Она вяжет слона (джен)

Когда вечер набрасывает на окна густо-синие занавеси с бусинами звёзд;

днём, когда нет срочных дел, а на улице дождь, снег или жара;

по ночам, когда бессонница мешает смотреть сны и мечтать;

когда ноют суставы, покалывает сердце, болит душа

или тревога лишает покоя и аппетита,

а также всякий раз, когда внук огорчает или радует,

она открывает корзинку с клубками и мотками пряжи.

Садится ближе к свету либо зажигает побольше свечей.

Её ловкие спицы

мерно стучат в тишине, иногда нарушаемой звуками любимой музыки.

Когда на душе хорошо или плохо,

миссис Лонгботтом вяжет

слона.

* * *

Августа Валчер появилась на свет чрезвычайно крупным ребёнком. Долгожданная, выстраданная, но слишком поздняя беременность стала для её слабой здоровьем матери трудным испытанием, а тяжёлые роды — вообще стоили жизни. Новоявленный отец и вдовец мистер Валчер принял на руки младенца ростом почти в двадцать три дюйма и весом чуть ли не в семнадцать фунтов, больше похожего не на человеческое дитя, а на новорожденного великана, и не смог сдержать слёз. Столь безутешно он не плакал даже по покойной супруге. Вскоре горько запил, переложив все заботы о дочери на няньку-сквиба. Так и протянул, почти не просыхая, до одиннадцатилетия Августы, проводил её в Хогвартс — и однажды просто не проснулся после очередной бутылки настойки гномьих грибов. Августу взяли под опеку дальние родственники; однако полюбить юную пуффендуйку или хотя бы сделать вид, что любят, представители чистокровной фамилии с вековыми слизеринскими традициями не смогли. Зла сироте они не желали, щедро оплачивали все её школьные расходы, только на летние каникулы предпочитали отправить высокую не по годам, не толстую, но грузную девочку в какой-нибудь удалённый элитный пансионат, разумеется, для того, чтобы та поправляла здоровье.

Сколько Августа себя помнила в Хогвартсе, её вечно дразнили слонихой. Прозвище Miss Elephant cow прилипло к ней в самый первый день, ещё в Хогвартс-экспрессе. Почти ни с кем не знакомая и ужасно сконфуженная, стесняющаяся своего высокого роста и немодных туфель Августа угрюмо побродила по заполненным весёлыми подростками вагонам в надежде, что кто-нибудь пригласит её в своё купе или хотя бы просто заинтересованно ей улыбнётся. Однако никто не обращал внимания на верзилу в сером клетчатом платье. Отыскав пустое купе, она решила переодеться в новенькую школьную мантию, растерялась и зачем-то начала раздеваться. Когда, оставшись в одной короткой нижней рубашке и чулках, сообразила, что мантию не носят на бельё, дверь, которую она, конечно же, забыла запереть, резко отворилась, и в проходе застыли старшие мальчишки. Один из них, очень светлый блондин в дорогом костюме и серо-зелёном галстуке (судя по гордо оттопыренному подбородку — предводитель), надменно усмехнулся и брезгливо поджал тонкие губы:

— Интересно, какому факультету повезёт с новенькой дылдой? Надеюсь, сей слонихи не будет среди слизеринок. Не пожалею галлеона тому, кто согласится приударить за этими эксклюзивными телесами!

— Слониха, слониха! — поддержали его гоготом спутники. — Нет, Малфой, ты слишком жесток, мы согласны заглянуть ей под юбку только за три галлеона, не меньше! Слониха, слониха! У-у-у, а уши-то, а нос! А ляжки!

Покрасневшая как рак Августа прикрылась скомканной мантией и, схватив вещи в охапку, бросилась бежать. Без труда растолкав обсмеявших её мальчишек, которые почти все были ниже ростом, она, готовая провалиться сквозь землю, скрылась в туалете. Громко ревя над раскачивающимся от тряски вагона рукомойником, несчастная во всём корила себя: и в том, что уродилась такой дылдой, погубив маму, и в том, что отрастила себе не нос, а шнобель, а больше всего в том, что вместо достойного ответа этим мерзким слизеринцам, позорно сбежала, да ещё и топоча, точно слониха. Слониха и есть!

