Побег № (джен)

Корни дружбы залегают глубоко. Они пускают ростки, даже если над землей не осталось и пня. Оглянешься вокруг — и видна поросль, зеленая, как надежда и волшебство.

«Заговор призраков» Екатерина Коути, Елена Клемм ©.

— Грут, давай же! Быстрее! — истошно орал Ракета, одной лапой придерживаясь за шею дерева, чтобы не упасть от безудержной тряски, а второй — держа автомат. Пули с треском лились практически бесконечно — ну, а что, отстреливаться надо было. Охранники пытались их нагнать, но большая часть уже пала бесполезным куском мяса — да-да, Ракета постарался. Он и вообще считал, что у кого в руках пушка — тот и в выигрыше. И это правило ещё ни разу его не подводило.

— Дубина, быстрее! Ещё чуть-чуть же осталось! — сорвал уже голос Ракета, оборачиваясь и видя их корабль буквально в ста метрах. Лапы уже устали держать и держаться; между тем погоня пополнялась ежесекундно и отстреливалась дай бог! Груту-то было всё равно — пули мало волновали его, зато Ракете немного досталось: снаряды, правда, не попали в него, но сильно задели щёку, лапу и бок. Кровь, кажется, была, но ему было глубоко плевать: больше его увлекало происходящее. Азарт приходил к Ракете ровно тогда, когда автомат оказывался у него — в тот момент оружие будто становилось продолжением его лапы, а крохотный страх, вполне естественный для побега из тюрьмы, хотя и не первого, улетучивался напрочь. Хотелось мочить всё и вся!

Ракета ловко отстрелял, наверное, штук двадцать или тридцать человек; за ними же бежала толпа ещё в десять-пятнадцать, причём с каждой минутой прибавлялась. Грут бежал как мог, скрипя своими ветвями и иногда сбивая лианами больно близко подошедших полицейских. Ракета же не останавливался и палил изо всех сил, рассчитывая к тому времени, как они вбегут на корабль, уложить если не всех, то многих — тормозящий их хвост им был явно не нужен.

— Ну? Что там? — скрываясь за деревом от пуль, спросил Ракета и обернулся — корабль близёхонько. Выругавшись, что теперь без вариантов придётся расправляться с оставшимися охранниками, он закатил глаза, вытащил автомат и не глядя начал расстреливать, постоянно перемещая дуло вправо и влево. Ему уже надоело находиться под ежесекундным огнём, поэтому он порешил скрыться за Грутом и палить вслепую. Наконец оставалось пару метров до корабля; дерево ускорилось, а Ракета решил таки выглянуть и пострелять точечно. Итого уложил человек пять, наверняка не насмерть, но серьёзно. Усмехнувшись, он уселся поудобнее на Груте, понимая, что, когда они взбегут на корабль, времени на раздумья вообще не будет — нажать пуск, потянуть штурвал и поехали! Только так!

С грохотом и ещё осыпаемые пулями вбежали они в родной свой корабль — прошло лишь пару дней с их ареста, а уж казалось, будто они не бывали здесь вечность. В тюрьме всегда время идёт медленно, и кажется, будто не день прошёл, а неделя — это уже Грут и Ракета знали не понаслышке. Поэтому давненько разработали неоспоримый план побега. Правда, часто он менялся — в правительстве Новы сидят тоже не дураки, — но в общем основная часть всегда оставалась неизменной. Однако всегда и каждый раз появлялись куча проблем, незапланированные ситуации, впрочем, одним словом, это была самая что ни на есть настоящая жизнь. И этой странноватой парочке она определённо нравилась.

Между тем, слыша звонкий, но нечастый обстрел их корабля, Ракета уже добрался до кабины и завёл свой агрегат; Грут уселся в кресло рядом. Чертыхаясь и матерясь, енот понажимал автоматически десятки кнопок; и вот корабль качнулся, прогрел моторы и резко стартанул с парковки ожидающих своих провинившихся хозяев звездолётов. Ещё пару пуль с бздыньканьем отскочили от корпуса, и настала тишина; лишь немного шумел и покачивался корабль, тяжело дышал Ракета и расправлял свои ветки Грут.

