Зимняя фея (гет)

Ксандрет уже много тысяч лет назад стал для неё домом. И пусть на Ксандрете женщина чувствовала себя более одинокой, чем где-либо ещё в Ибере, этот уровень уже давно стал её частью. Сияющий от обилия драгоценных камней — пять статуй в саду были сделаны из шпинели, три моста были украшены обсидианом, любимым камнем Элины, верхний этаж дворца — тот, куда приглашались гости — сделан из аквамарина, а великолепный фонтан на главной площади из горного хрусталя. Уровень действительно был «прекрасным видением», а не только так назывался. Он был холодным, почти полностью каменным, но совсем не серым — бирюзовым, светло-розовым, сиреневым, изумрудным. Но только не серым. На Ксандрете, пожалуй, было теплее, чем на Калме, Сваарде или Изехтине, но уж тем, что её служебный уровень был четвёртым по «морозности», мадам Элина Горская похвастаться могла.

На Ксандрете женщина всегда чувствовала себя одинокой. Впрочем, наверное, это и было логично — Ксандрет был её служебным уровнем. А белый генерал, что носит в своей душе печать «Справедливость» вряд ли может претендовать на место в чьём-нибудь сердце. И уж точно не может думать о том, что кто-то может занять место в её сердце. Великий генерал Ибере — таков был её чин — не имеет права на личную жизнь, если он, конечно, не является Киндеирном — советником императрицы и упрямцем, который всегда получает то, чего желает. Великий генерал Ибере не имеет права на слабость, а если ты не Киндеирн, отношения всегда несут в себе опасность в одно мгновенье стать слабым, беспомощным... Элина всем сердцем презирает слабость. Её девизом всегда было равнодушие, а слово, что по мнению Книги Судьбы её определяло — цитадель. И Элина всегда старалась этому следовать, всегда старалась соответствовать тому мнению, которое сложилось о ней у императрицы и других генералов. Старалась никогда не забывать, что она — генерал, и всегда считала, что должна вести себя соответственно. Старалась всегда помнить о своём положении и всякий раз напоминала другим генералам — об их.

Одиночество стало её второй сущностью. Одиночество стало неотъемлемой частью её жизнью с тех пор, как Рейнвейрс посмел предать её доверие — Иван тогда расплатился за своё недостойное поведение сполна, и Элина жалела лишь о том, что, возможно, ей ещё не раз придётся видеть его по работе. Иван Рейнверс был тем, кого она ужасно хотела поскорее забыть.

Ксандрет был словно её отражением. Красивым, ярким, холодным и совершенно бездушным — кажется, именно такой её видели подчинённые и колеги. Все, с кем она когда-либо сталкивалась. И на всём Ибере был, пожалуй, лишь один идиот, который всегда считал её другой.

Бывали дни, когда этому идиоту она даже бывала благодарна.

Элина и сама уже не помнила, когда именно её стали называть «мадам». Явно ещё до той неприятной истории с Иваном. Возможно, первый к ней стал обращаться её падишах — Андреа. Сонг всегда умел придумывать подобные прозвища — пожалуй, это единственное, чему его научили под руководством этого деревянного рыцаря из Анкраминне, Гарольда, которого большинство жителей Ибере знало под прозвищем Каратель. Кажется, давним приятелем Сонга был старший сынок алого генерала — Драхомир. Скверный мальчишка, пожалуй. Хотя они оба хороши. И Каратель тоже. Андреа порой был тем ещё ребёнком — Элина Горская и сама иногда не понимала, как посмела взять этого несносного мальчишку с манерами сапожника к себе в падишахи. Впрочем, допросы вести он умел. Но это, пожалуй, было скорее по профилю Мейера или, на крайний случай, Вайнриха — те нашли бы всем умениям Сонга достойное применение. Керберосу и Миркеа в этом уж точно не было равных.

Горская не может признаться даже самой себе, что страшно устала. От всего — от вечных скандалов Арго Астала и Марии ГормЛэйт (уж эти двое точно были столь сладкой парочкой, что после их примера никакой личной жизни просто не хотелось) и их громкого бракораздводного процесса (по мнению Элины он весьма запоздал, учитывая количество жён алого генерала), от глупых шуток Андреа, считавшего себя, очевидно, клоуном, а не падишахом, от шума, от бумажной работы, от всей этой грязи, с которой ей каждый день приходилось сталкиваться.

