Его просто не было (джен)

В ту ночь была гроза, и стены старинного замка сотрясались от ударов тысяч дождевых каплей, гонимых пронизывающим ветром. Время было за полночь, и в камине, вместо яркого пламени, освещавшего комнату несколько часов назад, тихо шипели тлеющие угли.

Сгорбившийся старец в изумрудно-бирюзовом одеянии сидел за массивным дубовым столом и неспешно перелистывал страницы увесистого фолианта.

Изредка качая своей седоволосой головой и щупая длинную бороду, пожилой человек тщательно изучал лежащий перед ним текст. Он делал это медленно, сосредоточенно, ни на секунду не отводя пристального взгляда своих голубых глаз в сторону.

Внезапно его отвлек громкий стук за стеклом, и он был вынужден оторваться от своего занятия.

Он с удивлением посмотрел в сторону окна, тут же сорвался с места с молниеносной скоростью, довольно лестной для его почтенного возраста, и растворил тяжелые ставни.

В комнату влетела птица. Она была насквозь промокшей, с растрепанными перьями и лишь отдаленно напоминала великолепную и грациозную сипуху семейства Тито-альба. Жалобно ухнув, она неловко плюхнулась на подоконник, с трудом удерживая свое тело в вертикальном положении.

Старик с удивлением взирал на прибывшую гостью. Поистине должен быть жесток человек, решивший отправить бедное животное с поручением в подобную погоду.

Покачав головой, старец посадил уставшую птицу на жердочку клетки и пододвинул её поближе к камину, чтобы сова смогла отогреться.

Сам же, отвязав от её ноги бережно привязанное письмо, он устроился рядом, в мягком кресле с высокой спинкой, и вскрыл конверт. Оттуда на его колени тут же выпала всего одна крохотная записка, исписанная небрежным почерком так, словно её автор очень торопился и не заботился об аккуратности своего письма.

Старик потряс конверт, намереваясь найти еще что-то помимо этого, но безуспешно — он был пуст. Тогда он сосредоточил свое внимание на той самой маленькой бумажке, вылетевшей чуть ранее. Взяв её в руку, пожилой человек поправил очки и впился внимательным взглядом в написанное.

Несколько секунд его взгляд оставался стеклянным, пока до него наконец не дошел смысл написанного.

Сразу буря эмоций пролетела на его испрошенном морщинами лице: страх, ужас, сокрушение и облегчение. Но все это длилось лишь небольшую долю секунды, и вот он уже снова уверенно поднимается с кресла, ясно смотрит по сторонам и, набрасывая на плечи черную мантию, исчезает в потоке яркого серебристого света.

Комната пустеет. Лишь слышится тихое уханье совы, да трещат в камине остывающие угли.

А на столе лежит небольшая и неприметная с виду бумажка, покрытая размытыми чернилами, на которой написано:

«Поттеры мертвы. Он пал».

* * *

Молниеносно преодолев довольно внушительное расстояние, старец оказался на обочине дороги, рядом с небольшим и неприметным указателем. Тучи над окрестностями Лондона уже рассеялись, и ночную тишину нарушали лишь тихие стуки воды, стекаемой с крыш домов.

Старик вновь поправил свои очки и подошел поближе к указателю, на котором было неаккуратно выгравировано: «Годрикова впадина».

Убедившись, что место назначения верно, он посильнее запахнулся в свою темную мантию и стремительно двинулся вдоль вереницы схожих друг с другом домов. На ходу вынув из кармана предмет, слегка смахивающий на зажигалку, он уверенным движением щелкнул по ней единожды, и все фонари в радиусе пары километров потухли сами по себе.

Не сбавляя шага, он снова спрятал странный предмет в складки мантии и продолжил путь.

Спустя пару минут он становился у небольшого участка в отдаленной части поселения и издал тяжелый вздох.

Там, где еще совсем недавно высился небольшой, уютный и аккуратный коттедж, сейчас лежали руины. В глаза старцу тут же бросились оборванные голубые шторы, колыхающиеся на ветру, метла, две части которой отдельно торчали из-под развалин кровати, и игрушки. Очень много мягких игрушек всех возможных мастей: от магических животных вроде плюшевого ярко-красного феникса до самого простого серого зайца с оторванным ухом, — все они беспорядочно лежали на земле, покрытые грязью и осевшей после крушения пылью.

Они — единственные выжившие свидетели ужасного события, произошедшего пару минут назад.

— Профессор, это вы? — От горестных размышлений старика отвлек грубый и осипший голос человека.

Развернувшись, профессор встретился глазами с огромным мужчиной восьми футов и одиннадцати дюймов ростом.

— Добрый вечер, Хагрид, — кивнул профессор. — Не ожидал увидеть тебя здесь.

Гигант вдруг порывисто дернулся и разрыдался.

— Профессор Дамблдор, а я ведь… приехал, вот, к маленькому Гарри на Хэллоуин… подарок… они же пригласили… так она уговаривала, чтобы я пришел, а тут… — Хагрид силился сказать хоть что-то, но слезы, которыми он сопровождал свой монолог, не давали ему возможности вымолвить ни слова, и под конец он уже просто безудержно рыдал, опустив голову и тихо лепеча себе что-то под нос.

Профессор Дамблдор подошел к здоровяку и успокаивающе похлопал его по плечу.

— Ну же, Хагрид, не надо так, — мягко укорил его старик. — Ничего уже не исправить.

Хагрид только еще пуще залился слезами.

— И прямо все, — скулил он. — Никого не пощадил, никого. И Лили, и Джеймс, и даже крошка Гарри…

Дамблдор еще раз устало выдохнул и глаза за стеклами очков наполнились слезами.

— Такова судьба, мой друг. — Он стянул с носа запотевшие очки и протер их небольшим шелковым платочком. — Смерть — это неотъемлемая часть жизни. Начало и конец. День и Ночь.

— Но… Как же так, профессор? — Хагрид все равно продолжал трястись всем телом. — За что?!

Старик все еще занимался своими очками.

— Мы никогда не получим ответа на этот вопрос, — ответил он. — И никогда не сможем узнать наверняка, почему человека тянет на убийство. Человеческая душа таинственна и туманна, и не все способны сразу определить, что она из себя представляет, — добавил профессор, и Хагрид уловил нотки самобичевания в голосе старца.

— А вы знали? — шмыгнул он носом. — Знали тогда, когда только встретили его, кем станет он?

Дамблдор покачал головой.

— Знал ли я тогда, что передо мной стоит один из самых опаснейших людей на свете? — уточнил он. — Нет, не знал. Но мне не составит особого труда догадаться, что мы еще не в последний раз слышим имя Волан-Де-Морта.

Хагрид был настолько оглушен последними словами профессора, что даже не обратил внимания на то, что тот назвал его по имени.

— Но как это, профессор? — Хагрид на секундочку отвлекся от своего плача. — Он умер. Все. Его больше нет.

Дамблдор печально улыбнулся.

— Верь мне, Хагрид, — пророчески изрек он. — Пройдет, возможно, еще много лет, прежде чем это произойдет. Но Темный Лорд вернется.

Здоровяк с ужасом посмотрел на него.

— И что же нам тогда делать? — спросил он.

Профессор достал из кармана палочку, и крошечный огонек света заиграл на её кончике, озаряя кромешную тьму вокруг.

— Помни, Хагрид, — таинственно прошептал он. — Нужно лишь не забывать, что в темные времена следует всегда обращаться к свету.

Еще какое-то время, постояв бок о бок, они разошлись.

Профессор снова исчез во вспышке света, оставив после себя лишь едва заметный шлейф серебристого света, и скрылся в неизвестном направлении. А Хагрид, все еще всхлипывая, залез на мотоцикл и рванул вверх, растворяясь во мгле ночного неба.

Чуть позже на этом месте появится отряд Министерства Магии, который поможет вытащить из-под завала тела убитых. Министр Магии позже произнесет траурную речь на этом же самом месте, окруженный огромным числом корреспондентов магических газет. А еще позже, совсем недалеко, Джеймса, Лили и Гарри Поттеров похоронят на местном кладбище, где в окружении огромного количества цветов будет лежать ярко-красный плюшевый феникс и простой серый заяц с оторванным ухом.

Невилл Лонгботтом всегда считал, что он родился под несчастливой звездой. Посудите сами: родителей как-таковых у него не было, а бабушка, которая хоть и заботилась о мальчике, всегда старалась держать его на коротком поводке, чтобы — не дай Мерлин! — внук не натворил глупостей на глазах у посторонних.

