Один лишь взгляд (гет)

— И что, так всю жизнь и проживёшь монахом?

Сириус не в первый раз начинает этот разговор. И не в десятый. Но обычно им кто-нибудь мешает. Сегодня помешать некому. Джеймс и Лили с утра отправились на опушку Запретного леса — якобы собирать свежие побеги Picea malus, хотя каждому ясно, что на опушке их не найдёшь. Питер сидит в библиотеке, тоскливо переписывая последнее эссе: друзья его единодушно забраковали, ввиду близких экзаменов столь же единодушно отказав в помощи. Остальные однокурсники тоже разбрелись кто куда. Выходной, солнце, весна...

— Шёл бы ты, Бродяга... с девушками гулять.

Ремус демонстративно утыкается в учебник. Вообще-то особой необходимости в этом нет, задания на понедельник сделаны, а до экзаменов ещё больше месяца. Книжку он прихватил с собой скорее по привычке: другие могли позволить себе бездельничать, но только не он, взятый в Школу из милости. Пусть об этом знали очень немногие, но сам Ремус не забывал никогда и считал своим долгом приложить все усилия, чтобы оправдать доверие директора. «Оправдать доверие» — с его точки зрения — означало по любому предмету быть в числе первых и всегда знать чуточку больше других. Это требовало значительных усилий: память у него была хоть и хорошая, но не идеальная. А ведь хотелось и не только учебники почитать! За семь лет привычка всякую свободную минуту открывать книжку практически переросла в рефлекс, но сейчас это всего лишь попытка уклониться от неприятного разговора.

— Не могу.

Ремус с огромным изумлением смотрит на друга. Сириус, который не может гулять с девушками, — явление нетривиальное.

— Почему?

— Кэтти ревнует к Аннет, Аннет ревнует к Кэтти, и обе достали. Я лучше тихонько на травке полежу.

Дабы не быть голословным, он растягивается на траве. Небрежно и исключительно аристократично.

Сириус всегда выглядит небрежно и аристократично, даже когда дерётся подушками или болтается вниз головой, подвешенный заклинанием за пятку. Первые три курса он пытался сопротивляться, но потом понял, что бесполезно. Он может учиться в Гриффиндоре, есть куриные окорочка руками и терять баллы, являясь на уроки в старательно протёртых до дырок джинсах, — в нём всё равно будут видеть аристократа, наследника «древнейшего и благороднейшего», личность полубожественную, у которой в жилах и крови-то нет, а один только серебряный ихор ⁽¹⁾ . Может сбежать из дома, быть выжженным с фамильного древа, из наследника превратиться в «позор рода»… и даже это ровно ничего не изменит. В глазах окружающих он всё равно останется баловнем судьбы, аристократом, звездой...

К четвёртому курсу бороться он перестал и принялся с увлечением играть навязанную роль. Сириус предпочитал абсолютно всё делать с увлечением. И теперь на людях являл собой образец истинного светского льва: элегантного, слегка скучающего и высокомерного до такой степени, что просто не считает нужным это демонстрировать.

Выглядело эффектно. Особенно на фоне неугомонного, вечно растрёпанного Поттера.

Ремус так и не смог до конца привыкнуть, что горделивый благородный олень — это разгильдяй Джеймс, а лохматый, по-щенячьи игривый пёс — изысканный Сириус. Меняя ипостаси, они словно менялись образами.

А может — становились собой?

Иногда казалось, что эти двое были одним человеком, делившимся на половинки то так, то эдак. Просто «эдак» дозволялось видеть только своим.

Ремус, разумеется, относился к своим. Даже к «самым своим», как выражался Джеймс, и обычно это было приятно, но временами оборачивалось большим неудобством. Потому что только к «самому своему» можно лезть в душу.

А с другой стороны, кем бы он был сейчас, если бы ребята этого не делали? Скорее всего мрачным нелюдимым неврастеником.

— Но ты мне зубы-то не заговаривай, — Сириуса не так-то легко сбить с выбранной темы. — Когда нормальный восемнадцатилетний парень...

— Не нормальный и не парень!

— Ещё скажи — не восемнадцатилетний! Хорошо: когда молодой здоровый оборотень шарахается от любой девчонки, как дементор от Патронуса, это как минимум глупо. Ты хоть представляешь, какие о тебе слухи ходят?

— Плевать мне на слухи. Я тебе сто раз говорил: в моём положении заводить серьёзные отношения с девушками просто безответственно!

— Так заведи несерьёзные.

— Сириус, тебе не надоело из себя шута строить?

— А уж кого ты-то из себя строишь… Ну объясни ты мне, глупому, с какой радости ты всех девушек оптом считаешь то ли дурами, то ли стервами, а?

— Да никем я их не считаю! Неужели ты не понимаешь, что жить с оборотнем…

— Интересно, а что я делаю вот уже почти семь лет?

— Это совсем другое!

— Ладно, — неожиданно соглашается Сириус. — Не совсем, но другое, да. И всё равно ничего особо криминального не вижу. Проблема полнолуний — и ты это прекрасно знаешь — имеет вполне безопасное для окружающих решение. И даже несколько. А предрассудки разделяют далеко не все. Нет, я понимаю, жить с таким закомплексованным типом — не сахар…

— Сириус!

— …но бывают зануды и похуже. Рем, я серьёзно! В конце концов, любовь — это всегда риск. Какая разница, из-за чего ты девушке не понравишься: из-за того, что раз в месяц превращаешься чёрт-те во что, или из-за того, что каждый день грязные носки по комнате раскидываешь?

— Я не раскидываю!

— Вот видишь, ты даже носки не раскидываешь! Практически идеальный муж, мечта любой женщины.

— Бродяга, ты ничего не перепутал? Это тебе девушки гроздями на шею вешаются.

— И тебе бы вешались, если бы ты их на подлёте не сбивал... О, ща проверим! Молчи и поддакивай!

Не дожидаясь возражений, он вскакивает и машет рукой проходящим мимо равенкловкам:

— Милли! Милисент, принцесса, можно тебя на пару слов?

Милисент подходит, сопровождаемая завистливыми взглядами. Ещё ни одной девушке не удалось удержаться рядом с Сириусом Блэком больше месяца, и тем ценнее даже мимолётное внимание ярчайшей звезды Хогвартса. Сириуса считают ловеласом, но на самом деле он просто не умеет отказывать сразу. Во всяком случае — девушкам.

— Представляешь, Милли, Ремус только что отважился на признание…

— В любви? — хихикает Милисент.

— Почти. Он признался, что уже давно хочет пригласить тебя погулять, но не решается.

Милисент скептически смотрит на Ремуса сверху вниз, и тот торопливо вскакивает, от смущения роняя учебник.

— Это правда, Люпин?

«Я его убью», — обречённо думает Ремус.

— Да. Правда.

А что ещё он может сказать?

— Я согласна, — Милисент машет подругам, чтобы не ждали. — Куда пойдём?

Вот так номер! Он был уверен, просто уверен в отказе!

— Куда захочешь.

— В «Кабанью голову». Никогда там не была.

— Мир праху вашему, дети мои! — Сириус изображает благословение. — Рем, оставь книжку, она будет напоминать мне о тебе!

— Там так опасно? — Милли подозрительно косится на Блэка, пытаясь понять, в какой степени он шутит.

— А это смотря что вы станете заказывать. Если только эль в бутылках, шанс у вас есть.

— А если вообще ничего?

— Тогда — нету.

— Пойдём, — Ремус с отчаянной решимостью берёт девушку за руку. — Не слушай его, у него юмор под цвет фамилии!

Сириус с довольным видом смотрит им вслед и растягивается на траве. Теперь можно и учебник почитать. Пока никто не видит.

* * *

— Белый храм на холме над серебряной пеной прибоя

(Море пену, как косы, по влажным камням раскидало)

Девушка в белом к ручью спускается лёгкой походкой

(Смех её серебрится, как листья оливы под ветром)

Стадо овец на зелёном холме. И пастух,

Мальчик в белом хитоне, в руках — тростниковая флейта

(Флейты голос, как нить, нанизавшая бусину солнца)

Стайка стрижей вышивает узор на гиматии ⁽²⁾ неба

(Море с небом друг в друга как в зеркало смотрят, любуясь)

Спины дельфинов парят в золотой синеве…

— Чьи это стихи?

— Это не совсем стихи… Так, картинка.

— Нет, ну правда, чьи? Твои?

— Ну… да.

— А почему — Эллада?

— Помнишь, в прошлом году нам задали реферат по редким видам нежити? Я тогда писал про ламий и увлёкся. Эллада, она… удивительная. Она разная, понимаешь? То такая вот, прозрачная, сине-бело-золотая, то вдруг шумная, цветастая, то тайно-зловещая словно кровавое пятно на чёрном бархате… А кроме того, меня заинтересовал их опыт построения светлых заклинаний на основе жертвоприношений. Мы-то привыкли, что таким образом можно творить только тёмную магию, но на самом деле это не совсем так.