— Кто там? — оторвал её от самых мрачных за всю жизнь мыслей чей-то звонкий настороженный голос из-за двери. — Кто там плачет? Что случилось? Какая беда? Вам нужна помощь? Откройте, а то позову старосту!

Августа представила, как старшие, ворвавшись в это такое стыдное убежище, застанут её с распухшими от слёз глазами и сопатым пунцовым носом, и решила не открывать даже под страхом смерти, до последних сил держать злополучную дверь.

В коридоре повздыхали, поскреблись, подёргали ручку. После паузы заговорили снова, вкрадчиво:

— Ты мальчик или девочка? Извини, но я сейчас описаюсь. Или ещё хуже! О-ой-ой! Очень прошу, открой мне! — с надрывом умоляла, кажется, девчонка. — Поплачь в другом месте, ладно? Тебе ведь без разницы, а мне нужен туалет. Срочно! Уй, ай!

Живо вообразив бедняжку, притопывающую от нетерпения, Августа быстро вытерла слёзы, натянула мантию и повернула задвижку. Перед ней, хитро прищурившись, стояла и правда девочка, худенькая, востроносая, ростом едва достающая Августе до подмышки, и победно улыбалась. Было совсем непохоже, что ей нужен туалет.

— Так и поняла, что ты не мальчишка, — заявила та. — Они ревут ещё громче! Рассказывай, какая у тебя беда. Меня зовут Минни Макгонагалл, я терпеть не могу, когда люди плачут. Особенно — закрывшись в туалете…

Столь неожиданно завязавшаяся дружба с Минервой, правда, омрачённая тем, что подружек распределили на разные факультеты, не позволила Августе совсем уж пасть духом, когда с подачи Абраксаса Малфоя и его компании едва ли не половина школы принялась дразнить её, действительно слишком высокую и нескладную, Слонихой. И потерю отца ей более-менее сносно помогла перенести всё та же Минни, маленькая волшебница с большим и мудрым сердцем. Ещё слова поддержки и почти материнское (вернее, бабушкино) участие юная мисс Валчер получила от декана Пуффендуя Гризельды Марчбэнкс. Именно профессор Марчбэнкс однажды поздним вечером, утешая плачущую за занавесью своей кровати Августу, подсказала идею, перевернувшую той всю дальнейшую жизнь.

— Милая, ничьи злые слова не стоят твоих слёз. — Старая волшебница, вздыхая, морщинистой мягкой рукой гладила по голове свою ученицу, расстроенную грубыми придирками Малфоя. — Люди жестоки и всегда найдут, кого подразнить. Но не все такие. Научись не обращать внимания на хамов, они ущербны. Ты же видишь себя в зеркале? Очень симпатичная тринадцатилетняя девочка, правда, пока гадкий утёнок. У тебя красивые глаза и волосы, прелестная улыбка, если перестанешь сутулиться — то будешь изумительно стройна. Читала Андерсена? Вот подрастёшь и превратишься в прекрасного лебедя, обещаю, так и будет.

— Я же не лебедь, а гриф! У меня нос длинны-ы-ый и уши торча-а-ат! — Августа принялась рыдать ещё пуще. — Даже Патрону-у-ус сло-о-он! Все смею-ю-ются!

