Детёныш (джен)

Вот уже пять лет десятое октября в Конохагакуре-но-Сато — день великой скорби и столь же великой радости — тогда, пять лет назад, вырвавшийся из-под власти джинчуурики Кьюби-но-Йоко напал на деревню, но был побежден Йондайме Хокаге-сама и ценой его жизни запечатан. Вкус невероятной победы оказался дымно-горек и царапал глаза слезами, ибо в этом сражении отдали свои жизни и достойнейшие шиноби, и простые жители. И даже сейчас, спустя годы, люди не знали толком — праздновать или скорбеть.

Сандайме Хокаге-сама своей волей решил, что лучше праздновать и с благодарностью вспоминать тех, кто выиграл эту битву и подарил им всем жизни, а потому на пятилетие победы был организован первый фестиваль Кьюби, на который были приглашены все жители деревни. Задумка мудрого старика удалась, и люди гуляли и веселились в память о своих героях, стирая пережитый дикий, первобытный ужас перед воплощенной стихией разрушения, принявшей облик огромного Лиса.

Только вот не всем было так уж весело. Украдкой пробирающийся к дому маленький мальчик, в чье тело был запечатан биджуу, случайно оказался на пути уже не совсем трезвой компании, и был мгновенно кем-то опознан как проклятый демон. Разгоряченная выпитым спиртным толпа, не особо раздумывая, бросилась на малыша, горя желанием отплатить уроду за прерванные жизни, а шиноби, которого приставили охранять мальчика, совершенно случайно отвлекся на невероятно интересный ракурс Скалы Хокаге и соизволил разогнать нападавших только когда его подопечный захрипел, сплевывая кровь. Брезгливо подхватив тощее тельце, шиноби, не особо заботясь о повреждениях и нетранспортабельности ребенка, быстро оттащил демоново отродье в его квартирку и сгрузил на кровать. Демон же, наверняка не умрет!

И умчался докладывать Хокаге-сама, что объект был доставлен на место проживания и уложен спать.

Кьюби-но-Йоко, Девятихвостый Лис и сильнейший из биджуу, с омерзением подобрал под себя хвосты и невольно переступил лапами, стараясь не касаться холодных луж. Подумать только, его запечатали — опять! — в жалкого человека, заперев в гулкой пустоте и одиночестве. Сколько времени прошло с того момента? Месяц? Год? Десятилетие? Древний Лис не знал, уже давно отмеряя мгновения равномерными шлепками капель, падающих с потолка на покрытый грязной и холодной водой пол.

Единственным разнообразием были периодические сотрясания всего подсознания — видимо, когда его тюремщик в очередной раз ввязывался в неприятности. Оттекающая на него горячая огненно-рыжая чакра, залечивающая зачастую довольно серьезные повреждения, только подтверждала эту теорию. И Лис нередко задумывался о том, когда же этот неудачник явится просить поделиться с ним силой — так же, как просили все джинчуурики до него, — и с мрачным удовлетворением представлял, как с пренебрежением фыркнет, гордо отказывая. Еще чего не хватало! Чего он точно не собирался делать — так это помогать своему тюремщику, которого до дрожи в лапах желал разорвать сразу же, как только вырвется из этой отвратительной, крохотной клетки.

Возникшее неподалеку от толстых прутьев беззащитное голубоватое сияние, ощутимо воняющее кровью, почти застало Лиса врасплох. Почти — потому что он все равно подспудно этого ждал, а вот врасплох… никак не ожидал биджуу, что его тюрьмой окажется мелкий детеныш, к тому же явно на грани истощения. И сейчас этот детеныш почти умирал — Лис слышал, как булькала кровь в легких при каждой судорожной попытке полубессознательного щенка вдохнуть, а ведь были еще и множественные переломы, и гематомы, и ушибы… Если признаться честно — а врать себе древний монстр не привык — уважения стоило уже то, что этот сопляк еще просто жив.

Лис нервно дернул одним из хвостов, чувствительно ударившись им в стену — Рикудо, как же тесно! — и тут же замер, глядя в полускрытые перепутанными окровавлено-золотистыми прядками мутно-голубые глаза, полные боли и… облегчения?! Лис недоуменно рыкнул, как бы случайно выставив напоказ огромные клыки и сверкнув жуткими глазами, но маленький поганец снова не выказал ни малейшего страха. Впрочем, если немного подумать… он-то малявке ничего не делал, в отличие от толпы людишек, явно избивших щенка. По сырым коридорам подземелья часто долго прокатывается низкое, гулкое эхо, несущее с собой всего одно слово, до краев полное бесконечного страха и злой, бессильной ненависти.