На Ксандрете Элина живёт в маленьком особнячке далеко от главной площади и дворца, где ей приходится работать — двухэтажном здании, на котором много лепнины, выкрашенного в бирюзовый цвет и в котором едва ли можно насчитать больше двадцати комнат. Пожалуй, никто из генералов больше не живёт на служебном уровне — у Киндеирна всегда был его драгоценный Сваард, над нуждами которого он просто трясся, словно чувствуя малейшие колебания в настроении уровня (Элине было бы даже смешно, если бы она не увлекалась теорией мироздания), Филипп жил во дворце своего брата, вместе со своей супругой (по слухам, она была любовницей собственного деверя), Керберос жил на верхнем уровне Ибере, потому что это казалось ему самым престижным, а остальные слишком мало рассказывали о себе, впрочем Горская была уверена, Николай живёт на каком-нибудь солнечном светлом уровне, в простом домике строгих геометрических форм, построенном из сплошных бетона и стекла, а где-нибудь рядом находится море... Сама Элина, правда, подобные места не слишком-то любит. Она не любит песок, не любит тепла — всё это кажется ей совершенно ненужным. Элине куда больше по нраву Ксандрет или Эннуи. Даже Изехтина, к которой она не имела ровным счётом никакого отношения и где едва ли могла часто бывать. Особняк Горской находится вдалеке от наиболее шумных улиц, окружённый огромным садом, какого, пожалуй, не было даже у Фюрстов.

Элина никогда не любила цветы, зато просто обожала фруктовые деревья, и в её саду таких много. Иван когда-то смеялся над её увлечением, однако Горской было всё равно — в цветах много красоты, но мало смысла. Такое ей совершенно не нужно. В её саду есть даже серебряная питахайя, привезённая Миркеа с Нейтральных земель много лет назад, кажется, с одного из осколков Старого Ибере, где располагался храм, посвящённый Эмине. Он говорил, что даже странно, что в саду Элины прижились эти деревья. Горская считала, что нет ничего удивительного в результате многодневных многочасовых усилий. Генерал старалась верить, что всё можно сделать, если заниматься достаточно много и достаточно упорно.

Элина снимает диадему со своей головы, осторожно кладёт на стол, а после начинает расплетать множество мелких косичек, которые составляли её причёску сегодня. И белоснежные локоны рассыпаются по её плечам. Она осторожно касается пальцами висков, массируя их — голова у снежной королевы на этот раз болит достаточно сильно, чтобы можно было обратить на это внимание. Женщина думает, что ей здорово повезло, что к дворянами она не имеет никакого отношения (если не считать отношения её легкомысленного братца с Алисой Вейзелл), иначе пришлось бы появляться ещё на скучных пирушках Киндеирна — совершенно однообразных по мнению Элины. Балы она всегда любила — танцы, красивую музыку, бесподобные платья юных дворянок... Было время, когда она тайком смотрела на балы через портьеру, боясь сделать лишний вдох — тогда всё это действие казалось ей почти сказкой. Лексей и Вольдемар смеялись над ней — они-то были старше, и могли появляться на балах всякий раз, когда им того хотелось. Тогда Элина принимала все слова за правду, верила в существование чудовищ и боялась, что они могут её обидеть. Теперь же Горской приходилось работать с этими чудовищами и понимать, что это они её боятся.

Она оглядывается вокруг и вспоминает, что оставляла в доме гостя — такое бывало довольно редко, так как к мадам Элине Горской мало кто любил приходить. Важных документов генерал дома не хранила да и гости у неё бывали так редко, и каждого она тщательно проверяла по всем базам. Юстиниан был адмиралом, имел хорошую репутацию в правительстве, и даже Сенат уважал его. Элина помнит его ещё тем робким мальчиком из самой приличной семьи в Ибере, дворянином. И белый генерал Ибере надеется, что это не из-за неё он кинулся в училище.

Элина вздыхает и пытается развязать шнуровку на своём платье — роскошном, тяжёлом, расшитом серебром, жёстком от крахмала, подобном тому, о котором она мечтала в далёком детстве, наблюдая за тем, как танцуют знатные дамы. В её воспоминаниях едва ли найдётся место для имён этих знатных дам, хотя, наверное, некоторых она теперь прекрасно знает.

