Lost and Found (гет)

Она была пуста.

Сначала она решила, что это произошло той ночью. Никаких мыслей, никаких тревог. Но затем она поняла, что это произошло очень и очень давно.

Когда всему пришел конец.

О, разумеется, они победили. Волдеморт был обречен еще до того, как начал попытку переворота — слишком многие настороже, слишком многие готовы вступить в бой. И в этот раз у них имелся и опыт, и подготовка.

Нет, это не было концом для волшебного мира. Жизнь продолжилась для всех, кто не присутствовал там, кто не видел, как остановилось время. Однако же она все еще находилась в том дне, все еще смотрела, как они отчаянно пытаются собраться с мыслями, пытаются не думать о бледных, изломанных телах, лежащих перед ними на земле. И как они понимают…

…что победили.

Гермиона все еще видела, как после наступает мертвая тишина.

Никаких радостных возгласов, никаких криков «Волдеморта не стало!», никаких прыжков, объятий или даже слез по умершим.

Просто… тишина.

Она все еще была в той ночи, когда до них дошло, как много они потеряли. Время замерло, стоило ей увидеть двух своих лучших друзей, безжизненно уставившихся на нее. Потому что она все еще не могла осмыслить произошедшее.

Семнадцать лет.

Что это? Число. Оно ничего не значило.

Она все еще была там.

Гермиона отпила горячий шоколад, смотря тем временем в окно и вслушиваясь в стук дождя и грохотание грозы, и в нежный свист ветра. И хотя она пыталась приободриться от этого зрелища — шторма, который она так сильно когда-то любила, это просто. Не. Работало.

Она со вздохом опустила кружку и потерла глаза. Гермиона была уверена, что под ними красовались темные круги. Потому что иногда, глубокой ночью, она смотрит на их лица. И если она будет смотреть на них достаточно долго, то тогда они наверняка моргнут и спросят, зачем она это делает.

Это был один из тех моментов, когда она чувствовала себя настолько опустошенной, что начинала задаваться вопросом — чего же ей недостает. Не магии. Не магии, которая совершенно перестала ее волновать. И не палочки, спрятанной ею на чердаке. И не книги латинских заклинаний, которая спустя некоторое время отправилась туда же, когда Гермиона обнаружила, что не может заставить себя смотреть на слова достаточно долго, чтобы их выучить. И не Хогвартса, боже упаси. Хогвартса, места, которое виделось ей повсюду и которое словно накладывалось на реальность — как они смеялись, шутили, совершали свои глупые маленькие выходки и говорили о том, какой же ужасный урок по зельям это был.

Женщина вздохнула и поднялась с небольшого сидения у окна, которое она соорудила именно для того, чтобы иметь возможность сидеть и смотреть на улицу. И она решила, почти без раздумий, выяснить.

Чего же ей недостает.

Откинув волосы назад, Гермиона медленно взошла по ступенькам. Волосы, которые за долгие годы она так и не озаботилась постричь. Волосы, которые медленно потеряли всю свою кудрявость. Волосы, которые выпрямились, изменились и привелись в порядок — в то время как сама она нет. Гермиона остановилась под дверью на чердак. Протянула ладонь, чтобы схватиться за ручку. Задумалась, сможет ли эта дурацкая идея сделать еще что-то, кроме как сказать, куда, черт возьми, на прошлой неделе подевались ее ключи от машины.

Гермиона аккуратно потянула дверь, делая все с осторожностью, чтобы лестница не упала ей на голову. Вторая рука инстинктивно дернулась, дабы поймать ее, и медленно потащила вниз. Теперь Гермиона могла увидеть пыль. Та, как только Гермиона вытащила лестницу, закружилась в воздухе подобно тонкому туману холодной ночью. И в этот момент ее озарило, что стоило всегда держать палочку рядом хотя бы просто для того, чтобы сохранять чистоту в доме. Ведь это было бы весьма неплохо.

И пока Гермиона поднималась, она вспомнила…

Взобраться по лестнице на Прорицания, закашлять от того, что ладан атаковал все чувства, а свет в это время стал цвета муската. Посмотреть на преподавательницу в очках и недвусмысленно дать ей понять, что Гермиона туда пришла не ради нее.

— Гарри, — тихо позвала она. — Дамблдор хотел тебя видеть.

Трелони пренебрежительно фыркнула, когда мальчик с пронзительными зелеными глазами двинулся с места и последовал за Гермионой, демонстративно проигнорировавшей преподавательницу в ответ. Губы Гарри дрогнули, потому что он пытался не рассмеяться, и они начали спуск по лестнице.

— Сегодня… Там будет смерть.

Рот Гермионы сжался в тонкую линию, и она с оглушительным грохотом захлопнула дверь чердака.

Трелони ведь тоже погибла в ту ночь? Гермиона не могла вспомнить. Они вытащили тот список с именами позже. Но в своей голове Гермиона до сих пор стояла, уставившись на мертвых друзей. Она не услышала ни единого имени.

Теперь ее рука потянулась, чтобы стереть пыль с крышки старого поношенного чемодана.

Никто не сказал ни слова, когда она ушла. Когда она проигнорировала и стипендию, и славу, и ждущую именно ее должность в министерстве. Дамблдор просто улыбнулся пустой улыбкой, сделав попытку ради нее. Потом он похлопал ее по плечу и произнес что-то смутно успокаивающее. Она помнила это. Дамблдор мог проникнуть во все твои мысли и слои сознания, а затем оставить опустошенным. Поэтому она помнила.

Теперь она отпирала чемодан. Но он был не заперт. Она так и не удосужилась запереть его.

Крышка со стоном распахнулась, и Гермиона увидела, что внутрь не проникло ни пылинки. Нет, такого и не могло произойти. В нем все еще присутствовала магия, даже если самой женщины рядом не было. Страницы ее школьных книг до сих пор в первоначальном виде, девственно белые. Палочка выглядела так же, как в тот день, когда Гермиона ее купила.

Рассечь воздух и взмахнуть, рассечь воздух и взмахнуть… о, все посмотрите, у мисс Грейнджер получилось!

На ее лице возникла маленькая, болезненная улыбка.

Что там было? Теперь Гермиону это волновало. Что тогда Дамблдор ей сказал?

Пальцы обняли рукоять палочки, и одновременно успокаивало и пугало то, как идеально она ложилась в руку и сейчас. Словно все это время она ждала, уверенная, что Гермиона вернется.

Что же там было?

Рассечь воздух и взмахнуть. Да, так. Она до сих пор могла это сделать.

Что он… да.

И если она осмелится, то все еще сможет увидеть, сможет вспомнить, как выглядела классная доска, уравнения и магические формулы, и номера страниц…

— Ты сделала достаточно. Иди и живи.

Но их глаза встретились, и он понял, что внутри она уже мертва.

— Мне… Мне чего-то не хватает… — прошептала она самой себе.

Книга была открыта на той же самой странице. Именно на двести шестьдесят четвертой странице учебника по чарам для четвертого курса. В конце концов, у нее до сих пор имелись все книги до одной. На случай… на случай…

На случай, если бы я захотела учиться, не так ли? На случай, если бы желание вновь овладело мной. Как сейчас.

Но это всего лишь эксперимент, каприз, последний ничтожный вздох перед тем, как она сдастся. Так как что-то внутри имело эту раздражающую тягу, естественное стремление к надежде. Она не знала точно, где ее приобрела.

Может, от Гарри.

— Все образуется, Гермиона, вот увидишь… и… и когда мы победим, то все вместе пойдем в магазин Фреда и Джорджа и устроим вечеринку. Ты же знаешь, они принесут те фейерверки, над которыми работают… — на этом моменте разум запнулся, и Гермиона запаниковала. Но тот продолжил собирать кусочки мыслей и образов вместе. — …сливочное пиво… Рон хочет… огненный виски… придется…

О да. Заклинание.

Она все еще смотрела на него.

Mihi requiendum…

И пустое место после этих слов. Что она ищет?

То, в чем я нуждаюсь…

Ее разум трудился над тем, чтобы вспомнить спряжение… Desiderium…mihi requienda desiderium…

Она сжала палочку сильнее, когда поняла, что не имеет ни малейшего понятия, что творит. А вдруг она сделала что-то странное. Что, если она не смогла вспомнить правильное слово, и в итоге навлекла на себя что-то опасное… или уже мертвое…

Но через секунду она поняла, что это совершенно неважно.

Так что Гермиона вскинула палочку и притянула ее обратно к себе, рассекла ею воздух и почти шепотом произнесла:

— Mihi requienda desiderium…

Магия хлынула сквозь женщину, и она почувствовала ее — пустую яркость, которая вызывает дрожь и делает тебя вновь юным… Магия, которая постепенно перестала ее как-либо волновать…

И…

Все прекратилось.

Искры исчезли.

И снова наступила тьма.

— Ну и к черту эту проклятую магию, — выплюнула Гермиона, швыряя палочку обратно в чемодан и поворачиваясь на каблуках к выходу с чердака. Разумеется, ничего бы не вышло. Да и с чего? Магия никогда не была нечеткой — она всегда требует назвать то, что ты хочешь, а сказать глупое ничтожное «то, в чем я нуждаюсь» ничем не поможет!

Пока она направлялась к столу, нацеленные на саму себя ярость и жалость росли в ней с каждым шагом. Гермиона швырнула кружку с горячим шоколадом на пол, и у нее возникло странное чувство удовлетворения оттого, что та разбилась. Жидкое тепло заструилось наружу, оставляя следы жара и пара там, где разлился шоколад.

Гермиона знала, что от него и пятна не останется. Все уберется так легко, что она никогда не вспомнит о произошедшем. Как и обо всем остальном, что появилось и исчезло за последние семнадцать лет.

Но, стоило ей уставиться на напиток, который медленно тек по линолеуму и направлялся к ковру в гостиной, порыв прошел. Потому что Гермиона ненавидела беспорядок. Это то, какой она была и всегда будет. С дрожащими руками Гермиона опустилась на колени, чтобы подобрать осколки, и вздрогнула, когда зацепилась пальцем об один из острых краев. Появилась крошечная линия крови, которая быстро превратилась в каплю и затем упала, смешавшись с шоколадом. Женщина вздохнула и вытащила тряпку, не обращая внимания на царапину.