— Подожди… Но в таком случае почему мы этим не пользуемся? Хотя если вспомнить друидов…

— Вот именно! Понимаешь, тут важно, чтобы жертва не испытывала мучений, а ещё — общий настрой, атмосфера праздника…

Вернулись они живыми и здоровыми, разумеется. И даже не потому, что «Кабанья голова» была хоть и неприятным, но отнюдь не столь уж опасным местом. Просто они до неё не дошли, предпочтя традиционные «Три метлы» и прогулку по берегу озера.

А Сириуса он не убил. Во-первых, тот предусмотрительно явился в спальню позже всех, а устраивать скандал при свидетелях было невозможно. А во-вторых — уже не очень и хотелось.

1) Ихор, в греческой мифологии кровь богов, по словам Гомера: «влага, какая струится у жителей неба счастливых» (II. V 340, 416)

Вернуться к тексту

2) Гиматий (греч.) — верхняя одежда в виде прямоугольного куска ткани; надевался обычно поверх хитона.

Вернуться к тексту

Милисент Стилл всегда знала себе цену, и цена эта была довольно-таки высока. Не первая красавица магического мира, конечно, но в Хогвартсе всяко в первой десятке. И на приближающихся экзаменах имеет все шансы занять не менее высокое место. Да и древностью рода вполне может поспорить если не с Блэками или Прюэттами, то уж с Малфоями-то точно. Правда, её семья никогда не зацикливалась на чистокровности, взять хоть прабабушку по женской линии. Но всё же древнее и почтенное семейство, плюс небольшой, но процветающий бизнес.

Официального жениха у Милли пока не было. В отличие от всё тех же Блэков или, к примеру, Лестранджей, которые устраивали помолвки чуть ли не одновременно с крестинами, в семействе Стилл было не принято вмешиваться в сердечные дела детей. Однако Милисент была разумной девушкой и считала, что в восемнадцать лет уже стоит присмотреться к возможным кандидатам, пока самых лакомых не расхватали более наглые и расторопные. Конечно, она волшебница, а не какая-нибудь магла, которая к сорока годам выглядит чуть ли не старухой, но выходить за вдовца или, того хуже, разведённого, Милли не собиралась.

Люпина как возможного кандидата в женихи она пока не рассматривала, но в качестве временного кавалера он вполне подходил. Конечно, тот же Сириус куда красивее, зато вокруг него вечно крутится целая толпа претенденток на руку, сердце и возможное наследство или хотя бы на воскресные прогулки. Их не отпугивала даже его страсть к дурацким розыгрышам и манера разговаривать так, что не разберёшь, когда он шутит, а когда говорит серьёзно.

Нет, Милли решительно предпочитала скромного Ремуса. И как это она раньше не обращала на него внимания? Он ведь даже старостой был! Впрочем, рядом с эффектной парочкой Блэк-Поттер кто угодно мог оставаться незамеченным. Зато теперь Милли находила в нём всё больше достоинств.

Он оказался прекрасным собеседником: умным, внимательным, очень начитанным. Гриффиндорская эмоциональность органично сочеталась в нём с логичностью, достойной её собственного факультета. Это вам не Аберс Малсибер, у которого только три темы для разговора: древность рода, боевые заклятья и какие идиоты эти гриффы. Как ещё за ней-то ухаживать надумал? Наверняка не знал про прабабушку-грязнокровку.

Из-за этого, в частности, Милли его и бросила. Пока не узнал. Девушка не может позволить себе быть отвергнутой, даже по идеологическим соображениям. Это вредно для репутации.

Нет, определённо, на роль спутника для воскресных прогулок Люпин годился куда как лучше! И не только отвергнутого Малсибера и гипотетического Блэка, но и всех предыдущих, которых было пятеро, не считая, конечно, третий и четвёртый курсы, когда они ходили гулять целой компанией и ещё не думали об ухаживаниях. Во всяком случае, мальчишки точно не думали.

Мальчишки вообще дольше остаются детьми.

Правда, к Ремусу Люпину это не относилось. Наоборот, Милли иногда казалось, что он старше её лет на десять. Но это касалось чего угодно, только не ухаживания за девушками. Здесь он проявлял то ли крайнюю застенчивость, то ли крайнюю неопытность. Хотя временами Милли задумывалась: а не притворство ли это? Но если его поведение и было притворством, то исключительно умелым и изощрённым.

Когда они расставались после первой совместной прогулки, он поцеловал ей руку. Это было приятно и настолько неожиданно, что Милли почти растерялась. Обычно парни из кожи вон лезли, чтобы чмокнуть ее хотя бы в щёчку. Если же не удавалось, ограничивались нейтральным «Пока!». Целовать руку никому в голову не приходило. А Ремусу вот пришло.

На том они тогда и расстались, но на следующий день Люпин подкараулил её у входа в Большой зал и смущённо спросил, не согласится ли она в следующее воскресенье... Милли милостиво согласилась.

И не раскаялась.

Поцеловать её по-настоящему он решился только на четвёртой прогулке. Пятая не состоялась по объективным причинам: начались экзамены. Как не слишком изысканно, но точно выразился один из её однокашников: «Когда хозяин заходит в хлев с ножом, козлу не до любви».

Нельзя, конечно, сказать, что во время сдачи ТРИТОНов они с Люпином вообще не виделись. Уже после второй воскресной прогулки Ремус взял за правило встречать её перед завтраком у входа в Большой зал — пожелать доброго утра да перемолвиться парой ничего не значащих слов. Нарушил он этот маленький ритуал только однажды, первого июня. Зато вместо него Милисент поджидала остальная троица.

— Доброе утро, принцесса, — галантно поклонился Блэк. — Рема сегодня не будет.

— Он в больничное крыло угодил, — подхватил Поттер. — Только ты не вздумай его навещать.

— Потому что рад он этому точно не будет, — уточнил Петтигрю. — Блэк на нём неудачно одно заклинание испробовал, так что рожа у него сейчас — врагу не пожелаешь!

— Но завтра, максимум послезавтра, всё будет в норме, не беспокойся, принцесса, — заверил Блэк. Особого раскаяния в его голосе не слышалось. Впрочем, в этой безбашенной компании такое, наверное, было в порядке вещей.

— А с какой радости ты меня принцессой зовёшь? — только и нашлась спросить Милли.

— Книжка есть такая — про прекрасную принцессу Милисент и скромного художника, который полюбил её и добился взаимности, — сообщил Блэк. Кажется, в их компании не только Ремус был начитанным. — А что, тебе не нравится?

Милли только пожала плечами. Принцесса так принцесса, почему бы и нет. Не свинарка же!

Ремус появился на второй день, осунувшийся и бледный. На вопрос небрежно отмахнулся:

— Да ерунда это, в первый раз, что ли?

Милли решила, что если у него нет претензий к дружкам, так ей сердится на них и тем более смешно. Но почему-то сердилась.

* * *

Всё на свете имеет свой конец. Даже экзамены.

Утро перед выпускным балом в девичьей спальне Равенкло началось со всеобщего недовольства. Причём недовольства магическим миром, который неожиданно оказался хуже магловского разом по нескольким параметрам.

— Всё же идиотская у нас система, — ворчала маглорождённая Элен Кортни. — Вот у Тома отметки сразу после экзамена говорят, а нам ещё неизвестно сколько ждать. Какая радость праздновать, если не знаешь, что тебе там навыставляют?

Старший брат Элен не обладал волшебными способностями, что не мешало им нежно дружить и еженедельно переписываться.

— И эти дурацкие мантии, — подхватила Мориса Лонгмэн, рассматривая магловский журнал мод, присланный всё тем же Томом ещё две недели назад, но отложенный тогда по причине занятости. — Пойти бы на бал в таком вот платье! Девочки, ну вы только взгляните!

Девочки взглянули и признали, что в узком длинном платье с глубоким вырезом на спине худощавая Мориса смотрелась бы исключительно стильно.

— А вот в таком — на экзамен! — хихикнула длинноногая Кэтти Майерз, перелистывая несколько страниц. — Оценка на балл выше гарантирована! Конечно, если в комиссии женщин будет меньшинство.

— Девочки, пойдёмте, на завтрак опоздаем, — жалобно позвала толстушка Летиция, которую мини-юбки и макси-вырезы интересовали мало.

Продолжая обсуждать достоинства магловской моды, они вышли в коридор и там неожиданно обнаружили Люпина. Он вежливо поздоровался. Милли вежливо ответила, выразительно глянув на подружек. Те понимающе хихикнули, сообщили, что очень проголодались, и оставили парочку наедине. Едва компания скрылась за поворотом, Ремус с загадочной улыбкой запустил руку в ближайшие доспехи и извлёк громадный букет белых роз. Милли тихо ахнула:

— Откуда?

— Секрет, — он выглядел слегка смущённым.

— Небось стащили где-то, знаю я вас. И вообще, я не люблю розы.

Гриффиндорцев не зря считают особо способными в трансфигурации. Одно движение палочки — и розы превратились в истекающие сладким ароматом садовые лилии.

— Слишком сильный запах.

Садовые лилии неуловимо перетекли в водяные, сплелись в венок и плавно легли Милли на волосы. Упавший на пол лепесток вспорхнул ей в руку уже в виде зеркальца в изящной оправе.