А помимо всего прочего мальчик был ещё и жутко неуклюжим. Настолько неуклюжим, что стоило ему едва коснуться чего-нибудь хрупкого кончиками пальцев, как это что-то тут же вдребезги разлеталось на тысячи мелких осколков, за что ему моментально прилетало от бабушки в виде увесистого подзатыльника.

Бабушка Невилла — Августа Лонгботтом — была суровой и собранной до мелочей женщиной. Как и многие из тех, кто когда-либо бывал на войне, она отличалась от других тем, что видела мир таким, какой он есть на самом деле — жестоким и безжалостным местом, где духовные ценности и вровень не стояли материальным составляющим.

Возможно, именно это качество характера и помогло ей добиться всего того, чем она может располагать на данный момент. Пережив войну и оставшись один на один с больным сыном и невесткой, с маленьким ребенком на руках, она, несмотря ни на что, всегда оставалась для своей семьи надежной опорой в трудных ситуациях и смогла вырастить из Невилла доброго, честного и отзывчивого мальчика.

Однако будучи человеком очень организованным, Августа Лонгботтом с огромным пренебрежением относилась ко всем тем людям, которые были на нее не похожи: мечтатели, творческие люди и просто все те, кто мысленно существуют в более высоких материях, — все они казались ей пустышками, неприспособленными к существованию.

А Невилл был совершенно не похож на свою бабушку. Унаследовав от матери широту кругозора и открытое сердце, он смотрел на мир своими сияющим глазами как на спектакль, где все персонажи должны быть хорошими, декорации качественными, а добро в конце концов обязательно побеждает зло.

Августа Лонгботтом очень любила своего внука. Она любила мальчика настолько сильно, что не могла позволить себе потерять его так же, как и его родителей. Именно поэтому, обнаружив во внуке зачатки подобного легкомыслия и наивности, она монотонно и совершенно безуспешно старалась направить мальчика на, по её мнению, пусть истинный.

Но все-таки в одном Невилл был похож на Августу. Сам того не замечая, он с той же упертостью, с которой бабушка пыталась его перевоспитать, не желал снимать с носа розовые очки и все равно мысленно витал где-то далеко, не обращая внимания на очередной стеклянный предмет в радиусе пары метров.

Конечно, несмотря на свою рассеянность, мальчик прекрасно понимал, почему бабушка так старательно пытается искоренить в нем эти качества. Ведь стоило кому-то за столом лишь завуалированно затронуть тему Алисы и Френка, как миссис Лонгботтом-старшая тут же моментально переменялась в лице и поджимала губы так, словно перед ней, вместо привычной яичницы на завтрак, появлялась целая тарелка тухлых яиц. А еще ночью, когда холодный мрак окутает небольшой домик, Невилл обязательно услышит редкие всхлипы в соседней комнате и возможный тихий скрип половиц, когда дядя Эйджи пойдет успокаивать свою тетю, если в очередной раз будет недолго гостить у них.

Сам Невилл к бабушке в такие моменты никогда не ходил. И не делал он этого не потому, что ему было наплевать, а потому, что он просто не знал, чем ей помочь.

Именно об этом, а еще о многом другом, мальчик думал, сидя на деревянном стуле в приемном отделении больницы святого Мунго.

— Невилл, поднимайся! — Над мальчиком нависла могучая фигура старухи в длинном зеленом платье с изъеденной молью лисой и в остроконечной шляпе, украшенной чучелом стервятника.

Невилл послушно поднялся со стула и поплелся за своей бабушкой, неохотно перебирая ногами.

Больница святого Мунго Невиллу не нравилась никогда. Все здесь казалось мальчику чужим: белые стены, мраморные полы и висящий в воздухе тяжелый запах, отдаленно напоминающий химическое вещество ацетон, — все это одновременно казалось ему завораживающим и пугающим. Но больше всего мальчика настораживали целители — эти немолодые люди в лимонных мантиях с нашивками, вечно снующие по коридору в разные стороны. Они всегда были довольно милы по отношению к посетителям и пациентам, помогали многим людям выздороветь и вернуться к нормальной жизни, но Невилл не любил их по одной простой причине — они не могли вылечить его родителей.

— Простите, вам помочь? — Миловидная медсестра внезапно преградила им дорогу, участливо улыбаясь во весь рот.

Невилл даже слегка подскочил от её звонкого голоса.

— Нет, благодарю, мы знаем, куда идти, — вежливо отказалась миссис Лонгботтом, поправляя маленькую дамскую сумку на плече.

Медсестра все с той же понимающей улыбочкой кивнула и поспешила на помощь к какому-то старику, разгуливавшему по отделению в одних подштанниках.

Поднимаясь по лестнице, Невилл с грустью подумал, что уж им-то помощь действительно не нужна: пятый этаж больницы магических болезней, недугов и травм святого Мунго может по праву считаться их вторым домом.

— Не сутулься! — Бабушка снова вырвала мальчика из его мыслей. — И не вздумай вести себя как размазня, — предупредила она, грозно сдвинув брови к переносице. — Никаких соплей. Не забывай, что сегодня мы пришли с радостной новостью.

Невилл утвердительно качнул головой, впиваясь взглядом в точку на полу.

Бабушка удовлетворенно кивнула.

— Хорошо, а теперь я хочу чтобы ты…

— Миссис Лонгботтом, как я рада вас видеть, — полненькая медсестра в мантии прервала бабушку на полуслове. — Вы сегодня рано!

Бабушка с улыбкой пожала руку женщине, тут же переменившись в лице.

— Здравствуй, Линси. Как поживает муж? — она любяще похлопала относительно молодую женщину по плечу.

— Спасибо, все хорошо, — ответила Линси, но тут её взгляд упал на мальчика, до этого одиноко замершего посреди коридора, не зная, что ему делать дальше. — Невилл, привет! Как твои дела?

Мальчик смущенно улыбнулся и завел руки за спину.

— Хорошо, спасибо.

Внезапно медсестра спохватилась.

— Ой, что это я вас задерживаю! — укорила она себя. — Вам же надо спешить, чтобы успеть до процедуры!

— До какой процедуры? — Бабушка выглядела слегка напряженной.

— О, не беспокойтесь, — успокоила её Линси. — Просто небольшое внеплановое обследование.

Миссис Лонгботтому слегка расслабилась и уже увереннее распрямила плечи.

Попрощавшись с молодой медсестрой, они направились прямо по коридору.

Коридор пятого этажа был очень широким и очень длинным. Огромное количество дверей теснилось как на правой стороне — там находились палаты тех людей, чье лечение было если не слишком долгосрочным, то хотя бы более-менее намеченным; так и на левой — для тех, чье заболевание можно было бы занести в графу «неизлечимых», если бы этому не препятствовало человеческое тщеславие и сочувствие к родным.

Невилл старался не смотреть на левую сторону коридора — слишком больно ребенку было видеть пустые глаза и опущенные головы в открытых дверных проемах. Но, бывало, нет-нет, да что-то броситься в глаза, и ты уже не можешь не смотреть на очередного безнадежного пациента, бессознательно совершающего какие-то механические движения.

Вот и сегодня, ведомый уверенными шагами своей бабушки, Невилл в оцепенении остановился напротив одной из «левых» палат. Молодая женщина с повязкой на голове весело смеялась вместе со своими родственниками, пакуя свои многочисленные личные вещи.

Невилл знал, что её зовут Саманта и что она провела в этой больнице последние несколько лет, потому что иногда, когда бабушка долго общалась с врачами, молодая леди покупала ему какао и рассказывала интересные истории из своей практики. Она была мракоборцем, и однажды во время рейда один плохой человек неудачно использовал на ней заклинание «Обливиэйт». Стереть её память у него не вышло, однако он сумел что-то повредил в её мозге, так что теперь она каждый день просыпалась с чувством, словно бы все это произошло только вчера.

Невилла она, конечно, каждый раз узнавала заново, но это не мешало ему приятно проводить с ней время, из-за чего он в скором времени не мог не проникнуться к ней детской симпатией.