Шоколад был убран — как она и думала. Немного воды, немного мыла, и все исчезло. Единственными доказательствами, что это когда-либо произошло, были грязная ткань и палец, испачканный в крови.

— Выходит, магия не может исправить все, — пробормотала Гермиона себе под нос, баюкая руку у груди. — Никто и не говорил, что может, — но она всегда так думала. Всегда, до поры до времени, у нее было это чувство, что магия… ну… магия. Не просто инструмент или искусство, а все исправляющее чудесное средство. Однако теперь ей казалось, что она словно клевещет на старого друга, который к тому же совсем этого не заслужил.

Сейчас Гермиона сидела на полу, сломленная и до сих пор не исцелившаяся, несмотря на магию. Но дело никогда и не было в магии. Дело всегда было в ней самой.

Палочка все еще лежала на чердаке. Она могла принести ее вниз, заглянуть в свои книги и, возможно, немного повспоминать прошлое.

— Наверно, мне стоит…

Стук во входную дверь заставил ее вскочить на ноги. Гермиона сглотнула.

Что я наделала, я все испортила, я знала, что не надо было…

Но за шумом ничего не последовало. Только гроза и дождь.

Она снова сглотнула, обдумывая, насколько здравым будет решение подняться на чердак и вытащить палочку обратно. Но Гермиона знала, что не сделает этого. Она не могла повернуться спиной к двери. Ни за что.

И, считая себя крайне неблагоразумной, она тихо двинулась к ней. Теперь дождь, казалось, колотил прямо по голове. Наверняка это просто заблудившийся пес или что-то вроде того, и бояться совершенно нечего…

Гермиона уже подошла к двери, как вдруг остановилась как вкопанная. Она нервно прикусила нижнюю губу. Разумеется, это всего лишь совпадение…

Прежде чем Гермионе удалось себя одернуть, ее рука рванула вперед, вцепилась в ручку и вдруг потянула ее.

Дверь легко раскрылась.

Дыхание Гермионы перехватило, когда она, оцепеневшая, посмотрела вперед.

Потому что…

Какие еще значения есть? Desiderium — то, что я желаю, в чем нуждаюсь, то, что я хочу…

То, по чему я горюю.

— Это невозможно, — хрипло прошептала она. — Ты невозможен!

Но промокшая от дождя и потерявшая сознание фигура Сириуса Блэка ей не ответила.

Каким-то образом ей удалось со всем справиться. Она положила его на диван, укрыла одним из тех одеял для гостей, которыми никогда не пользовалась, и поглядела, нет ли у него ран. Есть, разумеется, но небольшие, за исключением того места на груди, куда его со всей силы ударило заклятие. Жар? Чуть-чуть. Вполне ожидаемо из-за промокшей насквозь мантии, которую ей пришлось с него стащить. Никаких сломанных костей, возможно, пара крошечных царапин, и еще эта легкая щетина, которую он всегда отказывался сбривать (она это помнила). Он был…

В точности таким же, как прежде.

— Черт тебя подери, — пробормотала она. — Ты умер. Ты умер ни за что, и тебе хватает наглости… — это боггарт. Да, именно он, это должен быть он. Она вытащит палочку и представит, как он падает сквозь ту занавеску, прокричит «ридиккулус» и горько рассмеется, когда он снова умрет.

Потому что не существует настолько идеального заклинания, думала она, поднимаясь на все еще открытый чердак. Ни одно маленькое заклинание не совершит что-то настолько могущественное, даже при наличии в нем какого-либо изъяна. Оно создало бы дешевую имитацию, что-то из ее воспоминаний…

Палочка до сих пор лежала там, оставленная ею в раскрытом сундуке. Она слабо мерцала в темноте из-за заклинания, которое Гермиона как-то использовала, чтобы суметь отыскать ее, если однажды ночью уронит. В одну из тех ночей, когда они выбирались наружу, только чтобы создать себе проблем…

Гермиона с силой прикусила губу, не обращая внимания на сладковатый, с оттенком меди вкус, коснувшийся ее языка. Она вспоминала об этом всю свою жизнь. И ей не требовалось вспоминать сейчас еще больше. Она всегда сможет сделать это, когда разберется с врагом, с этим вновь воскресшим напоминанием о том, что было перед ее нынешней жизнью…

Нахмурившаяся, она вернулась к дивану, задаваясь вопросом, сработает ли заклинание против потерявшего сознание боггарта. Потому что он спал, его жар усилился, лишь слегка, и он… он…

Тяжело дышал. Бормотал. Метался и ворочался, словно ему снился кошмар, хотя она знала, что боггарту не приснился бы… не мог бы присниться…

Она, вопреки здравому смыслу, обнаружила, что ищет тряпку, отыскивает ее, а затем смачивает в воде. Гермиона подошла с ней к дивану и рассмеялась, когда только тогда заметила на ткани след от горячего шоколада. Она достала другую, чистую, и положила ее мужчине на лоб. Он все еще выглядел как… ну, он.

Гермиона ощутила растущее в ней опасное искушение — рука уже была на полпути к палочке, а губы начали нашептывать заклинание, которое исцелило бы синяки и царапины (как много раз она использовала его прежде?) — но женщина резко остановилась.

— Что я делаю? — тихо произнесла она.

Магия. Магия привела к этому. Нет, она не собирается этого делать. Когда он проснется, аспирин и пластыри принесут больше пользы. Если он не боггарт. Ее губы скривились в усмешке.

— Тонкс?

Гермиона резко вздохнула и опустила взгляд.

На нее уставились два блестящих, едва ли осознающих происходящее глаза.

— Нет, — ответила она. Нимфадора Тонкс тоже мертва.

— Ох, — он снова закрыл глаза, и она выругалась. Потому что если это нечто считало, что ей требуется всего лишь маленькое напоминание, чтобы она вылечила его, то…

Оно было право.

Заклинание, взмах, удар — и она увидела, как затянулись маленькие царапины. Еще один небольшой жест палочкой, и тело под одеялами расслабилось, а выражение лица стало чуть менее измученным.

— Черт тебя подери, — сказала она, ни к кому, собственно, не обращаясь. Может, это была магия. Может, это был он — оно — а может, ей просто было горько от того, что мир вновь привел ее туда, где она никогда не хотела быть.

Гермиона вздохнула.

— Мне понадобится больше горячего шоколада.

* * *

Она подумала, сперва, что могла бы пойти спать. Он точно не заметил бы. И она все равно ничего не делала, пока оставалась на ногах и смотрела на него. Но, как она упоминала ранее, ее прославленный здравый смысл давным-давно отправился коту под хвост. Поэтому она вернулась с романом в гостиную и, прихлебывая горячий шоколад из новой кружки, устроилась в кресле по другую сторону кофейного столика.

И, проведя несколько часов за разглядыванием страницы в тщетных попытках понять ее, она сдалась. Гермиона снова посмотрела на мужчину, спящего на диване.

Он был… таким же. В точности таким же. То же самое только пришедшее в себя лицо, скулы, лишь в последнее время немного оправившиеся от истощения, бледная кожа, медленно возвращающая более-менее здоровый цвет. Черные как смоль, не так давно подстриженные волосы. Очень плохо подстриженные — она помнила тот день, когда он попытался сделать это самостоятельно. И… чувство от него было таким же. Его окружало то же самое странное ощущение, из-за которого ты знал, когда он за твоей спиной, и знал, кто это, еще до того, как им было произнесено хоть одно слово. Связь, крепко объединившая нескольких людей, все еще существовала. Даже после смерти столь многих из них.

Гермиона вздохнула. Было бы намного легче — настолько легче — если бы ей удалось найти в нем хоть что-то неправильное. Хотя бы одну маленькую странную деталь, чтобы она с уверенностью могла сказать, что это подделка, пусть и хорошая. Потому что никакое существо или заклинание не может создать идеальную копию — даже боггарт, который берет образ прямо из твоей головы. И слишком сложно удержать все за раз, слишком сложно и непостижимо для копирования.

И, смотря на Сириуса, она все еще могла вспомнить, как он был больше, чем просто воспоминанием…

— Что, если однажды меня там не окажется?

Она взглянула на него со своей стороны стола, где до этого смотрела на сэндвич. Сириус сидел совершенно неподвижно, его глаза были прикованы к кофе, кружащемуся в кружке.

— Что, если однажды кто-то умрет, а я мог там быть, чтобы это предотвратить?

Гермиона поняла, что он разговаривает с ней. Она вздохнула и отвела взгляд.

— Ты ведь знаешь, что тебе нельзя выходить, — сказала она ему настолько сочувствующе, насколько могла.

Он нахмурился, но только кружке с кофе.

— Знаю, — ответил он ей.

— Ты должен был ждать, — несчастно пробормотала она. — И тогда ты появился бы в тот момент, когда это имело бы значение, черт возьми, — возможно, она несправедлива. Но к нынешнему моменту Гермиона даже не могла сказать, в своем ли она уме, если разговаривает со слишком уж телесным призраком мужчины, который спустя девятнадцать лет лежит без сознания на ее диване.

Она снова оглядела его, отчаянно пытаясь найти хоть что-то, что выбивалось бы из общей картины, что угодно. Но не могла. Все, что она видела, было таким, как она помнила. Влажные волосы такие, как она помнила, и они ниспадали во всех правильных местах, создавая тени такими, как она помнила. Однако Сириус не был таким же пугающим, как в ее воспоминаниях. Только сейчас Гермиона заметила, что, на самом деле, он близок к тому, чтобы снова стать шикарным мужчиной — которым когда-то и был, не так ли? — и что усталость почти исчезла с его лица.

Несомненно, у него найдется что сказать, когда он проснется. Если это он.

Гермиона зевнула и устало потянулась, всем телом сопротивляясь сну. Она, если хотела, могла не спать днями, но, в конце концов, независимо от ее желания, все равно засыпала. Но она отказывалась спать прежде, и поступала так, казалось, вечность, так что в этом не было ничего нового.

Она повернулась к окну и тогда поняла, почему так сильно устала. Солнце поднималось, едва-едва проглядывая сквозь облака. Свет, проникающий через окно, был тусклым, унылым и серым — он почти не делал штормовое небо менее темным, и уж совершенно точно не играл никакой роли в гостиной.

Послышавшийся из-за спины звук заставил Гермиону удивленно подскочить и развернуться в кресле.

