Иная сказка (гет)

Дворец кажется девушке почти таким же неуютным, как это было в тот первый миг, когда она в нём очутилась. Таким же нежилым и пустым. Каменные стены давят на неё всей своей тяжестью, а пыльные ковры и кресла лишь придают неуютности месту. И как только можно было здесь находиться? Камин жарко пылает, но даже это не спасает положения. Говорящие канделябры, часы и посуда больше не кажутся девушке сказочными. Скорее — зловещими. Теперь всё кажется Белль страшным. Пусть отец сколько угодно называет её смелой, она боится. Боится того, что Чудовище передумает, что решит гнаться за ней. Кто знает — быть может, всё это было спланировано заранее. Кто знает — быть может, это просто ловушка, в которую девушка так стремительно несётся.

Белль бежит. Быстро сбегает по каменным ступенькам, стараясь ни за что не зацепиться. Чудовище с рёвом прогнало её из своего замка — тем лучше. Чего ещё можно было желать? Она больше не пленница, раз он сам гонит её. Бежать, куда глаза глядят. Бежать без оглядки. По обветшалому ковру. По мраморным ступенькам разваливающегося на глазах дворца. Оседлать поскорее Филиппа и ускакать прочь. Через заснеженный парк. Проехать быстрее под аркой, промчаться через открытые ворота. Прочь. Прочь из этого пугающего места.

Снег хрустит под копытами коня. И Белль хочется, чтобы Филипп бежал ещё быстрее — не хочется и минутой дольше оставаться рядом с роскошным жилищем Чудовища. Ей хочется скорее покинуть старый замок, говорящую утварь и негостеприимного хозяина, что едва не убил её отца за какую-то срезанную розу. В город, быстрее в город. К отцу. К книгам. К маленькому огороду перед домом. Пусть называют чудачкой, пусть дразнят, пусть не понимают... Зато там её дом. Белль хочется скорее очутиться рядом с камином на мягком ковре с раскрытой книгой в руках, рядом с отцовскими часами, половина которых тикает невпопад... Сейчас Белль всё на свете отдала бы за ту скучную жизнь, которой она всегда жила.

Верному Филиппу замок тоже не нравится. Вот-вот и они уже покинут пределы угодий этого странного заколдованного существа. Конь скачет быстрее — как и хочется девушке. Настолько быстро, насколько вообще может. Скорее, прочь от этих проклятых таинственной волшебницей мест! Достаточно и тех часов — о, какими долгими они ей казались, — которые Белль провела пленницей. Она не хочет ждать и минутой больше.

Они несутся через лес. Здесь темно. И Белль почти страшно. Она постоянно одёргивает себя. Какая же она, всё-таки, трусиха! Добралась же до замка — значит и выбраться получится довольно легко. В лесу холодно, девушке постоянно приходится кутаться в свою накидку — знала бы, что здесь зима, оделась бы теплее. Однако, разве можно было ожидать снега в июле? Пусть ночи и могли быть прохладными или дождливыми, но днём обычно бывало столь душно и жарко, что Белль и помыслить не могла о том, что всего в нескольких лье от городка может быть самая настоящая зима — морозная и снежная. Да и когда Филипп только примчался к крыльцу их маленького дома, все мысли девушки были о том, что могло случиться с её отцом. Разве могла она думать о тёплой одежде? Разве могла она думать о чём-то ещё, кроме спасения жизни отца?

Испуганное ржание Филиппа отвлекает её от других мыслей.

Волки. Только их и не хватало. Белль и так слишком напугана, чтобы мыслить здраво. Она продрогла и устала. Девушка пытается скакать дальше, но не тут-то было! Стая продолжает преследовать её. Филипп напуган до полусмерти. Да и она — чего таить — тоже. Белль молится лишь об одном — проскочить. Однако конь останавливается. Дорогу перегородило упавшее дерево. Ехать дальше некуда.

Белль слезает с лошади. Сердце девушки колотится так быстро, что она плохо понимает, что делает после. Кажется — хватает какую-то толстую палку и пытается отогнать волков. Белль чувствует, как всё начинает плыть перед глазами. Ей так страшно. Ей вовсе не хочется умирать. Кольцо вокруг неё и Филиппа медленно, но верно сжимается. Вот-вот всё будет кончено... От неудачного движения, башмак соскальзывает с её левой ноги. Если бы Белль не боялась нагнуться, чтобы взять его, она бы зашвырнула его в одного из волков.

