Замкнутый круг (гет)

Малакор вскричал на тысячи голосов, когда бездна поглотила тело Дарт Треи. Сквозь Силу и время протянули к ней жадные руки те, кто остался здесь вновь и вновь проживать мгновения своей гибели, — и отпрянули, взвыв стаей изголодавшегося по крови зверья. Раздосадовано, зло.

Старуха не принадлежала этому месту. Пав от меча ученицы, она умерла в мире с собой, достигнув всего, что желала.

Редкая удача для ситха. Рэннил не была уверена, что такое же счастье выпадет ей, когда Академия Трайуса вновь сменит хозяина. Что не присоединится она после смерти к тем, кого убила когда-то одним приказом.

Голоса не умолкали — кричали, шептали, выли от ненависти и боли под сводами древней Академии, из бездонной пропасти, простиравшейся под каменной платформой; заходились воплем в голове Рэннил. Так же громко кричали они в тот день, когда Генератор гравитационной тени смял поверхность Малакора, словно листок бумаги, исказил до неузнаваемости и слепил вновь — в безобразное подобие мира, месиво из мертвого камня и останков боевых кораблей.

"Твоя вина!" — кричали призраки республиканских солдат, и Рэннил готова была поклясться, что может различить знакомые лица в уродливом сонме мертвецов.

"Почему ты позволила этому случиться?" — шептали в отчаянии джедаи, и впереди всех — те, кого галактика запомнила под именами Сион и Нихилус. Теперь, когда обоих забрала к себе Сила, Рэннил легко вспомнила их настоящие имена и лица. Она знала их всегда — но признавать не хотела бывших товарищей в омерзительных обличьях, которые подарила им война. Которые подарила им Рэннил, отдав приказ уничтожить мандалорский флот вместе с планетой и всеми, кому не повезло оказаться поблизости.

"Ты — убийца, джедай, не воин!" — угрожающе надвигались на нее легионы мандалорцев, и казалось, лишь полшага не хватало им, чтобы вновь ступить на поверхность Малакора, из бестелесных видений обернуться созданиями из плоти и крови. О врагах Рэннил привычки скорбеть не имела и вновь обрушила бы ад на их головы, будь даже у нее шанс поступить иначе, но их боль она чувствовала столь же явственно, как и боль каждого из джедаев.

Все повторилось снова, словно и не минуло десяти лет с той битвы. Будто смерть Треи разрушила барьер, что хранил разум Рэннил от голосов обезумевших призраков, а душу — от незаживающей раны в Силе. Десять лет назад Малакор почти уничтожил ее, но так и не убил — оставил калекой, лишенной связи с Силой. Теперь он готовился забрать ее, призрака, слишком долго бежавшего от своей могилы.

Рэннил закрыла глаза и позволила всем щитам, сдерживавшим безумную темную Силу Малакора, пасть. В прошлый раз они не спасли ее. Сегодня она не станет искать спасения.

"Я не жалею", — твердо сказала она в лицо видениям прошлого, почти застившим глаза. Чужая боль наполнила каждую клеточку тела, чужие крики рванули слух в невыносимом крещендо...

Верная смерть для джедая — или безумие, сродни тому, что поразило Нихилуса и Сиона. Но Рэннил больше не была джедаем.

Вместо того, чтобы бороться, она позволила Силе течь сквозь нее. Вместо того, чтобы бежать, она приняла ее и, сжав в тисках равнодушия и воли, сделала своей. Вместо того, чтобы в страхе отводить взгляд от Малакора, она взглянула на него — не глазами, истинным зрением, — и увидела настоящее лицо этого мира, вместе со всеми ранами, что война оставила на нем.

"Этот кошмар был сотворен моей волей, моим выбором. Память о нем более не властна надо мной".

Голоса, возопив в последний раз, умолкли, и гулкая тишина пришла им на смену. Какофония, отголоски которой преследовали Рэннил на протяжении десяти лет, доносясь до ее слуха хоть в самых шумных кварталах Нар-Шаддаа, хоть посреди пасторальных лугов Дералии, наконец затихла навсегда.

Вызов прошлого был принят и отвечен. То, что так долго было слабостью, медленной агонией, обратилось в силу.

Рэннил распахнула глаза, чтобы взглянуть на мир в первый раз. Улыбнулась нелепой мысли: она будет скучать по былой красоте, но сероватая кожа и белесые бельма — ничтожная плата за Силу, что теперь струилась по ее телу, и зрение, что позволяло смотреть глубже и дальше границ материального.