Теперь он смотрел на нее теми же глазами — глазами, помнившими Азкабан — загнанными и темными где-то в самой их глубине. Однако сейчас они были ясными и проснувшимися, и в них не промелькнуло и блеска узнавания.

— Кто ты?

Она застыла.

Что сказать? Что она могла сказать? Она не видела этого мужчину девятнадцать лет. Она так долго не разговаривала с ним, не пыталась его понять. На самом деле… В последних воспоминаниях о нем, которые у нее вообще были, она видела слегка удивленного человека, падающего в темноту.

Сириус изучал ее, наверно пытаясь прочесть взглядом перед тем, как придется заговорить.

Через мгновение губы мужчины язвительно дернулись.

— Может у тебя, так уж случилось, есть имя? — спросил он. — Или я должен его угадать?

Что ж. Это был вопрос. Тот, на который она, возможно, сумеет ответить.

Но… она не издала ни звука.

Сириус выглядел слегка раздраженным, но, тем не менее, продолжил:

— Почему бы нам тогда не начать с чего-то попроще. Где я?

Гермиона сглотнула, и ее голос вернулся.

— В моем доме, — сумела выговорить она. — На моем диване.

— А. Понятно, — взгляд мужчины скользнул по ее крайне простой, крайне маггловской одежде, и она смогла почувствовать, как его мнение о ней опустилось ниже. О, ясно. Не часть семьи, но и не то чтобы не подвержен ее предрассудкам.

Это почти вырвало ее из ошеломленного молчания. Почти.

— И… — медленно продолжил он, словно разговаривал с ребенком, — где же находится твой дом?

О, а вот теперь ее это достало.

— Ты уж прости, — сказала она ему, вдруг начав произносить слова совершенно отчетливо, — у меня имелось немного аспирина для этой твоей маленькой раны на груди, но, наверно, ей придется подождать, пока ты не отыщешь свои манеры, — Гермиона, замолчав, развернулась и ушла на кухню.

Этот… неблагодарный! Нет — тот факт, что она была ему другом, не имел значения. Факт, что она не видела его вечность, факт, что она, как и все остальные, думала о нем, как о давно умершем — ничего из этого не имело значения. Она привела его в свой дом — она нарушила свое табу, чтобы излечить его — а он имел наглость вести себя с ней, как с безмозглым созданием, только потому, что она маггл!

— Полукровки! Грязнокровки! Мерзость! Как вы смеете порочить мой дом своей грязной…

Поток ярости оказался неожиданностью — Гермиона ахнула от ужаса, глядя на раскрытый ею портрет старой женщины, чье искаженное от гнева лицо напоминало маску. Женщина кричала на нее охрипшим голосом, и Гермиона отшатнулась от нее, съежившись от шока, страха и стыда…

— Вон! ВОН! Избавь мой дом от своей грязной крови!

Рот Гермионы беззвучно шевелился, и она в отчаянии огляделась, ища, куда ей сбежать. Каким-то образом она сделала что-то не так, и вот к чему это привело…

— ВООООООН! — завизжала женщина.

Гермиона поняла, что забилась в угол и зажала руками рот.

— Да ЗАТКНЕШЬСЯ ты наконец?

В ту же секунду женщина на портрете ошеломленно замолчала. Из коридора за дверью послышался разъяренный топот — и внезапно она резко распахнулась, а разгневанный Сириус Блэк двинулся прямо к портрету.

— Послушай, ты, отвратительная женщина, если на этот раз ты не замолкнешь…

— ТЫ! Ты позорное существо, ты разочарование! Ты мне не сын… — Сириус рывком задернул занавески.

На мгновение наступила тишина, и он оперся о стену, поставив ладони по обе стороны от уставшей, понурой головы. Гермиона в углу оцепенела, не зная, что делать.

— Ох, ну что за прекрасная у меня семья. Чудо, что я вообще могу спать…

Она сглотнула, сильно желая — даже сильнее, чем пять минут назад — провалиться сквозь землю. Сириус вздохнул и развернулся.

Замер.

— Ох… Гермиона?

Она сумела кивнуть, все еще прижимая руки к дрожащим губам.

— Ооо… — неловко издал он. — Полагаю, это ты открыла ее портрет… Я думал, это Кричер снова раздвинул занавески…

Возникла неуютная тишина.

Сириус посмотрел в сторону и неохотно сделал шаг к Гермионе, протягивая руку. Она, трясясь, приняла ее и поднялась.

— Я… надеюсь, ты не обратила на нее никакого внимания, — с тревогой пробормотал он. — Она всегда такая, — он краем глаза взглянул на девушку. — Ты же не восприняла ее всерьез, верно?

Гермионе удалось кивнуть.

— Д-да. Я просто… испугалась, — в какую же лгунью она превратилась за эти дни… должно быть, из-за Рона и Гарри…

— О, хорошо, — лицо Сириуса заметно расслабилось. — Ты и впрямь не должна. Ты одна из лучших волшебниц, что я знаю. Сомневаюсь, что Муди и остальные не поддержат меня, — усмехнулся он, и Гермиона позволила себе, наконец, более-менее свободно выдохнуть.

— Да, спасибо, д… думаю, я в порядке, — Сириус пристально посмотрел на нее, словно что-то оценивая, а затем отпустил ее руку.

— Ну, если ты голодна, то обед внизу. Молли в самом деле превзошла себя в этот раз…

Гермиона остановилась у окна. Снова начала в него смотреть, упершись подбородком в колени, а дождь тем временем продолжал низвергаться с небес. Она так устала, но это в самом деле уже было не важно. Если она спала — ей снились сны, если бодрствовала — вспоминала прошлое, если заставляла себя не спать — оно почти исчезало, пока она изо всех сил концентрировалась на том, чтобы не спать. Если она не спала…

— Я прошу прощения.

Гермиона осторожно моргнула.

— Ну, что ж. Я устала. Это была… долгая ночь.

Она подняла голову, чтобы посмотреть на него, прислонившегося к стене на кухне, и чертыхнулась про себя. Ну конечно, ему же больно, у него на груди все еще красуется огромная выжженная метка. Дура.

— Ох, просто сядь, — вздохнула Гермиона. — Я… Я схожу за аспирином.

Сириус посмотрел на нее, когда она проходила мимо, и ее посетило то же чувство — что ее только что каким-то образом оценили. Может, он задавался вопросом о ее здравомыслии.

— Я заметил, что ты не спросила мое имя, — тихо сказал он.

Она остановилась. Скажи ему.

— Я знаю, кто ты, — последовал ответ.

Сириус вскинул бровь. Он явно был настроен скептически.

— Почему-то я в этом сомневаюсь.

Она проигнорировала его и сходила за лекарством. Но, прежде чем протянуть Сириусу пару таблеток, взяла две и для себя. Усилий, чтобы найти стакан и наполнить его водой, понадобилось больше, чем должно было. Ее энергия исчезала.

— Пей до дна, — пробормотала женщина, протянув стакан. Мужчина ухмыльнулся и принял таблетки. И Гермиона осознала, что хочет стереть эту отвратительную улыбку с лица Сириуса и высказать, почему его не должно все это забавлять; почему он должен умирать изнутри подобно ей.

Но она сдержалась.

— Я иду спать, — сообщила женщина утомленным голосом. — Просто… не убей никого, — и, словно это только что пришло ей в голову. — Хотя я и не уходила бы.

Не задержавшись посмотреть, связал ли мужчина предупреждение с тем, что она его знает, Гермиона подошла к дивану и замоталась в одеяла, оставленные Сириусом. Веки опустились в ту же секунду, как она свернулась в маленький теплый клубок.

Словно сквозь туман она услышала, как Сириус мягко опустился в кресло, и едва уловимый стон слетел с губ мужчины из-за того, что он потревожил раны.

— Не так уж и плохо, как могло быть, — пробормотала Гермиона себе под нос, задремав и снова начав слышать их голоса в путаном водовороте красок…

— Что?

Вуаль из лохмотьев едва трепетала — голоса, которые она не могла слышать прежде, но могла слышать теперь, и она знала, о чем они говорят…

Она загнала раскат грома глубже в темноту.

Потерянные. Ищущие дорогу назад. Ох, если бы только они могли ее услышать, когда она их звала…

* * *

Рок… Смерть… О мой дорогой, у тебя грим!

Вы можете в это поверить? Что за вздор. Кого, она думает, обманывает пятый раз за день…

Гермиона?

Гермиона?

Давай, Гермиона, очнись, не умирай, Гермиона, ты не можешь сейчас умереть…

— Ты спишь? — позвал наполовину сонный голос.

Нечестно оставлять меня вот так, Гермиона, ты знаешь, что это сотворит со мной…

Но что насчет меня? Что насчет того, что ты оставил меня совершенно одну?

— Видимо да… — рука Сириуса осторожно потрясла ее.

Гермиона неразборчиво выругалась, желая найти чертову палочку, чтобы заставить его заткнуться и перестать тревожить ее.

— Послушай, мне жаль. Боюсь, мне действительно необходимо узнать, где я.

В холодной комнате, где не было ни ветерка, однако занавес тихо шептал…

— Или ты можешь лежать здесь безжизненной куклой. Кто я такой, чтобы насильно поднимать тебя с проклятого дивана…

Его глаза были широко раскрыты и казались потрясенными и чуть-чуть покорными… но ей удалось увидеть их всего на секунду, а потом они исчезли за вуалью из лоскутов…

— Ты не можешь… — устало прошептала она. — Ты не можешь ничего сделать. Ты мертв.

Сириус тянулся к ней снова, чтобы встряхнуть еще раз. Однако теперь же он замер, слегка касаясь ладонями ее талии.

— Что? — спросил он.

Гермиона закрыла руками голову.

— Оставь меня одну.

Его руки неуверенно дернулись, а затем в них появилась уверенность.

— Тогда, думаю, так и поступлю. Огромное тебе спасибо за теплый прием, — тут Сириус фыркнул, — и я, пожалуй, пойду.

Что-то здесь было не так, Гермиона это знала. Сириус не должен выходить наружу.

Но она слишком устала. А он был таким далеким, таким пугающим и таким неправильным.

Поэтому она снова вернулась ко сну и поняла, что практически способна притвориться, будто Сириус никогда и не возвращался.

Пробуждение сбивало с толку. Всегда сбивало — потому что каждый раз ей приходилось выяснять, что реально и что нет, а что уже случилось, и потому исправить это уже нельзя.