— Прелесть какая! — у неё уже не было сил вредничать. Белоснежные лепестки с алмазными капельками воды на её тёмных волосах смотрелись просто божественно! — А до вечера не завянет?

— До утра не завянет.

Пряча венок в тумбочку, Милли думала о том, как замечательно он подойдёт к её парадной мантии, как будут взбешены эти две слизеринские задаваки с их купленными на отцовские денежки украшениями... а ещё — что в магическом мире, несмотря на отсутствие мини-юбок, жить явно интереснее. И приятнее.

На балу выяснилось, что Ремус очень неплохо танцует. Потом они долго и увлечённо целовались, сперва в углу коридора, за рыцарскими доспехами, а потом прямо посреди двора, прикрывшись от любопытных глаз простеньким заклинанием. Ещё позже их отловила весёлая компания, состоящая из Поттера в обнимку с Эванс, страшно довольного чем-то Петтигрю и Блэка, у которого на каждой руке висело по девице: на левой гриффиндорка, а на правой — хафлпафка. Поттер, как выяснилось сделавший предложение и получивший обещание подумать, сиял в темноте не хуже Люмоса и требовал, чтобы все шли купаться при свете луны, потому что это романтично, и вообще, имеют же они право один раз за семь лет легально погулять ночью? Легальность была относительная, напрямую нарушение режима никто не санкционировал, но все знали, что и ловить не будут. Согласно ехидным слухам, в ночь выпускного бала Филч запирался у себя в комнатах и с горя глушил огневиски стаканами.

Идею все одобрили, благо почти полная луна как раз поднялась над кромкой Запретного леса, заливая округу голубоватым таинственным светом. Но купание не состоялось. Где-то на третьем шаге Ремус, неудачно поскользнувшись, то ли вывихнул, то ли даже сломал ногу, и Блэк с подозрительным энтузиазмом предложил доставить его в больничное крыло. Милли хотела пойти с ними, но парни хором заверили, что в этом совершенно нет необходимости. В результате глубоко разочарованные подружки Блэка в утешение принялись вдвоём кружить голову Петтигрю, а слегка обиженная Милли вернулась в зал танцевать.

Оказавшись в пустынном коридоре, Ремус снимает заклинание лубка, делает шаг и морщится:

— Кажется, в самом деле потянул...

Сириус с тревогой смотрит в его посеревшее лицо, берёт за руку. Ладонь ледяная и ощутимо подрагивает.

— Пойдём-ка действительно в госпиталь.

Ремус не возражает. Иногда, накануне полнолуния, это с ним бывает: то сердце прихватит, то мигрень, то, как вот сейчас, трясти начинает. Даже колдомедики не могут окончательно определить, что это — протест тела, предчувствующего жестокую трансформацию, или просто нервная реакция. Транквилизаторы помогают, но принимать их постоянно нельзя — возникает привыкание, да и целый день ходить полусонным не всякий раз можно себе позволить. И уж точно — не в день выпускного бала, на который идёшь не в одиночестве.

Теперь приходится расплачиваться.

Мадам Помфри хватает одного взгляда:

— Блэк, помоги ему лечь, я сейчас принесу лекарство.

— Тролль подери Джи с его дурацкими идеями! — ворчит Сириус.

Он помогает другу раздеться, укутывает одеялом. Опустившись на колени у кровати, обнимает за плечи, старается согреть.

— Джи-то чем виноват? — устало возражает Ремус. Руки Сириуса словно излучают тепло, надёжнее всех стен заслоняя от холодного взгляда с небес, и вспоминать неприятную сцену совсем не хочется. Поэтому Ремус торопится перевести разговор на другое. — Видели бы нас сейчас твои поклонницы!

— Обзавидовались бы, — охотно соглашается Сириус, — стали бы клянчить: «Покусай нас, мы тоже так хотим!»

— Нашёл чем шутить! — Ремус пытается рассердиться, но в воображении встаёт очередь жаждущих объятий неуловимого Блэка у дверей Визжащей хижины, и губы сами собой растягиваются в улыбке.

— Я смотрю, тебе уже лучше? — мадам Помфри протягивает кубок с традиционно неаппетитным зельем. — Пей и спи. Надеюсь, ты не собираешься завтра ехать домой?

— Не собирается, — отвечает за друга Сириус. — А вы, если что, подтвердите, что он ногу сломал?

— Почему — ногу?

— Ну, надо же было как-то объяснить... Малярия и драконий грипп в наших краях явление редкое.

— Какая эрудиция! — фыркает мадам Помфри. — Ладно, будет вам сломанная нога. Иди, празднуй дальше.

— Я посижу, пока он уснёт...

«Мне фантастически повезло с друзьями, — думает Ремус уже в полусне, — а может быть, и не только с ними. Проклятье, надо же что-то решать! Всё это заходит уже слишком далеко».

На этой мысли он засыпает окончательно.

* * *

Наутро Петтигрю передал Милли записку. Ремус писал, что с ногой всё в порядке, но мадам Помфри велела ему ещё день-другой полежать. Сама себе удивляясь, Милли бросила сборы и побежала в госпиталь. Люпин выглядел таким бледным и виноватым, что в ответ на извинения за испорченную прогулку Милли почти искренне заверила его в своей нелюбви к ночным купаниям. Ремус слегка воспрянул духом, и они договорились встретиться в Лондоне неделю спустя.

— Смотри, вот на этой улице жил Шерлок Холмс!

— Кто?

— Самый знаменитый частный сыщик. Правда, выдуманный. Ты что, действительно не читала?

— Расскажи...

Гулять с Ремусом по городу оказалось ещё интереснее, чем в окрестностях Хогвартса. Он на удивление хорошо знал не только магловский Лондон, но и магловскую историю. И вообще магловскую жизнь.

— ...и тогда Конану Дойлу пришлось воскресить своего героя и продолжать сочинять истории о его подвигах. Хотя сам он гораздо выше ставил свои исторические романы. Но на мой вкус — зря.

— Рем, откуда ты так много знаешь о магловской жизни?

— Так я же полукровка. Мама всегда считала, что глупо замыкаться в своём узком мирке, и сама просила отца побольше меня просвещать. Для меня магловский мир такой же родной, как магический.

— Тогда ты должен знать, что такое «телефон».

— Я даже знаю, что такое «компьютер». А телефон — вот, смотри.

— Эта будочка?

— Не сама будочка, конечно. Видишь, на стене такой аппарат с диском?

— И с его помощью можно разговаривать на расстоянии? Как по каминной сети?

— Даже удобнее. Только видеть собеседника не будешь.

— Покажешь, как оно работает?..

Они уже второй месяц каждое воскресенье гуляли по Лондону, и Милли всё с большим нетерпением ждала каждого следующего раза. И всё с большим недоумением.

Ремус вёл себя... странно. Словно и не было поцелуев взахлёб выпускной ночью на школьном дворе. Нет, он не стремился разорвать отношения, напротив. Всякий раз приходил на свидание с букетом. Заметно тянул с расставанием, стараясь провожать её домой кружным путём и категорически отвергая аппарацию, даже если была возможность сделать это незаметно. Договариваясь о новой встрече, смотрел таким взглядом, словно отказ был если не смерти подобен, то уж как минимум тяжёлому ранению. Да и вообще, разве девушка может не ощутить равнодушия к себе? Точнее, может, конечно... но только в том случае, если её активно и умело стремятся соблазнить. А если нет? Если ухажёр не только не пытается намекнуть, что «времена давно изменились» и «мы ведь современные люди, не правда ли», но, напротив, сам ведёт себя в высшей степени несовременно? Они даже почти не целовались — не станешь же заниматься этим на людной улице? Конечно, Ремус изо всех сил старался, чтобы ей ни одной минуты не было скучно, и это ему блестяще удавалось. Пока Милли слушала его вдохновенные рассказы обо всём на свете, серьёзно обсуждала тонкие различия пограничных заклинаний или азартно пыталась опровергнуть очередную не то вычитанную им где-то, не то самостоятельно изобретённую теорию — всё было просто замечательно. Но потом, вернувшись домой и вспоминая проведённые вместе часы, она неизменно ощущала некую неправильность. Или может быть, неудовлетворённость. Что это было? Просто игра гормонов, требующих большего, чем несколько слегка виноватых поцелуев, или ощущение не то что обмана, но некой недосказанности?

Это странное, муторное ощущение ужасно злило Милли. Настолько, что она дала себе зарок в следующий раз отказаться от свидания. В конце-то концов! На Ремусе свет клином не сошёлся, желающих провести с ней время сколько угодно, начиная от школьных знакомых и заканчивая папиными клиентами. Несколько раз она даже отвечала благосклонно на традиционное: «Что вы делаете сегодня вечером?»

Интересно, что сказал бы Рем, если бы узнал?

Но он никогда её ни о чём не спрашивал. Временами было как-то даже обидно: неужели его не интересует, как и с кем она проводит время между их слишком уж редкими свиданиями? Или он просто патологически неревнив?

Спросить, что ли? Или всё же не стоит?

— Милли, ты о чём задумалась?

— Так, ерунда. А вообще-то мне домой пора, смотри, темнеет уже.

— Так что, телефон осваивать не будем?