Белль вздрагивает от резкого и громкого звука, а самый крупный волк падает замертво. Остальные волки начинают отступать, кольцо вокруг неё уже перестало сжиматься. Девушка не сразу понимает, что произошло, пока не оборачивается. Белль про себя отмечает, что никогда в жизни до этого момента не подумала бы, что будет когда-нибудь рада видеть Гастона. Но сейчас девушка испытывает такое облегчение от мысли, что она не одна-одинёшенька — как это было всего несколько минут назад — в этом лесу, в который отныне не ступит ни ногой, что ей кажется, что она была бы рада кому угодно. Даже вечно самоуверенному охотнику из родного городка.

— Иди сюда, — говорит ей Гастон. — Только медленно. Не дёргайся и не поворачивайся к ним спиной.

Девушка послушно следует тому, что сказал ей охотник. Он лучше знает, что делать в подобных случаях, твердит ей голос разума. Шаг. Ещё шаг. Ещё один. Белль старается двигаться как можно более плавно, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания волчьей стаи. Уже в последний момент — когда она почти подошла к Гастону, босую ногу вдруг пронзает сильная боль. В этот миг Белль клянёт себя за то, что не смотрела под ноги, слишком напуганная близостью волчьей стаи. Девушка едва успевает схватиться за протянутую руку Гастона, чтобы не упасть.

Кое-как Белль подбирается ближе. Она почти что висит на руке охотника. Гастон стреляет снова, убивая ещё одного волка. Одним выстрелом, прямо в глаз... Белль с замиранием сердца смотрит на остальных. Ей хочется, чтобы всё поскорее закончилось. Хочется оказаться дома в тёплой постели. Открыть глаза и понять, что всё это лишь дурной сон. Но она всё так же продолжает стоять в тёмном лесу, уставшая, испуганная и замёрзшая, рана на ноге сильно кровоточит и причиняет почти невыносимую боль, а Гастон кажется напряжённым и настороженным.

Наконец, оставшиеся волки разбегаются, и в повисшей тишине девушка слышит свой судорожный вздох. Это вздох облегчения. Вздох радости. Опасность миновала — Белль больше ничего не грозит. И только тогда она делает шаг, пытаясь дойти до перепуганного Филиппа. И тут же с громким стоном падает прямо в руки Гастона — боль в ноге кажется нестерпимой.

— Спасибо, — устало выдыхает Белль, когда Гастон подхватывает её на руки.

Охотник усаживает её в седло, а потом заскакивает на коня сам. Он берёт поводья в свои руки, и девушке остаётся лишь ждать, когда они доедут. Белль едва может сдержать слёзы — ей кажется, что всё это происходит не с ней. Что это не она была в этом страшном замке, что это не её отец за одну лишь срезанную розу едва не оказался заперт в темнице жестоким Чудовищем. Ей хочется думать, что всё это не с ней. В сказках ведь всё совсем иначе...

— Скажи лучше спасибо Лефу, — мрачно отвечает охотник. — Это он предложил нам разделиться, из-за чего я и пошёл по этой дороге. Что за несусветная глупость — пускаться в лес одной?

Гастон прекрасно знает лес и все его дороги — надо отдать ему должное, сама Белль до утра бы плутала и, возможно, наткнулась бы на ещё одну волчью стаю — и довольно скоро они выезжают на большую дорогу. В повозке, что стоит перед большим деревом, о чём-то спорят Лефу и...

— Папа! — почти всхлипывает Белль и, когда Гастон неожиданно бережно пересаживает её в повозку, порывисто обнимает отца.

Белль чувствует себя счастливой. Ужасно счастливой. И пусть в городке её дразнят смешной и нелепой — для неё город кажется теперь столь родным, что девушка готова простить всем что угодно. Любые насмешки. Любые неурядицы. Всей душой Белль сейчас стремится туда — к очагу и книгам.

Отец крепко прижимает её к себе, от радости девушка совсем забывает о больной ноге и снова вскрикивает, когда случайно касается ею пола. Лефу приглушённо охает, очевидно, разглядев в темноте кровь.

— Отвези их в город, — приказывает Гастон своему другу. — А я поеду и разбужу лекаря.

* * *

Обычно лекаря и днём было не дозваться, что уж говорить о ночи. Но в этот раз всё происходит совсем иначе. Врач приходит в дом Мориса очень быстро, ещё сонный, но уже готовый к работе. Очевидно, охотника в их маленьком городке уважали куда больше, чем художника.

