Магниты (гет)

Ее всегда бросают.

Оливер предпочел ей Сару. Отец — бутылку виски. Мама — чувство вины.

Лорел сильная, она должна со всем справиться, но все-таки не выдерживает. Работа не спасает, только на время заглушая тянущую в низу живота боль. Лорел с головой уходит в помощь нуждающимся: тем, у кого нет никого, кому больше не на кого положиться. И ее все устраивает.

Лорел приходит в пустую квартиру, забирается с ногами на диван и заказывает очередную пиццу с маслинами. А потом появляется Томми. Ему не хватает лучшего друга, ей остро необходимо чувствовать, что она хоть кому-то нужна. Она убеждает себя, будто бы не предает память Оливера. Он изменил ей первым. С сестрой. За ее спиной.

Иногда она думает: что было бы, возьми он ее на «Гамбит»? Родители оплакивали бы другую дочь? Было бы им легче? Временами кажется, что все сложилось бы иначе, но от перестановки мест слагаемых сумма выходит совсем иной.

Лорел улыбается Томми и принимает бокал вина из его рук. Все, что не убивает, делает ее… другой, потому что она не чувствует себя сильнее. Нет. Она ощущает себя дрейфующей льдиной, которая, как не пытается, все никак не может прибиться к берегу. У нее есть квартира, машина, вроде бы любимая работа, парень рядом, но она не ощущает ничего: только тоску и застарелую боль, отдающую обреченностью, безысходностью и отчаянием.

Лорел смертельно устала.

— Где ты витаешь? — спрашивает Томми, целуя ее в плечо.

— Здесь, — улыбается она и тянется за поцелуем.

Да, она использует его. Отогревается в ласке, замещает одного плейбоя другим, но ей это нужно. По-другому Лорел не выжить. Она спит с лучшим другом того, кого любит, но его уже нет. Мертвых не предают, живые просто живут дальше. Она почти верит в это, а Томми делает вид, что его не обижает ее отстраненность.

Иногда она замирает и подолгу смотрит в одну точку: представляет, что было бы, не потерпи «Гамбит» крушение. Узнала бы она об Оливере и Саре или так и жила бы в коконе иллюзий? Любила бы бесшабашного парня, вечно исчезающего и попадающего в неприятности? Съехались бы они или так и бегали бы друг к другу? Встречались бы под тяжелые вздохи отца и грустные улыбки матери? А может, он ушел бы к Саре, и Лорел сбежала бы из города, лишь бы не видеть их счастливые лица? У нее столько вопросов, столько возможных вероятностей, от которых в груди каждый раз что-то обрывается, но ни одного ответа. Она всего лишь человек, которому необходимо заполнить чем-то пустоту, и Лорел старается изо всех сил, но ничего не выходит. Она в плену прошлого, которое не отпускает, лишь глубже засасывает в трясину. Говорят, время лечит. Почему же тогда раны не затягиваются, а по-прежнему кровоточат? Лорел расстается с Томми, не в силах больше мучить и его. Это ее крест и ее сомнения. Лорел не имеет права тащить за собой кого-то еще. Она постоянно сравнивает его с Оливером. Любой жест и сказанное слово проецирует на него. Томми тоже человек, заслуживающий счастья. Лорел не в силах ему его дать. Она решает, что одной ей будет проще. Когда-нибудь обязательно будет.

Лорел верит, что поступает правильно, пока не возвращается Оливер, и все не становится с ног на голову. Снова.

Она не просила о таком и уж тем более не ждала. Она свыклась.

А теперь Оливер рядом, но как прежде — все равно не будет. Сары нет. Пяти лет жизни нет. Лорел совсем другая.

— Привет, — говорит Оливер, и ей хочется кричать.

Серьезно? Это все, что он может сказать? А чего она, собственно, ждет? А будь она на его месте, как бы себя вела?

— Привет, — также безлико отвечает она.