— В следующий раз.

Ну вот. Пообещала. А ведь только что собиралась провести «воспитательную работу»! Ну и ладно.

В следующий раз — обязательно. Если этот тип прямо сейчас не исправится.

— Рем, сделай милость, кончай ныть.

— Я же молчу.

— Ты молча ноешь. Пьеса «Страдания юного оборотня», акт третий.

— Третий — это ладно. Вот скоро четвёртый начнётся.

Сириус с некоторым удивлением косится на друга:

— А в чём разница?

— Заключительный.

— Да ну тебя! Подумаешь, один раз на свиданку опоздаешь. Больше ценить будет.

Ремус не отвечает. Во-первых, засада — не самое подходящее место для бесед, даже шёпотом. А во-вторых, Сириусу не объяснишь. Он проблему или решает, или… а вот что — или? Свои переживания Сириус не показывает даже самым близким, от чужих прячется за аристократическим высокомерием, а от своих — за беспечными шутками, только в редчайших случаях переходя на злую иронию. Плакать в жилетку — это не к нему. Сам не будет и другому не даст. Ещё и высмеять может. Как ни странно, его насмешки помогают много лучше, чем иное сочувствие. Может быть, потому что Сириус никогда не станет жалеть, зато всегда готов помочь? Помочь, спасти, заслонить…

И если понадобится — собой.

А ещё Сириус — человек решительный. Он бы месяцами тянуть с признанием не стал. Если любит — поймёт. А если не любит... ну что ж, всё на свете можно пережить.

Пережить, наверное, можно. Но очень не хочется.

И из-за пропущенного свидания Сириус переживать не стал бы тем более. Он бы придумал что-нибудь... неординарное. Например, явился в полночь к девушке под окно петь серенады. Поёт Сириус вполне прилично, но в этом случае он стал бы петь нарочито противным голосом, потому что только это гарантирует появление в окне либо возлюбленной — и тогда можно пасть на колени и начать излагать нечто изысканно-покаянное, либо её отца — и тогда можно изображать из себя несчастную жертву любви. А синяк, на крайний случай, самому набить. Голову на отсечение, что девушка даже и не вспомнит о существовании лечебных заклинаний, которыми такие травмы сводятся за две минуты.

Ремус вздыхает. У него отлично получается придумывать гипотетические действия друга, а вот осуществить нечто подобное самому...

Нет, он — не Сириус. Сириусу простят всё что угодно — другое дело, что тот не станет этим пользоваться, кроме разве что таких вот экстренных случаев. Сириусу — можно. Ему — нельзя. Он и так чувствует себя кругом виноватым.

Ремус вздыхает снова — тихонько, чтобы не раздражать напарника. Сириусу очень хочется, чтобы у них с Милли всё сложилось, поэтому он злится и недавно даже пригрозил отбить девушку, если Ремус не будет вести себя более решительно.

Решительности Ремусу хватает на то, чтобы целых десять минут не смотреть на часы. До назначенного свидания остаётся меньше часа.

«Чёрт бы побрал этих Пожирателей», — думает Ремус, понимая, что ещё немного, и он начнёт думать «чёрт бы побрал этот Орден».

Сегодняшний вызов был неожиданным. Джеймс даже шёпотом предположил, что Гидеон Прюэтт, их наставник и руководитель, надумал просто проверить способность новичков вовремя являться на зов. Проверит и отпустит. Гидеон, однако, их не отпустил, хотя сказал, что задание несложное. Им надо понаблюдать за домом, хозяин которого подозревается в контактах с Пожирателями. Есть информация, что сегодня к нему придут, и даже время визита примерно известно, так что всё дело вряд ли займёт больше часа. Задача проста: увидеть, кто это будет. Увидеть и запомнить, а ещё лучше — узнать, но тут уж как повезёт.

Предполагаемый час обернулся тремя. И совершенно неизвестно, сколько ещё впереди.

Джеймс тоже переживает, думает Ремус с сочувствием. Гидеон не стал рисковать, отправляя в дозор двух влюблённых под одной мантией-невидимкой: взял Лили с собой, а Джеймсу велел идти с Питером. Интересно, почему не с Сириусом? Хотя шефу, наверное, виднее.

— Рем, а давай я один подежурю? Сгоняешь к Милли, отменишь свиданку... Ну, скажешь, что заболел или ещё что...

Сириус говорит едва слышно, поэтому интонации не разобрать, но Ремусу кажется, что друг сердится. И справедливо. Когда занимаешься делом, надо и думать о деле, а не о своих амурных делах. В чём бы это дело ни заключалось. Сам ведь подписался, никто пинками не гнал. Наоборот — отговаривали.

— С ума сошёл?

— Нет, ну правда. Минута туда, минута обратно, десять минут на разговор и поцелуи... Ладно, пятнадцать...

— Бродяга, заткнись, не трави душу.

— Нет, я серьёзно!

— Я тоже.

Снова тоскливое ожидание. Обычно в таких случаях время едва ползёт, но сейчас Ремусу кажется, что оно утекает, словно зелье из дырявого котла.

Ну почему он сразу не послал Милли записку и не отменил свидание, как только пришёл вызов? Нет, решил сперва выяснить в чём дело! А потом Гидеон сказал про «вряд ли больше часа» и он решил, что успеет.

Идиот.

Дважды идиот. «Страдания юного оборотня», точно.

Ремус отчаянным усилием воли в несчётный раз прогоняет из сознания образ Милли — на этот раз обламывающей об него букет — и сосредотачивается на окружающей действительности.

Очень вовремя.

— Протего!

Они реагируют одновременно, и только поэтому атаку удаётся отразить. Надо будет — потом — подумать, как их обнаружили. Да, опыт есть опыт, отсутствие опыта есть отсутствие опыта, а мантию-невидимку на три части не разрежешь...

Вторую атаку они тоже отбивают. Но противников трое.

Сириус делает шаг вперёд и пытается контратаковать — ход крайне рискованный, зато дающий Ремусу несколько секунд на то, чтобы послать условный сигнал. Потом они снова уходят в глухую оборону.

Это обидно. Но противников уже четверо.

Очень хочется ругаться, но нет времени — они ещё не настолько сильны в невербальной магии, чтобы совмещать...

А жаль.

* * *

Гидеон Прюэтт смотрит на Сириуса Блэка и ему стыдно.

Лицо у Сириуса совершенно белое, даже губы, на этом фоне почерневшие от боли глаза кажутся вырезанными в листе бумаги дырками. Мальчишка держится замечательно, но все знают, что ему больно и плохо, и будет плохо ещё часа три, не меньше. Всё возможное они уже сделали. Профессиональный колдомедик, наверное, сумел бы больше, но профессиональных среди них нет. Правда не исключено, что спустя некоторое время появится — мисс Эванс, похоже, обладает незаурядными способностями в этой области. Но способности способностями, а проклятия проклятиями и полностью снять последствия удаётся далеко не всегда.

Гидеон смотрит и молчит, хотя больше всего ему хочется грязно выругаться и надавать себе пощёчин. Это он, старший и опытный, совершенно неправильно оценил обстановку, это он решил, что дело выеденного яйца не стоит. Потому и взял на операцию одних новичков. Полагал: часок за домом последить — большого опыта не нужно, а им какая-никакая, но практика... стратег хренов! Должен, обязан был предвидеть, что с хозяином могли уже успеть договориться, что он может проявить бдительность и просканировать подходы к дому, что... да мало ли что! Ещё и время совершенно неправильно рассчитал, придурок! Да уж, может он и приличный боевик, но вот руководитель... А расплачиваться пришлось мальчишкам. Счастье ещё, что обошлось. Да и не то чтобы счастье, просто парни оказались именно такими, как о них говорили: отменная реакция, смелость, изобретательность. Отбили первую атаку, сумели подать сигнал, да и потом дрались не хуже иных, более опытных. Стоило им растеряться или хоть чуть-чуть промедлить — дело закончилось бы двумя трупами. В лучшем случае — двумя.

— Так и будете.... изображать.... почётный караул... у гроба?

Говорить Сириусу трудно. Лили наклоняется, касается кончиками пальцев его губ:

— Ты бы помолчал лучше.

— Рем... хоть ты-то... иди... время...

Все как по команде смотрят на Ремуса. Тот краснеет — пятнами. Выглядит он тоже не лучшим образом, да и левая рука всё ещё двигается плохо. Фригорис Устулавит — это вам не Петрификус, его с помощью стандартного Фините Инкантатем не снимешь. Хорошо ещё, что самым краешком зацепило, а то и посейчас бревном бы валялся. Молодёжь этого ещё не знает, заклинание совсем не из тех, что изучают в школе, зато Гидеон успел насмотреться. Пожиратели любят захватывать противников живьём. Правда, при прямом попадании в грудь возможна остановка сердца, но такой риск их, видимо, устраивает.

— Рем, правда, шёл бы ты отдыхать, — подключается Джеймс. — И ты, Пит, тоже.

Он оглядывается на Гидеона, но впрямую указывать начальнику, видимо, стесняется, поэтому заканчивает обтекаемо:

— Мы с Лили и вдвоём прекрасно справимся.