Зал ожил вокруг нее, заиграл новыми красками и оттенками, недоступными человеческому взгляду. Пропасть внизу — последнее пристанище не только Треи, но и поколений прежних мастеров, в чьих истлевших костях еще теплилось слабое, извращенное подобие жизни. Мост позади, за которым, нерешительно скрываясь в тенях, дожидаются новую хозяйку самые смелые ученики Академии. Рэннил даже не глядела в их сторону, но видела их молодые, едва тронутые Тьмой лица; сумела бы каждого назвать по имени, если бы дала себе труд прислушаться к их мыслям. С ними она разберется чуть позже — сейчас ее куда больше волновала сеть пещер впереди.

Знакомое присутствие. Жизнь, готовая оборваться в любой момент. Крепкая нить, протянувшаяся через Силу от Рэннил к тому, кто отдал ей всего себя и не мог даже потребовать ничего взамен, как бы ни бунтовала его алчная натура против такой слепой, жертвенной любви.

Эттон умирал. Ради нее, из-за нее... без ее на то воли. Она ускорила шаг, с болезненной остротой чувствуя, как жизнь по капле покидает тело ее ученика. Труса. Предателя. Убийцы. Эттон был не тем человеком, преданностью которого можно гордиться, но подобное всегда тянется к подобному. Сила справедливо сочла двух живых мертвецов хорошей парой.

— Я... я уже спас тебя? — улыбка у Эттона вышла бледной. Сила вокруг него пульсировала болью, все его тело виделось мешаниной изломанных костей, порванных связок, лопнувших вен и крови, текшей совсем не так, как заложено природой.

Сион не отпускал своих жертв, не заставив их сполна прочувствовать то, что сам Владыка Боли вынужден был терпеть каждую минуту. Удивительно, что Эттон все еще дышал после схватки с ним. Рыцарь, отважно бросившийся на спасение дамы сердца... Трея посоветовала бы предоставить глупца его судьбе, но у Рэннил не было стольких лет за плечами, чтобы рвать нити Силы и человеческой привязанности так легко.

— Твои глаза... все настолько плохо, да? А я говорил... говорил тебе, что эта старуха изуродует тебя... превратит в свое подобие... проклятье, я должен был тебя защитить от этого...

Рэннил мягко приложила палец к его губам, но Эттон продолжил бормотать в предсмертном бреду что-то о любви и раскаянии, о том, как он дорожил ею и как старался оградить от Тьмы, которую Рэннил так охотно приняла, едва научившись чувствовать Силу вновь. Она не слушала: приложив ладонь ко лбу умирающего, вбирала в свои руки всю его боль и обращала в силу, способную срастить переломанные кости, соединить разорванные ткани и вновь запустить сердце, бившееся с каждой секундой все слабее.

— Знаешь, — голос Эттона совсем слаб, и Рэннил куда легче слушать его мысли, чем слова, — я все равно устал жить. Столько смертей... надоело жить с этим. Только не хотел, чтобы ты видела меня таким... не хочу умирать у тебя на глазах...

Сила ворвалась в его тело огненным потоком и концентрированной болью. Сбивчивая речь оборвалась криком; Эттон конвульсивно дернулся и выгнулся дугой, захрипел, тщетно пытаясь вдохнуть. Даже сквозь щиты, которыми Рэннил загодя оградила себя, Сила донесла отголосок его мучений. Но дело было сделано: смертельные раны затянулись, поврежденные органы вновь начали функционировать, кости срослись, пусть и не до конца.

И Тьме под силу исцеление. Лишь цену она потребует за него гораздо более высокую, чем Свет.

— Ты не умрешь, Эттон, — прошептала Рэннил, глядя в его налитые кровью глаза. — Не раньше, чем я позволю тебе.

Поднявшись, она обернулась к двум темным джедаям, застывшим позади нее. Они стояли здесь уже некоторое время, выбирая между ударом в спину и почтительным поклоном. Внимание Рэннил помогло им определиться.

— Доставьте его в медицинский блок, — приказала она, глядя поверх их склоненных голов. — А после соберите всех выживших учеников Академии. Расскажите им о смерти Дарт Треи... и смене руководства.

Один из учеников попросил ее подождать, пока подадут носилки. В его мыслях замешательство плотно переплелось со страхом и любопытством, но обмана Рэннил не чувствовала: у мальчишки хватило ума не идти против той, что сумела одолеть сильнейшую из Триумвирата.

