Странница (джен)

Август выдался дождливым. Минуту назад небо над поместьем Ле Вико было светло-голубым, высоким и приветливым, а сейчас на него стремительно налетели из-за леса низкие и тяжелые лиловые облака, как-то разом заволакивающие все пространство. Гром глухо рокотал в их глубине. Стихло. Предместье потемнело, словно его накрыли черным непроницаемым покрывалом.

Юноше, лежащему на темно-зеленой траве, будто бы не было дела до надвигающейся бури. Он даже не приоткрыл глаз. Холодный порывистый ветер трепал его русые локоны и легкую шелковую рубашку.

— Виктор, надо домой, — тихо окликнули его. — Смотрите, какая гроза идет.

Виктор чуть приподнял веки и устремил на говорящего холодный взгляд блестящих голубых глаз. Длинные ресницы отбросили тень на его острые скулы. Тонкие губы изогнулись в усмешке.

— Подождем, Франсуа.

— Нет, Виктор, пойдем, прошу, — Франсуа держал под уздцы лошадь, нервно фыркающую и приплясывающую на месте. — Дядя будет ругаться.

— И когда же вы начнете звать его отцом, — хмыкнул Виктор, неохотно поднимаясь и отряхиваясь.

Франсуа отвел взор и промолчал. Виктор и не рассчитывал на ответ, он спросил лишь чтобы поддеть кузена. Зачем он постоянно задирал его, он и сам не знал. Сейчас Франсуа было уже к шестнадцати годам, и с ним можно обсудить интересные вещи, тем более он умен не по возрасту, но Виктор редко бывал с ним дружелюбен. Он, наверное, и не задумывался, что с кузеном можно говорить по душам.

Лошадь была одна на двоих. Правил Франсуа, а Виктор контролировал, сидя позади. Кузен последнее время постоянно просил его помочь ему научиться хорошо управлять лошадью. Зачем ему это, Виктор не спрашивал, ему было неинтересно.

Молния вспорола темноту подобно скальпелю, обдала все ярким светом и погасла. Как выстрел резко грохнул гром. Первые тяжелые капли упали на круп кобылы, на рыжие волосы Франсуа, прибили дорожную пыль, поднимаемую копытами. Они сначала глухо ударялись о землю, а затем зачавкали, когда дождь усилился.

Ехать было недалеко, но оба всадника промокли насквозь. В конюшне прохладно и темно. Лошади жевали овес и фыркали. Виктор лениво наблюдал, как Франсуа расседлывает лошадь, вытирает ее мокрые бока тряпкой, как бережно надевает на нее темно-синюю попону и ласково гладит по широкому бычьему лбу, пока кобыла жадно пьет. Франсуа слишком добрый, слишком ласковый, и Виктору иногда хотелось за это свернуть ему шею. Тонкая свеча плохо освещала помещение, ее пламя трепетало от каждого движения, а потом и вовсе потухло.

— Пошли, — коротко скомандовал Виктор.

Дома в гостиной было наоборот светло и тепло. В камине трещал огонь, тетя Манон сидела с рукоделием, а кузины Мадлен и Луиза что-то пели. Охотничья собака кружила вокруг кресла и лезла на колени к дяде, а он сердито отмахивался от нее. Франсуа приветливо улыбнулся всем и устроился у камина, подрагивая от холода.

Рене Тео на его улыбку никак не ответил, он и не заметил племянника. Книга интересовала его куда больше.

— Бетти, — Франсуа тихо прицокнул и опустил руку. — Бетти, иди ко мне.

Собака гавкнула и побежала к нему, виляя хвостом и восторженно заглядывая ему в глаза. «Ты же пустишь меня на колени?» — спрашивал ее взгляд. Франсуа пустил бы, но тут в окно постучали, и он отвлекся, рассеянно потрепав Бетти по ушам. За окном стояла то ли нищенка, то ли паломница в сером одеянии. Она опиралась о посох и оттого казалась сошедшей со страниц сказки. Лицо у нее было некрасивое, болезненное, худое, но юноша этого не видел. Он завороженно смотрел на ее глаза, большие, лучистые, прекрасные. Франсуа никогда не видал таких.

— Дядя, там странница. Пустим ее! Такая непогода… — он умоляюще взглянул на Тео-старшего.

Тот неопределенно хмыкнул. Зато тетя Манон тут же согласилась и сама пошла открывать.

— Прошу, проходите скорее к очагу на кухне, — она заботливо проводила женщину. — Садитесь. Жаннет, принеси шаль.

— Ой, как интересно, — прошептала Луиза, младшая из кузин.

— Пошли, посмотрим, — Франсуа кивком головы указал на дверь.

Жаннет не стала гнать их, взяв с каждого обещание, что они не станут потом болтать лишнего при мадам, а то ей влетит.

Странница присела у огня расправила складки своего одеяния, и Франсуа, выглядывавший из-за плеча Виктора, вдруг подумал: «Она похожа на королеву!..». О, выглядела она действительно как королева! Если за окном женщина стояла, сгорбившись, то здесь она сидела ровно, держала голову высоко, лицо ее было теперь спокойно и величаво. С ее появлением Франсуа показалось, что кухня сделалась светлее и чище.

— Спасибо вам, добрые люди, — голос у нее был низкий, чуть хриплый. — Гроза стала досадной неожиданностью.

— Франц, да она слепая, — шепнул Виктор, пихнув кузена в бок. — И совсем старуха. Смотрите, какие у нее отжившие черты.