Рана на левой ноге оказывается не слишком серьёзной, её вовремя промыли и перевязали, да и крови девушка потеряла не слишком много, чтобы нужно было из-за этого тревожиться, хотя ходить с месяц Белль может с трудом. Она сильно хромает и едва ли может подолгу стоять. Проблема в другом. Они с отцом никогда не были особенно богаты, но теперь, когда картины и часы оказались там — в замке у Чудовища, — а Белль не могла нормально ходить и наклоняться над огородом, им грозил самый настоящий голод.

За время её болезни, охотник не раз наведывается в дом часовщика и художника. Приносит уток, рябчиков, пару раз — зайцев. А ещё — множество самых разных фруктов и ягод. И это ввиду их нынешнего материального положения оказывается весьма кстати. К тому же, на огороде теперь работал вечно недовольный Лефу. Очевидно, его заставлял помогать им именно Гастон — во всяком случае, по ворчливости, кислому лицу и раздражённым взглядам, было понятно, что он работал вовсе не добровольно.

Раньше Белль и подумать не могла, что будет общаться с кем-то из этих двоих. Ей показалось бы это глупым. Невозможно глупым! И пусть Гастон и Лефу были из числа тех немногих, кто никогда не оскорблял её и отца — во всяком случае, открыто, — девушка никогда не готова была считать их своими друзьями, как считала, например, гончара Поттса или падре Робера. И, Белль была вынуждена это признать, сейчас ей становилось за это почти что стыдно. Теперь, когда они оба оказали им такую помощь.

— В чужих странах нет ничего такого, чего нет у нас, — как-то задумчиво говорит Гастон. — Вот взять хотя бы Пруссию. Все так восхищались Фридрихом, а что в итоге? Только тысячи искалеченных жизней и разорённые неподъёмными налогами страны. А Пруссия разорена больше всех, потому как проиграла.

Охотник много знает о войне — кажется, он довольно долго был солдатом, наверное, это и есть причина тому, что Белль не помнит, чтобы знала его в детстве. И пусть выражается он слишком грубо, слишком прямо, Белль с удовольствием слушает его. Впрочем, особенного выбора у неё всё равно нет — чаще всего, она сидит в кресле, не в силах встать и уж тем более убежать.

Морис продолжает работать — упорно и кропотливо. Над часами и над картинами. Только теперь Белль всё больше времени проводит с ним, так как гулять по бескрайнему полю не слишком удобно, когда хромаешь. Зато можно читать... Падре Робер — узнав о болезни единственной читательницы устроенной им библиотеки — часто приносил ей книги. И Белль всё больше погружалась в этот волнительный и чарующий мир. И читая — на этот раз «Орлеанскую деву», а не «Ромео и Джульетту» — девушка поуютнее устраивается в кресле.

— Моя покойная жена очень любила розы, — в один из бесконечной череды дней непривычно грустно улыбается Гастон, рассматривая картину, на которой изображена мама Белль — только сейчас девушка замечает, что отец случайно не закрыл эту картину шторами, как это бывало обычно.

Девушка привыкла видеть его другим — наглым и почти что всегда весёлым. Настырным, настойчивым, назойливым, самоуверенным и горделивым — другим... Гастон всегда представлялся ей человеком грубым, вспыльчивым и недалёким. Впрочем, должно быть, он и был таким. Только... Белль кажется удивительной мысль, что он когда-то мог быть женат. Ещё более удивительной кажется ей мысль о том, что Гастон может по кому-то горевать. До этого он представлялся ей совсем другим, а теперь... Белль чувствует, что ей становится его искренне жаль.

В этот день он необычно молчалив, но по-прежнему весьма с ней обходителен. И всё так же сидит в кресле напротив неё и ждёт, когда она дочитает книгу, пусть и читать под его взглядом Белль ужасно неудобно. Однако, он никогда не берёт в руки книгу сам. Словно чувствует к печатным текстам какую-то плохо объяснимую брезгливость.

— Гастон был женат? — в этот же вечер спрашивает Белль Лефу. — Какой была его жена?

Лефу смотрит на неё удивлённо и недоверчиво. В какой-то момент Белль думается, что, должно быть, тот просто не знает об этом — до войны Белль вряд ли могла видеть Лефу, а после... После войны у Гастона жены уже не было. Это девушка знает совершенно точно. Она бы это запомнила.

— Имела на носу море веснушек и любила читать сказки, — говорит ей мужчина после некоторого раздумья. — Она подглядывала в окно нашей школы и часто читала на чердаке старой мельницы. Ты ему её напоминаешь.