Теперь ей предстояло встать во главе нового. Пусть Визас не сравнится в могуществе с Нихилусом, а Эттон — с Сионом в искусстве боя, Рэннил не сомневалась, что сумеет заставить оставшихся ситхов принять их как своих хозяев. Этот путь в Силе виделся прямым и правильным. Единственным, что не вел ее, Изгнанницу, к смерти в забвении и ненависти.

"Малакор должен был стать нашей могилой. — Эттон вздрогнул, когда мысли Рэннил коснулись его разума. — Теперь он станет нашим домом, раз уж во всей галактике для нас не нашлось другого".

Этой ночью Эттон опять проснулся от собственного крика. Рывком сев на постели, он пустым взглядом уставился в темноту перед собой, еще не до конца поняв, кончился ли кошмарный сон или пошел на новый виток, лишь слегка изменив декорации. На Малакоре в таких вопросах было легко ошибиться.

Голоса снова донимали его — точнее, целый хор голосов, будто задавшихся целью свести Эттона с ума. Они кричали, выли, шептали, говорили о самых потаенных его желаниях и худших страхах; обещали могущество и власть — и тут же грозили расправой вкупе с вечными муками. Сперва Эттон пытался отгораживаться от них, потом — бороться, усилием воли отталкивая от себя щупальца темной Силы. Через некоторое время он понял, что единственный способ не сойти с ума — игнорировать навязчивых призраков (чем бы они ни были на самом деле), насколько это вообще возможно. Днем это получалось плохо. Ночью — еще хуже.

Эттон ненавидел Малакор. Судя по всему, тот отвечал взаимностью.

За высоким стрельчатым окном полыхнула молния, на миг осветив тесную келью — ее темно-серые каменные стены, антрацитово-черный пол с алыми прожилками и скудное убранство, состоявшее из узкой койки, рабочего стола да ящика для вещей. Тот, кто построил Академию Трайуса, явно больше заботился о показном величии, чем об удобстве обитателей. Возможно, жизнь здесь стала бы чуть менее невыносимой, сделай сгинувший в веках архитектор парадные залы немного меньше, а жилые помещения — слегка просторнее. Впрочем, Эттон не захотел бы здесь задержаться, даже окажись Академия комфортной, как самая роскошная хаттская увеселительная яхта.

Он прилетел сюда молодым и привлекательным. Сейчас его каштановые волосы припорошила седина, а мертвецки бледную кожу избороздили морщины. О психическом здоровье он предпочитал лишний раз не задумывался — и так ясно было, что дела плохи и лучше точно не станут, пока он здесь... а может — не станут никогда.

Эттон мог улететь в любой момент. Взять любой корабль из ангара — и вперед, к цивилизации, к нормальной жизни, кантинам, казино и тви'лекским шлюхам. Рэннил не стала бы задерживать его: с тех пор, как она вырвала из рук старухи Креи этот чокнутый ситский культ, у нее не было недостатка в учениках и слугах. Эттон не был уверен, что ее вообще хоть каплю заботило, где он и чем занимается: какое ей могло быть дело до мелкой букашки вроде него, когда вся голова забита тайнами Силы и древними знаниями, от обилия и запретности которых любого нормального джедая удар бы хватил?

Эттон мог улететь в любой момент. Он повторял себе это каждое утро — и каждой ночью засыпал с мыслью, что завтра же покинет это гиблое место навсегда.

Так продолжалось уже больше года.

* * *

После гражданской войны на Коррибане дела у ситхов пошли скверно: Империя Ревана загнулась, не успев толком устояться, и то, что чуть было не выросло в новое государство внутри Республики, рассыпалось на грызущиеся между собой секты, мелкие диктаторские режимчики и старые добрые банды. Каким образом Академия Трайуса, набитая самыми безумными сектантами и расположенная на Малакоре, к которому никто в здравом уме на расстояние гиперпрыжка не подлетит, умудрилась стать самой влиятельной силой в этом зоопарке, для Эттона оставалось непостижимой тайной. А вот Рэннил разобралась во всем на удивление быстро и не замедлила воспользоваться наработками предшественников: после пары месяцев затишья на Малакор вновь потянулись новобранцы, возжелавшие сомнительных прелестей Темной стороны; не появилось и проблем с деньгами и снабжением — у ситхов оказалось предостаточно общих дел и интересов как с криминальными картелями, так и с правительствами целых планет. Скорее всего, связи остались в наследство от Ревана с Малаком: Эттону трудно было представить, чтобы такими приземленными делами занимался кто-то из безумной троицы Крея-Нихилус-Сион.