И вот сейчас она собирает вещи вместе с родителями и улыбается Невиллу из своей палаты не потому, что она знает, кто он такой, а просто потому что она — приветливый и улыбчивой человек, который, несмотря ни на что, каждый раз, стоило врачам утром ввести её в курс дела, всегда оптимистично заявляла: «А что? Это значит, что я могу каждый день устраивать полнейший кавардак, и моя совесть при этом не будет меня мучить, просто потому что я ничего об этом не вспомню? Мерлин, а это здорово! Простите, где тут ближайший паб?».

— Невилл, мне долго тебя ждать? — Августа недовольно сложила руки на груди, замерев в конце коридора.

— Нет, бабушка, — послушно ответил мальчик, отрывая взгляд от Саманты и её родителей и ковыляя вслед за шустрой старушкой.

Через какое-то время они наконец добрались до нужной им палаты.

Все палаты в конце коридора пятого этажа несколько отличались от других. Для того, чтобы как можно проще было бы охарактеризовать их, вполне хватило бы лишь одного слова — элитные. Все палаты, на двери которых красовалась небольшая красная буква «А», отличались от всех остальных тем, что они являлись привилегированными и выдавались лишь тем, кто действительно их заслуживал. В основном, как правило, их получали люди, которые понесли тяжелые увечья во время войны с Тем-Кого-Нельзя-Называть.

Именно поэтому Фрэнку и Алисе Лонгботтомам досталась такая палата.

Помимо того, что такие палаты получали большее внимание со стороны персонала, они так же отличались от обычных и по своему внешнему виду. Во-первых, у них были окна. Это были очень странные окна, и Невилл часто задавался вопросом, зачем такие окна вообще нужны. Главная проблема, связанная с ними, которая вводила мальчика в состояние ступора, заключалась в том, что часть этих окон открывала обзор из палаты не на улицу, а на коридор.

Искренне не понимая, почему у них такое странное расположение, Невилл боялся показаться глупым и не пытался докопаться до истины, а посему эта была для него самая загадочная и самая страшная тайна.

Еще эти палаты были вдвое больше обычных, и стены в них были выкрашены не в скучный грязно-белый цвет, а в яркий лимонно-желтый. И мебель там была не шаткая и старая, а вполне себе даже новая: удобные односпальные кровати, добротные тумбочки, чистые занавески и мягкие, почти что домашние, кресла.

В общем-то, как бы это странно и ужасно ни звучало, Невилл предпочел бы лечиться именно в такой палате.

Бабушка, ни на секунду не остановившись у двери, чтобы собраться с мыслями, оттолкнула её от себя и величественно прошествовала в комнату, так что все взгляды больных тут же перекочевали на неё.

— Доброе утро, — громогласно поздоровалась она со всеми и направилась в самый дальний уголок палаты, отгороженный ширмой.

Невилл, громко шаркая подошвами ботинок, шел в немом молчании следом.

Заглянув за ширму вслед за бабушкой, мальчик тут же натолкнулся на пронизывавший взгляд голубых глаз своей мамы.

Алиса Лонгботтом, до того, как выйти замуж за Фрэнка Лонгботтома, носила фамилию Вуд и росла в семье вместе со своим братом. Она была тихой девочкой, которая предпочитала различным подвижным играм чтение романтических книжек в тени беседки. Со временем, когда она вслед за братом попала на факультет Гриффиндор, она не смогла обойти стороной веселого и улыбчивого сокурсника Фрэнка Лонгботтома, который сочетал в себе все качества прекрасного принца. Поженившись, у них почти сразу же родился прекрасный маленький сынок, на которого родители никак не могли нарадоваться.

Но все это было лишь до того рокового дня.

Сейчас же некогда жизнерадостная и улыбчивая молодая мама превратилась в малокровное нечто, в слабую тень того, кем она была раньше.

— Невилл, поздоровайся с мамой, — велела бабушка, присаживаясь на краешек кровати невестки.

Невилл не выдержал пристального взгляда матери и опустил глаза.

— Здравствуй, мама.

На столике, рядом с кроватью Алисы Лонгботтом, стояла ваза. Она была большой, высокой, голубой, с мелкими вкраплениями коричневого, которые чем-то придавали ее структуре тон «под мрамор». А в этой вазе стоял большой букет ярко-желтых подсолнухов. Он был явно не первой свежести: головки его некогда пылающих солнцем соцветий теперь уныло клонились к земле, словно прячась от излишне обильного дневного света; стебли под тяжестью цветков в некоторых местах надламливались, и тогда верхняя часть их непрезентабельно колыхалась на ветру, ударяясь о стенки вазы.

Невилл следил за полетом срывающегося лепестка, делая вид, что он крайне поглощён этим занятием. Его пугал взгляд матери, который ни на секунду не выпускал его из поля зрения. Он давил на него, тянул куда-то глубоко на дно, высасывая все радостные эмоции, словно где-то совсем недалеко находился дементор, готовый при любом удобном случае полакомиться его душонкой. Он был испуган, сам отчасти не понимая, что конкретно вызывало в нем подобные эмоции: она же его мать, почему он её боится?

Невилл, наверное, так бы и остался стоять на одном месте как истукан, пялясь то на подсолнухи, то на картины на стене, то на голубые занавески, то на ещё какой-нибудь предмет декора, если бы не его бабушка, которую такое поведение явно не устраивало.

— Невилл, будь добр, — Августа укоризненно поглядела на него, выразительно приподнимая брови, — прекрати играть в статую. Ты не в хлеву рос, чтобы так себя вести.

Бабушка выглядела крайне раздосадованной его поведением, хотя сама понимала, что ругает внука скорее не из-за его бездействия, а для того, чтобы за деланно командным и грубым голосом скрыть дребезжащие и нервные нотки легкой истерики. Трудно объяснить постороннему человеку, что когда ты видишь своих детей, своих родных в таком виде, ты, вне зависимости от того, как долго они в нем пребывают, каждый раз чувствуешь себя как в первый: потерянным, опустошенным и настолько печальным и злым, что хочется одновременно и разрыдаться на всю округу, и гневно вскрикнуть в небо, сетуя на столь жестокий фант судьбы.

— Да, бабушка. — Мальчик подошёл к старушке и встал по правую сторону от неё, найдя невидимую точку на полу, которую теперь внимательно рассматривал.

Августа смирилась с тем фактом, что Невилл не намерен возвращаться на бренную землю и просвещать свою мать в некоторые изменения в его жизни.

— Алиса, милая. — Старая женщина доверительно взяла руку невестки в свою и легонько сжала её пальцы. — Представляешь, Невилл все-таки поступит в Хогвартс. Правда, это так здорово? Мы до конца не верили в это, и даже какое-то время думали, что он — Мерлин сохрани! — сквибб!

Невилл мысленно сжался от таких слов. Его всегда разочаровывал тот факт, что у него совсем недавно стали развиваться магические способности. И в особенности его стесняла бабушка, которая часто не пренебрегала случаем в красках описывать, каким обычным и совсем «маггловским» был Невилл в детстве. А как она любила описывать тот случай, когда дядя уронил Невилла с балкона! Эта история так часто вызывала смех со стороны её слушателей, что у мальчика вроде бы должен был выработаться иммунитет к подобным поддразниваниям, но только не в случае, когда роль рассказчицы брала на себя бабушка, потому что каждый раз, когда она об этом говорила, повествование приобретало все новые и новые оттенки драматизма и экспрессии. Недавно Невилл краем уха услышал, как та уверяла Батильду Бэгшот, к которой они пришли на чай, что Невилл сам спрыгнул с окна, чтобы доказать всем, что он настоящий волшебник.

Алиса ничего не ответила на объявление своей свекрови. Она перевела взгляд на шуструю старушку, а потом и на свою руку, заключённую в замок с её, и зрачки её глаз расширились, словно она только сейчас заметила её присутствие.

Мальчик не ожидал ответа от своей матери: Алиса говорила очень мало и очень тихо, а потому разобрать её шёпот, если такой вообще появлялся, не представлялось возможным.

Но сегодня что-то изменилось: лицо Алисы на какое-то время свела странная судорога, её глаза как-то слегка увлажнились, а из горла вылетели хриплые гортанные звуки.

Августа Лонгботтом моментально подскочила с места, подумав, что женщине стало плохо, но затем села на место и с удивлением спросила:

— Дорогая, — почти что с благоговением прошептала она, — ты что-то хотела мне сказать?

Но женщина смотрела не на неё, а на сына. И в этот раз Невилл уже не мог не смотреть в глаза матери.