И Оливер совсем не тот, что раньше: крепко сжатые зубы, горящий решимостью взгляд, нахмуренные брови. Остров, понимающе шепчутся все вокруг, но Лорел чувствует, что есть нечто более глубокое и важное. Дело не в острове, дело в том, что там произошло с Оливером. Мальчик вернулся мужчиной, повидавшим намного больше, чем он готов рассказать. Разум говорит, что она накручивает себя, выдает желаемое за действительное, но где-то глубоко внутри, сердцем, Лорел ощущает, насколько Оливер изменился. Он пытается притворяться, хотя бы отчасти, прошлым собой, но Лорел слишком хорошо его знает. Возможно, даже лучше самого Оливера. И она умеет замечать детали.

— Мне жаль, — говорит он, и она верит. Не сомневается в раскаянии в голосе, читает горечь в глазах, видит груз вины в опущенных плечах. Такое не сыграть даже нынешнему Оливеру Куинну. — Прости. Я не должен был...

Лорел накрывает его губы ладонью и вздыхает. Ни одни слова не изменят то, что случилось. Самые трогательные, честные и искренние заверения не исправят ровным счетом ничего. Наконец приходит осознание — прошлое в прошлом. Лорел вдыхает полной грудью. Оказывается, она прожила пять лет, задержав дыхание, а теперь наконец смогла выдохнуть. Теперь она знает, как по-настоящему ощущается облегчение.

— Что с тобой случилось на острове? — все-таки спрашивает она, хоть и не надеется получить правдивый ответ.

Оливер предсказуемо качает головой.

— Там и осталось.

Лорел не верит. Видит, как это живет в Оливере, дышит болью, отравляет его. Она кладет руку ему на грудь и чувствует биение сердца — неровное, сбитое, лихорадочное. Он не в порядке, она не в порядке, ничего не в порядке. Их слишком многое связывало, чтобы испариться даже спустя столько времени, разочарований и обид. Спустя столько отчаяния.

— Оливер... — она запинается, но собирается с силами и продолжает: — Я слышала, врач сказал, что двадцать процентов твоего тела покрыто шрамами, — Лорел на мгновение прикрывает глаза. — Я хочу знать.

Возможно, он уступает. Возможно, сам хочет поделиться, но никто не предлагал. Возможно, он что-то видит в ее взгляде. Лорел не знает наверняка, почему, но он сдается. Не отводя глаз, поднимает руку и накрывает ее пальцы. Лорел видит, как дергается его кадык, а на лице вспыхивает мрачная… Уверенность?.. одержимость?..

— Меня пытали.

Она ожидала чего-то подобного, но все равно оказалась не готова услышать. Вот так просто. Всего два слова, которые перечеркивают все, во что она верит. Естественно, Лорел понимает, что остров вряд ли был курортом, знает о шрамах, но это звучит настолько обыденно, настолько же и страшно. Оливер, кажется, воспринимает пытки как нечто нормальное, логичное даже, и от этого по коже бегут мурашки. Сколько нужно пережить, чтобы пытки перестали быть чем-то из ряда вон выходящим? Лорел жутко. Она не хочет больше ничего слышать, только оградить Оливера от ранящих его воспоминаний.

Лорел медленно расстегивает пуговицу за пуговицей на его рубашке, прикасается к обнаженной коже. Он вздрагивает от каждого прикосновения, но не останавливает, а она с каждым дюймом открывает взгляду все больше поврежденной плоти. Дотрагивается подушечками пальцев до каждой отметины и задерживает дыхание вместе с Оливером. Не жалеет его, ни в коем случае, но пытается забрать хотя бы малую часть его боли себе. Потребность помогать въелась Лорел под кожу, но с Оливером все иначе, потому что она отдает еще и часть своей вины. Две потерянные половинки притягиваются друг к другу как магниты, при каких бы обстоятельствах они не сталкивались.

Лорел не знает, кто из них подается навстречу первым, да это не так уж и важно. Они целуются как никогда не целовались — трепетно, нежно, едва касаясь губ, но делят одно дыхание на двоих. Лорел скользит пальцами по его коже, ощущая руки Оливера на своей спине. Это как ощутить вкус свободы после долгого заточения. Впервые за очень долгое время Лорел чувствует себя живой. Внутренние демоны обступают Лорел со всех сторон, и она поддается им без зазрения совести. Она так долго сопротивлялась, что больше не хочет убегать. Каждый имеет право на второй шанс, она — тоже. В конце концов, Лорел всего лишь человек, который по-прежнему любит Оливера Куинна.