Как бы то ни было, Академия не спешила рассыпаться в прах и тихонько вымирать от голода — на что Эттон, признаться, втайне надеялся. Каждый месяц, проведенный на Малакоре, шел за год: казалось, сама Сила здесь обезумела от боли и норовила причинить такую же боль каждому, кто посмеет ступить на поверхность мертвой планеты. Эта Тьма не горячила кровь и не насыщала энергией — она истощала и вытягивала жизнь отовсюду, куда могла дотянуться, не разбираясь, к какой там стороне Силы и какому ордену причисляет себя жертва.

Малакор медленно убивал своих обитателей, но все новые и новые идиоты находили к нему дорогу. Кого-то приводила жажда запретных знаний, кого-то — вербовщики, а кого-то — банальная безысходность: Республика понемногу вставала на ноги, и для многих падших джедаев Академия Трайуса оказалась единственным безопасным прибежищем, где они могли спастись от чисток.

Возможно, здесь крылось что-то еще. Нечто куда более таинственное и страшное, чем любое разумное объяснение. Эттон чувствовал это, но не понимал до конца, — как чувствовала вся команда "Эбенового сокола", ни один член которой так и не смог покинуть Малакор. Как чувствовал Микал — смазливый, правильный до отвращения Микал, всегда смотревший на Рэннил широко распахнутыми щенячьими глазами.

Старая карга несла что-то о "связи в Силе", когда часами капала Рэннил на мозги. Эттон долго не придавал этому значения, пока не прочувствовал на себе в полной мере. Если хоть на минуту допустить, что вся эта чушь об огромном влиянии ее поступков на галактику и способности накрепко привязывать к себе даже случайных людей, — правда хотя бы наполовину...

Тогда, возможно, в словах Микала был какой-то смысл.

"Она должна умереть, Эттон, — сказал он вчера, сжимая в кулаке кристалл, вытащенный из светового меча. Некогда ярко-золотой, лучащийся теплым светом камень померк и потемнел, будто наполнившись свернувшейся кровью. — Пока она жива, ее безумие продолжит распространяться по галактике, как чума. Ты знаешь это. Знаешь, что женщины, которую мы любили, больше нет. Она теперь даже не человек — чудовище, живой проводник Темной стороны!"

Тогда Эттон без лишних слов вышвырнул его за дверь. За весь сегодняшний день они не встретились ни разу. Возможно, Микал решил в кои-то веки действовать, а не трепать языком. Скатертью дорога, если так: без этого слизняка жизнь станет немного приятнее. По крайней мере, Эттон на это надеялся.

За спиной послышались шаги. Эттон резко обернулся, лишь в последний момент передумав хвататься за меч: опасность он бы почуял. Темный джедай замер на пороге комнаты и согнулся в глубоком поклоне, боясь поднять взгляд.

"Пугливый какой-то. Из новеньких, что ли?"

— Мастер Рэнд?

Эттона едва не перекосило. Эти их "мастера" и "лорды"... не многовато чести для вчерашнего контрабандиста и позавчерашнего дезертира? Он довольно быстро наловчился использовать Силу и попадать световым мечом по противникам, а не собственным конечностям, но этого было маловато, чтобы поставить его в один ряд с Рэннил, Визас или кем-нибудь из здешних старожилов. Но Эттон не был настолько глуп, чтобы просвещать на этот счет помешанных на статусе сектантов.

— Он самый. Зачем явился?

— Госпожа велела передать, что желает вас видеть, ма... то есть милорд. Прошу прощения, милорд.

Парень согнулся еще ниже, явно подумывая о том, чтобы пасть на колени. Простые темно-серые одеяния выдавали в нем ученика, а зашкаливающая нервозность и путаница с титулами — ученика новенького. Присмотревшись к его лицу, Эттон про себя помянул ситхов в самых заковыристых выражениях: мальчишке было лет пятнадцать, не больше, но в его волосах уже начинала пробиваться седина, а сквозь бледную кожу просвечивали неестественно темные вены. Эттон подавил острое желание схватить придурка за шиворот и пинком отправить к ближайшему ангару — чтобы садился на корабль и уносил ноги, пока еще здоров и в своем уме.