Гидеон вздыхает. Конечно, парни правы: от того, что они будут толпиться вокруг, Сириусу лучше не станет. И отдохнуть, придти в себя после первого в жизни боя всей компании бы не помешало, но совершенно ясно, что Поттера отсюда плетьми не выгонишь.

— Джеймс прав, — решает он. — Ремус, Питер, отправляйтесь по домам и до послезавтра свободны. А я пойду втык получать.

— Почему втык? — искренне удивляется Питер.

— За дело. Послезавтра соберёмся — объясню. И не переживайте, вы-то все действовали отлично.

Ремус нервно смотрит на часы и досадливо морщится:

— Остановились. Сколько времени?

— Десять минут седьмого, — отвечает Лили, взглянув на свои крохотные золотые часики — подарок Джеймса на помолвку.

— Чёрт! Ребята, я правда побежал.

— Шальной, куда, тебе отдохнуть надо!

— Оставьте... его... пусть...

Обе реплики запаздывают — Ремуса в комнате уже нет.

Как девушка разумная, Милли ещё в школе задумывалась о своей дальнейшей деятельности. Конечно, никто не мешал ей просто помогать родителям в делах фирмы, она и помогала иногда, но делать это своей основной профессией не собиралась. Торговля обувью — дело прибыльное, надёжное, иногда даже увлекательное — Милли давно подумывала поэкспериментировать с чарами, регулирующими размер туфель, — но всякие приходы-расходы, поставки, переговоры с контрагентами… Министерская карьера Милли не привлекала, медицина привлекала ещё меньше, гербология и бестиология — тем более. Зельеварение — занятие интересное, но далеко не безвредное для здоровья, да и особых способностей в этой области у Милли не наблюдалось, только-только чтобы экзамен сдать и аттестат не испортить. В Аврорат пусть идут отчаянные парни. Конечно, туда и женщине путь не заказан, но Милли таких женщин не понимала.

По-настоящему ей хотелось продолжить образование и всерьёз заняться нумерологией, а ещё астрономией и, конечно, чарами. Поэтому, едва получив аттестат, она послала заявления в Пражский и Барселонский университеты. Не слишком, если честно, надеясь на успех: там и своих желающих хватает. Но что делать, если собственным магическим вузом Англия так и не обзавелась?

Этот факт злил Милли неимоверно. Ну это же уму непостижимо! В Испании, последнем оплоте Святой Инквизиции, высшее магическое образование существует с пятнадцатого века, в Праге магический Университет старше магловского, а в дикой России, если верить Справочнику, магических вузов целых два, не считая ещё каких-то аспирантур и Высших курсов при Сибирской школе!

Зато в Англии, где даже в Средние века в некоторых графствах маги жили почти открыто, — только ординатура при Святом Мунго да недавно открытая Школа Авроров! И куда после этого смотрит Министерство? Ладно предки, но сейчас-то можно было бы взяться за ум...

В общем Милли решила подождать до сентября, а если ответа на её заявления не будет или придет отказ, тогда уже решать, что делать дальше. Про заявления она пока никому, кроме родителей, не сказала — боялась сглазить. Она бы и родителям не сказала, но обучение в обоих Университетах для иностранцев было платным. Если повезёт — не ставить же их перед фактом? Родители её намерение в принципе одобрили, отец только полушутя предупредил:

— Тогда тебе придётся не затягивать с замужеством. Мы с мамой не молодеем. Если ты станешь наукой заниматься — на кого фирму оставлять?

Милли рассмеялась и чмокнула его в щёку:

— Ничего, папочка, ты у меня ещё сто лет проживёшь! Успеем найти преемника!

И уже серьёзно спросила:

— Ты действительно планируешь дело моему будущему мужу передать?

— Почему нет? — пожал плечами отец. — Насколько я тебя знаю, шалопая ты не выберешь. Если проявит себя в деле — сделаем его совладельцем, а вторая половина останется тебе в наследство, и вы уж потом сами решайте. Жизнь — штука сложная, по-всякому может повернуться.

Такой вариант будущего Милли вполне устраивал. А пока что она помогала маме в магазине и по воскресеньям гуляла с Ремусом.

Но в это воскресенье он явно опаздывал. В первый раз.

Сначала Милли просто злилась. Потом начала волноваться.

Потом снова разозлилась, уже всерьёз: полчаса опоздания многовато даже для женщины, а уж мужчина просто не имеет права на такое!

Неужели с ним что-то случилось?

Когда Ремус всё же появился, Милли готова была его придушить. Или расцеловать, но потом всё же придушить.

Конечно, она не стала делать ни того, ни другого.

— Милли, милая...

— Отстань!

— Милли, ну послушай...

— Если я тебе надоела, мог бы так и сказать!

— Милли, да ты что?! Милли, ну пожалуйста... Ну хочешь, я на колени встану?

Мужчина, стоящий на коленях, — вполне подходящий повод перестать злится. Или разозлится ещё больше. Ведь и правду встанет, придурок гриффиндорский!

— Не смей! Что за шутовство, право слово!

Ремус покаянно промолчал, и Милли потихоньку оттаяла:

— Ну признавайся, почему опоздал?

— У меня часы встали. Вот, видишь?

Ну надо же, не врёт! Другой бы придумал что-нибудь эдакое... Например, нападение десятка бандитов, героически отбитое в одиночку. Впрочем, если бы Ремус взялся придумывать, сочинил бы, небось, что-то поинтереснее. Всё же фантазия у него хорошая.

А мог бы и придумать, кстати. Чем он таким, интересно, был занят, что сорок минут на часы не смотрел?

— Милли, ну не сердись, пожалуйста!

— Ладно, на первый раз прощается. Только гулять мне уже не хочется. Давай лучше у Фортескью посидим.

Ремус отреагировал на это предложение с явным энтузиазмом, причём Милли не поняла, чем вызванным: что «прощается» или что «посидим»? И в кафе вёл себя как-то странно: то говорил без умолку, вроде бы всеми силами стараясь загладить вину, то отвечал невпопад и вообще явно думал о чём-то своём. Сперва Милли делала вид, что не замечает рассеянности собеседника, но на третий раз не выдержала и поинтересовалась язвительно:

— Я тебе не мешаю?

Ремус вздрогнул, страшно смутился, вскочил и пошёл к стойке, пробормотав, что закажет ещё мороженого. Хотя ничего не мешало просто подозвать к столику хозяина, как это обычно и делалось.

Вазочки с мороженым он не принёс в руках, а левитировал, что Милли удивило — обычно Ремус не был склонен к дешёвым трюкам. Присмотревшись, она поняла, что левая рука у него двигается как-то странно, словно замороженная. И не только сейчас. Ещё когда он часы показывал, ей что-то почудилось неправильное, но тогда она не обратила на это внимания.

— Что у тебя с рукой? Опять «неудачно заклинание пробовали»?

— Что? — он вздрогнул. — А, рука... Ну да, заклинание. Неудачно.

— Слушай, тебе не надоело?

— Что?

Он посмотрел с таким изумлением, что Милли разозлилась ещё больше.

— Ну сколько можно! Твои буйные дружки что, тебя в качестве подопытного кролика используют?

— Не смей так говорить о них!

Ремус вскочил, роняя стул. Милли и не подозревала, что он может быть таким: глаза сверкают, на скулах багровые пятна...

Милли тоже вскочила. Вот, значит, как? Эти типы с ним гадости всякие вытворяют, а он из-за них на неё орёт? И опоздал небось из-за них!

— Прошу прощения, сэр, больше не повторится! — Она постаралась произнести это как можно язвительнее.

— Ты же ничего не знаешь!

Если бы он промолчал, Милли, может быть, и сдержалась бы. Всё же люди вокруг... И нет бы извинился — наоборот, словно бы её в чём-то обвиняет!

И она тоже заорала, уже не думая о свидетелях, почти радостно выплёскивая долго копившееся напряжение:

— Не знаю, да! И знать не хочу, что вы там за пакости выдумываете! Тебе с ними интереснее — вот и пожалуйста, а меня оставь в покое!

Она повернулась и, не оглядываясь, кинулась к дому, благо до него было всего сотни две ярдов. Захлопнула за собой дверь. Ремус, кажется, стучался и звал её, но Милли не слушала.

Она убежала в свою комнату и в лучших традициях женских романов принялась рыдать в подушку.

Уже ложась спать, она взглянула на календарь и подумала, что маглы, наверное, не зря считают тринадцатое число несчастливым.

Впрочем, четырнадцатое оказалось ничем не лучше.

Сова с письмом из Пражского Университета прилетела утром. Вежливый и донельзя холодный отказ. Вряд ли писавший имел в виду что-то подобное, но и без того расстроенная Милли углядела за тяжеловесными оборотами канцелярита: «Куда ты лезешь, дура!» Пергамент полетел в камин и туда же — попавшее под горячую руку письмо Ремуса. Пять минут спустя Милли раскаялась — надо было хотя бы посмотреть, что он пишет. Но исправлять что-либо было уже поздно, и от этого Милли снова разозлилась на себя, а заодно и на него. Мог бы и сам придти, а не письма посылать!