— Не все. Ты разве не заметила, что сегодня на уроке половина класса тебе аплодировала? Мало кому удаётся на первом же занятии создать Патронуса. Слона? Прекрасно! Восхитительно! Чем слон хуже кошки, как у твоей подруги Макгонагалл, или крысы, или козы? Ты талантливая, поэтому тебе завидуют. Да, когда обзываются, это очень обидно. Но поверь, к сожалению, в жизни будет много обид, куда более серьёзных, чем скверные слова негодника Абраксаса. Тебе просто нужно отвлечься, не придавать значения. Когда на душе плохо, грустно и тоскливо, не знаешь, как быть, когда очень хочется пожалеть себя или становится страшно за завтрашний день, занимайся какой-нибудь приятной работой, только без магии. Пусть волшебная палочка отдыхает, а ты своими пальчиками… Э, например, вышивай или вяжи. А что, прекрасная идея! Умеешь? Няня тебя научила, и спицами, и крючком? Замечательно, колдуньи редко вяжут своими руками, а зря. Любое рукоделие позитивнейше влияет на психику и магию. Мне душевного комфорта помогают достичь лоскутные одеяла. Пожалуйста, никому не проговорись, это секрет, — Гризельда понизила голос до заговорщического шёпота. — Сейчас как раз дошиваю своё сотое одеяло в стиле пэчворк. Закончу — и покажу тебе, если интересно, или подарю. Вязание — вообще чудесная штука, полезное, лечебное. Попробуй обязательно. Пряжу можно купить в Хогсмиде, или привезу тебе из Лондона.

— А что вязать? Шарфы? — уныло спросила Августа, без особого энтузиазма воспринявшая предложение декана.

— Зачем шарфы? Согласна, это скучно. — Та задумалась на миг и воскликнула: — Кем тебя дразнят? Слонихой? Прекрасно. Вот и вяжи слонов. Выйдут милейшие игрушки. И ты сама увидишь, какие слоны на самом деле симпатичные, даже грациозные. И добрые, сильные. Попробуй!

Не особенно веря в то, что стоит тратить время на такое бесполезное занятие, просто не желая огорчать отказом профессора Марчбэнкс, после обеда принёсшую ей коробку с разноцветными клубками, спицами, крючками и схемами для рукоделия, Августа следующим же вечером засела за вязание.

Значит, говорите, слониха? Ладно, будет вам слониха!

Она выбрала нитки цветов своего факультета, жёлтого и чёрного; чтобы будущий слон не был похож на пчелу, добавила к ним красный гриффиндорский — Минни должно понравиться. Вязать полностью крючком не решилась из-за отсутствия опыта; взявшись за тонкие носочные спицы, начала по инструкции с хобота — оказалось совсем несложно. Набрала на три спицы по семь петель и пошла по кругу полосками, с двадцать третьего ряда стала делать накиды, с пятьдесят шестого — убавлять по петельке; наполнила заготовку ватой, закруглила крючком, обрезала лишнюю нитку. Она так увлеклась, что забыла, как обидно и зло слизеринцы сегодня снова дразнили её за Патронуса-слона. Туловище игрушки Августа продолжила вязать на четырёх спицах. Потом — ножки, а уши — крючком. Хвостик сплела косичкой. Затолкала в детали наполнитель и собрала игрушку. Пришила чёлочку и глаза-пуговицы. Получившийся кривоватым и не желавший стоять на ногах слоник выглядел забавно. Ничего, пусть сидит. На душе потеплело, свет свечи показался кусочком солнышка. Добрый неуклюжий ушастый дружочек, мягкий и полосатый. Поразмыслив немного, Августа добавила ему на шею бант из атласной ленты — вышло здорово. Привлекательный слоник. Конечно, волшебной палочкой можно было бы сделать куда более красивую игрушку и даже наколдовать живого слонёнка, но вряд ли получилось бы столь же трогательно.

Первый слон Августе понравился. Провозившись с вязанием почти до утра, она заснула усталая, но совершенно счастливая, крепко обнимая своего игрушечного полосатого любимца. И отныне больше никогда не плакала по ночам. На такие глупости у неё просто не оставалось времени — каждую минутку, отвоёванную у сна, уныния и плохого настроения, мисс Валчер вязала слонов. Самого разного размера и цвета. Маленьких и побольше, голубых, фиолетовых, белых, в горошек и цветочек. И дарила их Минерве, всем хорошим знакомым, а некоторых бережно складывала в специальный сундучок. Вязала она и подушки с большими ушами-лопухами и длинными хоботами, шарфы, шапки и жилетки, брелоки, пледы, закладки и обложки для книг, сумки, носки, чулки, варежки и многочисленные безделушки — всё с изображениями слонов. Особое же предпочтение отдавала всё-таки разнокалиберным игрушечным слоникам.