Прикрыв глаза, Эттон мысленно потянулся к Рэннил. Ее присутствие он ощущал всегда, где бы ни находился. Она была с ним постоянно — тенью за его спиной, тихим шепотом в голове, взглядом, буравящим затылок... почти как Крея, не к ночи будь старая карга упомянута.

"— Только не говори, что не могла вломиться мне в голову и позвать лично. Кстати, комлинк все еще при мне, если ты забыла".

"— Тебе нужно наконец привыкнуть к местному церемониалу. Кстати, ты мог бы уже отпустить мальчонку... или тебе так нравится, когда перед тобой гнут спину?"

"— Вот только не надо ехидно хихикать, как старая ведьма. Ты точно уверена, что ее призрак не обосновался у тебя в голове?"

Рэннил не ответила. В последнее время она вообще стала немногословна — видимо, общество призраков и видений ей теперь нравилось больше, чем его. Что ни говори, а Сила плохо влияет на мозги, если относиться к ней слишком серьезно.

Передернув плечами, Эттон вновь обратил внимание на мальчишку. Тот до сих пор стоял, склонившись, и с опаской поглядывал на "мастера Рэнда" темными, покрасневшими от недосыпа глазами.

— Парень, да встань ты уже. — Эттон попытался по-свойски улыбнуться, но разрядить обстановку не вышло: вместо того, чтобы приободриться, мальчишка окончательно спал с лица и невольно отступил на шаг.

"Шрамы, — сообразил Эттон и скривился, проведя пальцами по уродливым рубцам, оставшимся после дуэли с Сионом. Ходячий труп хорошо постарался, чтобы никто и никогда больше не назвал Эттона "красавчиком". — Пора бы уже привыкнуть".

— Свободен, — махнул он рукой. — И еще... бежал бы ты отсюда. Ничего хорошего тебя здесь не ждет, малец. Уж мне-то поверь.

Мальчишка опасливо зыркнул на него исподлобья и на всякий случай снова поклонился. В его глазах, под которыми залегли синюшные тени, полыхнул страх пополам со злостью. Отвечать он не стал: так быстро попятился обратно за дверь, будто терентатека увидел. Решил, наверное, что "мастер" над ним издевается или, хуже того, подставить хочет. Дурень малолетний.

— Ну, как знаешь, — равнодушно сказал Эттон пареньку в спину. — Потом не говори, что тебя никто не предупреждал.

Он и не надеялся, что мальчишка прислушается к его совету. Раз уж у самого Эттона не хватило мозгов так поступить, от других и ожидать нечего.

* * *

Рэннил назначила встречу в самом сердце Академии — и всего Малакора, если принять на веру мистическую муть, которую обожали нести все претендующие на значимость культисты. Любому разумному человеку ясно, что если планета напоминает изувеченный труп, то на ее сердце смотреть точно не стоит, но единственного здравомыслящего человека на много световых лет окрест Эттон каждый день видел в зеркале — и то всерьез сомневался, что с головой у него действительно все в порядке.

Будь он в своем уме, не шел бы сейчас по узкому каменному мосту, под которым — бездна, а впереди — самая опасная женщина в галактике.

Эттону пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не броситься назад, едва сделав пару шагов. Каждый раз, оказавшись здесь, он проклинал тот день, когда позволил Рэннил пробудить дремавшую в нем Силу; когда научился слышать и чувствовать то, к чему следовало бы навсегда остаться глухим.

Он шел, глядя вперед и только вперед, а перед глазами одно за другим вставали лица тех, кого он предал, погубил и не уберег. В ушах нарастал нечеловеческий вой, от которого стыла кровь в жилах. Порой в нем угадывались отдельные слова, но Эттон прилагал все силы, чтобы не разобрать ни одного.

Он старательно концентрировал внимание на самых банальных вещах: на затхлом воздухе, промозглой сырости, а еще — на том, как живот мерзко крутит от голода (того, кто отвечал за снабжение Академии провизией, следовало бы показательно расчленить с особой жестокостью). Эттон знал: достаточно хоть немного ослабить контроль, лишь на какой-то миг пустить в голову бесплотные голоса, и он труп. Разорвет себе вены зубами, выпустит собственные кишки световым мечом или выцарапает ногтями глаза и бросится вниз с моста — вариантов было предостаточно, один хуже другого. Он уже видел, как такое происходило с другими, и на себе испытывать не желал.