Она помнила сон в этот раз. Обычно они все были похожей на ртуть мешаниной из воспоминаний и эмоций, перетекающих друг в друга и сливающихся в одно целое, единственным смыслом которого было причинить ей как можно больше боли. Но в этот раз она помнила. Он снова умирал (так отчетливо!), и она была совсем рядом с ним, она могла спасти его, но не сделала этого. Она помнила. Помнила, как решила не тянуться за ним и позволить ему упасть, потому что иначе он был бы прав, а она нет. Гермиона не могла объяснить, как или почему это работало именно так, но он был уже мертв, так что это не имело особого значения.

Гермиона подавила зевок и потерла глаза, пытаясь при этом высвободиться из одеяла — и в процессе она поняла, что лежит на диване.

Ох, да. Мне снился другой сон, сон наяву…

Она вздрогнула, стоило ей осознать, что она позволила ему уйти.

Ну… а что такого могло случиться? Самое ужасное? Кто-то его узнает? О боже, прошло девятнадцать лет, их наверняка просто засмеют. Кроме того, Сириус был не более чем воспоминанием (посмертно награжденным воспоминанием, но все-таки всего лишь воспоминанием), а люди ненавидели ворошить прошлое. Она знала это слишком хорошо.

Гермиона сморгнула сон с глаз и, посмотрев на улицу, увидела, что дождь до сих пор идет. Конечно, он скоро закончится. Хотя вообще-то было сложно сказать, как долго он уже льёт.

Она поднялась, потянулась и заглянула на кухню. Все именно так, как она оставила. Никаких лишних людей в ее доме, нет даже бездомной собаки, которую, как Гермиона думала, она больше никогда не увидит. Поэтому может, лишь может, ей правда все приснилось.

Она была довольна принятым решением, и потому теперь могла спокойно потратить оставшееся ей время на жизнь в спокойствии и уединении. Гермиона вернулась к окну и уставилась на потемневший город.

Было так просто правильно инвестировать и заработать достаточно денег, чтобы можно было не обращать внимания на весь остальной мир. После нескольких лет изучения нумерологии оказалось прискорбно легко разобраться, какие акции возрастут, а какие рухнут еще в первый год. А затем Гермиона ушла в отставку, от всего отдалилась и предпочла забыть о том, что вообще когда-либо была ведьмой.

Но ее мысли возвращались обратно к Сириусу, неважно, как сильно ей хотелось, чтобы этого не происходило. Она помнила, как оставалась на Площади Гриммо, даже когда никто больше этого не делал, просто чтобы составить ему компанию. Прямо как когда она оставалась с Гарри, когда все уходили в Хогсмид…

— Шах, Сириус, — рассеянно пробормотала она, вгрызаясь в еду, которую он принес. Ей всегда было нужно что-нибудь жевать.

Мужчина напротив нахмурился, внимательно смотря на доску. Она знала, что до этого он был в одном ходе, чтобы поставить шах и мат ей, и теперь он, должно быть, гадал, каким образом она внезапно повернула игру против него. Затем Сириус улыбнулся и протянул руку…

— Ты не можешь так пойти, — не раздумывая, сказала Гермиона. У нее уже проскакивала мысль, что он попытается сделать этот ход.

На мгновение у него возник озадаченный взгляд, а потом он засмеялся.

— Господи боже, Гермиона, ты снова поставила мне шах и мат. Ты не заметила? — он пробежался пальцем по линии, которую она освободила, когда сдвинула ладью, и тогда девушка увидела, что у ее слона тоже теперь открыт путь к его королю.

— Ой. Прости, — робко произнесла она. Потому что она надеялась, что игра протянется дольше. Может, она даже позволила бы Сириусу выиграть в этот раз.

— Не извиняйся за победу, — с усмешкой ответил он ей. — Серьезно, ты должна уметь постоять за себя.

Гермиона улыбнулась, смущенно потирая свою руку.

— Ладно тогда, — заговорила она, повысив голос. — Сыграй со мной снова, — последовала решительная команда.

Сириус подмигнул ей.

— Хорошая девочка. Твое желание для меня закон.

Пусть он этого не знал, но он заставил Гермиону сиять. Потому что она чувствовала себя так хорошо, когда была нужной и когда могла поделиться с кем-нибудь чем-то личным, хотя бы с одним человеком. В кои-то веки она была для кого-то на первом месте, и это было приятно.

Гермиона помнила свою скорбь по нему. Вполне возможно (если это вообще произошло), заклинание опиралось на ее горе, независимо от того, как давно она его испытывала.

Оно не было явным, в отличие от криков и рыданий Гарри или заиканий побелевшего Рона. Она никогда не вела себя как они. Нет, она была совершенно на них не похожа. Ее скорбь проявлялась через холодное отрицание и отказ позволить себе переживать.

— Шах, — прошептала она, двигая слона туда, где появился свободный путь к королю.

— Ах… это шах и мат, Гермиона, — сказал Рон. — Честное слово, если бы ты не выглядела так ужасно, я бы подумал, что ты играла с кем-то кроме меня. Как ты внезапно стала так хороша?

— Тогда шах и мат, — утомленно ответила она ему. — Слушай, я сыграла с тобой один раз, могу я теперь пойти поспать?

— Но, Мион, сейчас только девять…

— Я сегодня устала, — отрезала она.

Она направилась наверх в спальню девочек, предоставив ему самому убирать шахматную доску. Он подарил ей одну на Рождество в том году, но она так и не прикоснулась к ней. Она не хотела вспоминать, и никто не мог ее заставить.

Гермиона ни разу не доставала ту доску. Она все еще лежала наверху, вместе с остальной магией, до которой она не хотела дотрагиваться. Но теперь, конечно, было поздно — она до нее дотронулась. Так что какая разница, если она пробудит еще больше болезненных воспоминаний, пока всё равно возится со всем этим?

Со вздохом она поднялась на ноги и снова отправилась на пыльный чердак. В этот раз она даже позволила себе воспользоваться заклинанием, чтобы избавиться от пыли — но после этого место стало казаться совершенно новым, и она задумалась, не стоило ли ей оставить все, как было. Она чувствовала себя жутко не в своей тарелке, идя мимо таких старых вещей, которые выглядели созданными всего пару мгновений назад…

В чемодане со всеми ее волшебными вещами доска не нашлась. Гермиона нахмурилась, но направилась к одной из коробок и открыла ее. Ингредиенты для зелий… когда она ушла, она намеревалась самостоятельно изучать другие зелья… Гермиона резко закрыла эту коробку, вспомнив случай с Оборотным зельем. В другой коробке лежали еще книги — всегда всё больше книг, среди которых нет ни одной, которую ей бы посчастливилось прочитать. А затем…

А затем.

Фотография.

Хагрид сделал ее как раз перед началом третьего года. До того, как все началось, до того, как они вообще узнали о существовании человека по имени Сириус Блэк. До Люпина, до Пожирателей Смерти, до темной метки и Турнира Трех Волшебников, на котором они впервые встретились со смертью. До того, как возродился Волдеморт.

Рон и Гарри стояли рядом с ней, сцепившись с ней руками. Они улыбались настоящей Гермионе, махали и прыгали, привлекая ее внимание, пока Гермиона на фотографии недовольно смотрела на каждого из них, пытаясь заставить мальчиков стоять смирно. Рон подмигнул ей так, как умел только он, и Гермионе пришлось отвести взгляд. Двое этих людей больше не существовали, но ей так сильно хотелось верить, что это неправда…

«Прямо как зеркало Еиналеж, — слабо подумала она. — Я могла бы сидеть здесь и смотреть, и страдать до конца жизни, пытаясь поверить…»

Но разве не этим она как раз-таки и занималась?

Девушка засунула фотографию в карман и вскоре нашла шахматную доску, а потом ушла, в этот раз заперев чердак. Ей не хотелось испытывать искушение вернуться обратно.

Гермиона расположила доску на столе и впервые открыла шкатулку с фигурами.

Богато украшенные. Просто умопомрачительные. Они… они были лучше фигур из набора Рона, о котором он так тщательно заботился много-много лет. Мантии фигур (исторических ведьм и волшебников — как внимательно с его стороны) одновременно взметнулись, словно по доске внезапно пронесся порыв ветра. Они гордо встали по стойке смирно, как будто ожидая ее приказов…

Гермиона ощутила, как ее глаза наполняются слезами, потому что она поняла — Рон наверняка очень много потратил на эту доску… И еще большую ценность ей придавало то, что у него в принципе было не особо много денег. А она даже ни разу не воспользовалась ею…

Когда она снова вытащила фото, то Рон на ней обхватил Гермиону рукой, засмеявшись, когда она нерешительно попыталась отстраниться от него. Слезам все-таки удалось просочиться, и настоящей Гермионе пришлось отложить фотографию, чтобы опустить голову на доску.

Я не должна была… Мне не стоило ее трогать…

Гермиона не поднялась, когда хлопнула входная дверь. И не сказала ни слова, когда услышала тяжелый топот, направляющийся прямо к ней.

Сильная рука потянула ее за ворот рубашки, разворачивая лицом к очень злому, очень мокрому и очень потрясенному Сириусу Блэку.

— Что это?! — потребовал он ответа, сунув ей в лицо газету.

Это была немагическая газета, слегка размокшая из-за влаги. Но, несмотря на слезы, Гермиона все равно могла ясно разглядеть ее.

— Что? — хрипло спросила она, желая, чтобы он оставил ее одну и оказался не более чем ужасным сном. — Тебя интересует, как там дела с акциями? Или беспокоят цены на нефть? — она почувствовала, как ее губы изогнулись в презрительной усмешке, однако слезы все продолжали течь. Его это, похоже, не волновало.

— Очень смешно, — зашипел он, и теперь ей удалось увидеть страх в его глазах. Это Сириус, мой Сириус, тот же самый, что тогда погиб… просто раньше я никогда не видела эту его сторону… — Не смей говорить мне, что не понимаешь!

Ах, да. Верно. Раз он тот же самый… дата его обеспокоила бы.

— Продолжай, — сказала она ему, отчасти злясь, отчасти испытывая боль и отчасти желая обнять его, умоляя не исчезать. — Давай, спроси меня. Я скажу тебе правду. Клянусь, даже если ты попытаешься заставить меня солгать.

Его лицо побагровело от ярости.

— Почему в газете написано, что сейчас две тысячи пятнадцатый? — спросил он низким, угрожающим тоном.