Сперва, узнав про слоновое хобби, её ещё пуще стали дразнить Слонихой, однако теперь Августу это прозвище совершенно не обижало. Она обожала своих слонов, тайно разговаривала с ними, каждому давала имя. Первого не оригинально, но звучно назвала Хатхи⁽¹⁾ и преподнесла на день рождения декану Марчбэнкс. Многие знакомые считали её игрушки добрыми талисманами и были убеждены, что те приносят удачу в самых трудных делах.

Со временем обзывать и изводить Августу перестали. Разве интересно дразнить того, кто совсем не обижается? К тому же верзила-пуффендуйка, вдруг перестав расти, неожиданно остановилась на росте, хоть и высоком, но вполне приличном и даже пикантном для девушки, да ещё и заметно постройнела, похорошела. Про её лопоухость, ловко прикрываемую красиво уложенными густыми локонами, не вспоминали. Правда, кое-кто частенько, кивая в её сторону, выразительно крутил пальцем у виска и отпускал скабрёзные шуточки на тему того, что Валчер совсем сбрендила со своими слонами, но это больше не вызывало в школе нездорового ажиотажа и быстро всем надоело.

Слоники вообще стали весьма популярны в Хогвартсе. На выпускном обеде курса мисс Валчер стол Пуффендуя украсил огромный торт в виде фигуры слона, в кондитерской Хогсмида раскупали леденцы-слоники, от которых временно вырастали носы и уши, и несколько лет после окончания Августой школы под её крышами от спальни к спальне, от класса к классу гуляли весёлые хулиганские песни о слонах.

Именно слоник, как верила сама Августа, помог ей выйти замуж за любимого. Как это удалось связанной без намёка на магию игрушке, набитой примитивной ватой и соломой, Августа не знала. И если честно, не хотела разбираться в таких вещах… Она ещё на шестом курсе обратила внимание на Джулиуса Лонгботтома, красивого, но слегка рассеянного и до невозможности застенчивого парня. Многие бойкие девушки пытались с ним флиртовать, только безуспешно: в их компании красавчик Джулиус зажимался, словно ребёнок, краснел, едва не падал в обморок и совершенно не понимал намёков даже на невинные знаки внимания, не говоря о поцелуях. Раскрутить его на роман не удалось ни одной хогвартской сердцеедке, и Лонгботтом прослыл закоренелым, непробиваемым девственником. Мисс Валчер полгода присматривалась к нему, с каждым днём всё больше осознавая, что Джулиус ей очень нравится, и в итоге влюбилась. Вот такая незадача! Этого ей только не хватало. Поделиться своей тайной она решилась лишь с лучшей подругой Минни.

Неподдельно прострадав по Джулиусу всё лето и весь седьмой курс с перерывом на экзамены, перед выпускным балом Августа, совершенно отчаявшаяся и сильно похудевшая от безответности своих чувств, всю ночь провела за вязанием. К утру на тумбочке перед её кроватью, подпирая вазочку с ирисами, сидел грустный нежно-лиловый слон и бережно сжимал передними ногами алое бархатное сердце. Засыпала Августа с улыбкой на лице, просветлённом мечтами о том, как прекрасный принц Джулиус, стоя на одном колене, надевает ей на пальчик блестящее обручальное кольцо… Утром невыспавшаяся, занятая приготовлениями к балу Августа не обратила внимания ни на то, что её новый лиловый слон, названный Огюстой, пропал, ни на загадочные взгляды, которые иногда бросала на неё Минни.

На балу, подбадриваемая той, набравшись смелости и едва не падая в обморок от страха быть отвергнутой, Августа направилась приглашать Джулиуса на танец.

«Если он откажет, да ещё и при всех, — думала она, бледнея с каждым шагом, — я умру на месте! А он обязательно откажет! Это же Лонгботтом! Он в жизни не танцевал ни с одной девушкой!»