— Можно сказать, что сбежали. Ура, — равнодушно и скептически произнёс Ракета, разгоняя корабль на максимальные скорости — этот момент побега и мог показаться лёгким и спокойным, но на самом же деле являлся довольно трудным; он был не менее важным, чем-то безумное отстреливание или пробирание в отсек охраны, с которого и начиналось самое интересное. Ибо сейчас могли с лёгкостью пустить (а вполне возможно, что уже и пустили) погоню за ними; пока не отлетишь на такое расстояние, чтобы планета казалось крохой, успокаиваться не стоило. Поэтому-то Ракета и летел как можно быстрее, всё время опасливо поглядывая на датчики — нет ли хвоста. Но волнения были излишни — кажется, сегодня они их хорошо потрепали, так что и погоню-то отправить некому. Ракета усмехнулся этой мысли и сразу же поделился ею с Грутом. В ответ последовало типичное «Я есть Грут», но енот понял совсем другое — Грут оценил его шутку. Как понимал его, слыша всего одну фразу, Ракета и думать не хотел: как-то само получалось, и вообще, размышлять сейчас нужно было не об этом, а о том, куда лететь дальше.

Если честно, этот вопрос всегда был самым сложным после побега. Куда поддаться сбежавшим? Они уже столько раз сбегали, что… кстати, а сегодняшний раз который по счёту? Ракета подумал-подумал и плюнул на это дело. Забыл совсем. Может, Грут помнит? Однако, глянув на его увлечённое пускание белых светящихся цветочков и умилённую улыбку, Ракета понял, что навряд ли. Наконец отлетели на довольно большое расстояние; енот слегка понизил скорость и развернул интерактивную карту; вопрос о конечной цели стал актуальным.

— Ну, и куда рванём? Вариантов, как видишь, у нас много! — Ракета встал с кресла и пнул ногой автомат, чтобы не валялся на проходе, а потом внимательно посмотрел на своего коллегу. Тот едва оторвался от своих цветочков и равнодушным добрым взглядом посмотрел на карту. Минуты две длилось раздумье.

— Ну ничего, Грут, я подожду. Только вот нынешняя жертва ценой в двадцать тысяч юнитов не подождёт, а я подожду, — он недовольно скрестил лапы на груди. — Если тебе интересно знать, где находятся твои будущие деньги, то они здесь. — Указал на противоположную им точку. Грут мгновенно оживился и, разогнав цветочки, крепко задумался или сделал вид того.

— Нам бы нужно добраться первее всех. Однако ж мы сегодня навряд ли долетим дотуда. Нужно где-то перекантоваться. Может, вот тут, как по старинке, м? Там нас точно не найдут… — Ракета показал на разломившийся астероид, прославившийся своими криминальными элементами (как они, например); однако Грут, обыкновенно принимавший это предложение равнодушно или даже с одобрением, вдруг нахмурился, что говорило явно об его несогласии. Ракета закатил глаза, недовольно прорычал и откинулся на спинке кресла.

— И как это понимать? Хочешь, сам выбирай, уж коли такой привереда! Только запомни, что нам определённо нужно попасть в эту золотую жилу. Слышал, там может скрываться и не только двадцать тысяч… — кинул многозначительный взгляд и тут же прикрыл глаза, закинув руки за голову. — Не выбирай какую-нибудь дальнюю планету, нам нужно в кратчайшие сроки завтра добраться до денег. Тебе на решение пять минут.