На следующий день он пришёл сам. Но Милли была занята в магазине, покупателей оказалось неожиданно много, и разговор не получился. Даже хуже того — получились какие-то обрывки, которые только усилили её раздражение. Кончилось тем, что она опять на него едва не наорала — прямо при покупателях, — и он, будучи человеком неглупым, поторопился ретироваться.

Чувствуя, что скоро начнёт ругаться со всеми подряд, Милли на следующий день просто сбежала из дома и отправилась на побережье, благо август решил напомнить, что он всё-таки летний месяц, и солнце светило вовсю. Целый день она купалась, валялась на пляже, ела магловское мороженое и флиртовала с магловскими парнями, отметив попутно, что пользуется у них немалым успехом. К вечеру жизнь стала казаться вполне приемлемой и даже приятной, поэтому пришедшее утром письмо из Барселоны Милли вскрывала почти спокойно. Хотя была уверена, что там столь же вежливый отказ.

Пару минут спустя она, как девчонка, скакала на одной ножке и распевала на разные лады: «Принята, принята, принята!» Милли даже не думала, что это её настолько обрадует.

Ей предписывалось двадцать восьмого августа явиться в деканат Университета, имея при себе свидетельство о переводе на указанный счёт оплаты за первое полугодие обучения, а также... Дальше шёл длинный список документов, книг и вещей, так что Милли поняла: неделя ей предстоит сумасшедшая. Но это было неважно, главное — она принята и в ближайшие четыре года будет заниматься тем, что ей действительно нравится.

А там посмотрим.

На радостях Милли решила непременно помириться с Ремусом, когда он придёт. В самом-то деле, не стоит ссориться из-за его дружков. Они, конечно, сумасброды, но в общем не такие уж плохие. Во всяком случае, ни в каких серьёзных гадостях не замечены. В том, что Ремус придёт, она не сомневалась — мама сказала, что вчера он заходил даже два раза, сперва в магазин, а потом домой. Так что наверняка и сегодня появится, они помирятся и можно будет обсудить с ним её будущую учёбу. А заодно узнать его собственные планы на будущее, а то Милли всё никак не удавалось о них расспросить...

Ремус не пришёл. Ни в этот день, ни на следующий.

Появился он только в понедельник, бледный и какой-то замученный. И опять не вовремя — Милли как раз собиралась в Министерство за очередной дурацкой справкой, и времени у неё оставалось в обрез.

— Милли, нам надо поговорить…

— Только если недолго, мне бежать надо. А лучше вечером. Или завтра. Я через неделю уезжаю, а дел ещё выше крыши.

Он побледнел ещё больше:

— Уезжаешь? Надолго? Куда?

— На четыре года. В Барселону. Вот смотри!

Он прочитал письмо, поднял глаза — Милли не смогла понять их выражения.

— Почему ты мне не говорила?

— Я никому не говорила, сглазить боялась.

— Милли, но ведь это замечательно!

Ещё вчера Милли посчитала бы его радость вполне естественной, даже обиделась бы, обрадуйся он недостаточно сильно. Но сегодня ему всякое лыко было в строку: ах, его радует расставание? Ну и пожалуйста!

Нет, они не начали снова ругаться. Ремус даже помогал ей покупать необходимые книги. Но что-то в их отношениях сломалось. Даже не то чтобы сломалось, но дало трещину. И Милли никак не могла решить, что с этим делать. Похоже было, что Ремус это тоже чувствует и тоже не знает, что делать и делать ли что-нибудь вообще.

Прощальный ужин они, тем не менее, устроили. К Фортескью после недавнего скандала идти не хотелось, и Ремус предложил небольшое магловское кафе недалеко от «Дырявого котла». Милли согласилась.

За ужином неожиданно выяснилось, что Ремус то ли леглимент, то ли неплохой психолог.

— А ты ведь была недовольна, что я обрадовался твоему отъезду...

— Ну почему же, за друзей положено радоваться... А ты обрадовался?

— В какой-то степени. Понимаешь, Милли, в нашей стране в последнее время стало небезопасно.

— Если ты имеешь в виду Того-кого-нельзя-называть...

— Его зовут Том Риддл, — вставил Ремус. — Или, если угодно, Волдеморт. И от имени никакого вреда не случится.

— ...то его деятельности уже лет десять, не меньше. Если, конечно, в газетах правду пишут. Так что при чём тут «последнее время»?

— Правду. В основном. Но в последний год его люди сильно активизировались. И вербуют себе сторонников, особенно из числа талантливой молодёжи. В том числе — силовыми методами.

Милли показалось, что он кого-то процитировал. Она поморщилась.

— Вербовать силовыми методами — это что? Приставляют палочку к горлу?

— Примерно так. — Ремус был серьёзен. — «Кто не с нами — тот против нас». Со всеми вытекающими.

— Сплетни, — пожала плечами Милли.

— Нет. Я знаю точно.

— А откуда знаешь? — Она похолодела от странной догадки. — Ты... неужели ты связался... с этими?!

Он торопливо помотал головой.

— Ну что ты... Я... В общем, я знаю. Из надёжных источников, поверь.

— Но тогда... тогда тебе тем более надо беречься! Ты ведь полукровка!

Ремус пожал плечами.

— У меня нет денег на образование за границей. Но это во-вторых. А во-первых... в общем, я не могу. По разным причинам.

В его словах Милли почудилось подобие упрёка. Хотя с чего бы вдруг? Сам же только что говорил, что ей стоит уехать. А Ремус уже перевёл разговор на другое:

— Ты вернёшься домой на каникулы?

— Да, наверное.

— Я буду ждать... Слушай, ты мне обязательно напиши про тот лингвистический амулет, который тебе обещали! Я тут почитал кое-что...

Уже вернувшись домой Милли сообразила, что так и не узнала ничего о его собственных планах. Ремус словно бы избегал разговоров на эту тему.

Это было странно. Но сейчас у Милли просто не было времени на разгадывание загадок.

А наутро каминная сеть унесла её к новой, неизведанной жизни. И тогда времени не стало совсем.

Учиться в чужой стране оказалось сложнее, чем ей думалось. Не только язык — всё тут было другое. Люди. Еда. Даже жилище, которое Милли делила с экспрессивной итальянкой Паолой. Правда, с соседкой она быстро подружилась несмотря на несходство характеров.

Кроме них на курсе был ещё один иностранец — меланхоличный немец с классическим именем Ганс и непроизносимой фамилией. Он держался особняком и вне занятий ни с кем практически не общался. Милли находила такое поведение глупым. Сама она постаралась побыстрее познакомится со всеми однокурсниками, а про общительную Паолу и говорить нечего — месяц спустя итальянка, кажется, знала всё обо всех.

Времени не хватало категорически, Милли даже на письма родителей и Ремуса отвечала через одно. Они всё понимали и не обижались. А может быть, и обижались, только не говорили об этом. Во всяком случае Ремус постепенно стал писать заметно реже, хотя по-прежнему живо интересовался её делами и готов был, кажется, обсуждать их бесконечно. Зато о своих собственных — как внезапно обнаружила Милли где-то к концу семестра — умудрялся не сказать ни слова. Как и о своих ближайших друзьях. Только в одном из первых писем, ещё в сентябре сообщил, что Поттер и Эванс поженились. Такая спешка показалась Милли слегка чрезмерной. Но с другой стороны, Джеймс на глазах всей школы бегал за Лили как минимум с четвёртого курса, так что его нетерпение было в общем-то понятно.

На рождественские каникулы Милли домой не вернулась. Им, троим иностранцам, предложили пожить это время в испанских семьях, чтобы как следует освоить язык, — лингвистические амулеты сильно мешали в некоторых случаях, особенно при изучении чар.

Каникулы прошли замечательно. Хозяева — родители однокурсницы Милли, Исидоры Бланко, сама Исидора и два её старших брата — делали всё, чтобы гостья не скучала. Они с Исидорой и Рикардо, младшим из братьев, даже съездили на экскурсию в Гранаду на магловском автобусе, и это было безумно увлекательно и забавно.

Но всё же Милли чем дальше, тем сильнее скучала по родным и вообще по Англии. И с нетерпением ждала летних каникул.

За неделю до отъезда ей пришло письмо от Ремуса. Очень короткое. Он писал, что не сможет её встретить, потому что его не будет в Лондоне — долго не будет, возможно, целый месяц. И просил в это время ему не писать. Зато обещал объяснить всё при встрече.

Милли решила, что не станет огорчаться. Больше всего она боялась, что о Ремусе спросят родители, но обошлось — им и так нашлось о чём порасспросить и о чём порассказать.

Ремус был прав, откуда бы он ни почерпнул свои сведения: Пожиратели смерти действительно активизировались. Весь год в одном только «Пророке» чуть ли не еженедельно появлялись сообщения о неожиданных смертях и исчезновениях. В основном — маглорождённых, хотя исчез также и один из представителей чистокровнейшего семейства Вейн. Шептались, что его наказали за отказ присоединиться к Организации.

Милли вспомнила постоянные недомолвки Ремуса — и ей стало страшно.

