Нет стыда у любви (гет)

Гермиона бежала по хрустящему снегу, не разбирая дороги, то и дело поскальзываясь на мёрзлой земле и едва не падая. В голове молотком стучала единственная мысль: к реке, скорее к реке, плеснуть в лицо холодной водой и хотя бы немного прийти в себя. Заклинание Агуаменти? Да как им воспользоваться, если она даже палочку не может удержать в трясущихся пальцах?! Какой теперь из нее повстанец и помощник Мальчику-Который-Выжил? Мальчику, который полчаса назад (отчасти благодаря ей) стал мужчиной.

Мерлин!

Вот, наконец, послышался едва уловимый плеск воды. Вечерний зимний сумрак впереди чуть рассеялся, и, обогнув прибрежные деревья, Гермиона выбежала на открытое пространство и упала на колени у самой кромки льда. Искать живую воду было некогда, а потому она наугад ткнула кулаком лед в том месте, где, как ей казалось, он должен быть особенно тонким. И в самом деле, повезло: она с первой же попытки пробила корку. Поспешно зачерпнув кристально чистую воду, прижала ладони к горящему лицу и, наконец, перевела дыхание. Сердце билось как ненормальное, щеки пылали от стыда, а на душе было так паршиво — и так сладостно — что она готова была сквозь землю провалиться.

Господи, что же они наделали!

Уход Рона и слезы в подушку по ночам, пустые надежды, что он вот-вот каким-то чудесным образом найдет их, несмотря на окруженную защитными чарами палатку. Затем осознание того, что не стоит так изводить себя бессмысленной тоской, а лучше сосредоточить все внимание на поиске крестражей, ну а дальше — больше. Взаимная поддержка, дружеские объятия, долгие разговоры о войне и такие же долгие минуты тишины, наполненной умиротворенным пониманием, редкие, но такие долгожданные эфиры «Поттеровского дозора», которые они слушали, затаив дыхание, и которыми буквально жили...

А сегодня объятия впервые перестали быть дружескими. Гермиона и сама не поняла, в какой момент пронзительные зеленые глаза взглянули на нее оценивающе и заинтересованно, и как ладони оказались под грубой тканью рубашки, по-собственнически сжимая плечи и гладя спину. Мост дружбы, созданный более шести лет назад и прошедший проверку на прочность в горе, в радости и в бою, теперь закачался и угрожающе накренился.

А потом Гарри поцеловал ее. Просто наклонился, настойчиво притянул к себе и жадно поцеловал. Его губы были сухими, горячими и почему-то отдавали полынью. А, может, это была горечь, которая захлестнула Гермиону с головой в первое мгновение... но которая буквально через минуту была сметена страстным натиском бывшего лучшего друга.

Все происходило как в бреду, но таком прекрасном бреду, что одно только осознание того, что она — в крепких объятиях Гарри, сводило с ума. Его сильные руки удивительно нежно, хотя и несколько торопливо исследовали ее тело, и после нескольких таких ласк от изначальной скованности не осталось и следа. Они упали на кровать — Гермиона даже не помнит, чью — не в силах прервать безудержные поцелуи; он срывал с нее одежду, а она так и тянулась к нему, готовая уступить его желанию и сама утопая в нем. Затем — секундная заминка, и Гарри неумело, но со всей возможной в этой ситуации осторожностью вошел в нее, такую гибкую и податливую, но сейчас замеревшую каменным изваянием.

Пара аккуратных движений, тихий стон, и Гермиона чуть расслабилась и подалась ему навстречу, обнимая за шею. Мост между ними взорвался.

А теперь она сидела на берегу, не обращая внимания ни на сгущающиеся сумерки, ни на дрожь во всем теле, ни на увязшие в снегу и порядком промокшие ноги. Она была настолько поражена и шокирована произошедшим, что до сих пор не могла в это поверить. Ее логически устроенный ум не желал принимать за правду то, что они с Гарри занялись... ох, она не могла это озвучить даже в мыслях! Вот дура. За какие-то полчаса умудрилась потерять друга, а вот приобрела ли кого-то вместо него — большой вопрос... Боже, боже, все, она пропала...

— Гермиона.

Накинутый на плечи мягкий плед и одно лишь имя, но произнесенное так, что на душе сразу стало тепло. Сжав губы и мучительно покраснев, Гермиона, наверное, целую минуту собиралась с духом, но потом все же подняла на Гарри робкий взгляд. Он же смотрел в ответ решительно и... бесконечно нежно.

— Что теперь с нами будет? — хрипло спросила она, плотнее кутаясь в плед и ежась — скорее, от неуверенности, чем от холода.

Гарри сел рядом с ней на корточки и взял ее руки в свои.

— Все будет хорошо, родная. Будет мир во всем мире, ведь мы есть друг у друга, а поэтому мы очень сильны, и вместе сможем выстоять в этой войне и победить зло. Прошу тебя, не кори и не мучай себя. У любви нет стыда или каких-то запретов. И в том, что между нами произошло, тоже нет ничего грязного и предосудительного, потому что это было так ярко, так... по-настоящему. Потому что я... люблю тебя. И, похоже, уже давно, хотя понял это только сегодня. Я тугодум, правда?

Гермиона сглотнула вставший в горле ком и кивнула, с трудом выдавив нечто похожее на улыбку. Он любит ее. Боже... Слишком большой напор эмоций, слишком все неожиданно — и так прекрасно...

Гарри тем временем направил палочку ей на ноги, прошептал заклинание осушения и добавил, сжимая в своих пальцах ее узкую ладонь:

— Мы каждый день рискуем жизнью, и любое завтра может для нас не наступить. Теперь время у нас — одно на двоих. Так давай не растрачивать его попусту. Иди ко мне.

Он встал, легко поднял Гермиону на руки и зашагал к палатке, освещая себе путь Люмосом, серьезный, но абсолютно счастливый и полностью уверенный в том, что делает. А она во все глаза смотрела на него и будто узнавала заново. Неужели так бывает? Не искала, но все же нашла... потеряла и вновь обрела.

Бывает.