В её воспоминаниях было совершенно неважно, как их зовут. Просто все они были принцессами, герцогинями, графинями, которым маленькая Элина завидовала всей душой. Некоторые из них были похожи на бабочек, некоторые — на птиц, а кто-то — на мраморные статуи, бесспорно красивые, но неживые. Как сейчас Элина — её считали бездушной, холодной, чёрствой, и пожалуй, это мнение женщине очень нравилось. Оно было очень удобным — так никто не смел подходить к ней ближе, чем ей того хотелось. По общепринятому мнению, снежные королевы не умеют чувствовать, их невозможно обидеть или задеть грубым словом. И это действительно так. Во всяком случае, отчасти. Гордыня — этот снежный порок — помогает справляться со многими невзгодами, просто не подпуская их достаточно близко, чтобы они хоть как-то могли навредить. Так было проще — быть генералом снега, быть «зимней феей», как насмешливо говорил Киндеирн, когда ему хотелось быть с ней любезным.

— Давай помогу, — говорит Юстиниан, подходя ближе и накрывая её руку своей.

Элина почти вздрагивает от неожиданности. А потом мягко усмехается и убирает свою руку. Пусть помогает. Шнуровка на боку куда удобнее, чем на спине и смотрится лучше, чем шнуровка на груди, однако не слишком-то удобна в использовании, если нет слуг. Иван был таким же эгоистом, каким была и она сама — это было хорошо, не стоило заботиться о его чувствах, он и сам вполне способен был это сделать. Рейнвейрс никогда не предлагал свою помощь, хотя и не просил её. Они были равными. Во всём. И Элина не чувствовала ответственности за него, не чувствовала вины, если он совершал дурные поступки — это было не её дело.

С Юстинианом всё было иначе. Он был младше, и впервые она видела его совсем ребёнком, на одном из дворянских родов. И потом — это она лечила его тогда. И это одна из тех страниц в книге её жизни, которые Горская стремится забыть. А ещё Юстиниан пытался заботиться. С Рейнвейрсом такого можно было не ждать — и сама Элина не слишком-то желала окутывать его заботой и вниманием, а уж он тем более.

Пальцы адмирала быстро распутывают шнуровку на её платье, но дышать от этого свободнее не становится — под платьем ещё тугой корсет. Юстиниан помогает ей снять верхнее платье из парчи — когда-то Элина (ей было тогда не больше шести или семи лет) загадала на нерастаявшую в её руке снежинку желание всегда носить платья из парчи, атласа и тафты. Желание, пожалуй, сбылось. Как и желание носить почти каждый день диадемы, тиары и эннены. Теперь у неё есть такая возможность, плавно переросшая в необходимость, в тот образ, который Элина сама себе смогла создать... Образ совершенной ледяной ведьмы, никогда не совершающей ошибок и не прощающей их кому-либо.

Руки у Юстиниана горячие. Горская считала бы так же, даже если бы не была снежной королевой, генералом инея и изморози, а так же зимней феей — её коллеги и подчинённые умели выдумывать прозвища и просто обожали этим заниматься, будто бы других дел у них никогда и не было. Цецил совершенно не вписывается в атмосферу Ксандрета — в нём нет той ледяной жестокости, какая присутствует в каждом движении похожего на снежного барса Сонга, нет того равнодушия, которое разъедает душу Эрика, нет ледяной идеальности, к которой изо всех сил всегда стремилась Горская, впрочем, ей не приходилось для этого очень стараться. Возможно, в душе она всегда была той зимней феей, какой её называл Астарн. Даже когда была ещё ребёнком.

А на Ксандрете снова снег — Элина видит его в окно. Она видит, как снег ложится на хрустальные статуи в её саду, на чугунную решётку — эскиз для её изготовления ей помогал рисовать Филипп, когда настроение у него бывало получше (до его женитьбы на племяннице Киндеирна). А на Ксандрете снова снег, а это значит, что завтра уровень станет практически полностью белым. И ещё более красивым — он не потускнеет от этого, вовсе нет, станет даже ещё ярче. А замёрзшие фонтаны будут петь — когда Элине только доверили Ксандрет она и сама не верила в то, что подобное может стать реальным. В детстве ей рассказывали множество сказок, но только во взрослом возрасте она поняла, что на Ибере почти все сказки реальны. И кошмары тоже. А на кристально чистом Ксандрете, состоящим из камня, ручьёв и снега явью для Элины обернулись все её мечты и страхи. Всё то, что она могла вообразить в далёком детстве. Только вот вряд ли для всех этот уровень значит столько же, как и для Горской.

— Зачем я тебе? — спрашивает Элина, и сама не узнаёт своего голоса, который звучит непривычно сипло.