— Я не сомневалась. — В голове Алисы рознились мысли, которые никак не желали оседать в сознании, дабы позволить языку и мозгу работать как слаженный механизм. Однако в какой-то момент что-то в голове щёлкнуло, и на секунду женщине удалось взять верх над своей болезнью.

Бабушка и внук были в растерянности. Их одновременно и пугало, и радовало происходящее, но недоверие, годами жившее в их сердцах, не давало им до конца осознать главного: Алиса заговорила в первый раз спустя столько лет.

Августа, когда новость наконец-то полностью заполнила каждый уголок её мозга, не сдержалась: слезы брызнули из её глаз, и ей пришлось поспешно покинуть помещение палаты, чтобы никто не увидел её в таком смятении.

Мать и сын остались наедине.

Поначалу Невиллу было неловко: он очень редко оставался один на один с мамой, потому что рядом всегда либо был отец, либо бабушка, либо очередной врач, который клятвенно заверял мальчика в том, что его родители выздоровеют. Глупая тактика, которая лишь оттягивает момент понимания того, что надежды нет.

Он молчал пару минут, но через какое-то время его буквально прорвало. Когда у тебя нет рядом близкого человека, которому ты можешь доверить самое сокровенное и самое тайное, тебе не составит особого труда замкнуться в себе и стать нелюдимым, — именно так и делает большинство людей. Но у Невилла была другая проблема: он не мог так поступить, поскольку его душа и вся его сущность сами по себе стремились к чему-то открытому, к чему-то доброму и искреннему. Да, он терялся, нервничал, становился забывчивым, но никогда не думал о том, чтобы зарыться в себе, стать нелюдимым и одиноким. Ведь мир — он такой большой и такой чудесный! В нем так много всего того, с чем он ещё незнаком. Впереди целая жизнь, и если судьбой ему уготовано прожить её без родителей, он будет к этому готов.

Но сегодня особенный случай. Сегодня он может наконец почувствовать то, чего он был лишён долгие десять лет своей жизни. Сегодня он говорит так, как никогда раньше: прерываясь, сбиваясь, перескакивая с одной темы на другую, и делая всё это с таким воодушевлением, на которое способен только ребёнок. Он так много рассказывает маме, что даже не замечает, как во рту пересохло, а язык начинает заплетаться: самозабвенно болтает о бабушке, о дяде, о своей жабе, о квиддиче, о Хогвартсе, о доме, о своей

жабе, о бабушкиных подругах, о соседской собаке, о любимой книге и снова о жабе. Так или иначе, Невилл мог любую тему свести к разговору о своей жабе: вот он говорит о том, как сильно хочет приступить к изучению предмета травологии, как тут же перескакивает на то, что его жаба любит иногда жевать листки его энциклопедии «Все магические растения Англии», в особенности отдавая предпочтение странице с лечебными свойствами полыни; или о том, что он хотел бы поступить на Гриффиндор, но вдруг завершая эту тему размышлениями о том, понравится ли его жабе поплавать в озере рядом со школой, о котором ему рассказывал дядя.

Алисе было очень трудно. Она и так с трудом понимала обычную человеческую речь, а за столь импульсивной манерой сына ей было не угнаться. Но одну вещь она, конечно, поняла: её сына очень волновал тот факт, что он всё ещё не мог придумать имя для своей жабы.

Внезапно мальчик притих прямо посреди своего монолога и опустился на краешек кровати рядом с мамой.

Какое-то время его лицо сохраняло задумчивое выражение, которое вскоре сменилось серьёзным.

— Знаешь, мама, — начал он, сдвигая брови к переносице, — когда-то я нашёл в библиотеке книгу. Она была такой потрёпанной и некрасивой, что я решил было её выкинуть и достать свою любимую энциклопедию, но меня что-то остановило, и я всё же открыл её и принялся за чтение. — Речь мальчика текла плавно, словно он уже давно заготовил её. — Это были сказки. Они были разными: и добрыми, и злыми. Но была одна, которая меня действительно удивила. Она про три волшебных предмета: мантию, камень и палочку. Мантия может спрятать человека, чтобы его не нашли, камень помогает воскрешать мертвых, а палочка... палочка — самая сильная палочка на земле, которая может творить любые чудеса. — Из кармана он достал ту самую книжку и теперь вертел её в руке. — Я долгое время хотел себе мантию. Это ведь так круто: становиться невидимым, и тогда бабушка не будет замечать мои промахи. Но потом я понял, что она мне не нужна. И тогда я понял, что мне нужно — палочка. Ведь с ней я могу излечить тебя и папу. — Невилл раскраснелся и нервно замялся. — А мирового могущества мне не надо, честное слово. Я просто хочу, чтобы ты и папа... чтобы вы были здоровы.

К сожалению, Алиса не могла понять смысл последних слов. Всё ее силы были с концентрированы на том, чтобы не упустить сквозь пальцы мысль о жабе сына.

— Тревор. — Она с трудом выдавила из себя это слово. — Жаба Тре-е-ево-о-ор.

Невилл расцвёл на глазах.

— Ты хочешь, чтобы я назвал свою жабу Тревором? — Он радостно улыбнулся во весь рот. — Это очень хорошее имя, мам.

Мальчик потянулся и в порыве чувств обнял свою маму. Алиса сначала едва заметно дернулась, но всё же расслабилась и позволила сыну себя обнять.

Миг столь тесного общения матери и сына был прерван хлопком входной двери и топотом двух пар ног по полу. На пороге появилась Августа в сопровождении главного врача.

Невилл отпрянул от своей матери и отодвинулся.

— Вы действительно утверждаете, что она что-то сказала? — Врач подошёл к Алисе, недоверчиво осматривая пациентку и обращаясь к бабушке, которая маячила позади.

— Стала бы я врать! Да, конечно, — подтвердила Августа и указала кивком головы на внука. — Мой внук может вам это подтвердить.

Врач не удостоил мальчика и мимолетным взглядом.

— Очень сомнительно, но я не вижу причины, почему вы могли бы лгать. — Он ощупывал горло женщины. — Но я всё же не хочу отменять сегодняшнего обследования.

— Целитель, но уверены ли вы в том, что это необходимо, мадемуазель Стаковски...

— Меня не волнует, что по этому поводу думает Натали Стаковски, — отрезал целитель. — Эта процедура безопасна, и точка.

Невилл непонимающе переводил взгляд с разозлённого целителя на поджатые губы бабушки. Видимо, за дверью палаты произошло что-то, что заставило мнения взрослых разойтись.

В конце концов бабушка всё же сдалась:

— Вы целитель, и я не имею права ограничивать вашу власть. — Женщина смирилась с поражением. — Если вы считаете, что так будет лучше, то я ничего не могу поделать.

Мужчина выглядел довольным, и в то же самое время обеспокоенным.

— Я рад, что вы это понимаете. — Гордость взяла над ним верх. — А сейчас я бы попросил вас уйти. Я хочу, чтобы миссис Лонгботтом успела немного передохнуть перед обследованием.

— Невилл, пойдём. — Бабушка взяла мальчика под руку и вывела из палаты. Тот лишь успел напоследок кинуть матери скомканное «пока».

Августа уверенным шагом пробиралась к выходу, а люди перед ней расступались, словно давая дорогу большой машине скорой помощи с мигалкой.

Мальчик, немного робея, всё же не сдержался:

— Бабушка... А что за обследование?

— Да так, ничего серьезного, — отчеканила она, хотя её голос выдавал неуверенность. — Просто немного поэкспериментируют, возможно. Целитель Меркель — большой человек, хоть его идеи не всегда поддаются законом логики. Но все гении такие.

Невилл решил не спорить: бабушка старше — лучше знает. Но вдруг он остановился посреди лестничного пролёта, из-за чего на него тут же налетел встречный пациент, громко ругаясь.

— Ты чего это так застыл? — Бабушка перегнулась через перила и посмотрела вверх. — Идёшь?

Невилл тем временем ощупывал свои карманы и убеждался в том, что не может нащупать свою книгу сказок.

— Бабушка, я забыл кое-что в палате, — пояснил он. — Можно, я заберу?

Немного призадумавшись, Августа кивнула.

— Не думаю, что они уже начали. — Она повелительно взмахнула рукой. — Только сделай это быстро.

Не теряя больше ни минуты, Невилл бросился в обратном направлении. Не хотелось заставлять бабушку ждать, ведь он знал, какая она может быть в гневе.