Ремус появился только в конце июля, ещё более худой, чем она его помнила, и сильно уставший. Он увёл её в магловское кафе — то самое, где они проводили прощальный ужин, — и, сделав заказ, тотчас окружил столик Заглушающим заклинанием.

Это было очень кстати.

— Где ты был столько времени? — тут же накинулась на него Милли. — И что вообще всё это значит? Ты же клялся, что не имеешь никакого отношения к Пожирателям!

— Я говорил, что не связался с ними, — тихо возразил Ремус.

— А с кем связался?

— С теми, кто с ними борется.

— Ты что, в Аврорат поступил?

— Кто меня туда возьмёт, — отмахнулся Ремус. — Есть люди и помимо Аврората.

— Но ведь это опасно! Рем, зачем тебе это? Ну признайся, что это твои дружки тебя в это втравили, верно? Ты ради них, я ведь права?

— Не права, — Ремус поморщился. — Уж скорее можно сказать, что они ради меня. Ты же сама говорила, что опасность угрожает мне. Как полукровке. Не говоря уже о…

— Я говорила, что тебе надо просто уехать!

— Милли, послушай... Ну да, предположим, уеду... Но что от этого изменится? Все уехать не могут.

— При чём тут все? Я не хочу, чтобы мой... друг ввязывался во всякие рискованные авантюры. В конце концов, есть же Министерство, есть авроры, это их прямая обязанность!

— Милли...

— Разве я не права?

— Ты права, — он поднялся. — Ты во всём права, а я во всём виноват. Прости.

Он только на миг поднял глаза — в них стояла такая тоска, что у Милли перехватило дыхание и она не смогла его остановить. Он быстро пошёл к выходу, едва не наткнувшись по пути на официантку. Посмотрел на неё невидящим взглядом, что-то вспомнил, бросил на поднос купюру и исчез за дверью.

Милли осталась сидеть неподвижно, пытаясь осознать происшедшее. «Мой друг»... Она ведь едва не сказала «мой муж»! Оговорка? Нет — поняла Милли. Если бы Ремус согласился бросить эти их дурацкие игры в войну...

Только он не согласится.

Милли поняла это вдруг так ясно, как если бы прочитала его мысли... нет, ещё яснее.

И разревелась.

* * *

— Почему ты не хочешь поговорить с ней ещё раз?

— А что это изменит?

— Всё. Возможно — всё. Или ты так уверен, что узнав о твоей... особенности она убежит с воплем?

— Нет, не уверен. Готов даже поверить, что она в приступе жалости сама предложит мне руку, сердце и состояние.

— Так тебя это пугает? Её жалость? Я думал ты не из тех, кто считает, что позволять себя жалеть — это непременно унижаться. Или считаешь?

— Не считаю.

— Тогда почему? Ведь ты же любишь её, Рем, я-то вижу! Она нужна тебе.

— Она мне — да. А вот я ей — нет.

— Глупости.

— Нет. Или не так: ей не нужен именно я. Да, ей было со мной хорошо, весело и интересно, верю. Но ровно так же хорошо, весело и интересно ей будет с другим. Со многими другими. И гораздо спокойнее в придачу.

— Ты что, узнал, что у неё кто-то есть, и ударился в ревность?

— Нет у неё никого. Вернее, может быть и есть... наверняка есть, не могут вокруг такой девушки парни не крутиться. Вот только мне это не важно. Точнее, важно не это. Для меня важнее не любить, а быть любимым. Нужным... уж ты-то должен это понять! Для тебя ведь тоже самое важное — быть нужным. Нет?

— Да. В дружбе. И только. Я ведь до сих пор не женат, ты не заметил?

— Просто твоим поклонницам нужен не ты, а красивый-умный-богатый... или хотя бы одно из перечисленного. Помяни моё слово, как только обнаружится такая, которой позарез будешь нужен ты и только ты, тут тебе и конец.

— Ну... возможно. Но почему ты вбил себе в голову, что не нужен Милли?

— Я это знаю, Бродяга. Я просто знаю. И потом... она ведь потребует, чтобы я бросил Орден. Совсем.

— Ну так может... В конце-то концов, не развалится Орден без тебя!

— Сириус, не надо. Ты бы сам... не смог.

— Я не влюблён. Будь я на твоём месте...

— И что бы ты сделал? На моём месте?

Сириус промолчал. Они оба знали, что Люпин прав.

* * *

Генри Эббот был сыном человека, с которым когда-то учился отец Милли, и почти что их соседом, поэтому она знала его давно и довольно хорошо. Серьёзный, сдержанный мужчина на десять лет старше неё. При случайных встречах они здоровались и обменивались парой ничего не значащих фраз. Несколько раз Генри заходил к ним домой, в основном по делу, так что Милли не придала значения его очередному визиту.

И напрасно.

Оказалось, что на этот раз он приходил просить её руки.

— Почему — у тебя? — удивилась Милли, когда отец сообщил ей об этом.

— Он — человек старых традиций, — несколько смущённо пожал плечами отец. — Но решать тебе, конечно. Так я ему и сказал. А пока что пригласил его послезавтра к нам на обед, ты не возражаешь?

Она не возражала. Ухаживание в старомодном стиле оказалось слегка забавным, но в целом приятным. Месяц спустя Генри сделал ей официальное предложение, обставив это так же солидно, в лучших традициях: свечи, цветы, шампанское... Подчеркнув, что не торопит с решением, пожениться они всё равно смогут не раньше, чем она закончит Университет, но ему хотелось бы определённости...

Милли обещала подумать.

В середине августа в разделе объявлений «Ведьмополитен» появилось сообщение о дате помолвки «младшего сына уважаемого предпринимателя Абрахама Эббота Генри и мисс Милисент Стилл». Двадцать второе августа.

Многие знакомые прислали ей поздравления. Прислал и Ремус. Его письмо пришло утром накануне торжества. Изящный поздравительный мадригал — интересно, сам сочинил или раскопал где-то?

Милли долго стояла с листком пергамента в руке. Вдруг вспомнилось всё: стихи, венок из лилий, долгие прогулки по улицам Лондона, разговоры обо всём... тоска в его глазах в тот, последний день. Вспомнилось так ярко, что захотелось тут же разыскать его и сказать, что помолвка — не свадьба, ещё не поздно всё переиграть...

Минуту спустя Милли взяла себя в руки. Листок со стихами полетел в огонь — ни к чему Генри его видеть. Мужчины такие мнительные!

Помолвка прошла замечательно: просто и торжественно.

Неделю спустя Милли вернулась в Барселону. О Ремусе она решила больше не вспоминать.

Забыть не получилось.

Первый ноябрьский номер «Пророка» пестрел громадными заголовками, повествующими о победе над Сами-знаете-кем. Величайший, по мнению многих, маг современности развоплотился, пытаясь убить годовалого младенца. Фамилия младенца была набрана аршинными буквами: Поттер. Гораздо мельче была набрана информация о том, что родители ребёнка, Джеймс и Лили Поттер, погибли.

Это поразило Милли едва ли не больше, чем само известие об исчезновении «ужаса магического мира». Сообщения о погибших или исчезнувших людях появлялись в газетах с удручающей регулярностью, но до сих пор среди них не встречалось имен тех, с кем она была близко знакома. А тут... Хулиганистый, стремительный, похожий на вечный фейерверк Джеймс и спокойная, рассудительная, словно бы наполненная мягким светом Лили — их просто невозможно было представить себе мёртвыми!

Милли всегда казалось, что смерть ровесников — это страшно. Но она не предполагала насколько. Даже радость от того, что мрачный кошмар последних лет закончился, получилась какая-то смазанная, почти ненастоящая.

А в следующих номерах газет её ждал новый удар. Сириус Блэк оказался Пожирателем, он был замешан в гибели Поттеров, а пытаясь спастись от ареста, устроил взрыв, убивший больше десятка маглов и одного мага. Питера Петтигрю.

Милли не слишком близко знала Блэка, но поверить, что он предал Поттеров и убил Петтигрю было ещё труднее, чем представить однокурсников мёртвыми. Однако же сомневаться не приходилось, слишком много подробностей приводили газеты. Выходит, не так уж далеко ушёл наследничек от своей семьи! Приверженность многих поколений Блэков к тёмной магии ни для кого не была секретом.

Поттер, Блэк, Петтигрю... Люпин? Милли представила, каково ему сейчас, и кинулась писать письмо. Оно получилось сумбурным и довольно невнятным, Милли морщилась, перечитывая его, но всё равно отправила. Если ответит — она хотя бы будет знать, что этот ненормальный сам не попал под раздачу!

Ответ пришёл через месяц, когда она уже перестала надеяться. Ремус был краток: «Спасибо. Я в порядке». Милли облегчённо вздохнула и временно выбросила его из головы.

На каникулах она хотела зайти к нему, но оказалось, что Ремус сменил жильё и где он жил сейчас — никто из соседей не знал. Выяснять это более настойчиво Милли не стала. Во-первых, негоже помолвленной девушке слишком уж демонстративно разыскивать своего прежнего парня. А во-вторых, если бы хотел — сам бы сообщил в письме новый адрес.

Придя к таким выводам Милли в очередной раз приказала себе перестать думать о нём. И перестала.

На целых двенадцать лет.