Получается неожиданно грустно. Словно бы сама Элина чувствует что-то к этому мальчишке — обаятельному и свободному, свободному от всех обязательств и чётких рамок поведения, которые Горская накладывала на себя сама, чтобы чувствовать себя уверенной в любой ситуации. Чтобы не чувствовать вины за некоторые свои решения — всегда проще объяснить свой выбор тем, что так просто следует поступить, тем, что выбора никогда и не было.

Она привыкла к корсетам. Давно привыкла — с тех самых пор, когда ей впервые разрешили надеть данный предмет гардероба на себя, а это было ещё в ту пору, когда Элина не умела читать. Корсеты были примером тех жёстких рамок, в которые она сама себя загнала для собственного удобства и спокойствия. И женщина никогда не чувствовала себя в них неудобно, но сегодня корсет почему-то мешает ей дышать. И Элине хочется упасть — упасть со своего пьедестала куда-нибудь на диван и рассмеяться несмешной шутке, и развалиться на диване, забыв про вечно прямую спину, и закутаться в шёлковый халат, который куда удобнее этих корсетов и парчовых платьев, и хочется показать свои крылья любому, всем, каждому, и хочется снять маску безразличия, равнодушия, холодности. Только вот это не маска. Это действительно её лицо. Лицо, а не маска, которую в любой момент можно снять.

Наверное, думается женщине, ей совсем необязательно знать ответ на свой вопрос. Какая разница? Какая ей разница, почему Юстиниан так часто бывает у неё, почему старается проводить рядом всё своё свободное время, которого у него, надо сказать, не так уж много — адмиралы были, порой, ещё более загружены разной работой, нежели генералы. Пусть тратит своё время, если оно ему кажется таким ненужным, если у него нет никаких других дел и развлечений.

Юстиниан растерянно бормочет что-то, и Элина слышит лишь слово «нужна», и женщине хочется грустно улыбнуться и покачать головой, потому что вряд ли, даже если это и так, он когда-нибудь сможет забрать у неё то одиночество, в котором генерал порой отчаянно нуждалась, потому что вряд ли она когда-нибудь сможет дать ему те тепло и уют, в которых, должно быть, нуждался он сам. Юстиниан словно оправдывается, хотя вряд ли ему есть в чём, уж с его-то мягкостью, пожалуй, это Элине стоит оправдывать свою холодность, пусть та родилась, наверное, вместе с ней.

Она стоит к нему спиной и прекрасно чувствует его дыхание на своей шее и руки на своём животе. И каждый выдох, каждое прикосновение словно обжигает. И Элине хочется стоять так долго-долго, чтобы он согревал её — согревал саму снежную королеву, потому что вряд ли кто-нибудь осмелится сделать нечто подобное, потому что вряд ли когда-нибудь в её жизни появится кто-нибудь, кто любил бы её так же сильно и преданно. И Горская отчаянно борется с желанием оставить всё как есть, не сопротивляться его напору, желанием, что недавно поселилось в её душе и никак не хотело её покидать.

Она тоже имеет право на счастье, твердило это желание со старательностью, которую можно было ожидать от самой Элины. Она тоже имеет право на дом, на того, кто будет ждать её, на того, кому будет позволено видеть её крылья — и трогать их. Она тоже имеет право на личную жизнь и любовь, ту, о которой обычно мечтала её сестрица, Гликерия, что с малых лет грезила лишь об этом, тогда как остальные в их семействе мечтали пробиться наверх, в высший свет. Или не мечтали. Во всяком случае, мечтала сама Элина. Она тоже имеет право на душу.

Нет, не имеет, твердит себе Элина, пряча ненужные мысли далеко в подсознание.

Генералы в Ибере — бездушные твари, которые поставлены охранять порядок и общественное спокойствие от возможных нарушителей (таких, как сынок алого генерала или великая княжна Сибилла Изидор) и преступников. Генералам не позволено быть счастливыми, и если кому и удастся преодолеть эту стену, то уж точно не Элине — Николаю и, быть может, Киндеирну, но никому больше. Это они были любимцами императрицы и Ибере, несмотря на то, что нарушали правила чаще остальных генералов. Или именно потому, что имели наглость их нарушать.