И Гермиона посмотрела ему прямо в глаза, не переставая плакать.

— Потому что это и есть две тысячи пятнадцатый.

Он сжал губы, как она того и ожидала, и отшвырнул её к стене с силой, о которой она в нем и не подозревала.

— Ты лжешь! — крикнул он ей, его лицо вдруг оказалось очень близко к ее. — Скажи мне правду!

Гермиона была ошеломлена, и она была уверена, что это отразилось на ее лице. Потому что пусть она и знала, что выглядит сейчас иначе, знала, что он, вероятно, не узнает ее (не захочет, не поверит, даже если допустит подобную мысль), она никогда по-настоящему не верила, что Сириус Блэк может причинить боль ей.

— Ты… — прошептала она. — Ты…

С его лица исчезла краска, и он отшагнул от нее, очевидно осознав, как далеко зашел. И возможно, только возможно, он начал догадываться, кто она такая… а может, это просто от вида глубочайшего предательства в ее глазах.

Ты оставил нас. Ты ушел, когда я нуждалась в тебе, и ты даже понятия об этом не имеешь, и я не могу причинить тебе боль за это, но я так хочу…

И Гермиона достала из кармана палочку, слезы все еще текли по ее красному от злости лицу, и крикнула:

— Стерно!

На лице Сириуса проскочило удивленное выражение за мгновение до того, как он отлетел от нее и рухнул на пол. Это подарило Гермионе ужасное чувство удовлетворения, потому что мужчина не знал, что она ведьма или что она способна на такое.

— Вулнеро! — выкрикнула она, с усилием махнув палочкой вниз. Сириус зашипел от боли, когда рана на груди начала снова кровоточить.

И Гермиона уронила палочку, ее лицо побледнело, когда она поняла, что творит.

Женщина приложила ладонь ко рту и упала на колени, слезы все не останавливались.

— Проклятье, — сумел выговорить Сириус через пару секунд, когда, весь дрожа, оперся о стену.

Гермиона решила, что он очень точно подвел всему итог.

Хотя это довольно забавно, бесцветно подумалось ей. Потому что она вновь плакала в углу, только сейчас Сириус об этом знал. И, в отличие от прошлого раза, его скорее всего не будет волновать осязаемая боль в ее груди; боль, от которой она не могла избавиться все то время, пока его не было. Болело там, где располагалось ее сердце, но логически Гермиона понимала, что боль идет из разума, а не сердца, так почему же болело оно?

— Будь ты проклят, — захлебнулась она. — Даже если это не твоя вина!

Сириус, шатаясь, подобрался к ее палочке, даже не удосужившись попытаться сделать это незаметно. Он обхватил ее ладонью, и Гермиона не стала его останавливать.

— Скажи мне, что происходит, — скрипучим голосом произнес он. — И откуда ты меня знаешь.

Гермиона не ответила. Она уже решила, что если однажды смерть явится, чтобы посмотреть ей в глаза, то она позволит той делать все, что ей захочется.

— Скажи мне! — снова потребовал Сириус, но теперь его голос звучал не громче хриплого шепота.

И до того, как он смог хоть что-то сделать, Гермиона уже обнимала его, рыдая, уткнувшись в него, снова и снова повторяя все то, что она чувствовала еще очень давно — то, что она пыталась произнести вслух годами, но ей никогда не удавалось.

— Мне жаль, мне жаль, мне так жаль, я не смогла…

Она не особо понимала, почему он просто не толкнул ее на пол, чтобы затем вновь приказать ответить. Может, это была та странная связь, которую она заметила ранее, или, может, в нем еще осталось что-то от его доброго, милосердного характера даже после двенадцати лет в Азкабане, подорвавших его психику. Но он оставался неподвижным… а потом вдруг обнял её дрожащими руками и уткнулся лбом ей в плечо.

— Почему? — мягко спросил он. Это был вопрос, в котором скрывалось так много значений, но она поняла его как почему тебе жаль, что ты не смогла…

— П-потому что у меня не получилось тебя спасти, — ответила она ему. — И н-не получилось спасти их… — потому что я должна была быть всезнайкой, лучшей ведьмой волшебного мира, но я не смогла ничего сделать…

— Когда ты вообще… — Сириус заколебался, словно не совсем ей веря, — должна была меня спасти?

Гермиона всхлипнула.

— Когда ты у-упал через в-вуаль… ты был мертв, мы все так думали…

Мужчина окаменел, услышав это, и она буквально почувствовала, как заработал его разум. «Мы?» — видимо, подумал он. А потом, скорее всего: «Она знает об этом».

— Как… — его голос сломался. — Как давно? — сипло спросил он. — Девятнадцать лет?

Но она не смогла ответить. Потому что он был настоящим, он был осязаемым и он не был мертв. Она действительно вернула кого-то назад, лишь одного человека, но пока что этого было достаточно.

Сириус, похоже, понял, что она уже достигла своего предела. Потому что он молчал, пока она заставляла себя поверить в то, что он жив, и плакала.

Но только когда Гермиона коснулась рукой его груди, она осознала, что что-то теплое, влажное и липкое пропитало его рубашку насквозь, и это была полностью ее вина.

— Я… — она резко отпрянула, смотря на кровь на своих пальцах.

— Не волнуйся об этом, — пробормотал Сириус, выглядя теперь слегка порозовевшим и слегка вымотанным. — Бывало и хуже… поверь мне.

Ох. Азкабан.

— Я знаю, — Гермиона сглотнула. — Все равно, позволь мне, — она взяла его за руку и подвела к дивану; затем поспешила на кухню, чтобы достать аптечку. — Боюсь, поблизости не достать медицинских зелий… ты н-наверно заметил, что я живу в маггловском районе… — она слабо улыбнулась ему. — Но, думаю, я сделаю все, что смогу, с тем, что есть, и приготовлю для тебя что-нибудь вечером.

Сириус немного ошеломленно моргнул, словно говоря: «Вечером? Я остаюсь? А когда именно ты это решила: когда швыряла меня повсюду как тряпичную куклу или когда разрыдалась на мне?».

Она вежливо проигнорировала это и потянула его рубашку.

И он, будучи таким до странного бесстыдным человеком, просто снял ее с себя. У Гермионы перехватило дыхание, и она вздрогнула.

Все выглядело гораздо хуже, чем она думала. Беллатрикс в самом деле выложилась на полную — конечно, темная магия была ее областью исследования, но Гермиона никогда не видела такого огромного урона именно от этого заклятья.

— Ауч, — пробормотала она, вытаскивая антисептик.

Губы Сириуса дрогнули.

— Да уж.

Высохшая кровь была стерта довольно быстро, но Гермиона прервалась и начала покусывать палец, как она привыкла делать, когда нервничала. Женщина на секунду задумалась, нужно ли ей объяснить Сириусу про антисептик. Но казалось, что лучше всего просто покончить с этим, так что она пропитала им свой носовой платок и промокнула рану, ожидая, по крайней мере, поток ругани (учитывая, с кем она имела дело).

Но Сириус даже не моргнул.

Что ж. Он ведь с самого начала принял все, не особо жалуясь. Думаю, мне стоило этого ожидать…

Гермиона убрала платок, поморщившись, когда увидела на нем новое алое пятно. Это действительно должно было быть больно.

Дальше шла марля, потом бинт (максимально аккуратно, хотя он ни издал ни звука), а затем еще одна повязка сверху, чтобы уж точно ничего не попало в рану.

Когда Гермиона закончила, ей захотелось потереть рукой лоб… и ей пришлось на секунду зажмуриться, чтобы понять, что Сириус поймал ее за запястье.

— Когда это случилось? — серьезно спросил он.

Гермиона посмотрела на руку и почти рассмеялась. Порез на пальце, который она покусывала, снова раскрылся — палец был покрыт кровью. Но не успела она ответить, как мужчина потянулся за ее же платком, бережно стер кровь и приклеил на нужное место пластырь — довольно ловко для того, кто вообще-то чистокровный. Ох, но он ведь несколько лет был в бегах и наверняка научился…

— Вот, — сказал он ей. — Так-то лучше, моя дорогая сумасшедшая женщина, чье имя начинается с буквы «Г».

На секунду Гермиона задумалась, как он узнал. А потом её взгляд упал на платок, на котором были вышиты ее инициалы. Лицо Сириуса было напряжено — он явно пытался найти хоть что-то смешное во всей этой ситуации.

Она набралась храбрости, всматриваясь через его глаза в маленькую безумную часть — часть, которая, наверно, никогда не исчезнет. Потому что он проходил и через худшее, и он заслуживал знать.

И она произнесла самое пугающее слово, какое ей только приходилось произносить.

— Гермиона.

Он моргнул.

— Что?

Ох, пожалуйста, пожалуйста, господи, пусть он услышит, не заставляй меня говорить это снова. Но она все равно сказала:

— Моё имя Гермиона, Сириус. Девятнадцать лет.

И если она считала, что он был белым до этого, то она ошибалась. Теперь он был похож на призрака.

Его взгляд метнулся к двум инициалам. Г.Г.

Гермиона Грейнджер.

В принципе-то Гермиона не любила сильно выпивать. Ей не нравилось терять контроль и не знать на следующее утро, что она вытворяла накануне. Но она, как и многие другие, понимала, что существуют некоторые ситуации, в которых выпивка не только сильно успокаивает, но и вообще весьма приветствуется.

Это была одна из таких ситуаций.

— У меня есть немного рома, — сказала она Сириусу, поднимаясь на ноги. — Я пойду принесу, хорошо?

Он ничего не ответил. Но, кажется, снова посмотрел на неё тем оценивающим взглядом. Эта Гермиона, она другая, сразу видно… что-то произошло…

— Будем считать, что да, — пробормотала она.

Когда Гермиона вернулась, взгляд Сириуса уже был обращён к её шахматной доске. Гермиона налила каждому из них по добротному, щедрому стакану рома и оставила бутылку неподалёку, просто на всякий случай.

— Разложим её? — мягко спросила она.

Он подпер голову рукой.

— Да. Да, конечно, — а затем, с удивительной оживлённостью, очень явно говорившей о его отрицании всего происходящего, Сириус рассмеялся: — Ты же понимаешь, что в этот раз я тебя обыграю.

Гермиона улыбнулась и почувствовала, как внутри неё что-то зажглось.