Но Грут отозвался раньше, подав сигнал шелестением листьев и как-то радостно произнеся:

— Я есть Грут! — Ракета лениво приоткрыл глаза и вопросительно глянул на партнёра. Тот восторженно смотрел на него, будто открыл что-то невероятное. Енот цокнул, тяжко выдохнул и пробормотал:

— Давай уже, говори! Только без всяких цветочков, светлячков и прочей дребедени, символизирующей твою радость, — дерево активно закивало, а после, слегка увеличив карту, ткнуло на сверкающий синеватым отблеском астероид, похожий формой на тот, куда они хотели, только раза в два меньше и почти что необитаемый. Ракета пару секунд был в ступоре, потом присвистнул, почесал голову и сказал:

— Вот это выбор! Ты бы это… ещё чего постраннее выбрал. Вообще было бы супер!.. — видно было, что Ракета в замешательстве. Его друг нахмурился.

— Я есть Грут…

— Да нет, с этим всё в порядке! В смысле, расположение хорошее, ничего лучше не придумаешь. И лететь нам с тобой потом оттуда… показывает, что всего часа три. Великолепно! Но… с этим местом что-то не так, ты сам знаешь… — настороженно произнёс Ракета и повёл ушами. Грут беззаботно покачал головой.

— Я есть Грут!..

— Да я и сам понимаю, что слухи могут быть лживыми, но всё-таки… Говорят, на этом астероиде холодно так, что довольно прохладно становится в самом корабле даже на максимум обогреве, а почему так происходит — чёрт его знает! К тому же, там всюду валяются странные синие и голубые камни, свойства которых ещё не изучены. И вообще: говорят, что, прилетая туда, становишься сам не свой… — Ракета как-то впервые за весь сегодняшний день серьёзно на него посмотрел, а потом с подозрением глянул на этот лазурный астероид вновь, слегка приблизив карту. Грут многозначительно на него глянул, и енот вполне понял этот взгляд.

— Ну да, с другой стороны, чего бояться? С ума сойти нам точно не грозит — уже давно сошли, а от холода у меня есть шерсть, а у тебя… да ты и не мёрзнешь, не представляйся! — вдруг заявил он, глядя на вопрошающего его Грута. Тот издал какой-то странный звук, расценённый Ракетой как лёгкое разочарование.

— Я есть Грут.

— Правильно, летим! Хоть новое место увидим, и то хорошо, — Ракета развернул корабль на сорок пять градусов влево и рванул. — Там перекусим — вроде что-то не просроченное у нас осталось — и переночуем. И завтра же отправимся за обогащением. Но, ты знаешь, появляться снова там, — он указал на покинутый ими Ксандар, — нам категорически нельзя. Первое время. Потом посмотрим.

Грут кивал на практически каждое его слово, послушно сложив ветки. Кинув беглый взгляд на него, Ракета заметил под его креслом штук пять или шесть пуль; недовольно цокнув, он сполз с кресла и, ловко забравшись на него, вытащил застрявшую в ветках на голове ещё одну пулю. Выбросил и, не слезая с плеча, стряхнул лапами.

— Всё что можно и нельзя на себя собрал! В прошлые разы было меньше. Что-то мы из формы выходим, Грут. Неужели стареем? — оба усмехнулись, хотя у дерева усмешка была весьма странная. Но Ракета всегда распознавал, когда был просто хмык, а когда усмешка, и никогда в жизни особенно над этим не задумывался, угадывая это как-то интуитивно.

— Ладно. На тебе, конечно, прикольно сидеть и всё такое, — Ракета поспешно спрыгнул. — Но кто же будет вести корабль?

Грут как-то вновь неопределённо, даже расстроенно посмотрел на него, но ничего не сказал; енот переместился в своё кресло и скорректировал путь, сделав его чуточку короче — и спать и есть хотелось весьма сильно. И этому сильно способствовали мерная тряска, глухой рокот мотора и усыпляющая темноватая галактика с россыпью разномастных звёзд, которые почему-то успокаивали. У Ракеты пару раз заурчал живот, а Грут временами дремал, просыпаясь лишь из-за какого-то прирождённого чувства справедливости к своему напарнику; в итоге как-то таким, очень ленивым и тяжёлым образом, они добрались до этого самого астероида, название которого было Виджен*.