Но добравшись до палаты, его ждало страшное зрелище. Всех пациентов почему-то временно либо вывезли из палаты, либо они ушли сами — скорее всего, это случилось тогда, когда Невилл разговорился с мамой и совсем не замечал ничего вокруг.

Но палата была не совсем пуста. Прямо напротив того самого странного окна, которое выходит в коридор, посреди комнаты стояла кровать, на которой лежала его мать. Её руки были привязаны к бортам кровати, а над ней стоял человек, который выпускал в сторону Алисы очередь зелёных вспышек с определённым временным интервалом.

Невилл с ужасом смотрел на это зрелище. Его мама кричала, извиваясь на постели, её глаза закатывались, обнажая лишь белки, она неестественно выгибалась и корчилась, словно от невыносимой боли.

Криков слышно не было, потому что стояло, очевидно «Оглохни», но Невилл видел, как лицо матери искажается в нечеловеческом крике.

Не помня себя от злости, страха, ненависти и ещё бури других эмоций, он стал бить кулаком по стеклу, пытаясь разбить его. Но то, конечно, не поддавалось, а Алиса тем временем всё сильнее заходилась в крике.

Мальчика захлестнула кровавая пелена: в глазах потемнело, и стекло поддалось. Оно просто исчезло, как-будто минуту назад его и в помине не было.

Невилл кинулся к матери и сбил человека в халате, отчего тот выронил из рук волшебную палочку.

Алиса Лонгботтом теперь не кричала, а лишь беззвучно плакала, словно маленькая девочка.

Через какое-то время руки бабушки бережно, но настойчиво оторвут внука от матери. Ему объяснят, что у целителя появилась идея, что если они повторят всё то, что случилось с его родителями в ту роковую ночь, их память смогла бы вернуться. Бабушка с самого начала была против этого, но всё же уступила настойчивому целителю, столь уверенному в своём плане. Однако на самом деле всё пошло не так, как планировалось. Ещё бы секунда-две и Алису Лонгботтом нельзя было бы спасти.

Провинившегося целителя уволили, Невиллу прописали успокоительное, Алисе залечили раны, которые она натерла на запястьях, когда пыталась вырваться, и всё вроде бы снова наладилось.

Но с этого дня Алиса Лонгботтом больше не сказала ни слова.

Первая сова прибыла во вторник утром.

Семья Малфоев расположилась в большой трапезной на нижнем этаже, и два домовых эльфа обслуживали благородную семью, поднося добротно приготовленные на завтрак блюда: яичница с беконом, оладьи с двенадцатью видами джема, поджаристые тосты, несколько видов каш, свежевыжатые соки, ароматный чай и большой кофейник с отборными сортами кофейных зёрен.

Это утро началось для Драко ровно так же, как и любое другое в его счастливой одиннадцатилетней жизни, наполненной исключительно приятными и радостными моментами. Проснулся он, хоть и относительно рано, но зато в прекрасной двухместной дубовой кровати с бархатным зелёным пологом. Домовой эльф, до сие события пристально карауливший момент пробуждения господина, подал ему тёплые тапочки и халат, которые младший Малфой неторопливо натянул на себя, и, пробежавшись несколько раз расческой по и без того прямо уложенным белокурым волосам, неторопливо стал спускаться по высокой витиеватой лестнице.

Внизу его, как всегда, ждал ещё один домовой эльф, который раболепным жестом указал Драко рукой в сторону дверей трапезной. Надобности в этом, как таковой, не понимал ни господин — он что, за свою одиннадцатилетнюю жизнь в этом доме не смог выучить, где находится столовая? — ни его маленький слуга. Но миссис Малфой крайне цепко держалась за надобность ежедневно повторять подобное действо.

Не удостоив челядь ни единым взглядом, мальчик последовал в сторону трапезной, и двери пред ним распахнулись как по волшебству. Хотя, если подумать, это и было волшебство.

— Драко, дорогой, как спалось? — Нарцисса Малфой при появлении сына встала из-за стола, чтобы надлежащим образом поприветствовать своего единственного наследника.

— Спасибо, мама, — ответил Драко, позволяя матери погладить его по плечу.

Ведомый бережными руками матери, которые доверительно расположились на его плечах, мальчик, прежде чем занять своё место, выдвинул стул для Нарциссы. Та, отпустив его, величественно села и стала внимательно следить за тем, чтобы прислуга со всеми нормами этикета обслужила наследника.

Удостоверившись, что все правила соблюдены, она наконец вернулась к своему завтраку.

— Доброе утро, сын. — Драко поднял глаза на отца, который занимал место напротив матери. — Тебе письмо. Из Хогварса.

Домовой эльф снова молниеносно оказался рядом с мальчиком и протянул ему его конверт на серебреном блюде. Видимо, из-за того, что руки домовика по какой-то причине безумно дрожали, поднос выпал из его рук и со звоном ударился о пол. К счастью, та часть пола, на которое полетело блюдо, была предусмотрительно покрыта пушистым ковром, обрамляющим небольшую территорию, на которой высился обеденный стол.

Семейство отреагировало по-разному: Люциус Малфой прожег в слуге дырку своим холодным взглядом серых глаз, миссис Малфой лишь поджала губы, даже не взглянув на домовика, а Драко было просто совершенно безразлично — прислуга, она и есть прислуга.

Нерасторопный домовик поспешно поднял с пола поднос и протянул письмо господину, после стремительно исчезая в недрах кухни.

Малфой-младший вскрыл конверт и пробежался глазами по желтоватому письму, испрошенному изумрудными чернилами.

— Будь моя воля, ты бы не поехал учиться в этот магловский притон, — обычно отец не решался произносить браные слова в присутствии жены, но с недавних пор, когда речь заходила о Хогвартсе и о его директоре в частности, он стал изменять своему правилу.

— Я тоже считаю, что Драко нечего там делать, — кивнула Нарцисса, высоко задирая голову. — Он у нас и так умный мальчик.

— В умственных способностях нашего сына сомневаться не приходится, — согласился Люциус, отчего Драко буквально расцвёл. — Мне лишь внушает ужас тот факт, что мой сын будет учиться там, где на каждом шагу можно наткнуться на какую-нибудь грязнокровку. Кто знает, какая зараза пристает к этим паршивцам.

Нарцисса вновь утвердительно качнула головой, хотя саму ее мало заботило осквернение чей-то крови, когда речь шла о разлуке с любимым сыном.

— Да я бы и сам рад не ехать в эту проклятую школу, — заявил Драко скорее из желания польстить родителям, нежели руководствуясь собственными мыслями.

Отец поправил свои длинные белоснежные волосы, другой рукой оттягивая рукав пиджака-мантии:

— Хогвартс не всегда был таким, — величественно начал он. — Раньше это была великая, великая школа, в которой учились могущественные маги и лишь горстка слабаков, вроде Поттеров.

— Поттеров? — Драко навострил уши.

За столом не часто заходила речь о ком-то, кто не относился к определенному числу благородных чистокровных семейств.

— Да. — кивнул отец. — Те самые Поттеры.

— Кажется, их сын мог бы учиться с нашим Драко, не так ли? — осведомилась Нарцисса.

— Да, если бы выжил, — поднял брови Малфой-старший. — Но, к нашему великому... кхм... сожалению, мальчик погиб вместе со своими родителями, — преувеличенно горестно отчеканил он. — Унёс с собой в могилу Тёмного Лорда, а это немалого стоит. Правда, недавно мне удалось стать свидетелем довольно интересного разговора: некий небезызвестный волшебник ломал голову над тем, почему наш Лорд погиб, и даже высказывал предположения, что мальчик, следуя законам логики, должен был выжить, — поделился новостями мистер Малфой. — Трудно представить, какой бы популярностью пользовался этот ребёнок. Будь он сейчас в живых, Драко обязательно следовало бы завести с ним знакомство.

Драко внимательно следил за нитью разговора до того момента, пока отец не высказал своё предположение относительно его дружбы с Поттером.

— Зачем? Сын осквернителя рода, взявшего в жены грязнокровку, — скривился мальчик. — Мерзость.

Люциус одобрительно кивнул своему сыну, намекая, что он очень доволен его позицией в отношении этого вопроса, но всё же заметил:

— Тем не менее, Малфои никогда не добились бы такого высокого положения в обществе, не делая небольшие одолжения для влиятельных полукровок.