«Ах, вот почему у нее такой странный взгляд!..» — Франсуа взглянул на странницу с жалостью. Так захотелось сделать ей что-то приятное, и он сам налил и подал чай.

— Откуда вы? — Жаннет укутала ее в шаль.

— О, издалека, — отозвалась странница, улыбнувшись. — Очень издалека. Я иду уже который год, отдыхаю, где придется, пью и ем то, что дают.

— А куда же вы идете? — тихо спросил Франсуа.

— В горы, — отозвалась женщина, склонив голову вбок. — В Бретань… Подойди поближе, мальчик, и присядь предо мной.

Франсуа послушно подошел, встал на колени напротив и замер. Странница коснулась тонкими пальцами его лба, носа, провела по щекам, по еще мокрым волосам, мягко откинула их с висков и улыбнулась чему-то.

— Ты краше весны, — произнесла она, заведя его рыжий локон за ухо. — Спасибо.

Франсуа недоуменно взглянул на Виктора, спрашивая взглядом: «Что она хочет сказать?.. Зачем она позвала меня?..». Тот растерянно развел руками.

— За добро надо платить добром, — продолжала тем временем женщина. — Я чувствую, в этой комнате есть дети. Расскажу вам тогда небольшую… сказку. Сказку о красивой, но несчастной фее, о ее женихе и о злом колдуне.

Виктор закатил глаза, хмыкнув. Зато Луиза и Мадлен тут же подбежали ближе, шурша юбками и смеясь.

— Каждую ночь я вижу вышитые белым вереском горы, — начала говорить странница, смотря прямо на Франсуа. — Там жил горный король. Он был влюблен в прекрасную Эверин, жившую в Ла-Рош-о-Фе. Давным-давно феи построили это сооружение из священных камней, чтобы защищать души хороших, невинно убиенных людей, которым нет входа ни в рай, ни в ад. Эверин осталась одна из своего народа, но по-прежнему опекала несчастных, приносила им вести из мира живых; смеялась, когда они были счастливы, и плакала, когда они страдали. Горный король много раз посылал к прекрасной фее своих гонцов, но каждый раз она отказывала ему, боясь оставить своих подопечных. Тогда король пообещал ей, что построит в горах убежище для душ, и Эверин, наконец, дала свое согласие…

Гроза за окном уже прошла, тучи разлетелись, и небо было розовым от заходящего солнца. Капли, падавшие с крыши, глухо стучали по деревянным ставням.

—... Но им не суждено было стать счастливыми, — продолжала странница, крутя в пальцах небольшой камушек, вытащенный ею из складок одеяния. — Злой колдун решил похитить Эверин, полюбив фею, если так можно назвать темную страсть, обуявшую его. В глухую ночь он выкрал девушку. Несчастная горько рыдала, и из ее слез возникло целое озеро, оно и сейчас есть в глубине леса. Колдун заточил Эверин в высокую башню, но она сбежала оттуда. Тогда колдун разгневался и лишил Эверин зрения, чтобы она больше никогда не смогла найти выход.

— А что же король? — тихо спросила Луиза, глядя на странницу серьезными глазами. — Он спас ее?

— О, нет, — странница грустно покачала головой. — Бедный король от горя обратился в камень и по сей день стоит в горах безмолвным изваянием. Эверин смогла найти выход и слепой, сбежала и бродит теперь по свету в поисках своего короля. Когда она найдет его и поцелует, тогда разрушатся злые чары, Эверин обретет попавшее зрение, а король вновь станет из плоти и крови.

— Как-то глупо со стороны короля, — Виктор насмешливо приподнял брови. — Стать камнем от горя. Это слишком… по-женски.

Странница лишь улыбнулась ему ласково, пожав плечами.

— А Ла-Рош-О-Фе по сей день пристанище потерянных душ, — произнесла она, вздохнув. — Они ждут свою фею. Свист ветра, который слышен в коридорах — ничто иное, как их плач. Но гроза прошла, а значит, мне пора.

Женщина поднялась, оперевшись о свой посох, и поддерживаемая тетей Манон, направилась к выходу. Франсуа проводил ее задумчивым взглядом, теребя манжет рубашки. Затем он вдруг подскочил, словно ужаленный: бедная женщина, она ведь только попила чаю, совсем ничего не поев! Юноша бросился в столовую, где уже накрывали к ужину, схватил со стола хлеба и пулей вылетел на улицу.

Воздух был свеж, чист и прозрачен. Пахло цветами. Силуэт уходящей женщины в сером одеянии четко виднелся на фоне еще светлого неба. Она шла, не торопясь, запрокинув голову. Франсуа, прижав хлеб к груди, понесся по дороге вперед, перескакивая лужи.

— Странница! Странница, постойте!.. — крикнул он, запыхавшись от быстрого бега. — Постойте… Вот, это вам в дорогу.

Он вложил в ее руки хлеб. Женщина улыбнулась ему, и Франсуа вдруг показалось, что она вовсе не некрасива. Наоборот, она прекрасна, эта странница. Бледное, тонкое лицо было добрым, что-то родное и давно забытое светилось в ее невидящем взгляде, в нежном изгибе сухих губ таилась теплая улыбка. Женщина поцеловала его в лоб, погладив по волосам, и продолжила свой путь. «И вовсе у нее не „отжившие черты“, как сказал Виктор, — изумился Франсуа, так и оставшись стоять посреди дороги и смотреть ей вслед. — Если бы Эверин была не сказочной, то она была бы именно такой!..».