Заготовленная для приглашения фраза вылетела из головы, едва Августа увидела прекрасные глаза предмета своей любви. Всё пропало! Вот он, последний миг её жизни!

Джулиус же нервно закашлялся, посмотрел на неё смущённо, но поднялся навстречу! Будто ожидал её. Слегка покраснев, он протянул Августе руку. Сам! Та совершенно онемела. А он, галантно кивнув, повёл её в круг. Так, словно они заранее договорились танцевать вместе и давно были парой.

Спросить, что всё это означает, опешившая, не верящая в собственное счастье Августа, буквально лебедем летающая по залу в сильных руках не очень ловкого, однако старающегося не упасть в грязь лицом кавалера, не решилась. А когда он, запинаясь, но глядя ей прямо в глаза, сказал:

— Мисс Валчер, вы такая смелая и романтичная! И у вас золотые руки. Никогда бы не подумал, что подобная чудесная девушка обратит на меня внимание. Мне ещё никто не дарил слонов, — и зарделся, она и вовсе отложила все вопросы в сторону. Ну, право, какие могут быть вопросы, если тебя держит за талию сам Джулиус Лонгботтом и с каждой секундой улыбается тебе всё более уверенно. Тебе! Слонихе!..

Через год они сыграли свадьбу…

За беременность молодая миссис Лонгботтом связала в детскую большущий ковёр, с которого подмигивал добродушный салатовый, как нежный листик, слон. Их с Джулиусом сынишка, маленький проказник Фрэнки, научил этого слона показывать язык и громко пукать при гостях, чем приводил в неописуемый восторг дедушку Арфанга. Когда родившийся слабеньким ребёнок болел, слон на его ковре притягивал пыль и покрывался паутиной, будто пауки со всей округи приползали в спальню Фрэнка Лонгботтома. И все детские хвори — даже неизлечимая драконья оспа! — проходили быстро и без осложнений.

Из каждого уголка гостеприимного и уютного дома Лонгботтомов выглядывало по слону, а то и по целому «табуну». Добавить к вязаным, конечно, надо и небольшое мраморное стадо, молчаливо (а порой и не очень…) бредшее одновременно в трёх разных направлениях трельяжа — подарок Августе от свекрови, таким деликатным способом попытавшейся (впрочем, безуспешно) привить невестке великосветские вкусы накаминного коллекционирования. Чёткие фаски и трещины на старой амальгаме зеркал напоминали рассохшуюся саванну, по которой и брели дивные белоснежные пахидермы⁽²⁾. А рядом — фуфайки со слонами всем членам семьи, уютные тапочки со слоновьими ушами, укрывалки для кастрюль и чайников — было так забавно, когда из хобота вязаной игрушки время от времени со вздохами вылетали облачка пахнущего шиповником пара…

После своего сотого слона Августа перестала их считать. Муж подтрунивал над ней, называл Великим махаутом⁽³⁾, но старался не мешать, когда та, умаявшись за день, садилась вечером к камину вывязывать очередному слонику ухо или брюхо, и с удовольствием носил свитера не со скандинавскими оленями, а с элефантами.

Так, словно вереница слонов, медленно, но верно бредущих в закат по утопающему в искрящемся тумане полю, и проходила жизнь миссис Лонгботтом.

Повзрослевший Фрэнки привёл в дом невесту, которая не особенно ей понравилась? А что поделать — повздыхав, Августа связала той в подарок белоснежного мамонта из настоящего турецкого мохера. Чем не свадебный подарок? Связала — и смирилась. Счастье сына превыше всего!

Фрэнк и Алиса вступили в смертельно опасную борьбу с Тем-кого-нельзя-называть и ежедневно рискуют своими жизнями? Чтобы сердце выдержало все эти ужасные треволнения и страхи за них, и чтобы магические раны отчаянных детей побыстрее затягивались, она связала слона и нарядила его в игрушечные кольчугу и доспехи. И всякий раз, попадая в переделки, младшие Лонгботтомы возвращались домой живыми и почти невредимыми.