Заговорщически улыбнувшись, он отсалютовал бокалом сыну. Тот расплылся в ответной кошачьей улыбке: что-что, а умение плести интриги заложено в генетическом коде рода Малфоев.

— Так или иначе, но мальчик мертв, и тут уж ничего не поделать, — подытожил мужчина, преспокойно продолжая трапезу.

Следующие пару минут в комнате царила тишина, нарушаемая лишь едва слышными звонами столовых приборов о поверхности тарелок.

К концу завтрака все пребывали в неплохом расположении духа, пока отец не решил раскрыть «Ежедневный пророк».

— Знаете, еще раз повторюсь: Хогвартс катится в тартарары, — прошипел Малфой-старший, встряхивая раскрытой газетой. — Только посмотрите, кто будет преподавать в этом году ЗОТИ — Квиринус Квиррелл. — Он закатил глаза. — Только недавно узнал, что он учился со мной на одном курсе. Но, в принципе, ничего не может охарактеризовать его лучше, чем то, что он несколько лет назад преподавал этот бесполезный предмет — магловедение. Не удивлюсь, что никто не будет учить вас нормальной Защите от Темных Искусств. Впрочем, возможно, это даже хорошо, и Дамблдор на самом деле не настолько пропащий человек.

Драко не совсем понял, что имел в виду его отец, но Нарцисса его поняла прекрасно — муж предпочел бы, чтобы сын изучал в школе не Защиту от Темных Искусств, а сами Темные Искусства. Женщине, если подумать, не было особого дела до всей этой заварушки, но в случае, если это обучение сможет однажды спасти Драко жизнь — она обеими руками «за».

В этот момент в трапезной вновь появился домовик. Правда, это был уже не тот, который по неосторожности опрокинул поднос: тот наверняка затаился в самой темной части замка, опасаясь гнева хозяина.

— Мистер Малфой, вам письмо, — промямлил дрожащим писклявым голосом домовик.

Люциус выдернул из его рук послание и прежде чем приняться за чтение выразительным жестом стряхнул с него невидимую грязь.

Пока глаза чистокровного волшебника быстро бегали по строчкам, его лицо постепенно омрачалось: зрачки расширились, лоб нахмурился, брови сошлись на переносице, а губы сложились в тонкую и едва заметную линию.

— Интересно, — цокнул мистер Малфой, — очень интересно.

— Что там, Люциус? — испугалась Нарцисса. — Что-то про Драко?

Мысли женщины, похоже, занимал исключительно сын.

Чистокровный маг едва удержался от желания застонать: все, что волновало его жену — это Драко. Он не испытывал ревности к сыну, а лишь боялся, что мальчик вырастет слишком изнеженным с такой матерью-наседкой.

— Нет, дорогая, — немного погодя, ответил он. — Это письмо несколько иного характера.

— И какого же?

Он призадумался, стоит ли сообщать жене о содержании послания.

— Деловая переписка, ничего более, — в конце концов мужчина решился скрыть правду. — Драко, — он обратился к сыну, — кажется, мы сегодня собирались наведаться в Лондон?

Мальчик с готовностью кивнул: ему уже осточертело сидеть в замке.

— Что ж, тогда, думаю, мы отправимся прямо сейчас, чтобы к вечеру успеть на небольшое мероприятие.

— Какое мероприятие? — зажегся Драко.

— Ничего такого, — мать потянулась обнять сына, который уже встал из-за стола. — Небольшая встреча перед твоим отъездом. Придут только самые близкие: Яксли, Эйвери, Крэббы, Гойлы, Нотты и некоторые другие.

На прощание Драко улыбнулся матери и пообещал, что все будет в порядке. Люциус холодно чмокнул жену в щеку, и они вместе вышли из замка.

* * *

Вечером того же дня в замке Малфоев проходил небольшой вечер-бал, посвящённый, по словам матери, отъезду Драко и ещё некоторых детей в школу. На деле же всё было несколько иначе: взрослые представители семейств в очередной раз собрались вместе, дабы блеснуть тем, что ещё не было представлено во всей красе ранее, и снова продемонстрировать округе и всему миру, где находится оплот того "чистокровия", принадлежностью к которому так гордились все эти люди.

Сегодня днём, после небольшой прогулки с отцом по его делам, Драко был вынужден тщательно привести себя в порядок под строгим и внимательным взглядом матери, от которой не укрывалось ни одно едва заметное пятнышко и ни одна одиноко торчащая нитка. Оставшую часть дня мальчик буквально изнывал от скуки: это примерь, то примерь, галстук или бабочка, белый или зелёный, — неудивительно, что к концу сборов он был готов удавиться зелёным галстуком, на котором наконец остановила свой выбор мать.

— Милый, подними голову, — попросила Нарцисса, поправляя воротник его рубашки.

Драко, глубоко вздыхая, повиновался. Он бы и сам смог спокойно завязать себе галстук без чьей-либо помощи. Иногда материнская опека вставала поперёк горла не только Люциусу, который пытался растить из сына уверенного и сильного волшебника, но и самому мальчику, которому, бывало, просто не хватало свободы.

— Кто точно будет сегодня на приеме? — неловко решился нарушить тишину мальчик.

— Дентон Нотт с сыном Теодором, Корбан Яксли с дочерью Гризелль, Альфред Эйвери, Семьи Крэбб и Гойл в полном составе, Мистер и Миссис Шафик с сыном Катоном и дочерью Джорджиной и еще парочка старых знакомых, — пояснила мама, словно озвучивая заученный текст.

— А Дафна? — поинтересовался Драко.

— Да, само собой, Мистер и Миссис Гринграсс будут с дочерьми Дафной и Асторией, — подтвердила Миссис Малфой, отходя от сына и пристально осматривая проделанную работу. — Почему ты спрашиваешь?

— Просто так, — мальчик принял деланно безразличный вид.

Нарцисса Малфой выглядела несколько задумчивой и растерянной:

— Я очень рада, что ты поладил с Дафной, — начала она, аккуратно подбирая слова, — ведь она хорошая девочка, и мы с папой будем рады, если вы и дальше будете дружить, но…

— Мама! — Драко залился краской. — Скажешь тоже!

— Ну, хорошо, — прохладное участливое выражение лица на секунду сменилось ласковым: в глазах заплясали искорки, и Нарцисса Малфой снова стала маленькой девочкой Блэк, обожавшей любовные интриги и признания.

К сожалению, такое мимолетное перевоплощение не удержалось на лице леди, и она вновь приняла серьёзный вид, вспоминая о своём долге:

— Сегодня на вечере будет и младшая Гринграсс — Астория, — она разгладила манжеты пиджака сына. — Попроси Дафну познакомить вас — это очень нужно.

— Почему? — удивился мальчик, но мама проигнорировала его вопрос.

— Всё, ты готов, — спустя пару мгновений подытожила она. — Идём вниз?

Поскольку сама Нарцисса уже успела нарядится в длинное атласное темно-зеленое платье, а отец Драко уже приветствовал первых гостей внизу, семья была полностью готова к приёму. Кивнув матери, они вдвоём стали спускаться вниз.

Первое, что бросилось в глаза Драко, это свечи. Огромное количество свечей расположилось практически на каждом выступе в гостиной и в холе, отчего всё помещение было освещено тёплым желтоватым оттенком.

В остальном Драко не заметил никаких изменений: мебель всё та же, разве что немного отодвинутая к стенам, чтобы не слишком мешала гостям; громко тикающие часы, покрывала на диване, старинные гобелены, — всё было на своих местах. Их дом всегда был готов принять у себя важных гостей, вплоть до Министра Магии, если такое будет иметь место быть, а потому особых приготовлений никто и не устраивал, — зачем, ведь все и так идеально!

Спустившись, Нарцисса присоединилась к мужу, который в этот момент общался с мистером и миссис Шафик.

Мистер Шафик был видным мужчиной с длинными усами, которые на первый взгляд могли показаться уж очень длинными, но вскоре вы привыкаете и всё встаёт на свои места. Жена же его, миссис Шафик, была женщиной не слишком симпатичной: тучная, вечно надутая, полная, — полная противоположенность фигуре миссис Малфой, которая сейчас стояла напротив неё и пожимала ей руку.

Драко ни капли не удивился, когда из-за спины своей матушки появился единственный сын Шафиков — Катон, а следом за ним в чёрном длинном платье появилась старшая дочь — Джорджина.