Мост проходил над бездной, из глубин которой поднимался зеленоватый туман. Где-то далеко внизу, должно быть, шла непонятная химическая реакция — другие объяснения тому, что туман слегка светился, может, и были, но меньше всего Эттон хотел над ними задумываться. Впереди виднелась круглая каменная площадка, окруженная колоннами в форме чудовищных когтей: издалека казалось, что ее сжимает лапа исполинского монстра. Эттон предположил бы, что когда-то странная конструкция была частью большого зала, обвалившегося после вызванного Гравитационной тенью катаклизма, не будь края платформы идеально ровными. Кто бы ни спроектировал Академию, архитектором он был гениальным — и конченным психом при этом.

Рэннил ждала здесь, как и обещала. Но она была не одна.

"Микал. Что, блондинчик, неужели ты все-таки набрался смелости?"

Эттон замедлил шаг и положил ладонь на рукоять светового меча. Он знал, на что Рэннил способна в бою, и даже предположить боялся, что она могла сотворить с помощью Силы, не шевельнув и пальцем. Шансов победить ее у Микала еще меньше, чем у гизки — загрызть ранкора. Но если этот слизняк хотя бы попытается причинить ей боль... Эттон сделает то, что давно мечтал сделать. С превеликим удовольствием.

"— Ты как раз успел к кульминации спектакля. — Эттон вздрогнул: Рэннил начала баловаться телепатией достаточно давно, и все равно он никак не мог к этому притерпеться. — Не делай резких движений: Микал нервничает — не ровен час, поломает мне сценарий".

Микал стоял напротив нее, напряженный, как перед собственным расстрелом. Он судорожно стискивал в ладони рукоять светового меча, но клинок не активировал; его боевая стойка казалась неуклюжей и ломаной — хотя уж в чем, а в неумении сражаться этого бывшего падавана-неудачника и нынешнего республиканского шпиона даже Эттон упрекнуть не мог.

— Я до последнего верил, что у вас еще есть шанс. — Каждое слово давалось Микалу с явным трудом. Он говорил, склонив голову, будто страшился встретиться взглядом с женщиной, стоявшей перед ним. — Пытался спасти вас от самой себя, помочь справиться с болью, которая исподволь превращала вас в монстра... молча наблюдал, как вы безжалостно расправляетесь с последними джедаями. Помогал вам во всех злодеяниях. Не задумываясь последовал за вами, когда вы предали Республику на Дантуине и Ондероне... И все ради того, чтобы галактика получила одну повелительницу ситхов вместо троих! Совет был прав насчет вас с самого начала. А я... я жалкий слепец. Раб и марионетка в ваших руках.

Эттон ухмыльнулся, чувствуя прилив ничем не обоснованного, но чертовски сильного удовольствия. Ну неужели белокурого ангелочка наконец осенило? Больше года минуло с методичной охоты на бывших членов Совета, после сделки с наемниками на Дантуине, военного переворота на Ондероне и захвата Академии, а он только сейчас догадался, что Рэннил — не святая мученица из его романтических грез?

"Тебе следовало уйти с самого начала. Оставить нас и сбежать, поджав хвост, к своей ненаглядной Республике... но очень нелегко смириться с тем, что эта женщина выбрала не тебя, да? Что не захотела становиться республиканской мессией ради твоих больших голубых глаз? Так-то оно в жизни бывает, красавчик".

В наступившей тишине голоса призраков стали громче. Эттон до боли закусил губу, старательно думая о том, как разрубит Микала на кусочки. Пусть только даст повод... пусть только попытается приблизиться к ней...

Микал остался на месте — Рэннил сама шагнула к нему, и за ней, словно послушная свита, потянулись тени. Эттон невольно попятился, чувствуя, как в груди стремительно нарастает холод.

Он любил ее. Любил до безумия, любил даже такой — слепой и поседевшей, изуродованной Силой изнутри и снаружи. Но это не значило, что он не боялся ее.

— И все же ты пришел поговорить, а не убивать. — Голос Рэннил завораживал. Она говорила негромко и певуче, но ее тихие слова легко перекрывали надрывающийся призрачный хор. — В глубине души ты сам не веришь, что сможешь сделать это, ведь так? Иначе не стал бы предупреждать меня о своих намерениях.

Она ласково провела бледной ладонью по щеке Микала. Тот вздрогнул, но не отпрянул, а Эттон с трудом подавил порыв вогнать клинок ему в спину.