Лефу много чего рассказывает. Местами голос у него дрожит и срывается, но Белль, словно завороженная его рассказом, не говорит ни слова, боясь его перебить. Он говорит о школе — о том, что учитель, несправедливый и скорый на расправу, едва ли мог привить кому-нибудь тягу к знаниям, о том, как мальчишки после занятий, а подчас и вместо них, убегали в лес, к речке, и играли там в войнушку, в результате которой никто не возвращался без ссадин и ушибов, говорит о том, как к играм подключилась Алейна, как порой дралась с будущим охотником, рассказывает о войне, в которой сам Лефу почти не участвовал, о том, что эта война всё на свете переменила.

Лефу много чего рассказывает об Алейне. И Белль грустно улыбается, чувствуя всё больше жалости. Она слушает о том, что Алейна в то время считалась первой красавицей в городе, о том, как Гастон не один год её добивался. А потом... Потом мужчина вдруг осекается на полуслове и идёт снова работать в огороде. Заходит в дом он лишь один раз, когда забирает свой жилет, оставленный на кресле.

— Не говори с ним лишний раз о ней, — просит Лефу, когда уже собирается уходить. — Если что-то будет невтерпёж узнать — спрашивай лучше у меня.

И, когда он уходит, девушке становится так грустно, что даже чтение — это эффективное, проверенное годами лекарство ото всех бед — уже не помогает.

Белль хотела бы, чтобы её жизнь была такой же прекрасной, как в сказках, которые она любит читать. Однако с каждым днём — периодически вспоминая заколдованное некой волшебницей Чудовище — девушка чувствует, что всё меньше и меньше стремится к той сказочности, что когда-то была для неё идеалом, который обязательно было нужно достигнуть. Теперь Белль всё чаще думает о том, что любую жизнь — какой бы скучной и привычной она ни была — следует ценить.

* * *

Когда Белль впервые снова появляется на улицах их города, стоит уже середина августа. Стало вовсе не так душно, да и фруктов стало куда больше, чем было месяц назад. Она с радостью прогуливается по узеньким улочкам, забегает в библиотеку — этот путь давно стал для неё привычным. Однако... Что-то неуловимо изменилось. Даже воздух сейчас кажется девушке другим.

— Доброе утро! — слышится со всех сторон, и Белль с радостью отвечает улыбкой каждому, кто её приветствует.

Шляпница приветливо здоровается с ней, и девушка впервые замечает её приятное доброе лицо. А женщина приглашает её зайти в лавку и поболтать. И Белль обещает, что как-нибудь обязательно зайдёт. И пусть тройняшки недовольно глядят ей вслед, хорошее настроение девушки ничто уже не может испортить. Месье Жан снова о чём-то грустит. Он вечно что-то забывает, и девушка с радостью помогла бы ему, если бы только была в силах это сделать. Агата стоит посреди дороги и просит милостыню и, недолго думая, Белль кладёт ей в руку пару монеток.

Впервые за долгое время жизнь кажется девушке чудесной. Ведь в ней не было ни страха, который она ощущала в заколдованном замке, ни тоски, которая порой накатывала на неё, когда она толком и пройтись-то не могла. Гулять по городу, спокойно и неторопливо, никуда не опаздывая, тоже приятно. И лица — такие привычные и обыденные — не кажутся Белль уже столь же скучными, как это бывало раньше. И в чём-то девушка видит ту самую сказочность в неспешности жизни этого маленького городка.

Белль мечтательно смотрит по сторонам, замечая за один день больше, чем замечала за все те годы, которые жила здесь. Ей нравится бродить между невысоких деревянных домиков, разговаривать со множеством людей, с которыми она была давно знакома раньше, но которых никогда не пыталась узнать по-настоящему. Они и раньше не казались ей неприятными, но теперь... После того непродолжительного плена у Чудовища Белль чувствует себя готовой полюбить их всех, не пытаться всем сердцем вырваться из привычного ей окружения, а остаться и постараться их изменить, насколько это только возможно.

— С добрым утром, Белль! — кричит ей Гастон, протиснувшись сквозь толпу.

Он улыбается. Тепло и просто улыбается. И в этой улыбке не так уж много наглости или самоуверенности, которые девушка всегда в ней видела. И весь его вид не кажется ей больше такой назойливой нелепостью, от которой ей никак не отвязаться.

И в первый раз за полтора года его ухаживаний, Белль принимает от Гастона букет цветов...