Невестка подарила им с Джулиусом желанного внука? На радостях Августа связала слона — детскую подушечку. Карапуз Невилл, в отсутствие матери до посинения заходившийся истошным ором, легко и быстро засыпал на ней.

После чудовищных пыток сын с женой потеряли рассудок и попали в Мунго? Августа, сама с трудом удерживаясь на грани отчаяния, связала им двух одинаковых слоников, Алисе — мальчика с синими глазами-пуговицами (под цвет глаз Фрэнка), а Фрэнку — кареглазую, как Алиса, девочку. И те, хоть и не пошли на поправку, но к огромному удивлению колдомедиков, пророчивших им скорую неминуемую и болезненную смерть, спокойно спали по ночам, часто, судя по умиротворённым выражениям лиц, видели приятные спокойные сны, могли самостоятельно принимать пищу и иногда узнавали родных.

Подрастающий внук не проявлял никаких магических способностей и пугал родню перспективой оказаться сквибом? Бабушка связала для его игрушечной волшебной палочки чехол с хоботом и «лопушками» и одеяло с летающим слоном. Когда во время своих игр маленький Невилл прятался за креслом в полутёмной гостиной, где воображал себя великим охотником — нет, путешественником! — это самое кресло, типично английское с «ушами», хранящими сидящего в нём от таких же типично английских вездесущих сквозняков, с легкостью представлялось ему большим африканским слоном. Имелся даже «хвост», за который сходил свисающий с сидения, недовязанный бабкой чулок. Тень увеличивалась, ползла по стене, темнела от неверного света прогорающего камина. Объемная, живая, нападающая!.. Невилл дрожал от восторга. И на дюйм — или около того — отрывался от земли, парил.

Джулиус от всех испытаний, выпавших на долю семьи, слёг с неизлечимым недугом, мучавшим его не проходившими от самых сильных зелий болями? Августа осушила слёзы и связала слона. Вечером, поцеловав мужа, положила шерстяную игрушку рядом с его пропахшей лекарствами подушкой. К утру сердце старшего мистера Лонгботтома перестало биться, он ушёл со спокойной улыбкой, так и не выпустив из высохших пальцев слоновьего хобота.

* * *

Ночью снова не удалось заснуть. За окном неистовствовала сухая гроза, шумя деревьями и подсвечивая тёмную спальню всполохами кровавых зарниц. Лишь Августа закрывала глаза, сразу мерещился задорный смех маленького Фрэнки, играющего в прятки с отцом… Ещё совсем одолели переживания за внука. Мысли о том, что всё-таки мир устроен без порядка, чести и справедливости, как она не старалась их прогнать, то и дело возвращались в голову. И колени снова опухли. Почему до сих пор никто не изобрёл волшебного зелья от проклятой подагры или, например, от насморка? Решают мировые проблемы, делят власть и кормушки, убивают друг друга — нет бы занялись чем-то полезным. На свете так много важных и интересных дел, помимо войн. Вырастить и воспитать человека так сложно, а изранить ему тело и душу можно одним взмахом волшебной палочки или даже словом…

Собиравшийся с самого утра дождь всё-таки пошёл, от сгрудившихся туч потемнело, словно вечером, пришлось зажечь свечи. Августа любила свечи — живое пламя, маленькое и хрупкое, но такое сильное, не могло сравниться ни с какими Люмосами. Она, позволяя себе немного сутулиться и хромать, прошлась по дому; открывая двери в тщательно убранные комнаты — небольшой кабинет мужа, библиотеку, спальню Фрэнка и Алисы, детскую Невилла, — постояла на порогах, покивала с улыбкой их обитателям, вязаным слонам. Навздыхавшись, поджала губы и тряхнула седыми кудрями:

— Пожалуй, одного не хватает. Определённо!

