишься? За свой евроремонт? — слегка усмехаешься ты. — Меня же уже нет, забыла? Теперь это должно тебя радовать. Вот только… почему? Ладно он, тут все понятно, но ты… почему? Ты же обещала…

Я застываю на месте, не в силах сделать еще один шаг. Последнее слово бьет наотмашь, как пощечина. Обвинение, на которое нет ответа, нет оправдания. Конечно же, я ничего никому не обещала. «За все нужно платить», — я всегда придерживалась этой истины и старалась ей соответствовать. Исключений не было ни для кого.

Но ты — особый случай. Мой мальчик, единственный в своем роде… Наверно, я и вправду слишком тебя щадила. Да тебе доставалось немало, но всегда оставался шанс уйти, уцелеть, начать сначала, исправить почти непоправимое. Всего лишь шанс, не больше, но тебе этого хватало. Теперь же искупление дорого тебе стоило. Слишком дорого. Что я могу сказать в свое оправдание?

— Но ты же сам выбрал такой исход, — цепляюсь за последнюю соломинку я. — Ты мог поступить иначе…

— Мог? — на твоих губах горькая, недобрая усмешка, похожая на оскал. — Пожертвовать самым ценным на свете, единственным, что во мне еще осталось человеческого? Ты действительно веришь, что я мог так поступить? Разве у меня был выбор?

— Выбор есть всегда, — теперь уже с гневом возражаю я, выведенная из себя твоим упрямством — и в попытке скрыть собственную неловкость и чувство вины. Не без этого. — Он был у тебя, и не раз.

— И обстоятельства этого пути? Их тоже можно выбрать или поменять? И это говоришь мне ты? Может, свои обстоятельства ты тоже выбирала сама?..

— Замолчи! — этого я уже не в силах слышать. Негодяй знает, куда ударить. Не только я знаю твои слабые места. Обо мне тебе известно не менее. — Неблагодарное существо! Я столько всего дала тебе! У тебя была дочь… и ее замена… И даже любимая женщина, в конце концов…

— У него, — небрежный кивок в сторону погасшего экрана, а затем — на старые тетради, стопкой сложенные на столе. — Ты дала все это ему, не мне. Он — не я, лишь мой тезка. Самоуверенный молокосос. Такой же, каким был я… целую жизнь назад, до всего этого…

Голос срывается, и ты резко опускаешься на ковер, обхватив руками колени. Прямо там, где стоял. Вооруженный, смертельно опасный, сейчас ты кажешься подавленным, опустошенным, беззащитным… а может, и не кажешься. Словно обиженный ни за что ребенок. «Стоп! Ни за что? Что за чушь? Это ты-то?»

— Да знаю, знаю, что есть за что, — раздраженно отзываешься ты. Наверное, ты все же можешь читать чужие мысли. Либо я по дурной привычке произнесла их вслух. Невесело улыбнувшись, ты смотришь в моё оторопело застывшее лицо.

— Я знаю, что совершил много дурного… непростительного, — чуть помедлив, с видимым усилием признаешь ты. Я знаю, чего тебе это стоит, и не спешу перебивать. — Но ведь ОН тоже, — снова кивок в сторону экрана. — Тот, другой, мой тезка. Да и не он один. Они ничем не лучше. Почему же именно я?..

И в самом деле, почему? На этот вопрос у меня нет ответа. Это решила не я. Я не бог в этом мире и не властна решать. Но ты не знаешь этого, не можешь поверить. Я не в силах смотреть в твои потухшие, лишенные жизни глаза. По моей вине. Ты верил мне, а я так с тобой обошлась. И пусть я — вернее, мы оба, — пытались как-то смягчить этот финал. Этого оказалось недостаточно.

— Я знаю, как все должно было завершиться, — глухо, безжизненно произносишь ты. — Спасибо за заботу, конечно… Но сейчас мне снова нужно отправляться туда. Одному, — последнее слово кувалдой бьет по измученному сознанию. И тут ты неожиданно поднимаешь глаза и произносишь совсем уж непредставимые слова. — Мне страшно…

Я ошарашенно молчу в ответ на нежданное откровение. А что тут скажешь? Я всегда знала, что, несмотря на всю браваду, всю внешнюю непробиваемость, душа твоя гораздо более ранима, чем можно ожидать. Но признаться в этом вслух хоть кому-нибудь? Не в этой жизни, определенно. И все же…

Руки сами тянутся к тебе привычным жестом: обнять, прижать к груди, утешить хоть немного… Но ты отстраняешься, вежливо, холодно, как чужой. Ты больше не веришь мне, и от этого осознания боль становится невыносимой.

И я лишь молча смотрю на тебя, глаза в глаза, стараясь сплести связующую нить меж нашими душами. Такую же, как та, что соединяла нас через пространство и время, позволяла мне чувствовать тебя, а тебе — получать от меня тепло и силу. Пусть не совсем нас, но и с тобой иной раз это выходило. Может, получится и сейчас?..

Мерно, неспешно тикают часы, отмеряя немногое оставшееся время. Это сбивает мысли и крадет немногие крупицы веры и сосредоточенности. Ты настороженно смотришь мне в глаза, видимо, не зная, чего ожидать, но тоже молчишь. Чувствуешь ли ты хоть что-нибудь? Узнать невозможно. Я пытаюсь передать все несказанные слова и чувства, прямо сейчас, пока еще не слишком поздно. То, что так нужно тебе. То, что виновна перед тобой и не вправе просить прощения. Что, несмотря ни на что, я все равно с тобой. Не только с сотворенным мною, но и с тобой тоже, приемное дитя, ставшее близким моему сердцу. Страшно стоять на грани в одиночку. Я знаю это как никто. Но ты больше не один. Это я тебе обещаю.

И, кажется, ты чувствуешь это. Твои глаза теплеют, взгляд смягчается, а губ касается легкая, чуть непривычная улыбка. И от нее почему-то холодок пробегает по позвоночнику. «Все. Вот теперь действительно все».

— Домо аригато*, — произносишь ты почти неслышно на родном языке, совсем, как мне казалось, позабытом за годы скитаний по городам и весям, вместе с традициями твоей родины.

Освободившись от ступора, я протягиваю руку… но ладонь касается пустоты, а потом — стены. Тебя нет. Здесь — и нигде больше.

Я молча подхожу к окну, открываю фрамугу. Свежий пронзительный ветер врывается в комнату, сбрасывая со стола на пол бумаги. Я не обращаю внимания. Долго, до боли в глазах смотрю на мелькающие в разрывах облаков звезды. Кто-то считает, что звезды — это души ушедших от нас. Сейчас мне тоже хочется в это верить. Я ищу взглядом твою звезду, но не нахожу. Неудивительно. Тебя там нет. Ты ждёшь меня за гранью, и мы еще обязательно встретимся. Однажды. А пока…

— Сайонара!** — произносят губы почти неслышно, звук сливается с шорохом дождя. Мелкие капли ударяют по лицу, смешиваясь со слезами. Теми, что я так долго не могла пролить. — Спасибо за все, и до встречи в следующей жизни!

________________________

* домо аригато — спасибо (япон.)

** сайонара — до свидания (япон.)