Бог, которого нет (джен)

* * *

Отец Симеон нервничал. Казалось бы, с какой стати переживать-то? Проповедь как проповедь, ничего особенного. Сколько их было уже на его веку? Нудных и красочных, коротких и многочасовых, торжественных и не очень. Однакоже мозг упорно отказывался возвращаться в подобающее почтенному старцу умиротворённо-благодушное состояние. Приснится же такое, право слово!

— Никодим! — кликнул он невидимого послушника.

"Плевать!" — надевая подрясник, успокаивал себя священник. "Подумаешь, сон — эка невидаль. Чай, не видение средь бела дня, да при свидетелях, как тогда, в Царском Селе. Авось и правда почудилось с перепою, прости Господи!"

— Никодии-и-им, едрить тебя колотить! — сорвался отец. Проклятые нервы.

— Я! — влетел в дверь порядком запыхавшийся мальчишка. Его раскрасневшиеся щёки прекрасно гармонировали с Симеоновыми глазами.

— Где тебя носит, стервец? — прикрикнул священник, и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Вели подать экипаж, да поживее.

— Так точно-с! — выпалил юноша, мигом скрывшись в проёме. Дверь хлопнула, будто крышка гроба. Симеон поморщился — голова разболелась пуще прежнего.

Десять минут спустя к дому терпимости "Магдалена" подъехала длинная чёрная карета с занавешенными чёрной вуалью стёклами.

— Трогай! — донеслось изнутри, когда грузно покачивающаяся фигура в рясе наконец-таки доползла до дверцы и с горем пополам забралась внутрь.

* * *

— Этой ночью мне было видение, — само собой слетело с его уст. Звенящая тишина разлилась под древними храмовыми сводами. Даже бабки-торговки прекратили шептаться. Отец Симеон сглотнул внезапно подкативший комок и, не властный более над своим телом, продолжил. — Господь явился мне в облике горящей секвойи, подпирающей самые небеса!

— А что такое секвойи? — вспорол тишину тоненький голосок с первого ряда.

— Ш-ш-ш! — зашипели возмущённые взрослые.

А отец Симеон всё говорил, говорил без умолку. С каждым словом его голос становился всё громче, а тон — торжественнее:

— Голова его была подобна тысяче солнц, а голос — тысяче гроз! Там, где он шёл, горела земля и вырастали огненные грибы! Я видел каждый его вздох, сметающий целые города, я слышал каждое его слово, разбивающее камень, аки стекло! И слова эти были ужасны!

— Что, что он сказал?! — заверещала какая-то женщина.

— Он сказал мне: дитя моё! Запомни мои слова и передай каждому, кого встретишь, ибо в них истина. Каждому человеку передай их: ребёнку и старцу, нищему и царю, русскому и китайцу, ибо...

— Мама, а что такое кита...

— Ш-ш-ш-ш-ш!!!

— ... такова моя воля. Отныне и во веки веков, во избежание страшных бедствий, не молитесь и не поклоняйтесь мне! Не стройте храмы, не приносите жертвы — вообще забудьте моё имя, ибо меня... Нет!

Тишина. На сей раз её действительно можно было резать ножом. Все, и стар, и млад, замерли в изумлении. Даже несмышлёные дети, почуяв неладное, настороженно подобрались. Секунды тянулись мучительно долго. И вдруг откуда-то с галёрки донёсся оглушительный скрип. Поднявшийся с лавки человек выглядел, мягко говоря, не самым лучшим образом. Воздев руки к небу, он прокричал:

— Да здравствует Бог-Которого-Нет!

Ничего не изменилось. Только эхо описало три полных круга, да огоньки свечей конвульсивно дёрнулись в такт.

— Слава Господу-Которого-Нет! — повторил пропойца совсем уж надсадным воплем.

— Слава! — раздался девичий голосок с первых рядов. — Слава Несуществующему!

— Воистину слава! — начали подхватывать то тут, то там. — Мы славим тебя, о Отсутствующий!

— Хвала Нереальному! Аллилуйя!

Никто не заметил, как обессилевший священник рухнул без сознания.

* * *

Через пару недель передовицы всех до единой газет пестрели невиданными доселе заголовками: "Раскол!", "Безбожники наступают!", "В столицу введены войска!". А отец Симеон, целыми днями зависавший в трактире под доносившиеся с улицы крики, всё твердил и твердил себе под нос, запивая вонючий самогон кислым пивом:

— Идиоты... Вот ведь идиоты... Кретины!

— И не говори, — откликался Бог-Которого-Нет. — Сам диву даюсь!

— И что теперь делать? — вопрошал изрядно захмелевший старец.

— Не тревожься, дитя моё, — отвечал ему Бог-Которого-Нет после очередной затяжки. — Семнадцатый не за горами.

Где-то на половине фразы отец Симеон громко захрапел, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки. Выбравшись из-за стола, Бог-Которого-Нет бросил в пустую тарелку несколько ассигнаций и тихо растворился в воздухе вслед за дымом недокуренной папиросы.