Люди обычно называют всех жителей Ибере — демонами. Это, пожалуй, и логично — им не нравятся крылья, им не нравится то, что почти все в Ибере владеют магией, которая им и не снилась, им не нравится, что они могут жить вечно, если их не убить — не то, что сами люди, срок жизни которых ограничен. Люди считают всех из Ибере — чудовищами. И стоит только подумать, что люди могут придумать про генералов — раз уж они являются чудовищами даже для своих, — как хочется расхохотаться в голос.

Элина Горская вовсе не та женщина, от которой стоит ждать любви, верности и благодушия.

И именно поэтому Элина отстраняется от адмирала, присаживается на диван — жёсткий, неудобных для всех, кроме самой женщины. Ей и самой бывает стыдно за тот холодный приём, какой она раз за разом ему оказывает, стараясь прогнать, образумить... И Элина старается как-то смягчить то впечатление, которое она сейчас, должно быть, производит. Ей не хочется отталкивать его совсем. Не хочется потерять того хорошего друга, которым он бесспорно являлся. Ей не хочется знать, что во всём Ибере нет никого, кому она была бы дорога.

— Найди себе хорошую девочку, Юстиниан, — вздыхает Горская, наклоняясь, чтобы снять с себя туфли. — Люби её и живи с ней счастливо.

А не то попадётся тебе кто-нибудь вроде Алисы Вейзел, хочется рассмеяться Горской — Лексей никогда не знал, чего он ищет в женщинах, прежде чем увидел Алису, что являлась, как ни забавно, родной сестрой Сонга. А не то я могу передумать и оставить тебя себе, хочется серьёзно сказать генералу, но она прекрасно понимает, что Цецила это только подстегнёт к дальнейшим действиям, а не остановит, как ей хотелось бы больше всего на свете.

Элина знала это, потому что перед её глазами всё ещё стоял пример Вольдемара — тому не повезло даже больше, чем Лексею. Алиса, может, и бывала порой стервой, но её требования были вполне объяснимы. Если бы не Алиса, сама Элина занялась бы отловом Лексея из тех сомнительных заведений, куда он отправлялся каждый раз, когда появлялась такая возможность. О судьбе несчастного Вольдемара Горской даже говорить порой не хотелось.

Элина никогда не позволяла Юстиниану расшнуровывать свой корсет — генералы не могут всю жизнь просидеть в кабинете, перебирая огромное множество бумажек и занимаясь написанием тонны бессмысленных отчётов. И пусть сама она в своё время выправляла спину Юстиниану, её шрамы ему видеть совсем необязательно. Элина привыкла чувствовать себя красивой, привыкла восхищать — во всём, каждым своим жестом, каждым словом. А шрамы были лишь ненужным напоминанием о собственных победах, о том, как нелегко они порой давались. Воспоминанием, которое было никак не свести, которое можно было только спрятать. Прятать под множеством слоёв тяжёлой, плотной одежды. Закрывать полностью, не давая никакой возможностью догадаться об этом уродстве.

Должно быть, это не совсем правильно — во всём и всегда стараться оставаться холодной, сдержанной, учтивой. Должно быть, порой куда полезнее вскочить с места и сделать то, что хочется сделать, а не то, что необходимо. Элина гонит от себя все мысли о том, чего ей на самом деле хочется. Элина гонит от себя все мысли, которые считает ненужными, бесполезными, вредными. Как привыкла делать каждый раз, когда что-то выбивает её из привычного течения жизни.

Это недопустимо, твердит себе она. Нужно следить за своей репутацией и не давать чему-либо оставлять на ней пятна.

Элина старается не отводить взгляда от адмирала — иначе он точно догадается, что ей вовсе не хочется его прогонять, иначе он точно всё поймёт, а Горской нужен совсем другой эффект. Горской нужно, чтобы он ушёл, чтобы забыл её. Чтобы выкинул из своего сердца навсегда. Чтобы не портил себе жизнь и не усложнял её существование бессмысленными надеждами на счастливый финал её сказки. Чтобы не маячил перед глазами, каждый день напоминая ей, кто она такая.

Феи не бывают счастливыми. Ни в одной сказке, которую рассказывают детям, не было счастливой феи. Все они должны помочь стать счастливыми другим. Помочь сохранить привычный уклад жизни, возможно, порой внося некоторую сказочность. Феи не остаются счастливы в итоге — они лишь служат средством, могут исцелить, могут помочь сказочному герою достигнуть его цели, но никогда не получают взамен ничего, кроме благодарности, которая быстро забывается, лишь только герой становится счастлив. А для зимней феи, тем более, финал очевиден.

