Cherchez la femme (гет)

Жить спокойной и размерной жизнью ему не суждено. Это Франсуа понял, когда во время беседы с доктором Фермье по поводу открывшейся старой раны в гостиную без стука вошли два господина и настоятельно порекомендовали поехать вместо Вероны в Париж.

— Позвольте, господа, но капитан Тео едет туда вовсе не ради развлечения, а ради лечения! — возмутился Фермье.

— К тому же у меня отпуск из полка… — неуверенно добавил Франсуа, устремив взгляд на руку того, что стоял ближе.

Для неуверенности были причины: на безымянном пальце левой руки красовалось аккуратное кольцо, пожалуй слишком широкое для обручального, но слишком узкое и простое для перстня, зато идеально подходящее для ножен тонкого стилета. Почти такое же было и у самого Франсуа — подарок Грача с их прошлой совместной работы. Затем офицер заметил булавку для шейного платка у второго гостя. Сверху она была украшена красным камушком. Камушек скрывал ненужный стальной блеск — булавка казалась серебряной. Но серебряной булавкой невозможно так заколоть платок. Да и воротничок держался неестественно прямо, даже если допустить, что он накрахмален… Сомнений не оставалось, к нему пришли из Черного кабинета.

— Карета ждет, — повторил человек с кольцом. — Если не хотите добираться до Парижа сами, последуйте за мной.

— Придется ехать, Мишель, — Франсуа мягким жестом не дал Фермье снова возмутиться. — Это что-то серьезное.

— Смотрите, Франсуа, — Фермье насупился, — если вы снова вляпаетесь в историю с жандармами, я не стану искать вашего генерала, чтобы он вытаскивал вас из цепких лап Лепажа.

Франсуа рассмеялся и, приказав Пьетро подать ему камзол и трость, поднялся. Лучше уж ехать сразу, зато точно встретиться с Грачом, нежели ехать самому и потом бродить по столице в поисках. Грач умел так раствориться в толпе, что можно было пройти мимо десять раз, так его и не заметив.

Надо было заметить, Франсуа несколько оскорбился, что в этот раз его вынуждают ехать в главное здание. Зато его не закрыли в карете, не занавесили окна и не петляли, как было в прошлый раз. «И на том спасибо, — Франсуа потер больное колено. — Надеюсь, Грач не хочет заставить меня носиться по Парижу и по Фонтенбло. Я на это не способен в ближайшие месяцы. И, боже упаси, чтобы это затевал не Даву!».

Встречи с маршалом Франсуа совсем не желал и откровенно побаивался, учитывая их последний разговор после Экмюльской битвы и предложение-приказ стать адъютантом. Лавры генерала Моро его не прельщали. Сам Даву тоже бы взвыл от такого адъютанта: Франсуа не умел говорить неправду, а правда порой была чересчур неприятна.

Здание Генштаба встретило его гробовым молчанием. Так тихо бывает в могилах. Франсуа казалось, что он слышит, как в некоторых кабинетах скрипят перья о бумагу, но в этом он был не уверен. Подниматься пришлось на самый верх, там снова идти путаным коридором вглубь здания. Наконец его завели в небольшой темный кабинет.

Франсуа огляделся. Кабинет представлял собой квадратное помещение с высоким потолком. Окон он не заметил. Когда глаза привыкли к темноте, стало ясно, что они задернуты тяжелыми шторами то ли винного, то ли кирпичного цвета. Паркет слегка поблескивал от света огарка свечи, стоявшей в канделябре на столе. Остальные свечи были потушены. Стол был в идеальном порядке, разве что валяющееся перо и какая-то незаконченная бумага выбивались из общей гармонии.

— Вы все-таки приехали, Мементо, — донесся до него приглушенный слабый голос, и Франсуа не сразу понял, что он принадлежит Грачу. — Хорошо…

Грач сидел в кресле у почти потухшего камина, укутавшись в шерстяную шаль. Даже в темноте было видно, что он неестественно бледен. Под глазами легли темные круги. На виске билась тонкая синяя жилка. Генштабист и до этого отличался чеканными чертами лица, а сейчас они и вовсе необычайно заострились. Только глаза блестели из-под чуть прикрытых век. Франсуа передернул плечами — Грач больше походил на мертвеца, чем на живого человека.

— Мне жаль, что я побеспокоил вас в отпуске, — Грач едва повел рукой в сторону кресла, предлагая ему тоже присесть. — Увы, я сейчас не в том состоянии, чтобы работать в одиночку.

— Вам следует отдохнуть, — Франсуа присел напротив, глядя на него с жалостью.