— Добрый вечер, — расплылся в приветливой улыбке Драко, пожимая руки Мистеру Шафику и Катону, а затем легонько целуя сначала пухленькую кисть миссис Шафик, а потом маленькую ладошку Джорджины.

— Драко, мы с мистером и миссис Шафик выпьем чего-нибудь, а вы пока можете немного поболтать наедине, — громко сказала мама, беря под руку мужа и скрываясь в недрах гостиной вместе с гостями.

Трое детей вежливо кивнули друг другу и вместе направились в маленькую гостиную, где младшим отпрыскам обычно было принято коротать время до ужина друг с другом.

Опустившись на голубовато-серый диван, дети нацепили на лица доброжелательные улыбки и замерли в нерешительности, не зная, с чего начать разговор.

— Драко, в этом году ты поступаешь в Хогвартс? — Катон Шафик был на два года старше Джорджины и Драко, а потому величал себя этаким «взрослым дядюшкой», который может покровительственно относится к младшему Малфою.

— Да, — скрипя зубами буркнул наследник. Уж очень сильного его раздражал тон, с которым к нему вечно обращался Катон.

— Так я и думал. — Драко закатил глаза. — Наша Джорджина тоже в этом году поступает в элитную школу Шармбатон.

Драко удивленно воззрился на младшую мисс Шафик. Не в пример ее брату, у них с Джорджей были прекрасные отношения, которыми они были обязаны частым встречам своих родителей. Катон в большинстве своем предпочитал оставаться дома и не «якшаться с мелюзгой».

— А почему не в Хогвартс? — Драко всегда казалось, что они с девочкой будут учиться вместе.

— Ты скорее всего не поймешь меня, но сейчас Хогвартс уже не считается такой уж прямо элитной школой, — Катон обожал использовать слово «элитный». У него все, практически все, делилось на «элитное» и на «не элитное».

Мальчик снова засопел от досады.

«Ты скорее всего не поймешь. — Он мысленно передразнил старшего товарища. — То же мне, взрослый».

Разговор был прерван вошедшим в комнату светловолосым кареглазым мальчиком в темном костюме.

— Привет, — поздоровался он, слегка поболтав кистью руки в воздухе и плюхнувшись на диван по правую сторону от Драко. — Как дела?

— Теодор Нотт, — прошелестел Катон, — тебя разве не учили, что нужно пожать руки джентельменам и поцеловать дамам, войдя в комнату, — самодовольно заметил он, выпрямившись.

— Неужели ты так сильно хочешь, чтобы я поцеловал твою ручку? — усмехнулся Нотт-Младший. — Ну, если ты настаиваешь. — Мальчик потянулся к его руке.

Драко не сдержал усмешки, а Джорджина тихо хихикала в подлокотник дивана, к которому она наклонилась, дабы брат не заметил.

— Как ты глуп, Теодор, — посетовал Катон. — Я же объяснил тебе, что руку целуют дамам, а мужчинам… — Он замялся на последнем слове, так как до него, похоже, дошел смысл шутки. — О да, очень забавно, — прошипел он, глядя на смеющихся Драко и Джорджину.

Пока Катон дулся, сидя на диване и поглядывая на Теодора недоброжелательным взглядом, остальные дети разговорились.

Не сказать, что Драко видел в Нотте-младшем своего друга: уж слишком сильно в его характере была выделена та же жилка, что имелась и у Драко — желание властвовать над всеми и вся. Именно этот конфликт интересов не мог позволить двум, с первого взгляда, очень похожим мальчикам стать хорошими приятелями. Драко в компании всегда стремился занять главенствующее место, ведь его и воспитали в осознании того, что принадлежность к роду Малфоев стоит чуть ли не так же, как принадлежность к семейству короны Англии. Теодора, к слову, воспитывали совершенно так же как Драко — разве что у него не было матери, которая могла бы взять его под крылышко в трудную минуту. Все свои проблемы младший Нотт решал сам, а потому рядом с ним Драко иногда чувствовал, как отходит на второй план.

Тем не менее, ребята довольно неплохо поболтали: Теодор и Драко обсудили Хогвартс и факультет Слизерин, куда оба мальчика грезили попасть, а Джорджина рассказала им о том, как папа даже свозил ее летом во Францию, чтобы она сама оценила все прелести обучения в Шармбатоне.

В целом все ребята — за исключением Катона, само собой — были довольны встречей.

Когда почти все темы были исчерпаны, и ребята старательно подыскивали новые, в комнату вошла еще одна гостья.

— О, вы здесь, — улыбнулась она и протянула руку Катону, который тут же бросился исполнять правила этикета.

На Драко появление Дафны Гринграсс произвело двоякое впечатление: с одной стороны, он был очень рад видеть старую подругу, но с другой — ему в последнее время было как-то мучительно неловко находиться рядом с ней по какой-то необъяснимой причине.

Поздоровавшись с Шафиками и Теодорами, Дафна протянула кисть Драко, который выдавил из себя улыбку.

Сегодня старшая дочь Гринграссов была облачена в темно-зеленое бархатное платье под цвет своих глаз. Русые волосы, которые у корней были слегка темнее, были причудливо уложены за спиной и закреплены серебряной заколкой с четырьмя изумрудами.

Тепло улыбнувшись Драко, девочка присела на диван слева от мальчика.

— Мама говорила, что сегодня здесь должна быть твоя сестра, — решился нарушить тишину Малфой-младший. — Это так?

— Да, Астория сейчас с мамой, — пояснила она, поправляя браслет на руке. — Уверена, вы с ней поладите.

Она еще раз тепло улыбнулась Драко, отчего ее глаза мягко заблестели.

— О! — подал голос Теодор. — А твоя сестра? — Обратился он к Джорджине, полностью игнорирую Катона. — Почему она не здесь?

— Мама считает, что Фионе рано выезжать в свет, — пояснила Джорджина. Младшей дочери Шафиков было всего девять.

— Да, но ведь Астории тоже девять, — допытывался до девочки Теодор, — и она здесь.

Джорджина пожала плечами, но вот Катон отчего-то расплылся в ехидной улыбочке.

— Да, но ведь у Астории Гринграсс есть право появляться в доме Малфоев, — небрежно бросил он, всем своим видом показывая, что он знает что-то, что не знают дети. — Ведь так, Дафна?

Девочка ничего не ответила, но явно смутилась, отводя взгляд.

Драко, Теодор и Джорджина обменялись непонимающими взглядами — эти двое явно знали что-то, чего не знали они.

К счастью, в этот момент в дверь постучали, и детей пригласили к столу.

Похоже, эта тайна еще некоторое время останется для Драко покрытой мраком.

* * *

В трапезной, куда пришли ребята, уже собралось порядочное количество гостей, мило болтающих друг с другом под аккомпанемент звона ударяющихся бокалов с шампанским.

Первым делом Драко заметил возвышающуюся над всеми остальными взрослыми фигуру мистера Гринграсса — подтянутого и широкоплечего мужчину в длинном черном смокинге, громко смеющегося над словами мистера Шафика. Рядом с мощным и крупным торсом мужа расположилась миссис Сюзанна Гринграсс — почти такая же высокая, но намного худее и стройнее. У миссис Гринграсс были такие же зеленые глаза, как у Дафны, вот только волосы у неё отливали светло-желтым оттенком, тогда как у старшей дочери они были на несколько тонов темней.

Плавно перемещая свой взгляд, Драко заметил своих родителей, которые о чем-то с улыбками переговаривались с мистером Ноттом-старшим и мистером Яксли.

— Сын, — кивнул мальчику Люциус, когда тот вместе с Теодором подошёл к родителям. Дафна и Шарики тем временем присоединились к своим семьям, — с мистером Ноттом ты знаком. — Драко пожал руку красивому мужчине в сером костюме. — А это — мистер Корбан Яксли и его племянница Гризель.

Корбан Ясли в какой-то степени напоминал Драко своего отца, разве что в немного уменьшенном варианте: длинные белые волосы, захваченные небольшой резинкой на затылке; мутно-серые глаза, которые казались стеклянными и пустыми; дорогая мантия с фамильным гербом на груди, расшитым серебряными нитями. Вот только ростом мистер Яксли не вышел — он и сейчас был лишь на несколько сантиметров выше Драко, которому в июне исполнилось всего лишь одиннадцать.

Гризель же была полной противоположенностью своему дяде: темноволосая пухленькая коротышка с глазами цвета тёмного шоколада, — она, ко всему прочему, была довольно уродлива и страшна, как про себя отметил Малфой-младший.