Это был довольно небольшой, но слишком развалившийся в своё время астероид, так что теперь все его запутанные пещеры, разломы и впадины славились своей непонятливостью — в них легко можно было заплутать. Карты и те были сложные, потому и следовало быть здесь осторожнее и желательно не выходить и не исследовать астероид. Но, наверное, сотни пропавших в этом месте можно понять: чего стоит один только голубоватый переливчатый свет астероида, который было видно за многие десятки световых лет вокруг него; поговаривали, что Виджен можно внести в список самых красивых и загадочных мест галактики, но этот вопрос как-то быстро умяли, видимо, посчитав астероид слишком опасным. Но, как бы то ни было, люди и не люди и вообще все, кто только может быть, слетались сюда, пускай и в небольших количествах и с разными целями, но всё-таки слетались. И сейчас, судя по забитым островкам, где не росли кристаллы, можно было сказать, что Виджен довольно популярен. И девяносто процентов этих существ — наверняка преступники и прилетели сюда лишь ради того, чтобы переночевать или отдохнуть.

Пушистый боец, чертыхаясь, едва нашёл свободное место, перед этим облетев почти что весь астероид. Это был небольшой, мелкий грот; не сказать, чтобы кристаллы там отсутствовали полностью, но их было в разы меньше; садить же корабль на них было сущим убийством. Ракета аккуратно завёл корабль в тот грот и стал медленно садить; послышался скрежет, и он чуть не взбесился — низ всё-таки поцарапался.

— Чтоб их всех!.. — в сердцах крикнул он, упорнее схватившись за руль. — Даже парковочных мест нормальных придумать не могут!

Корабль гулко крякнул и наконец грузно опустился всем дном на поверхность; где-то с боков захрустели кристаллы, но, благо, не об корпус. Только сейчас, откинувшись на кресло, Ракета мог спокойно выдохнуть и утереть пот со лба; Грут заинтересованно на него посмотрел и во всё это время оставался безмолвным наблюдателем. Енот увеличил обогрев салона и, оглядев открывшееся их взору сияющее тёмно-лазурное поле, беспечно слез с кресла и отправился вглубь салона в свою уютную каморку.

— Ладно, мне кажется, что нам вдоволь хватило ужина там, правда, Грут? — Грут, привставший за ним, кивнул. — Тогда поедим завтра с утра и там уже по плану, — Ракета стал небрежно взбивать свой маленький матрас и отыскивать лоскуток, который служил одеялом и кое-как прикрывал его. О холодной ночи впереди он не думал, как не думали и тысячи существ до него, пережив после просто Варфоломеевскую ночь. Но мог ли представить это пушистый? Да даже если бы и представил, отказался бы? Девяносто девять процентов, что нет.

Когда Ракета пристроился на свою маленькую, без подушки кровать, Грут выключил свет; тусклые лучи теперь кое-как освещали очертания предметов: вот их два кресла впереди, панель управления, мелкие точки валяющихся пуль под сиденьем дерева и грязное стекло, за которым располагались целые просторы неизведанных завораживающих кристаллов синего цвета, а над этим — черноватый потолок грота и тёмное небо вселенной, сияющее местами разноцветными огоньками. Енот понял, что впервые за несколько бешеных дней может расслабиться и нормально поспать; Грут же, скрипя ветками где-то неподалёку, тоже наверняка устал. Почему-то перед тем, как заснуть, Ракета вспомнил про предупреждения насчёт этой планеты: о странном влиянии кристаллов на поведение существ и о нереальном холоде.