— Отдыхать мне, Мементо, некогда, — Грач тихо вздохнул. — К несчастью, некогда.

— Но ведь вы больны!

— Гемикрания(1), ничего серьезного, — Грач положил бледную руку на лоб. — Когда-нибудь она сведет меня либо в могилу, либо с ума. Простите мне мою несколько несвязную речь.

— Грач, вам действительно необходимо отдохнуть, — воскликнул Франсуа полушепотом. — И пожить, как нормальному человеку…

— Как нормальному человеку? — по бескровным тонким губам генштабиста скользнула усмешка. — Нет… Это не для меня, Мементо. Для этого придется избавиться от моей самой большой страсти: театра. Я слишком люблю менять образы, и их маски стали частью меня.

— Только эти ваши работа и увлечение подрывают вам здоровье и приносят боль, как кинжал в ране.

— Кинжалы из раны опасно выдергивать, — Грач устремил взгляд куда-то поверх головы Франсуа. — Лезвие, застрявшее в плоти, останавливает кровотечение, как это ни странно… Но я вас позвал сюда вовсе не для того, чтобы обсуждать свои болезни. Вы верите в существование призраков?

— Я?.. Нет.

— А вот я верю, Мементо…

— Да вы что, бредите? Или смеетесь надо мной? — Франсуа прищурился, стараясь лучше разглядеть лицо Грача в темноте.

Грач действительно слегка усмехался.

— Я не спроста заговорил призраках, Франсуа. Одно надоедливое привидение из 1806 года снова замелькало перед нашей разведкой. Своими действиями шпион подрывает хрупкий мир, заключенный в Тильзите. Да еще и убрал пару моих агентов… Не прерывайте, Мементо, мне сложно говорить. Я надеялся, что после того, как вы нашумели своим делом, Пруссия успокоится и отзовет этого человека. Однако мои надежды не оправдались. Схватить его не представляется возможным, потому мы его и прозвали призраком. Удалось лишь найти место, где он встречался со своими агентами. Когда мы вскрыли тайник в полу, у меня волосы встали дыбом. Столько компрометирующих документов на самых различных людей, начиная от рядовых солдат и заканчивая самим Наполеоном, я еще не видел. Увы, сработали мы плохо и небрежно, на место явки шпион не приходит. Слышал, что вы были ранены…

— Нет-нет, это просто старая рана открылась…

— Не важно. Вы в отпуске по состоянию здоровья, но все равно каждый день являетесь в часть... Насколько я помню, жалование у капитана от артиллерии невысокое…

— Грач! — Франсуа даже обиделся. — Я помогу вам, даже если мне за это заплатят не монетами, а пулями.

— Да причем тут это, — генштабист измученно отмахнулся. — Я к тому, что вам нужно алиби, чтобы уходить. Будете давать уроки. Вы ведь знаете немецкий, неплохо разбираетесь в математике… Увы, у меня нехватка кадров, и подставного человека, который будет эти уроки брать, нет. Вам придется найти его самому.

— Поразительно, — капитан окинул кабинет быстрым взглядом. — Вы служите в Генштабе, а просите помощи у меня…

— На самом-то деле, Франсуа, мы вовсе не всемогущие боги, — Грач печально покачал головой и поморщился. — Генштаб в целом не имеет никаких привилегий. Он всего лишь решает вопросы, относящиеся к подготовке войск, планированию операций и их обеспечению… А вопросы ведения войны решает император. Черный кабинет имеет больше свободы, но… нас все сильнее подминают Бертье и Сульт… Все надо согласовать с ними. Это отнимает массу времени. Вам, по счастью, с ними согласовывать свои действия не надо. Опасайтесь только жандармов. Конечно, я предупрежу, чтобы вас не трогали, однако будьте все же осторожны. Все-таки, дело связано с нераскрытыми убийствами, жандармерия, стараясь сохранить честь мундира, любое преступление без улик представляет самоубийством, тогда как мы склонны трактовать сомнительную смерть именно как хорошо проведенную зачистку.

— Потрясающе… Опять вы втягиваете меня в историю, — Франсуа вздохнул.

— Увы, — Грач слегка развел ладонями в разные стороны. — И еще… Мементо, ни одна живая душа не должна об этом знать. Ни ваш кузен, ни дядя, ни, упаси боже, Фридрих. Никому ни слова.

— Ах, Грач, и отчего вы склонны так не доверять людям, — Франсуа сокрушенно покачал головой.

— Чем больше людей вы любите, тем вы слабее, Мементо. По крайней мере, такой вывод сделал я за годы своей работы.