— Право же, — удивилась миссис Малфой, — мне казалось, что мисс Гризель — ваша дочь, Корбан.

— О, нет, — покачал головой мистер Яксли, — Гризель — дочь моей покойной сестры Марты, если вы её помните.

— Да, конечно, помню, — кивнула Нарцисса. — Она ведь совсем недавно скончалась: кажется, лет пять-шесть назад?

На этом разговор был прерван, так как мистер Малфой решил объявить о начале ужина, и всё гости расселись по своим местам.

Драко занял положенное ему место по правую руку от матери, которая сидела слева от отца, занявшего центральное положение: он был ещё слишком мал, чтобы сидеть рядом с отцом, да и сегодня за столом собралось такое большое количество уважаемых персон, что было бы некультурно усадить одиннадцатилетнего парня на столь почетное место.

К глубокому неудовольствию Драко, напротив его лица на стул опустился Катон Шафик, полностью игнорируя тот факт, что он занял место миссис Гринграсс. Из-за столь своевольного действия Гринграссам и Шафикам прошлось изменить свои местоположения, и Драко был лишен возможности сидеть недалёко от Дафны, которая сейчас оказалась фактически на другой стороне стола вместе со своими родителями и сестрой.

Молча сетуя на Катона, Драко решил занять себя поеданием картофеля с перепелами, попутно прислушиваясь к разговору взрослых.

— Я так понимаю, в этом году Драко поступает в Хогвартс, не так ли? — Мистер Шафик завязал привычную беседу, затронув любимую тему миссис Малфой — о ее сыне.

— Да, так и есть, — любезно ответил мистер Малфой. — Я слышал, Джорджина в этом году тоже поступает в школу. В Шармбатон?

— Мы с мужем решили, что сейчас детям лучше поучиться где-нибудь за границей, — вклинилась миссис Шафик. — Там и самостоятельности научится можно, да и образование, как мы слышали, там сейчас намного лучше.

— Изначально мы тоже планировали отдать Драко в Дурмстранг, но моя жена и слышать ничего не хочет из-за столь большого расстояния.

— Очень вас понимаю. — Мистер Шафик улыбнулся Нарциссе. — Я и сам с трудом представляю, как могу остаться без своей любимой Джорджины.

Вся оставшаяся часть ужина прошла в компанейской атмосфере за обсуждениями политики, образования, моды, музыки и многого другого.

Наконец, когда с едой было покончено, взрослые встали и направились в гостиную, где ещё некоторое время шумно дискутировали друг с другом на разные темы.

Дети в основном занимались тем, что либо слушали, о чем говорят взрослые, не решаясь высказать что-то своё, — хотя тут, опять-таки, выделился Катон, из-за которого его отцу пришлось довольно серьезно покраснеть, — либо прогуливались по нижнему этажу, чинно проглядывая на более младших собратьев сверху вниз.

Драко в основном сидел подле Нарциссы, которая тихо разговаривала с миссис Гринграсс, и по логике своей матери должен был завести непринужденную беседу с Асторией Гринграсс, которая, по велению уже своей матери, умостилась рядом с ним, теребя ногами в воздухе.

Астория Гринграсс была на два года младше своей сестры. У неё были такие же бутылочно-зеленые глаза, как у сестры и матери, и такие же тёмные волосы, как у отца. В целом, любой, кто впервые увидел бы эту малышку в опрятненьком бежевом платьице, по-взрослому восседавшей на диване, нашёл бы ее не иначе как самым очаровательным созданием в мире. Ей было всего девять, но в чертах ее лица уже угадывалась бушующая красавица, которая во много раз превзойдёт достоинства сестры и, тем более, матери.

Наследнику Малфоев впору было бы обратить внимание на столь чудесную юную леди, но он едва ли замечал эту девочку — она казалась ему слишком чопорной, слишком сухой и слишком скучной.

Примерно в таком духе должен был пройти остаток вечера, если бы не одно «но». Уже уставший сидеть на одном месте и пялится в точку на полу, Драко отлепился от созерцания коврового покрытия и заметил, что в комнате не хватает парочки взрослых, в число которых входил его отец.

Поскольку мальчик был готов на все, только чтобы не сидеть больше здесь без дела, он отпросился у матери и решил отправится на поиски отца.

Выйдя из гостиной, он нос к носу столкнулся с Дафной.

— Эй, ты куда это? — поинтересовалась девочка, после того как Драко, бросив скомканное «прости», направился в сторону маленькой гостиной.

— У меня дела, — отмахнулся мальчик, не решаясь вдаваться в подробности. Дафну же такой ответ совсем не устроил.

— Какие такие дела? — сощурилась она.

Драко смирился с тем фактом, что девчонка от него не отстанет, и кратко пояснил, что он просто хочет найти своего отца, потому что тот куда-то пропал.

— А я знаю, где он! — улыбнулась Дафна и, схватив мальчика за руку, потащила за собой вниз по лестнице, прямо в подвал.

— Ты уверена, что он там? — удивился Драко, когда они остановились на ступеньках где-то посередине.

Дафна приложила палец к губам и перевесилась через перила. Драко присоединился к ней, и до него стали доносится едва различимые голоса:

— А письмо? — послышался чей-то низкий голос. Драко приписал его Корбану Яксли. — Неужели тебя оно ещё не до конца убедило?

— Глупости, — отнекивался голос, принадлежащий Люциусу Малфою. — Письмо может быть с легкостью подделано.

— Но ведь то, что там написано...

— Эту информацию при желании тоже можно легко узнать из внешних источников. — Это говорил мистер Нотт. — Я поддерживаю Люциус: нам нельзя бросаться на каждый мнимый зов. В противном случае мы рискуем своей репутацией.

— Что стоит эта репутация? — прокаркал ещё один голос мужчины, которого Драко не знал лично, но с которым сегодня разговаривал его отец. — Лично меня уже тошнит от того, кем мы стали.

— Радуйся, что ты сейчас не сидишь в Азкабана, Эйвери, — осадил его Дентон Нотт. — Мало же тогда имела вес наша «настоящая» репутация, правда?

Внизу послышались шорохи.

— Мы всё в одной кутузке, Альфред, — рассудительно произнёс Нотт. — Ты ничем не лучше нас: если Лорд вернётся, тебя ждёт то же, что и нас. Так что у тебя тоже есть резон не желать его возвращения.

— Возвращение Лорда — это единственная награда, которая есть для нас. — В беседу вступил ещё один волшебник. — В любом случае, он должен нас понять.

— Тёмный Лорд не знает пощады, — довольно грубо отрезал Нотт. — Он никогда не простит нас. А если простит, то это прощение будет дорого стоить всем нам.

На какое-то время все внизу затихли, и Драко решил было уже пойти наверх, так как он давно догадался, что они с Дафной стали свидетелями сугубо конфиденциального разговора, но тут снова послышалось:

— Решай, Люциус. — Это говорил Эйвери. — Ты же у нас главный. — Он словно выплюнул эти слова.

Люциус Малфой долго собирался с мыслями.

— Ничего не предпринимать, — наконец решился он. — Мы слишком долго боролись за возвращение. Мы не можем так рисковать собой и своими семьями. Если окажется, что все это лишь хитрый манёвр со стороны Министерства, нам всем несдобровать.

Очевидно, на том разговор был окончательно завершён, и в основании лестницы уже слышались шаги заговорщиков.

Дафна и Драко быстро выскочили наверх и как ни в чем не бывало прошествовали в гостиную, где заняли свои места рядом с матерями.

На лице Дафны было написано непонимание и страх: она мало что поняла из столь странно подслушанного разговора, но даже этого хватало для того, чтобы осознать, что они явно узнали то, чего им знать не положено, а значит, об этом нужно будет молчать. Драко понял чуть больше, чем его подруга, и то, что он услышал, немного испугало даже его, хотя со стороны этого совсем не было видно.

Впрочем, детский возраст не позволяет долго поддаваться угнетающим мыслям, и пусть не сейчас, но уже через неделю из голов детей полностью выветрится информация, которая могла бы очень неблагоприятно сказаться на будущем Малфоев и некоторых других чистокровных семейств бывших Пожирателей Смерти.

Но пока что сейчас, прощаясь друг с другом, Драко Малфой и Дафна Гринграсс поневоле стали хранителями одной очень и очень темной тайны.