— Разумеется. Так же, как ты обыгрывал меня во все прошлые разы, — он ни разу не победил. — Но… я некоторое время не практиковалась. Так что у тебя есть шанс.

Гермиона махнула фигуркам — их лица засветились в абсолютном восторге от того, что их, наконец, используют — и она почти испытала к ним жалость. Доска заполнилась за считанные мгновения. Видимо, фигурки решили выбрать в этот раз белой стороной её.

— А если точнее, то сколько? — спросил Сириус, чувствуя себя теперь спокойнее из-за нормальности ситуации. В конце концов, для него прошла всего неделя или около того.

— Девятнадцать лет, — ответила ему Гермиона.

Похоже, он понял, что это щекотливая тема. И не стал расспрашивать дальше.

Гермиона походила первая, пешкой королевы, пытаясь в точности вспомнить, почему она была так влюблена именно в этот открывающий ход. Сейчас воспоминание от неё ускользало. Существовали определённые шаблоны и определённые пути с сопровождающими их фигурами…

Сириус отреагировал — гораздо быстрее, чем она ожидала — и занял несколько полей в центре. Она научила его этому. Удерживай позицию в середине, и ты победил.

— Гермиона? — позвал он, видимо, пытаясь сопоставить имя с человеком. Что ж. По крайней мере, ей не пришлось ничего доказывать.

— Да-да, — ответила она. — Хожу, — и Гермиона сделала ход, защитив пешку королевы своим конём. Она помнила, что любила и это движение — его совершенную простоту в том, как фигуру защищает другая фигура, которая, в свою очередь, тоже защищена…

Сириус сделал очередной ход, и у Гермионы защемило где-то внутри. Он играл с ней только на днях, когда она была в своей лучшей форме. А вот она — она играла с ним… и с тех пор прошло слишком много времени. Её следующий ход был почти вялым, и Гермиона поняла, что потеряла способность замечать, когда фигуры в опасности. Сириус нахмурился, приказав слону съесть одну из них, тем самым рано оставив Гермиону c весьма невыгодными потерями.

Что случилось с тем гением, будто бы хотелось ему спросить. Что произошло с её пылом и её тщательным планированием и её талантом?

— Шах, — сказал он ей.

Гермиона закрыла глаза и попыталась сообразить, какой ход будет для неё наилучшим. Вариантов было немного. Пешка, когда сомневаешься, двигай пешку, но она не могла, потому что ей поставили шах…

— Ох, — тихо произнесла она. — Это шах и мат, Сириус… помнишь?

Мужчина отвернул взгляд от доски. Гермиона думала, что он дико обрадуется победе… но, видимо, это была пустая победа.

На секунду она растерялась. Привычная почва ушла из-под ног. Как установить связь с кем-то, кого она не знала много лет, по кому она уже даже скорбела…

Неторопливая, но полная решимости улыбка потихоньку возникла на её лице.

Потому что её великолепие все еще было при ней. Гермиона знала это. Просто оно было похоронено, очень глубоко, поэтому ей придется научиться заново.

— Ещё.

Сириус поднял на неё взгляд и прищурился, когда она махнула рукой. Фигуры с ликованием собрались, пожали друг другу руки и вернулись на свои стороны.

— В этот раз, — сказала ему Гермиона, — будет иначе, — она отпила рома и заметила, что Сириус сделал то же самое. Это успокоило её — согревшуюся и опьянённую — и она ощутила, как давно не применяемый разум возвращается к ней. Медленно, но верно.

— Пешка на D4, — пешка королевы.

Сириус вскинул бровь.

— Пешка на D5, — другая пешка королевы, чтобы заблокировать Гермиону. Не всегда благоразумно, но, опять же, Сириус с самого начала был дерзким игроком…

Её подернутое пылью знание шахмат стало возвращаться. Теперь она вспомнила. Гермиона постоянно твердила Сириусу, что у него слабая защита — он бездумно бросался вперёд каждый раз, когда ему виделся хороший ход — но он никогда не слушал. Даже Гермиона, с её ограниченным сейчас знанием шахмат, могла этим воспользоваться.

Её фигуры словно прочитали её мысли. Они не отрывали от Сириуса взгляд, пока он делал всё более и более смелые ходы, открываясь любому, кто знал, куда смотреть.

Когда белопольный слон Гермионы достиг середины, она поняла, что знает, каким должен быть следующий ход. Она никогда не проигрывала, стоило ей добраться до этой позиции, даже Рону.

И пусть дальше она действовала беспорядочно, местами наверно глупо, Гермиона очень гордилась собой, когда опрокинула кисло выглядящего короля противника и скатила его с доски прямо в руку весьма удивлённого Сириуса.

— Мат, — закончила она.

Сириус посмотрел на доску, затем Гермионе в лицо.

— Удручающе, — проворчал он. — Столько времени, и я всё ещё проигрываю… — он быстро сделал большой глоток рома. — Я правда был настолько ужасным игроком?

Гермиона засмеялась — возможно, чуть сильнее, чем нужно.

— Ну… не то чтобы. Хотя вот прямо сейчас… — она показала в маленький угол доски, где до этого стоял его король, защищённый одной лишь королевой, которая не могла абсолютно ничего сделать. — Твоя защита была совершенно отвратительной. Тебе всегда нужны хотя бы две пешки… — её большой палец оказался у рта, почти неосознанно, но Сириус положил свою руку на её и опустил вниз.

— Я помню, что тебе постоянно нужно что-нибудь грызть, — с усмешкой сказал он Гермионе. — Но разве тебе не стоит лучше взять морковные палочки или что-то вроде того вместо так галантно заклеенного пальца?

Гермиона покраснела — и внезапно поняла, что Сириус, из-за отсутствия в этой странной ситуации варианта получше, включил своё фирменное обаяние. Как странно оказаться под его влиянием, когда она стала достаточно взрослой, чтобы по-настоящему оценить его.

— Пожалуй, — пробормотала она. — Это ты так говоришь, что проголодался, Сириус? — он изумлённо рассмеялся и отшатнулся, будто это его задело. Но, на самом деле, он выглядел сильно удивлённым тому, что Гермиона и впрямь поддразнивает его.

— Ну, знаешь как говорят, — пошутил он, — накорми собаку на день…

Гермиона прикусила губу, чтобы сдержать смешок.

— Боже всемогущий, а мне в самом деле хочется тебя оставить? Ты ведь правда пёс с довольно сомнительной репутацией, пусть и был за всё прощен.

Услышав это, Сириус замер. Спустя мгновение Гермиона поняла, что невольно сломала печать на той теме, которую им действительно пока не стоит обсуждать.

— Гермиона… — начал он. — Ты…

— Пойду возьму немного морковных палочек, — быстро проговорила она. — И… и если их нет, то сельдерейных, хотя я знаю, что ты ненавидишь их.

Когда она добралась до холодильника, то не знала — стукнуться ей о него головой или просто бессильно пожать плечами. Сириус и так в итоге неизбежно узнал бы что-нибудь, да и она, в принципе, не могла себе представить, что оставила бы его в подвешенном состоянии. Так что это была… безвыходная ситуация.

И пока Гермиона искала морковь, ей вспомнилось то, что профессор… Ремус как-то сказал ей, сразу после того, как всё покатилось к чертям.

Я бы не хотел быть тем, кто расскажет Сириусу про… это. То есть, если бы он был жив.

Она нахмурилась. Будь ты проклят, Люпин, чёртов предсказатель. Если я когда-нибудь снова тебя увижу…

Ты будешь вне себя от радости. Потому что я знаю — он будет со мной. Чёрт.

Гермиона вздохнула. Теперь она не могла использовать морковь в качестве оправдания. Она вытащила палочки.

И, что ж. Всегда есть место для соуса.

Гермиона изо всех тянула время, пока доставала тарелку и соус, и милую маленькую чашечку для него, но в итоге не осталось ничего, что можно было использовать как предлог не возвращаться.

Она вынесла блюдо и принялась грызть морковную палочку, игнорируя настойчивый взгляд Сириуса.

— Я свободен.

Это было скорее утверждением, чем вопросом. Гермионе отчаянно не хотелось обнадеживать его — не только потому, что он, по идее, мёртв, но и потому что многих из тех, кто был для него важен, больше нет.

Но…

— Да, — тихо ответила она.

По Сириусу пробежала дрожь, и Гермиона увидела, что в его глазах появилось странное выражение — словно он хочет схватить её в охапку и закричать на весь мир или ещё что-то такое. Гермиона была уверена, что в какой-то момент он почти поддался порыву, но Сириус захлопнул рот до того, как успел это сделать. Он на мгновение закрыл глаза, пока собирался с мыслями.

— Еще одну игру, пожалуйста? — попросил он с всё ещё закрытыми глазами.

Гермиона цыкнула.

— Я думала, мы должны быть решительными, Сириус.

Он открыл глаза, и она вздрогнула от обращённого к ней взгляда. Чистое и пылающее облегчение, которое было невозможно выразить словами. «Свободный» было самым близким словом, и оно уже было произнесено.

— Тогда сыграй со мной снова, или я…

— Что? — откинувшись на спинку кресла, иронично спросила Гермиона с усмешкой, на которую она не считала себя способной. — Превратишь меня в тритона? Это у меня есть палочка. А твоя потеряна, и один бог знает, где она сейчас — хотя я потом это исправлю, — Сириус засмеялся и открыл рот, чтобы возразить, но Гермиона опередила его, ощутив приятное головокружение, о котором она и не подозревала. — Но это будет только после того, как мне надоест заставлять тебя мыть посуду и быть у меня на побегушках! — Ром. Наверняка всё дело в роме.

Теперь на губах Сириуса красовалась широкая ухмылка.

— Это подразумевает, что я не украду просто-напросто твою палочку, пока ты спишь. И заверяю тебя, что как мародёр, у меня в запасе гораздо больше изобретательных наказаний.

Гермиона скорчила лицо.

— Ты забываешь — я была одной из фантастического трио. Это должно что-то да значить, — в этот раз она очень легко отодвинула воспоминания прочь. Она была счастлива, чёрт возьми, и они не могли это испортить.

В этот раз Сириус взмахнул рукой, и фигурки промаршировали обратно на свои места.

— Ладно тогда, — сказал он с серьёзным лицом, которое, Гермиона точно знала, было фальшивым. — Теперь сыграем за приз. Палочку.