— В таком случае я, к несчастью, буду самым слабым человеком на земле, — Франсуа тихо рассмеялся, поднимаясь. — Я, наверное, люблю весь мир. У меня есть на примете кое-кто, он сможет найти мне ученика.

— Как найдете, отпишитесь мне, что в Фонтенбло хорошая погода, — Грач слабо кивнул. — Ступайте.

Франсуа ушел, бесшумно прикрыв за собою дверь, заботясь о том, чтобы резким шумом не причинить Грачу лишних страданий. Генштабист поднял чуть подрагивающую руку и прикрыл ею глаза. «Быть может, Мементо, вы наоборот самый сильный человек из всех людей, если, в самом деле, готовы любить каждого… Одиноким вы не будете точно…» — устало подумал он. И во мгле, царившей в комнате, не видно было, отчего вдруг затряслись его плечи: от беззвучного смеха или от рыданий.

Примечание к части

(1) — историческое название мигрени;

Раннее утро будто бы застало Фонтенбло врасплох. На узких улицах резко стало светло, уличные кошки, жмурясь, вылезали и потягивались на еще пустых мостовых. Дома, умытые первым весенним дождем, блестели на солнце. Нахохлившиеся птицы сидели на крышах, греясь в теплых лучах. Они радовались весне и переговаривались между собой возбужденным чириканьем.

Кристин Буффер сидела в своей кровати, приложив тонкую руку ко лбу. Ее каштановые волосы растрепались, обрамляя бледное лицо. Девушка плохо спала в эту ночь, и настроение ее вопреки прекрасной погоде было отвратительным. Она даже отказалась от завтрака и вставать пока не спешила. Наморщив курносый нос, она рассматривала балдахин и отметила про себя, что неплохо будет поменять его на более светлый.

Вставать все же пора... Иначе кто встретит доктора Фермье, пришедшего к подхватившему какую-то простуду Жану и кто заставит Николя сесть за прописи? Теперь, когда отец был отправлен с полком куда-то в Испанию, а мать отдала душу Богу, Кристин оставалась почти полноправной хозяйкой дома. Конечно, с ней жила старая тетушка Дюпон, и она могла проводить доктора, она же могла заняться братьями-близнецами, но тетушка слишком мнительна, вдруг решит, что племянница заразилась от больного?..

И все же, боже мой, как не хотелось вылезать из теплой постели и стряхивать дремоту, чтобы потом погрузиться в реальность рутины! Кристин укуталась в одеяло, спрятав нос, и закрыла глаза. Может, действительно сегодня притворится больной? Благо бессонная ночь придала ее лицу еще большую бледность. Провести весь день в уютном тепле спальни… Заманчивая мысль…

В дверь робко поскреблась служанка и сообщила, что госпожу хочет увидеть месье доктор. Кристин вздохнула и поднялась, потянувшись. Нет, все-таки не надо притворяться. По милому и учтивому Мишелю она успела соскучиться. Наверное, если бы отец бывал дома почаще, то она была бы уже мадам Фермье. А быть может, и не была бы. То время, когда Фермье смотрел на нее влюбленным взглядом, уже прошло.

— Софи, помоги мне, — она указала на батистовое платье.

Служанка проворно стала помогать ей одеться. «Но отчего это он так рано?.. Фермье никогда не был жаворонком…» — думала Кристин, разрешая Софи надеть поверх платья тунику с каймой греческого узора. В самом деле, часы показывали только половину восьмого. Кристин-то всегда поднималась ни свет, ни заря, а вот Фермье в это время предпочитал спать, если серьезных больных у него нет. Так что если доктор поднялся рано, пришел к ней и вытаскивает прямо из постели, значит, есть веские причины.

Фермье встретил ее мягкой улыбкой. Пенсне его весело блестело в лучах солнца, проникающего в гостиную из-за не занавешенного окна, из-под него на девушку смотрели добрые голубые глаза, в которых плясал задорный огонек. Кристин невольно улыбнулась в ответ. Хорошее настроение Фермье передалось и ей.

— Я не думал, что разбужу вас, мадмуазель Буффер, — виновато произнес доктор.

— Ничего, я уже не спала. Не хотелось вставать, — призналась Кристин, жестом предлагая ему присесть.

— Ах нет, я постою. Я ненадолго заглянул к вам, только посмотрю на Жана… Между прочим, помнится, вы искали учителя для братьев… — Фермье облокотился на спинку кресла.

— Да… Эти сорванцы совсем уж отбились от рук с отъездом отца, — грустно подтвердила девушка.

— Вы все еще не нашли никого?

— Нет, хоть очень искала.