Прошлое напомнило о себе неожиданно — газетной сенсацией. Из Азкабана в первый раз за всю его историю бежал заключённый. Предатель и убийца Сириус Блэк. Человек, изображенный на развешенных повсюду колдографиях, больше походил на сильно потрёпанного зомби, чем на прежнего красавца, но это, несомненно, был он.

Первое время газеты взахлёб обсуждали произошедшее, потом публикации ужались до редких интервью сквозь зубы от представителей Аврората: беглец пока не пойман, поиски ведутся. Разговоры в обществе на эту тему тоже постепенно прекратились, разве что кто-то поминал не пойманного беглеца в связи с сакраментальным: «За что мы платим налоги?»

А Милли постоянно боялась услышать рядом с именем Блэка имя Люпина.

И услышала-таки. Но не рядом.

На Рождество Роджер Эббот, старший из дядьёв Генри, как обычно пригласил всё семейство в свой загородный дом. Встреча происходила по раз и навсегда установленному сценарию: съезд гостей, торжественный ужин, обмен подарками, наутро, если позволяла погода, прогулка по окрестностям. Милли всегда слегка скучала на этих сборищах и почти обрадовалась, оказавшись за столом рядом с племянницей Генри, третьекурсницей Хогвартса. В ответ на дежурный вопрос об учёбе Ханна принялась с восторгом рассказывать о новом преподавателе ЗОТИ Ремусе Люпине — лучшем, по её словам, учителе в Хогвартсе. После мадам Спраут, разумеется, поскольку своего декана Ханна считала вне конкуренции.

Слушая её восторги, Милли искренне порадовалась за Ремуса. Кажется, он сумел-таки найти своё место в жизни. Но в радости, словно льдинка в мороженом, пряталось что-то ещё, и Милли так и не смогла понять, что именно.

А приехав на летние каникулы, Ханна привезла с собой ошеломляющую новость: новый учитель оказался оборотнем!

Правда, саму девочку это нисколько не пугало, и она искренне сожалела, что Люпину пришлось уволиться.

Милли была поражена. Скромный разумник Ремус — оборотень? Это не лезло ни в какие ворота. Она уже была готова заявить, что не стоит верить глупым слухам, но тут вспомнилось: встающий над лесом круг луны и посеревшее лицо Ремуса, споткнувшегося вдруг на ровном месте… «неудачное заклинание», из-за которого он два дня пролежал в госпитале… уверенное «кто ж меня в Аврорат возьмёт», ещё тогда показавшееся странным в устах одного из лучших выпускников…

Оборотень. Это всё объясняло.

Или всё же — не всё?

* * *

Ну это ж надо: встретить в многомиллионном городе человека, которого не видела чуть ли не двадцать лет и который к тому же, по слухам, скрывается! И ладно бы ещё где-то в окрестностях «Дырявого котла», так нет — возле Трафальгарской площади. Чего только в жизни не бывает…

— Ремус!

Имя вырвалось раньше, чем Милли подумала, стоит ли окликать человека, которого не без оснований считают одним из активнейших деятелей подполья. Реакция на оклик — две мгновенно взлетевшие в боевую позицию палочки — ясно показала, что очень даже не без оснований. Впрочем, Ремус свою тут же и опустил, а вот девица следовать примеру спутника явно не торопилась. И с какой это, интересно, радости он тут разгуливает не замаскировавшись, раз так уж боится нападения? Хотя, если рассудить трезво, городская толпа — куда более надёжное укрытие, чем лесная чаща.

В большинстве случаев.

— Милли? Здравствуй, принцесса.

Милли вздрогнула. Почему «принцесса»? Так её называл Блэк, не Ремус…

— Знакомьтесь, девушки. Милисент Стилл... прости, Эббот, я не ошибаюсь? А это Нимфадора…

— Убью! — девица замахнулась на спутника кулаком. Слишком, впрочем, демонстративно.

— …Тонкс, с некоторого времени — Люпин, — невозмутимо закончил Ремус, привычно уворачиваясь от тычка в бок.

Девица явно кого-то напоминала, да и фамилия показалась Милли знакомой. А, точно: Андромеда Блэк, вышедшая замуж за маглорождённого Теда Тонкса. Высокомерные Блэки устроили тогда громкий скандал, который в семействе Стилл посчитали двойной глупостью: коли уж полагают такой брак недостойным, так зачем привлекать внимание?

Судя по возрасту, новая знакомая вполне могла быть дочерью мятежной девицы Блэк.

— Так ты наконец женился?

— Его наконец женили, — сообщила Нимфадора Тонкс, она же миссис Люпин.

Милли с трудом скрыла изумление. Конечно, всякие бывают ситуации, но о них обычно первому встречному не сообщают. Кстати, о ситуациях... А ведь правда! Срок совсем маленький, но узкие магловские джинсы и лёгкая маечка под расстёгнутой курткой ничего не скрывают. Она что, ненормальная? Рожать в такое время? От оборотня?! Или не знает?

— Этот мерзкий оборотень, — тут же развеяла сомнения в своей осведомлённости Нимфадора, — упорно утверждал, что в мужья не годится.

— И был прав, между прочим! — вставил Ремус.

— Потому что мерзкий!

— Потому что умный!

— Ты извини, Ремус, — Милли терпеть не могла чужие семейные сцены, — но мне нужно идти. Рада была повидаться.

— Я тоже, — Ремус выглядел слегка смущённым. — Только... Ты не пойми неправильно, но не стоит всем и каждому рассказывать... В общем, ты понимаешь, да? Я сейчас не самый полезный знакомец, следует признать.

— Да, я понимаю. Удачи вам!

— Спасибо. Прощай, принцесса.

Милли снова едва не вздрогнула от этого обращения. Нимфадора вполне дружелюбно помахала ей рукой. Интересно, она знает? Жёны редко бывают в восторге от знакомства с юношеской любовью мужа.

Милли кивнула в ответ и медленно двинулась в сторону площади.

— Почему ты зовёшь её принцессой? — тихо спрашивает Тонкс, глядя в спину удаляющейся женщине.

— Не знаю, — честно признаётся Ремус. — Её так Сириус называл.

Они оба на секунду замолкают — как всегда, когда речь заходит о Сириусе. Короткая, не заметная со стороны пауза.

— Он за ней ухаживал?

— За ней ухаживал я, — вздыхает Ремус. — И даже с серьёзными намерениями. Только как-то не сложилось у нас.

— Жаль, что я не знала. Спасибо сказала бы, право! А то женился бы на ней — и что бы я делала?

Милисент, задержавшаяся у какой-то витрины, как раз в этот момент оборачивается, и Тонкс горячо прижимает руки к груди, благодарно склонив голову. Хотя миссис Эббот вряд ли поймёт, что это означает. Но Тонкс такие мелочи не волнуют. Главное, чтобы Рем понял всё правильно, а то ещё подумает, что она ревнует!

Рем понимает правильно. Он всегда всё понимает.

Интересно, что Ремус скажет о ней жене? Или они продолжат ругаться?

Милли не выдержала и обернулась. Ну конечно, девица смотрела ей вслед. Встретившись взглядом, слегка поклонилась. Как ни странно, с искренним дружелюбием и даже вроде бы с признательностью.

Странная женщина.

Милли перевела взгляд на Ремуса. Интересно, он и сейчас изображает вежливого человека, встретившего всего лишь старую знакомую?

А Ремус словно уже и забыл про неё. Он смотрел на жену. Смотрел так, как, наверное, смотрел Пигмалион на ожившую Галатею: удивление, восторг, нежность и бесконечная благодарность.

Неужели он всегда так на неё смотрит?

Милли отвернулась и поспешила прочь. Нет, они вовсе не скрывались, напротив, но всё равно впечатление было такое, словно она подсмотрела нечто глубоко сокровенное, интимное, предназначенное только для двоих.

А ведь когда-то он так же смотрел на неё. Почти так же.

Ну и что с того?

Милли заставила себя замедлить шаг. Ведь ничего особенного не произошло. Ну, встретила строго знакомого. Ну, не просто знакомого. Бывшего ухажёра. Если угодно — бывшего жениха. Хотя женихом в полном смысле этого слова он так и не стал. И правильно! Даже если забыть... Хотя как об этом забудешь? Но даже если... Что хорошего ждало её с Ремусом? Жить на гроши? Прятаться от знакомых? Сутками не видеть мужа, не будучи вообще уверенной, что он вернётся живым?

А Генри хороший муж. С ним спокойно.

Да она должна судьбу благословлять, что не поддалась глупому юношескому порыву!

Почему же тогда так тоскливо на душе?..

* * *

Неотправленное письмо, найденное Тедди Люпином в бумагах покойного отца:

«Кто развёл нас? Судьба? Мы сами? Или всё-таки жизнь права? Под холодными небесами не найти для любви слова, если правда больней разлуки, но разлуки страшнее — ложь. Вот сердца. Вот глаза. Вот руки. Вместе? Порознь? Не поймёшь... Кто я — жертва или предатель? Или так уж легли пути? Ты уходишь? Наверное, кстати. Я ведь сам не смогу уйти...»

Адресат и дата не обозначены.