Гермиона рассмеялась.

— Ох, хорошо. Это будет весело, — её королева взглянула на неё и подмигнула, а потом подтолкнула локтём стоящего рядом слона и прошептала ему что-то на ухо. Он сначала засмеялся, а затем закашлялся и снова принял благочестивую позу. Видимо, слонам было не положено о таком думать.

— Эй, — заговорила Гермиона с королевой. — А ты о чём только что подумала?

— О том, что тебе определённо стоит проиграть этому негоднику, — громко отозвалась фигурка, хотя для Гермионы это был просто писк. — Похоже, ты бы неплохо повеселилась с ним!

Гермиона поперхнулась.

— Это…

— ...звучит, как прекрасная идея, — быстро встрял Сириус, подмигнув ей. — Мне бы хотелось посмотреть, какие танцы придут тебе в голову после проклятия Таранталлегра.

Гермиона фыркнула.

— А я бы с удовольствием посмотрела, как ты выглядишь в розовом.

Он отмахнулся.

— Сегодня этого не случится, Миона.

Она моргнула.

Миона?

Что ж.

Доске пришлось перевернуться, чтобы позволить теперь Сириусу ходить первым. Он усмехнулся Гермионе, и она совершенно неожиданно почувствовала, как ей становится неуютно.

Что он планирует?

— Пешка на D4, — пешка его королевы выдвинулась вперёд на две клетки.

Гермиона раскрыла рот. Ты… ублюдок! Поверить не могу! Потому что если в ответ она сыграет своей любимой пешкой королевы…

То она будет играть в рискованную игру.

Каким же ужасным чёртовым гениальным ублюдком он был. И, хотя Гермиона так подумала, в её груди потеплело. Она была рада, что Сириус вернулся.

— Ладно, — пробормотала она, и её палец почти оказался у рта — но Гермиона вовремя это осознала, и вместо этого взяла морковную палочку.

Она могла ответить более мягко, но тогда Сириус лишь укрепит свою позицию в центре, выставив другую пешку. Боже, тогда у неё возникнут проблемы. А если потом он будет защищаться конём…

— Ладно, — повторила Гермиона громче в этот раз. — Ты пожалеешь об этом… болван, — Сириус притворился, что не услышал её. — Пешка на E5, — пешка отсалютовала перед тем, как пойти на верную смерть, а королева защебетала, махая ей на прощание.

Естественно, Сириус забрал её пешку. Гермиона нахмурилась и вгрызлась в морковку. Она могла с этим справиться. Надо надеяться.

Е-вертикаль открыта… Скоро мне придется делать рокировку…

Своим следующим ходом Сириус развил коня, чтобы защитить центр. Гермиона выяснила, что ей очень не нравится играющий в защиту Сириус. Это было… жутко.

Она двинула пешку, чтобы одновременно создать угрозу и очистить путь своему коню, чтобы и тот убрался с пути. И, что странно, Сириус шагнул своей королевой.

Что он творит? Наверное, Гермиона плохо играла. Что ж, для Сириуса это хорошо, потому что для неё самой прошло слишком много времени, чтобы думать в этой игре рационально.

— Ход? — надоедливо спросил он.

— Да-да, я знаю, — ответила она, решив, что Сириус действительно становился довольно противным, когда этого хотел. Как же она не замечала этого раньше?

Гермиона двинула пешку на правой стороне, чтобы защитить слона — и выругалась, как только её рука отпустила фигуру.

Вот оно. Вот чего он ждал. Этой проклятой незащищённой стороны, о которой она всегда забывала.

Его королева двинулась, чтобы съесть её ладью, и Гермиона застонала.

— Да, — кивая, сказал Сириус. — Думаю, мы увидим, хороша ли ты в танго.

Ублюдок.

Желая исправить свою дурацкую ошибку, Гермиона пошла конём на левой стороне, заставив его защищать её слона (и почему, чёрт возьми, она не сделала так раньше?).

В этот раз Сириус нахмурился на целых тридцать секунд — а затем, когда удостоверился, что нет никаких подвохов, сдвинул королеву и съел коня Гермионы на правой стороне. Великолепно. И что мне делать теперь? Это похоже на самую короткую шахматную партию в истории…

Решив следовать изначальному плану, Гермиона сделала рокировку. Сириус немного выдвинул вперёд свою королеву, и игра приняла новые обороты.

В тот момент, когда Гермиона поняла, что потеряла уже девять фигур, до неё дошло, что она, может быть, просто обречена танцевать.

Сириус улыбнулся, увидев её беспокойство. И, ну, правильно сделал — она никогда не видела такой блестящей игры в защите.

А затем, когда всё на доске стало предельно ясно, Гермиона решила, что умирать — так с музыкой.

«Ага!» — казалось, говорило её лицо, и внезапно Сириус перестал выглядеть таким уверенным.

Гермиона пошла королевой и забрала его слона — выйдя из тупика, который существовал уже некоторое время — и притворилась, что не беспокоится о том, что её королева сейчас умрёт.

Сириус моргнул.

И затем… остановился.

Гермиона смотрела, как его взгляд мечется от одной фигуры к другой, к каждому возможному углу, под которым она сможет атаковать. Затем его лицо приняло озадаченный вид. Потому что (и Гермиона прекрасно это знала) для такого хода не было никакой видимой причины. Это было глупо!

Бах. Разгадай это, если сможешь, Сириус Блэк.

Наконец, будто бы через несколько часов, он съел её королеву, пожав при этом плечами, полностью готовый к её следующему ходу — который ошеломит и поразит его, и поставит ему шах и мат.

Но Гермиона не сделала ничего подобного.

Вместо этого она забрала его пешку конём. И стала наблюдать, как и его тоже съедают.

Теперь её фигуры словно веселились, несмотря на то, что их уничтожали одну за другой. Они нападали на врага вслепую — и одна даже отказалась умереть, несмотря на очевидный факт, что обязана это сделать. Сириус нахмурился и ткнул в неё — та наградила его надменным взглядом и рассыпалась на части.

И когда, наконец, он поставил Гермионе шах и мат, она самодовольно улыбнулась и протянула ему свою палочку.

— Ради всего святого, чему ты так радуешься? — изумленно спросил он.

— Что? — невинно спросила она. — Разве ты не собирался заставить меня танцевать? — Ох, он уже должен был разглядеть выражение на её лице.

Сириус вздохнул.

— Знаешь, надо бы. Но у меня такое чувство, что я не получу зелье, если сделаю это…

И.

Он протянул палочку обратно.

Гермиона прищурилась.

— Что? — спросил Сириус. И она могла поклясться, что его лицо выглядело точно так же, как её собственное минуту назад.

— Боже, — проворчала она. — Ты побеждаешь несмотря ни на что.

Он взлохматил ей волосы — прямо как раньше.

— Ещё бы. Но разве это будет слишком, если я сейчас попрошу то лечебное зелье?

Гермиона беспомощно рассмеялась и поднялась, чтобы ещё раз отправиться на чердак.

* * *

Первым делом ей требовалось найти книгу. Это был первый шаг почти в любом действе, связанном с магией — найти книгу.

Однако… у Гермионы не получалось точно вспомнить, какая именно была ей нужна.

Это был пятый год или шестой год… или, может, они учили этому на четвёртом, потому что хотели, чтобы мы были готовы раньше…

Она услышала голос, заставивший её грустно рассмеяться. Постоянная бдительность!

Нет. Это был не четвёртый год. Если бы это был четвёртый, то она сумела бы помочь ему…

— Ты что-то ищешь?

Гермиона поморщилась.

— Да, вообще-то. Я не могу вспомнить, на каком курсе проходили лечебные зелья. Честно говоря, не будь я так уверена в том, что это Дамблдор настоял на их изучении, то, подозреваю, Снейп и не стал бы им учить. Всё-таки сложно представить, чтобы он обучал чему-то не смертельному...

Она недоуменно моргнула, когда наступила внезапная тишина, и обернулась к Сириусу. Его лицо приняло мрачный вид, и Гермиона запоздало вспомнила, что между ними длится давняя вражда. Тем не менее, до того, как она успела что-то сказать, на его лице проступило раскаяние. Насколько он знал, Снейп мог быть мёртв, а ты по идее не должен ненавидеть мёртвого…

— Он всё ещё жив, — мягко сказала Гермиона. — Первый учитель по Защите от тёмных искусств, который за очень долгое время протянул дольше года…

Услышав это, Сириус расслабился — видимо, он почувствовал себя гораздо лучше, узнав, что может снова ненавидеть Снейпа.

— Сальноволосый козёл всё-таки получил свою должность, да?

Ох, Сириус, если бы ты только знал, что этот сальноволосый козёл сделал ради твоего крестника перед самым концом…

— Он хороший человек… — Гермиона засмеялась, когда увидела его хмурый взгляд. — Глубоко, глубоко, глубоко, глубоко, глубоко внутри. Но так и есть… ты в курсе, что он шпионил для нас, хотя существовал огромный риск, что его поймают.

Сириус пробормотал что-то невесёлое, но покачал головой.

— В любом случае, я бы предложил тебе попробовать эту… — он опустился на колени с прижатой к груди рукой и потянулся за книгой. Гермиона подошла ближе, чтобы придержать его, и сдвинула брови.

— Я и сама могла найти, знаешь, — сказала она ему. — Ты и твоё… твоё «я-не-останусь-в-стороне»! — Ой. Упс. Этого говорить не стоило.

В ответ Сириус пристально посмотрел на неё. И Гермиона знала — ещё до того, как он заговорил — что Сириус собирается спросить ту единственную вещь, которую она пока не могла ему позволить узнать.

— Ты только глянь! — перебила она. — Оно здесь! Почему бы тебе не пойти вниз и не посидеть немного, пока я найду ингредиенты…

Сказав это, Гермиона повернулась к нему спиной и принялась копаться тут и там, чтобы достать немного шалфея, немного листьев авалона…

Сириус ушёл через секунду, и она не могла не почувствовать, как её сердце забилось чуть сильнее. Потому что, возможно, он уловил намёк, и, возможно, он скоро начнёт терять это глубоко блаженное отрицание…

Последней вещью в списке был, конечно, котёл. Пришлось приложить усилия, но, в конце концов, Гермионе удалось стащить его вниз по лестнице.