Жан и Николя могли вывести из себя даже святого, что уж говорить об учителе! Кто-то почти сразу уходил, а кто-то не нравился самой Кристин. Лишь один раз ей попался действительно хороший преподаватель. Он нашел общий язык с мальчиками, прекрасно преподносил материал, но через месяц и он попросил расчет. Здоровье его резко ухудшилось, находиться во Франции он более не мог.

— Дело в том, мадмуазель, что я, кажется, нашел подходящего вам учителя, — доктор улыбнулся. — Он мой друг и, увы, пока пациент. Человек крайне терпеливый и хороший. Месье Франсуа-Мерсан Тео.

— Как странно! — воскликнула Кристин. — Ведь Мерсан женское имя!

— Ах, вы не застали ту моду давать несколько имен в честь святых, близких родственников… Подозреваю, что имя у него и вовсе выдуманное, только я бы не стал расспрашивать, — Фермье поправил пенсне. — Должен вас предупредить. Франсуа — человек очень эксцентричный. Я мало знаю про него, хоть был доктором в его роте. Он офицер, капитан от артиллерии. Мне совершенно непонятно, отчего это вдруг он решил давать уроки… Кроме того, я никак не могу вспомнить, где слышал его имя до карьеры военного врача.

— Я не против знакомства, а уж дальше решу сама, подойдет ли он.

— Конечно-конечно! Я понимаю. Когда вам будет удобно? Допустим, сегодня в семь? Франсуа хотел зайти в это время, вот и познакомлю вас.

Кристин кивнула. Семь вечера ее устраивало. Доктор заглянул к Жану, посчитал пульс спящего мальчика и поспешил откланяться, объяснив, что спешит к еще одному больному. «А! Так вот почему вы так рано встали!» — девушка улыбнулась, прощаясь. Одной маленькой загадкой стало меньше, а Кристин терпеть не могла тайны. Зато другая большая загадка — этот человек, о котором говорил Фермье — завладела ее умом. Фермье редко ошибался в людях, а значит, она может найти сегодня подходящего учителя.

С трудом она дождалась вечера, так велико было предчувствие удачи. Она даже забыла перчатку дома, когда выехала к Фермье. Возвращаться Кристин не стала, решив, что будет держать вторую перчатку в руках так, чтобы казалось, что их две. Вернуться значило нарваться на тетушку, которая и так весь день ворчала, что ей не нравится затея племянницы. Дорога показалась вечностью. Но вот, наконец, карета остановилась напротив небольшого дома с тяжелой дубовой дверью.

Кристин выбежала из кареты и быстро поднялась по ступенькам. В холле ее встретила Катрин: и служанка, и сиделка. Катрин взяла у нее шляпку и накидку, аккуратно сложила их и пригрозила лежавшему в стены огромному догу пальцем. Фермье встретил Кристин в коридоре и провел в гостиную. Тут было тепло и уютно, свечи освещали комнату ровным желтоватым светом. Дог пробежал за ними следом, улегся у камина и положил квадратную голову на длинные лапы.

Кристин присела в кресло, растерянно оглядываясь. Она почему-то думала, что приедет позже Франсуа и что он придет до назначенного времени. Фермье попытался развлечь ее разговором, но девушка то и дело поглядывала на часы. Наконец, стрелка дернулась, показав, что до семи осталось минута.

— Ну и где же ваш друг? — разрешила себе задать крутившийся на языке вопрос Кристин.

— Не знаю, мадмуазель, — развел руками Фермье. — Он всегда приходит вовремя… Наверное, его задерживают дела. Мадмуазель Кристин, мне следует вас предупредить… Я совсем забыл сказать кое-что о внешности месье Франсуа…

Стоило ему сказать это, как старинные часы на каминной полке, кряхтя и сипя, пробили ровно семь часов вечера. И одновременно с ними распахнулась дверь. На пороге возник мужчина лет сорока, одетый в пыльный зеленый камзол. Очевидно, он был только с дороги. Решительными, быстрыми и точными движениями, будто нарочно небрежными, он поправил широкий шейный платок. Лицо его было лишено изящных черт, но все же было, как выразился бы Фермье, правильным. Оно подходило ему.

— Пьетро, расседлаешь коней, — обратился он к слуге, стоявшему у него за спиной. — Да постой, отдай мне трость.

Пьетро улыбнулся, как могут улыбаться только итальянцы, и выбежал. Гость же обернулся к Фермье и Кристин и улыбнулся.

— Доброго вечера, господа! — он чуть поклонился.

— Мадмуазель Буффер, разрешите представить вам моего друга: Франсуа-Мерсан Тео, — Фермье улыбнулся в ответ. — Франсуа, это Кристин Буффер.