Вернувшись в гостиную, Августа открыла большую шкатулку для рукоделия и устроилась поудобнее. Быстро перебрала спицы и клубки, взялась за свой любимый шестидюймовый крючок — подарок Джулиуса, — троечку, с серебряным напылением, идеально закруглённой головкой и сплюснутым расширением на ручке. Но выбрала бамбуковый, шероховатый, с остро заточенной головкой. Он удобно лёг в руку, будто заждался работы. Пряжу под него — гладкую, бледно-мятного цвета, чисто шерстяную, слегка колючую, такая будет скользить в бородку крючка свободно, не проваливаясь и не выскакивая.

Августа задумалась, какую поставить пластинку, но отложила волшебную палочку, направленную было на патефон. Сегодня она будет вязать не под Гленна Миллера, Гарри Белафонте или Чио-Чио-Сан Пуччини, а под арии ливня.

Итак, приступим. Обычно Августа держала крючок, подхватывая снизу, как карандаш, однако сегодня взяла его сверху, как нож.

Привычно накинув нить на левый указательный палец, миссис Лонгботтом ввела под неё крючок, повернула его по часовой стрелке. Придерживая большим пальцем образовавшуюся петельку, протянула в неё рабочую нить; фиксируя свободный конец нити, затянула узелок. Первый. Из воздушных петель сноровисто протянула цепочку — начальный ряд готов; не забывая о подъёмах, несколько рядов провязала за переднюю стенку, следующие — за заднюю… Замечательный выйдет слон. Впрочем, как и всегда…

Дождь прошёл, в окно заглянул пробившийся из плена плотных серых облаков луч закатного солнца. Августа улыбнулась ему и потёрла усталые глаза, покрутила похрустывающей затёкшей шеей. Протянув нить через последнюю петлю, затянула крепкий узелок. Финальный. Осталось сшить игрушку и набить стружками. Потом можно попить чаю с мёдом и отдыхать.

Она с довольным видом повертела нового слона, прикидывая, куда бы его определить, поправила ему заменяющий бант цветок и посадила на диван.

— Назову тебя Зульфикар.

Возясь на кухне с чайником и разогревая на ужин запеканку, миссис Лонгботтом не услышала, как громыхнуло на чердаке. Раздался звон бьющегося стекла и скрип несмазанных петель чердачного люка. Вместе с чьими-то ногами, осторожно опустившимися на верхнюю ступеньку рассохшейся лестницы, в доме повисла, словно её плеснули из склянки, магическая тишина.

Августа беспечно напевала и гремела посудой. А в узком коридоре, ведущем мимо гостиной, беззвучно скользила крепкая фигура в тёмном плаще, держащая наизготовку волшебную палочку.

Заметив в проёме двери высокий женский силуэт, Джон Долиш, проникший в дом по поручению Тёмного Лорда, зловеще усмехнулся. Похищение бабки Невилла Лонгботтома не сулило никаких неожиданностей. Да и драться всерьёз с престарелой дамой, конечно же, не придётся. Главное, чтобы она не подняла шума, остальное — ерунда. Со старухой, никогда не практиковавшейся в боевой магии и не способной даже установить на своё жилище более-менее серьёзную защиту или хотя бы навесить хитрые Сигнальные, будет справиться не труднее, чем с первоклашкой. Зато, когда карга окажется в руках Пожирателей, её внучек сразу заткнётся или вообще приползёт на коленях молить о пощаде. Миром правит вовсе не любовь, а страх и выгода…

Размышления почти подкравшегося к кухне киднеппера об устройстве мирозданья прервал взгляд, брошенный в гостиную. Хозяйка дома оставила свою волшебную палочку у корзины с клубками. Вот дура! Ну что ж, теперь у неё точно нет шансов…

Расслабившись, Долиш отлип от стены. Какой смысл прятаться, старуха наверняка ещё и слепая. Он прицелился палочкой в сторону кухни и, не таясь…

В гостиной мигнула огромная тень. Долиш заметил это боковым зрением и не успел отскочить. Его оглушил и дезориентировал трубный глас, громкий и резкий настолько, что контуженный он пульнул из палочки наугад. Обернулся — и застыл столбом. Ноги приросли к полу. В дверной проём из гостиной просовывалась ожившая гора и тянула к нему длинный морщинистый хобот.