Но, рассудив на сонную голову, что это ещё не самое страшное, что могло с ними произойти, Ракета прикрыл глаза и вскоре уже крепко спал. Да, не самое страшное, но довольно неприятное — это-то енот и упустил…

Спалось почти что прекрасно только первые часа три; потом начался Ад. Холод успел сразу же забраться в салон и всё ещё боролся с тёплыми потоками воздуха; как раз таки через три часа или даже раньше их война завершилась полным поражением тепла. Холод торжествовал и отмечал свой триумф на всех живых существах, здесь обитающих…

Ракета, свернувшись калачиком, старался сильнее натягивать на себя одеяло, с силой жмурить глаза и пытаться уснуть, но вскоре понял, что лишь обманывает себя: развернувшись на спину и выдохнув светло-серое облачко пара, он понял для себя ясно, что быстрее у него получится сдохнуть и замёрзнуть, чем заснуть при таком. Енот неохотно поднялся с места и пополз к панели управления, зевая и потирая глаза. Проверил, стоит ли обогрев на максимуме; да, он стоял всё это время. По идее, здесь должно быть жарко до одурения, так что можно было себе представить температуру за бортом. Ракета недовольно прошипел себе под нос что-то и поплёлся назад, раздумывая, где завалялось его более тёплое одеяло; его можно было найти, и уж тогда быть спокойным, но тот факт, что он сам не видел его уже около года или даже двух, немного, а всё-таки расстраивал его и отбивал всякое желание искать.

В таком случае Ракета понял одно: нужно продержаться до утра, несмотря на дрожь, ледяную кровать и отсутствия хоть какого-нибудь мало-мальски исправного источника тепла. Да и, в принципе, думал он, вновь подходя к своей кровати, это в сущности своём лишь пустяки в сравнении с тем, что они проходили вместе с Грутом до того. Вспомнив о своём напарнике, енот глянул на устроившегося рядом со стеной Грута: тот, кажется, мирно дремал. «Вот бывает же так, что плевать на температуру!» — с завистью подумал Ракета и стал было вползать в своё холодное ложе, как не совсем ожидаемо сквозь упругую ледяную тишину до него донёсся шёпот: «Я есть Грут…»

— А? Ты тоже не спишь? — вдруг приободрился Ракета, едва унимая стучащие зубы и стараясь казаться весёлым. — Нет, мне нормально. Л-лишь чуть-чуть холодно, — мысленно енот выругал себя за это вырвавшееся «л-лишь». Оно, казалось ему, выдавало его с потрохами; впрочем, Грут навряд ли мог быть уж таким внимательным — этим себя пушистый и успокоил.

Дерево зашуршало и в мгновение око оказалось рядом с его кроватью; Ракета изумлённо на него смотрел и сквозь сумрак различил будто бы сомневающийся взгляд Грута. Енот пока ещё сидел на кровати и старался прикрыть свою дрожь одеялом; а зачем ему это нужно, он и сам затруднялся ответить. Может, из-за прирождённой гордости хотелось ему доказать свою несуществующую и неуместную здесь стойкость? Это Ракета не знал и не мог знать. Но отчего-то показать свою слабость, пускай и более приемлемую здесь, чем стойкость, ему было неприятно.

— Ты чего, Грут? — с напускным подозрением спросил енот и ещё сильнее натянул на себя одеяло. — Давай уже спать, а то времени до подъёма осталось не так много!..

— Я есть Грут! — твёрдо произнесло дерево, в упор глядя на него. Ракета даже сквозь сумрак смог разглядеть его засверкавший взгляд.

— Ты серьёзно? Думаешь, я замёрз? — слабо усмехнулся. — Да ни черта! Нет-нет, ты ничем помочь не сможешь. Возвращайся к себе, дубина… — Грут не сдвинулся с места и лишь слегка зашуршал ветками. Через пару секунд Ракета ощутил, как его, вместе с одеялом, подняли упругие лианы и понесли куда-то к Груту. Енот старался высвободиться и что-то говорил, вероятно, лживое, стараясь уверить дерево в том, что ему не холодно. Но Грут был непреклонен и уж если считал, что его помощь требуется, значит, предоставлял эту помощь несмотря ни на что. Ракета мягко приземлился на сложенные вместе, почему-то тёплые ветки-руки Грута и ощутил на себе отправившееся вслед за ним одеяло; через несколько секунд на него опустилось толстая, плотная, неимоверно согревающая ткань. Тут енот с радостью распознал на себе своё утерянное одеяло. И как только Грут его нашёл?