Кристин, увидев его, сразу поняла, что никогда не сможет стереть этот образ из памяти, даже если очень постарается. В этом был виноват то ли удивительно мягкий тон, которым Франсуа обращался к слуге, то ли живой и блестящий взгляд удивительно юношеских глаз, то ли, если поправлять немного предыдущее предположение, черная повязка на правом глазу. Весь вечер Фермье рассказывал о нем удивительные истории. Сам же Франсуа, слушая совершенно невероятные рассказы доктора, только усмехался, чуть щурясь. Видимо, на самом деле все было куда прозаичнее.

В общении он оказался удивительно приятным человеком. Солдаты обычно не умеют вести беседу, а их манеры откровенно раздражали Кристин. Франсуа приятно поразил ее. Он отпускал остроумные замечания, не переходящие приличия. Изящные манеры, улыбка, заразительный смех, увлекательная речь — все это завораживало. И он был похож на отца. Такой же задорный взгляд, приятный мягкий голос… Пожалуй, он говорил несколько отрывисто, но то было профессиональной привычкой. Оставалось лишь гадать, как этот офицер мог переменяться от солдата к кавалеру, и обратно.

Когда стали прощаться, Кристин произнесла:

— Знаете, вы вполне подходите мне, как учитель.

— Я? — Франсуа растерялся и взглянул на Фермье, как показалось Кристин, с испугом. Затем, словно вспомнив о просьбе, переданной доктору, медленно кивнул. — Должен сразу сказать, что у меня прескверный характер. Невыносимый.

— Месье, мои братья тоже не агнцы, — девушка рассмеялась. — Вы с ними, должно быть, легко справитесь.

— Я могу неожиданно пропасть на несколько дней и не посылать вестей, все же я солдат и службу не спешу терять...

— Так почему же вы хотите быть учителем? — изумилась она.

— Кхм… Хочется скрасить серые будни обычного офицера, — ушел от ответа Франсуа, тут же продолжив перечислять свои недостатки далее. — Кроме того, я не смогу обучить их музыке — играю я отвратительно…

— Этим займусь я, также возьму на себя рисования, — тут же согласилась Кристин.

— Я могу обучить ваших братьев математике, фехтованию, верховой езде, этике, немецкому и английскому языкам, литературе…

— Прекрасно! — Кристин улыбнулась широко. — Это ведь именно то, что мне нужно!

— Должно быть, вы думаете, что я похож на месье Фермье, — Франсуа развел руками, явно пораженный тем, что девушка соглашается на все. — Но, мадмуазель , я совершенно другой человек! У Фермье есть добродетель: наш доктор не лезет не в свое дело…

— Послушайте, вы так ищете место учителя, но сами отговариваете меня! Я вас не понимаю! — воскликнула Кристин, удивленно глядя на него. Ей показалось, что Франсуа пришел в ужас от предложения быть преподавателем.

— Должны же вы знать, с кем собираетесь иметь дело… — произнес он тихо.

— Я сама очень любопытна.

— Что ж, раз так... Большой платы я с вас не попрошу, скромный гонорар меня вполне устроит, поскольку до этого времени я преподавал лишь обращение с пушками. Зайти к вам завтра?

— Да, это будет лучше, чем я со своими сорванцами буду искать вас в вашей части.

— Даже если вы соберетесь меня там искать, вряд ли найдете. Я то тут, то там, — задумчиво произнес Франсуа, пристально глядя на нее. — Где вы живете?

— Знаете, где небольшой фонтан со львом?

— Конечно. Напротив стоит трактир?

— Да, это там. Мой дом по другую сторону.

— А… Желтый особняк с белыми резными ставнями? — Франсуа кивнул. — Знаю… Какое время вам будет удобно?

— Пять вечера будет удобно.

Франсуа время подходило. Он попрощался, что-то шепнул Фермье и вышел. Кристин, вышедшая сразу за ним, заметила офицера уже верхом, он направлялся куда-то в сторону площади. Лица его не было видно, но Кристин почему-то решила, что он хмурится.

Всю дорогу домой она размышляла. Франсуа заинтересовал ее и поразил. Он сочетал в себе несочетаемое. Даже те поступки, которые он совершил за короткое время, которое они провели у Фермье, были необъяснимыми. Зачем он ищет работу учителя, если не собирается оставлять службу? И почему продолжает нести ее, если у него лишь один глаз? И вообще, как он его потерял, если заметного шрама нет? Почему не требует высокой платы?.. Отчего, в конце концов, он так испугался?.. Слишком много вопросов, ни одного ответа!..