— Даже самой сильной женщине нужна поддержка, — говорит Юстиниан тихо, словно боясь своих слов.

За окном почти начинается метель — такое на уровне бывает редко, и Элина всегда чувствует её приближение, словно может командовать погодой на Ксандрете. Ей приходит в голову, что метель — это красиво. Куда красивее многих зданий. И метель заставляет Элину думать о том, как хорошо, должно быть, на обсидиановом острове, где под стеклянной крышей навеса можно было бы потанцевать... Элина любит танцевать. Не так сильно, пожалуй, как Киндеирн, но всё же...

И она бы, должно быть, уступила бы своему желанию, если бы не знала, как легко Юстиниан простужается — достаточно было чуть больше времени провести на морозе. А уж во время метели на Ксандрете — тем более. Ему не стоит сейчас выходить из дому. Точно не стоит.

Он — единственный летний гость на Ксандрете. Дворянин с далёкого юга, где и вовсе не бывает снега — было совершенно непонятно, что он забыл здесь, на четвёртом по «морозности» уровне. Цецил привык к жаркому солнцу и, должно быть, совершенно другим девушкам. Страстным, огненным... Не ледышкам вроде Элины. И женщина никак не может понять, почему он так тянется к ней — с того самого дня, когда они увиделись впервые. Горская едва ли сможет вспомнить, что это был за день и какое мероприятие было назначено. Да это и вряд ли было хоть сколько-нибудь важно.

Элине хочется улыбнуться его словам. Давно уже никто не говорил ей ничего подобного.

И всё-таки генерал никак не может понять, зачем ему всё это — зачем ему их отношения, слишком странные и неправильные, чтобы быть правдой. И в его привязанности к ней куда больше благодарности, которая исчезнет, растворится со временем, чем того чувства, за которое он эту привязанность принимает.

И с каждой его попыткой убедить её в том, что он достоин оставаться с ней рядом, Элине всё тяжелее даются её усилия убедить себя в том, что этому мальчишке будет лучше с кем-нибудь другим. Вдали от неё. Вдали от Ксандрета, вдали от генералов и тех, кто стоит достаточно высоко в иерархии Ибере. Девушку из обыкновенной дворянской семьи или и вовсе не дворянку.

— Женщине — да, — усмехается Элина, стараясь говорить так, чтобы в её словах не было слышно горечи. — Но я не женщина, мой дорогой, я — великий генерал Ибере. Слабости мне не положены по рангу.

Киндеирну нравилось называть её зимней феей. Таким образом он обычно старался поддразнить её, и Элина не знала, что и думать — либо он совсем не понимал ничего в этих волшебных созданиях, что живут только на уровне Тагон, либо понимал куда больше, чем хотел бы показать.

В комнате становится тихо, слишком тихо. И генерал может слышать, как шумит ветер за пределами дома. Юстиниан встаёт, хмурит брови — очевидно, не понимает. И Элина молит всех богов, чтобы он никогда этого и не понял, пусть остаётся тем, кем является на самом деле. Горская и сама не представляет, что было бы, если бы ей пришлось ломать себя, если бы она родилась другой и видела мир совсем другим.

И Элине хочется вздохнуть, подойти и обнять его. Пожалуй, даже говорить ничего не придётся.

Генерал встаёт, думая, что можно сделать, чтобы помириться. И она совершенно не ожидает, что в этот момент Юстиниан обернётся и поцелует её. Слишком нетерпеливо и горячо. Совсем не так, как её целовал когда-то Рейнвейрс. И Элина едва ли может не удивиться подобному. И у неё не остаётся ровным счётом никаких сил, чтобы и дальше сопротивляться этому напору. Во всяком случае, сегодня.

— Давай оставим всю философию на потом? — улыбается Горская. — Мне сейчас так хочется отдохнуть...

Возможно, когда-нибудь придёт время, когда ей придётся отпустить Юстиниана — насовсем, к девушке, которую он когда-нибудь полюбит. Но не сейчас. Пусть это когда-нибудь произойдёт, но сегодня Элина посмеет побыть счастливой рядом с ним.

А сейчас пусть эта сказка продолжается. Пусть хотя бы раз в жизни судьба окажется на стороне белоснежной зимней феи.

Питахайя — "драконов фрукт"

https://vk.com/photo-73069493_456239126

Эннен (он же атур) — остроконечный средневековый женский головной убор на каркасе из китового уса

https://vk.com/photo-73069493_456239127