— Эй, послушай, спасибо тебе конечно, но не кажется ли тебе это странным? Что я сплю на твоих руках? — Ракета хотел и мог спросить жёстче и даже тут же вскочить и уйти, но отчего-то не сделал этого. Странное влияние кристаллов?

— Я есть Грут, — что значило «Нет, не кажется».

— Ну, у меня же теперь есть тёплое одеяло. Зачем я буду беспокоить тебя? — Ракета приподнялся на локте и заглянул в лицо Груту. Тот произнёс свою традиционную фразу, которая значила то, что это его вовсе не обеспокоит и даже будет в радость. Ещё прибавил, что вот так, на его ветвях, будет теплее, а почему, так и не пояснил.

— О, Грут! — жалостливо воскликнул енот, откинувшись назад и прикрыв лапами морду. — Ты какой-то слишком хороший друг!.. — потом повернулся на бок, в сторону панели управления, и с изумлением заметил: — Зато с тебя такой вид открывается… Мне с кровати было не видно.

И действительно, Грут был высок, так что с него открывалась божественная панорама на эту до умопомрачения красивую, но такую, мать её, опасную планету: все эти кристаллы россыпью лежали прямо, казалось, на ладони. Ракета пристроился поудобнее и понял, что на тёплых ветках, сплетённых вместе, было даже мягче спать, чем на матрасе. Хотя могло показаться наоборот. Его самого ещё дико конфузило собственное положение — такое, казалось ему, было недопустимо, но всё же понемногу енот привыкал к нему и находил в нём свои плюсы. А их было много…

Уют и тепло — казалось, что ещё нужно для сна? А вот Ракете отчего-то спать не хотелось — было такое чувство, что что-то для сегодняшнего дня (или даже для вчерашнего) он не договорил. Не сказал нечто важное… правда, для кого?..

Грут лишь изредка хрустел ветками, но более от него шуму не было; он молчал, склонив голову, и покорно держал своего замёрзшего товарища. Тот уже давно отогрелся и мысленно благодарил Грута. А потом вспомнил: может, не надо мысленно?

— Грут, ты же не спишь? — едва отрывая свой взгляд от синеватых полей, спросил Ракета, разворачиваясь на спину. Сверху на него смотрели два блестящих чёрных глаза — можно было догадаться, что Грут не спал и, вероятно, не собирался.

— Знаешь, Грут, спасибо тебе, что так заботишься обо мне…

— Я есть Грут… — «И тебе также спасибо за заботу: я помню вытащенные тобою пули» — так это расценил Ракета и был тронут этими словами.

— Ну-ну, это пустяки! А вот то, что делаешь ты, поистине важно, — дерево покачало головой и улыбнулось; «Ты ошибаешься», — хотело сказать оно.

— Ты себя просто не оцениваешь по достоинству, Грут… Знаешь, — вдруг живо начал Ракета, закинув руки за голову, — я понял кое-что… — он не смог оставаться в прежнем положении, поэтому сел, оказываясь ближе к лицу Грута. — Я понял, что, если ты когда-нибудь развалишься, я всё-таки, твою мать, расплачусь! Вот правда! Ибо лучше друга, чем ты, у меня не было и никогда не будет. — Енот провёл лапкой по его лицу и тут же отдёрнул, будто обжёгшись о какую-то мысль. — Впрочем, эти кристаллы как-то странно на меня влияют, Грут. Смотри, чтобы я здесь тебе в любви не начал признаваться — сразу дай пару пощёчин, должно пройти… — Ракета сконфуженно прилёг и отвернулся от лица Грута. Ему было немного стыдно.

— Я есть Грут.