Здоровенный слон в боевой раскраске, с цветком, прикреплённым к металлической пластинчатой сбруе, занимавший почти всё пространство большой комнаты, разъярённо топал по прогибающемуся под ним полу. «В доме Лонгботтомов очень крепкие полы…», — икнув, подумал Долиш.

Могучий хобот схватил его поперёк туловища, стиснув так, что Долиш услышал треск собственных костей, и ударил об стену. В живот упёрся длинный загнутый бивень. Палочка выпала из руки.

Поднырнув под слоновью башку, изрядно помятый Долиш быстро пополз на коленках в единственном спасительном направлении — к кухне.

— Палочка, Акцио! — раздалось оттуда. — Зульфикар, фас! Молодец! Конфундо!

Вскочившего на ноги Долиша отбросило обратно к ревущему слону, он не удержался и шлёпнулся на задницу, не понимая, где верх, где низ. Нащупал свою палочку, однако не смог воспользоваться. Последнее, что он ясно видел: сноровисто вылезающая через окно кухни старуха и горящий бешенством огромный слоновий глаз…

* * *

— Мама! Папа! Это я! — Из камина сперва, как от взрыва, вырвался сноп зелёных искр, а уже потом раздался характерный гул и треск, говорящий о том, что кто-то хочет по нему срочно связаться с обитателями дома. — Что с бабукой?! Я только что вернулась из экспедиции и получила ваше сообщение. Не могу сейчас вырваться, портключ занят. Лишь утром! Эй, где вы все?

В яростно мечущемся магическом пламени качалась зелёная голова взволнованной девушки.

К камину подбежала хозяйка дома Ханна Лонгботтом и всплеснула руками:

— Солнышко, Августа! Ты так весь камин раскурочишь. Успокойся, тише.

— Наконец-то! — фыркнула девушка. — Ну где тебя, мама, носит? Я места себе не нахожу. Что с бабукой? Приступ, сердце?! Почему её забрали в Мунго? Буду дома утром.

— Не торопись и не кричи, пожалуйста. У бабушки на днях закружилась голова, Нев перестраховался и вызвал целителей. Сегодня она уже вернулась из больницы.

— Почему так быстро? — снова всполошилось лицо в камине. — Не скрывай от меня, мама. Бабука неизлечимо больна? Это ужасно, о! Я что-нибудь придумаю, пойду и потребую портключ! Или нет, лучше попробую на самолёте. Если прямо сейчас аппарирую в аэропорт, то…

— Августа, отставить панику! — повысила голос Ханна. — Не надо так волноваться. Я же сказала, с бабушкой всё нормально. — Она усмехнулась и заговорщически подмигнула дочери. — Она… вяжет.

— Слона?

— Да, она вяжет слона. — Многозначительно кивнула Ханна.

Девушка в камине шумно выдохнула и разулыбалась:

— Ну тогда ладно. Не буду торопиться, а то работы много. Завтра вряд ли, а в выходные непременно меня ждите. Папе привет, бабуку целуй!

Не успела мать ей ответить, как зелёное пламя в камине свернулось замысловатой спиралью и, шикнув, потухло.

Ханна вздохнула и пошла проверить бабушку Августу. Осторожно приоткрыла дверь в её комнату и прислушалась.

Из спальни старшей миссис Лонгботтом тёплой пичугой выпорхнул и полетел по дому мерный тихий стук вязальных спиц…

Арт: http://www.pichome.ru/Cil

1) Хатхи — "слон" на хинди

Вернуться к тексту

2) Пахидермы — (греч., от pachys толстый, и derme кожа). Толстокожие животные жарких стран, синоним слонов.

Вернуться к тексту

3) Махаут — в Индии наездник боевых слонов, потомственный погонщик, особая каста, обладающая собственным наречием, одним из самых древних на земле.

Вернуться к тексту