Зайдя в гостиную, она увидела, что Сириус смотрит на её фотографию. В горле пересохло, но Гермиона не стала останавливать его. Она знала, что Сириус смотрит на неё на этом фото, пытается соотнести её с человеком перед ним. Потому что та Гермиона была намного ближе к той, что он знал. К менее неловкой Гермионе, к менее несчастной Гермионе. Которая пока ещё знала абсолютно всё.

Так как подходящего места, чтобы развести огонь, не было, Гермиона уменьшила котёл и поставила его на плиту. Ах, как странно — Снейп пришёл бы в ярость, если бы только заподозрил, что она будет так импровизировать при готовке одного из его любимых зелий…

Гермиона заглянула в книгу, изо всех сил стараясь не думать о мужчине в гостиной — потерянном и, наверно, очень одиноком и очень… испуганном? Говорить о Сириусе «испуганный» было чересчур. Интуиция подсказывала Гермионе, что после дементоров он никогда не будет по-настоящему бояться. И всё же — он боялся. Боялся услышать, что его крестник мёртв, и что он никогда его не увидит — разве что на этих убийственно радостных фотографиях, где все улыбались и махали руками…

О. Оно стало зеленым. По часовой стрелке, Гермиона, по часовой стрелке.

Она элегантно взмахнула волшебной палочкой и услышала тихий хлопок. Зелье было готово.

Гермиона быстро налила немного в кружку и принесла Сириусу. Он лишь раз глянул на неё — взгляд сосредоточенный и настойчивый, сравнивающий и сопоставляющий, пытающийся отыскать любые крошечные зацепки. Гермиона попыталась улыбнуться.

А после вернулась обратно на кухню и с ужасающей лёгкостью разлила оставшееся зелье по флаконам. Не пропадать же ему… и мало-помалу Гермиона просачивалась обратно в магический мир. И у неё было чувство, что она уже зашла слишком далеко, чтобы остановиться.

Когда она снова пришла в гостиную, Сириус с осторожным отвращением смотрел в кружку.

— Всегда ненавидел такие вещи… — пробормотал он. — По крайней мере, насколько я помню. В последний раз я пил такое, когда сам был в Хогвартсе.

Гермиона пожала плечами.

— Мне они всегда казались просто немного острыми, но, может, это только у меня так.

Сириус фыркнул, но поднёс кружку к губам. Один большой глоток, и зелья больше не было, а на лице мужчины возникло забавное кислое выражение.

— Оно за ночь подействует, да? — спросил он.

Гермиона нервно рассмеялась. Потому что вскоре не останется никаких увёрток, и начнутся вопросы…

— Ну, у меня на самом деле не валяются под рукой ингредиенты для одночасового зелья, знаешь? Некоторые из них незаконно продавать кому-то вроде меня…

Сириус пытливо посмотрел на неё.

— А кто ты? — спросил он. — Я считал, что к нынешнему моменту ты будешь уже в министерстве. Может, даже помощником министра.

Гермиона вздохнула. Никакого оттягивания момента, да?

— Уверена, — медленно ответила она, — что если бы я действительно постаралась, то смогла бы добиться чего-то такого. Герой войны и всё тому подобное… — она ясно увидела, как Сириус тут же загорелся интересом. Наконец-то, будто говорило его лицо, выкладывай уже, — …но я так никогда и не воспользовалась этим. В конечном счёте, люди не любят, когда им напоминают.

Сириус замолчал, и она посмотрела на него — взглядом одновременно благодарным и сожалеющим. Было бы настолько тяжелее, спроси он её… но ему бы не понравилось то, что она сказала бы.

Поэтому Гермиона принялась сразу говорить начистоту, стараясь не затеряться вновь в воспоминаниях.

— Корнелиус Фадж, — сказала она, — сразу же вышел в отставку после того, как ты… ну, исчез. Нам всем, конечно, сказали, что никто не может выбраться из вуали, и поэтому мы, естественно, подумали, что ты был, эм…

— Мёртв, — закончил Сириус. Новости явно его не обрадовали, но такими уж неожиданными они не были.

— Ну, да — сбивчиво ответила Гермиона. — Но уверена, ты можешь представить… нам потребовалось время, чтобы смириться с этим, но на самом деле никто так и не смог. Иногда я думаю, что Дамблдор винил — винит — себя. Потому что, понимаешь, он только прибыл, и мы как всегда подумали, что если он рядом, то ничего не может пойти по-настоящему неправильно … — Сириус вздрогнул. Гермиона знала, что он испытывает к Дамблдору глубокое уважение. И она знала, что теперь он винит себя за то, что отправился вслед за Гарри. Но это была такая деликатная тема — решение винить кого-то. И это даже не было самым важным событием в то время, поэтому Гермиона попыталась не переживать об этом. — В общем… в общем, Фадж. Да. Он ушёл в отставку. Потому что, когда в небе появилась первая тёмная метка, все поняли, что он крупно просчитался.

— Кто это был? — повинуясь импульсу, спросил Сириус, желая — нуждаясь — знать.

— О, — тихо ответила Гермиона, — это… это неважно.

На лице мужчины возникло недоверчивое выражение, но она не обратила внимания и медленно продолжила.

— В любом случае, его сменил мистер Уизли — ты помнишь, как все всегда пытались продвинуть его — и, мне кажется, он справился с работой гораздо лучше. Тут же всех организовал, дал Дамблдору полную свободу действий и вытащил авроров с их частичной отставки и натравил на тех, кто доказанно был пожирателем смерти. Муди был… в восторге, конечно.

— Конечно, — тихо отозвался Сириус.

— Авроры стали следить за некоторыми известными бывшими пожирателями, а в Азкабане установили другую охрану. Я всё это знаю только потому, что они во многое посвящали меня… пусть даже… я не, эм… не оставалась часто в штаб-квартире, — Гермиона отвела взгляд, задумавшись, знал ли он причину этому. О, наверняка знал. В конце концов, у Сириуса Блэка была масса плохих воспоминаний, от которых он хотел держаться подальше. Но знал ли он, как оставаться подальше от хороших, от горько-сладких воспоминаний?

— Первый год всё же прошел довольно плохо. У Волдеморта имелся сюрприз в запасе, а мы из-за банальной нехватки времени не успели приготовиться. В… в первый месяц… мы потеряли много людей.

Она поняла, что Сириус захотел что-то спросить — что-то, судя по его взгляду, скорее всего болезненное, но то, что ему необходимо знать.

— Я кого-то знал? — тихо спросил он.

— Нет, — выговорила Гермиона. — Никого… никого, с кем ты был бы знаком, — только Дин и Чо, и Падма, и Парвати… — После этого… — прошептала она, — Дамблдор открыл для учеников Хогвартс. На лето.

Сириус откинулся на спинку дивана, прижав руку к виску в попытках переварить информацию. И на мгновение, лишь на краткую вспышку озарения, она поняла в точности, что он чувствует. Для него это был просто день, когда всё казалось не таким безнадёжным, а затем внезапно на него навалились смерть и боль и целая война, частью которой он мог стать. Но у него украли его шанс.

— Но, — с тихим вздохом Гермиона заговорила дальше, — после этого дела немного улучшились. Люди стали объединяться. У нас стало меньше… потерь… — слово, слетев с языка, прозвучало резко, — …потому что все начали присматривать друг за другом. И, — лицо Гермионы приняло свирепый вид, — через какое-то время нам удалось убить нескольких пожирателей, — Люциус Малфой, его лицо навечно застыло в той последней усмешке… Но воспоминание было запятнено, потому что она не могла не вспомнить мальчика в углу, обхватившего голову руками, ведь Драко потерял человека, которого всегда боготворил…

Гермиона находила потрясающим то, что он не попытался их убить. С его стороны это был бы логичный поступок, учитывая всё то, что они о нём знали. Но вместо этого Драко отгородился от войны… и с тех пор Гермиона ничего о нём не слышала.

Может, он стал похож на неё. Какой бы странной эта мысль ни была.

— Гермиона? — шепотом позвал Сириус.

Она сглотнула и поняла, что продолжать рассказ тяжело. Но всё равно заговорила дальше.

— Волдеморт… он понимал, что ситуация ухудшается. И он решил ударить по самому уязвимому месту. И… — голос Гермионы дрогнул. — Он выбрал Хогвартс.

Рука Сириуса протянулась через стол к её собственной, даря молчаливую поддержку, но Гермиона знала, что скоро он возненавидит её. Так или иначе, она была ответственна за то, что случилось дальше.

— Сперва он атаковал заклятием Империус… он использовал нескольких студентов и заставил их открыть ночью ворота. Снейпу едва удалось вовремя сообщить Дамблдору. И… мы были снаружи, в ту ночь. Под мантией-невидимкой.

Выходи, выходи, где бы ты ни был, Поттер. Ты не сможешь обдурить Тёмного Лорда такой ерундой, как мантия…

— Общие гостиные заперли прежде, чем это заметили, — прошептала она. — И ты не поверишь, наверно… но Снейп пошёл искать нас.

Можно, мой лорд? Я слышу их дыхание…

Её рука сжалась.

— Они сказали мне бежать. Чёртов… чёртов гриффиндорский героизм. Они сказали, что отвлекут внимание, что я должна пойти за помощью и всё такое. И я… я… — она опустила голову. — Я поверила им. Когда они сказали, что не умрут.

Вспышка зелёного света. Беготня, крики, кто-нибудь, кто-нибудь, пожалуйста, придите… надежда, что они в порядке, и понимание, что это маловероятно, но он был Мальчиком-Который-Выжил, и он снова выживет, правда?

Она не могла говорить дальше. Не сейчас.

И Сириус знал правду, так что теперь он может презирать Гермиону сколько хочет.

— Гермиона… — хрипло выговорил Сириус. — Ты…

— Я убежала, — всхлипнула она. — Но я н-не нашла его, пока не стало слишком поздно, и Снейп тоже сказал мне бежать, пока сам пытался справиться с с-ситуацией…

Черт возьми, девочка, беги! Или этот всезнающий мозг в конце концов отключился? Найди ближайший портрет и расскажи ему!

Она едва понимала, что Сириус поднялся, отпустив её руку. И Гермиона знала — никакие шахматы в мире не смогут снова хоть чем-то помочь.

Дверь открылась.

Гермиона услышала крик — что-то между проклятием и рыданием — и кулак Сириуса ударил по стене.

Но история на этом не закончилась.

Ещё не могла.