Тринадцатая Йольская ночь (джен)

В Тринадцатую ночь Йоль, кем бы он ни был: своей тёмной сущностью, котом, городским духом, — становится человеком, обыкновенным рыжеволосым парнем в тёплой куртке и, разумеется, с длинным зелёным шарфом: зима на дворе, как бы не замёрзнуть! В карманах у Йоля — непарные варежки, одна синяя, другая жёлтая, хорошо хоть на разные руки; пару к каждой из них Йоль не то потерял во время прогулок по другим мирам, не то подарил кому-то очень нуждающемуся, не то её просто никогда не существовало в природе: бывают и неодинаковые варежки, ничего не поделаешь. На голове у Йоля — совершенно дурацкая шапка с длинными косичками, из-под которой во все стороны топорщатся рыжие волосы; Йоль старается выглядеть как можно более раздолбайским: так дух праздника пронизывает его насквозь и расплёскивается на окружающих, поднимая настроение, призывая творить глупости.

В Тринадцатую ночь Йоль убеждается в том, что мир полон хороших людей, и особенно много таких хороших людей на новогодних ярмарках. В шумной толпе невозможно остаться незамеченным и забытым: один сунет в руки стакан с глинтвейном, чаем или какао, другой протянет имбирный пряник, а третий крепко обнимет, и всё это «безвозмездно, безвозвратно, то есть даром». Йоль прихлёбывает обжигающий напиток, жуёт угощение и с радостью обнимает в ответ, безошибочно угадывая мечты каждого обнявшего, шёпотом обещая их исполнение, вроде: «В этом году ты поедешь в Вильнюс автостопом», — или: «Твою книгу обязательно издадут», — а ещё: «Ты будешь счастлив, несмотря ни на что». Вселенная, разумеется, слышит, Вселенная записывает сказанное в свой блокнот, и это значит — исполнится, всё исполнится.

В Тринадцатую ночь Йоль вспоминает, кто он на самом деле: не тёмная сущность, не рыжий кот, не городской дух, а… Нет, это тайна, которую даже мысленно нельзя произносить, можно только знать. И на границе Тринадцатой ночи, когда темнота почти отступила, а солнце ещё не показалось из-за горизонта, — в эти несколько минут на границе Тринадцатой ночи Йоль должен, помня о себе-настоящем, загадать Самое Главное Желание.

Йоль допивает глинтвейн и выбрасывает картонный стаканчик, Йоль стаскивает шапку и задумчиво ерошит рыжие волосы. Йоль знает: если он ничего не решит, новый день не наступит, мир так и зависнет на границе Тринадцатой ночи. И ведь нельзя пожелать что-то обыденное, вроде пары ботинок или вязаного свитера: Самое Главное Желание на то и Самое Главное, чтобы идти из глубины души и выражать стремление всей жизни.

Йоль крепко зажмуривается, выдыхает и с неизменной широкой улыбкой шепчет:

— Пусть всё будет как раньше, но ещё лучше, пусть я снова ничего не помню, а люди ничего обо мне не знают, пусть жизнь играет с дорогами и судьбами, но никто не потеряется и не заплутает. Пусть я буду я, они будут они, а весь мир — одно большое чудо, сложенное из маленьких чудес. Пусть будет — все и всё, я так хочу и желаю, здесь и сейчас, в последние минуты Тринадцатой ночи.

На короткое мгновение мир утопает в тишине — густой, лёгкой, пронзительной до звона в ушах. Мир, видимо, решает, действительно ли желание является Самым Главным Желанием, идёт из глубины души и выражает стремление всей жизни. А ведь возможности перезагадать не будет: год не начнётся, новая Тринадцатая ночь не настанет, придётся с сожалением уходить из застывшей реальности, ощущая тяжкий груз ответственности за оборванную линию судьбы.

Сквозь тишину проступают звуки, в уши вливается шёпот тысячи голосов, свист ветра в кронах растрёпанных деревьев, биение взволнованных сердец. Йоль не помнит, было такое раньше или нет, Йолю слегка не по себе, но сделать уже ничего нельзя: поздно, Самое Главное Желание сказано и услышано, всё решено, остаётся только...

Йоль потирает кончик носа, открывает глаза — и тут же зажмуривается: встаёт солнце.