— Чего? А, эти слова! Ну, можешь считать, что правда… — буркнул енот и подложил лапки под голову. — Да, правда… — шёпотом произнёс Ракета ещё раз и хмыкнул. Пару минут продолжалось тугое молчание, изредка нарушаемое треском веток, а потом енот всё-таки не вытерпел и вдруг сказал, заставив уже прикрывшего глаза Грута вздрогнуть:

— Я вспомнил, что ещё хотел сказать! — его радости не было предела — Грут даже стал раздумывать, не самое ли время сейчас дать ему пощёчину. Но неподдельный восторг Ракеты от чего-то заворожил его, поэтому он молча понаблюдал за тем, как енот развернулся к нему.

— Да-да, я вспомнил, Грут! — усмехаясь, говорил Ракета, привставая на локте и вновь глядя на него. — Вспомнил, какой по счёту этот побег!

Дерево вопросительно на него посмотрело. Енот усмехнулся вновь и с видом превосходства откинулся на импровизированную кровать.

— А ты будто и не помнишь, Грут… Наш побег восемнадцатый по счёту. Ты прикинь? — Дерево издало странный звук; Ракета не обратил внимания, полностью предаваясь своим мыслям — его поражало не то чтобы количество побегов вообще, а именно сегодняшняя цифра — что-то в ней было. Что-то странное и замысловатое…

— А наш побег уже совершеннолетний. Как быстро летит время, да, Грут? — с долей мечтательности в голосе проговорил он, повернув голову вбок и посматривая на звёзды и кристаллы.

— Я есть Грут…

— Что? Мы должны отпустить его во взрослую жизнь? Возможно… — серьёзно ответил Ракета, а потом закатился смехом. — Ха-ха, Грут, мы, кажется, с тобой бредим и бредим конкретно!

Грут тоже тихо и временами усмехался, глядя на его заливистый смех. А Ракета наконец ощутил свободу на душе — так бывает, когда говоришь всё, что так долго томилось на сердце. И, казалось ему, что он мог сказать и больше и красноречивее, но даже от этих своих простых, в чём-то банальных слов ему стало легче. А особенно от слов, адресованных Груту… Ему казалось, что впереди у них много приключений, и, как знать, может, с одним из них что-то и случится — надо ведь быть готовым ко всему — поэтому, как думалось Ракете, нужно говорить заранее друг другу всё, что чувствуешь. Иначе потом может быть просто поздно, и… финал, пропитанный горечью несказанного, будет слишком ожидаем. И он хотел, чтобы Грут знал. А сам он уж давно понял всё — с Грутом это было несложно.

Отвернувшись от надоевших кристаллов и слишком яркого неба, Ракета увидал впереди себя древесину и полный сумрак — так было лучше. У Грута «на руках» было очень хорошо и уютно, поэтому на уставший рассудок заснуть было делом не трудным. И, уже засыпая под воспоминания прошедшего дня, Ракета бессвязно шептал, прижав к себе ветку:

— Помни про совершеннолетие нашего побега… и всё, что я тебе тогда сказал… отпускаем его… во взрослую жизнь. И сами… туда же… Грут… единственный друг, — Грут вздрогнул, улыбнулся и нежно огладил веткой Ракету по голове, а ту, что он зажал в своих лапах, решил так и оставить — когда этот енот засыпал, он становился чуть ласковее обычного. И это ему определённо нравилось.

Увы, он не мог сказать многого того, что было в его голове, зато мог доказать это на своих поступках; но Грут был стопроцентно уверен в том, что смог доказать без лишних телодвижений Ракете следующее: сегодняшний миг он запомнит уж точно надолго, сохранив его под толщей коры, там, где, по мнению многих, отсутствовала душа. Но как бы не так… И Ракета знал это, убедился в этом ещё давно, а теперь, с каждым разом, лишь подкреплял и так устойчивые убеждения о Груте такими вот моментами.

Хотелось крикнуть «С совершеннолетием, наш побег!», но Ракета, отключаясь, как-то передумал насчёт этого, боясь потом насмешек Грута. Но их ожидать не стоит — потому что Грут более чем понял состояние енота. И это лёгкое безумие он не мог не разделять.