«ДЕМОН!»

Стоило бы без сожалений выкинуть щенка из подсознания и направить немного жгучей чакры, чтобы его подлечить — не хотелось бы исчезать с его смертью джинчуурики, — но… Но сейчас перед ним умирал маленький ребенок, а он, Девятихвостый Лис Курама, не человек, способный бросить дитя на произвол судьбы. Звериный инстинкт требовал немедленно позаботиться о детеныше, зализать раны и убедиться, что с ним все в порядке.

И Курама — как же давно он себя так не называл! Почти забыл собственное имя… — фыркнув, устроился на жестком каменном полу — совсем не похожем на мягкую подстилку в правильной лисьей норе — поудобнее складывая свои роскошные хвосты в подобие «гнезда», и осторожно вытянул морду между прутьев, аккуратно подцепляя острыми зубами грязную драную тряпку у малыша на груди. Чуткое лисье обоняние обожгло горячим запахом текущей безвинной крови — древний демон редко встречал настолько чистые сердца. Лис даже поморщился, сдерживая желание оглушительно чихнуть.

Теперь нужно было исхитриться и протащить мальца в клетку, не растревожив и без того тяжелые раны. Бережно, медленно потянув ткань, Курама приподнял невесомое тело и осторожно завертел головой, пытаясь протиснуть обратно в клетку застрявшую часть. Было неприятно и болезненно, когда безжалостное железо прутьев смяло хрящики ушей, прижимая их к черепу, но Лис не позволил себе разжать челюсти, все-таки втащив свою дрожащую от холода и боли ношу в клетку, и бережно опустил её на собственные хвосты, тут же пуская по телу горячую целительную чакру.

С первой же волной энергии маленькая ручка схватила пучок шерсти и сжала его, заставив хозяина недовольно заворчать, глядя, как малыша в его своеобразных «объятиях» ломает судорога слишком быстрого исцеления. Одна за одной с хрустом вправлялись и срастались кости, с хлюпаньем прекращалось кровотечение, с приглушенным детским стоном исчезали застарелые, так до конца и не вылеченные травмы… Каким бы монстром за прошедшие с ухода старика-Рикудо столетия он не стал, Курама никогда не причинял вреда детям — табу его звериной природы и завет любимого родителя. И сейчас он — вполне заслуженно прозванный демоном — пытался залечить раны, нанесенные людьми человеческому ребенку. Куда катится этот мир?..

А пригревшийся в непривычном тепле детеныш безмятежно заснул, вместо плюшевой игрушки обхватив пушистый хвост и довольно улыбаясь. Было почему-то у Курамы такое нехорошее ощущение, что малец впервые спит настолько спокойно, словно чувствуя себя в уютной безопасности — и это рядом-то с кровожадным демоном! И Лис не желал знать, почему так происходит, опасаясь взорваться и натворить не то чтобы глупостей — как раз наоборот, это было бы исключительно правильно — но явно не слишком милосердных поступков.

А подсознание вокруг, откликаясь на успокоенное состояние хозяина, спящего зарывшись в лисью шерсть, потихоньку «подсыхало» и превращалось из сырых, холодных и неуютных катакомб в сухую и теплую, добротно вырытую старательной лисой нору. Мертвые каменные плиты стен сменились укрепленной могучими корнями сероватой лесной землей, на утоптанный пол легла сухая палая листва, согревшая озябшие подушечки лап, а тесная железная клетка растаяла, оставив лишь свитое из гибких прутьев и укрытое мягким пухом гнездо. Курама по-прежнему оставался пленником этого места, но до этого яростный взгляд заточенного в рукотворных подземельях зверя постепенно сменился спокойным, самую чуточку сонным прищуром вернувшегося в безопасность родной норы бродяги.

И Лис, еще раз оглядевшись вокруг, тихонько свернулся клубком вокруг спящего в его хвостах детеныша и с довольной ухмылкой прикрыл глаза, умиротворенно вслушиваясь в легкий, едва слышный шорох листвы в кронах деревьев где-то наверху. Можно немного подремать, пока не очнется его — вот наверняка! — неугомонный детёныш.

…Детеныш…

…Его.