— Я не убийца, — произнес Микал твердо, не отрывая взгляда от лица Рэннил. — Но если я не остановлю вас, этого не сделает никто. Джедаев больше нет. Вы сами никогда не свернете с пути, который выбрали. Не сможете, даже если захотите.

— Так почему медлишь? Ждешь более удобного момента? Его не будет.

Микал стиснул рукоять меча так, что по напряженной руке прошла судорога. Эттон затаил дыхание и воззвал к Силе внутри себя, концентрируя энергию на кончиках пальцев. Если этот тюфяк решится, ему хватит одного движения, чтобы случилось непоправимое. Защититься Рэннил не сможет. Как бы сильна она ни была — не успеет...

Световой меч Микала с глухим стуком упал на пол и покатился к краю платформы.

— Я... не могу. Только не так.

Рэннил растянула в улыбке посеревшие губы. Раньше, до Малакора, она прятала первые следы порчи под косметикой. Теперь — лишь подчеркивала их, словно гордилась каждой отметиной Тьмы.

— Ты не сможешь убить меня, Микал. Ни сегодня, ни завтра, ни десять лет спустя... но есть и другой путь. Не отводи взгляд. Смотри на меня и слушай внимательно...

Ее пальцы легли Микалу на виски. В своих просторных черных одеяниях, с белыми волосами, заплетенными в толстую косу, она казалась тенью, кровожадным призраком из народных сказок, готовым досуха выпить кровь наивного героя, осмелившегося полюбить темное создание.

— Ты уйдешь отсюда, — проговорила она нараспев. — Сядешь на корабль и улетишь. Все упоминания о Малакоре ты сотрешь из навикомпьютера и сам забудешь о нем, едва покинешь эту систему. Забудешь ты и обо мне, и обо всем, что пережил вместе со мной. Но ты всегда будешь помнить о том, что джедаев больше нет в этой галактике. Все они мертвы, пали или ударились в бега... кроме тебя. Ты — последний из Ордена, и именно тебе суждено возродить его. Это — твое предназначение, и ты сделаешь, все, чтобы исполнить его, потому что в глубине души навсегда сохранишь мой образ... и память об угрозе, которую я воплощаю.

Каждое сказанное слово отдавалось в Силе громогласным эхом, впечатывалось в нее приказом, которому невозможно противиться. Он звучал не для Эттона, и все же ему пришлось прикрыть глаза и начать лихорадочно просчитывать комбинацию за комбинацией, необходимые, чтобы выиграть у самого себя воображаемую партию пазаака.

Такого Рэннил еще не проделывала. В глубине души Эттон надеялся, что этот фокус закончится ничем: он худо-бедно свыкся с тем, что эта женщина могла читать его мысли и щелчком пальцев переломить шею солдату в полном обмундировании, но так вывернуть наизнанку чьи-то мозги...

— Иди, Микал.

Микал развернулся и деревянной походкой направился прочь. Его световой меч так и остался лежать у самого края платформы. Микал даже не вспомнил о нем, да и вряд ли был способен сейчас вспомнить хоть о чем-нибудь: когда он проходил мимо Эттона, тот успел заметить его пустой взгляд и движения губ, беззвучно повторяющих слова Рэннил.

Эттон думал, что за прошедшие два года повидал все и больше ничему не удивится. Как и десятки раз до этого, он ошибся.

— На твоем месте я бы его убил. Мертвец бы уж точно не вернулся сюда с республиканским флотом на хвосте.

— Я знаю, что ты сторонник простых решений, Эттон. — Рэннил ласково улыбнулась. Раньше Эттону нравилась ее улыбка, и он делал все, чтобы видеть ее как можно чаще... но это было до того, как представления Рэннил о веселье стали пугать его до дрожи. — Именно поэтому ты не на моем месте.

— И очень этому рад. Но все-таки чего ты собираешься добиться? Не так давно ты сама хорошо постаралась, чтобы джедаи уж точно не встали на ноги. На кой тебе сдалось возрождение Ордена? Если, конечно, предположить, что блондинчик не запорет дело, что уже само по себе за гранью фантастики...

— Не запорет: я видела его успех так же ясно, как сейчас вижу тебя. Микал способнее, чем кажется на первый взгляд.

Эттон проглотил так и просившуюся на язык шутку о ее слепоте. Где-то в глубине души он был джентльменом и разумным человеком, а потому старался не злить женщин, способных убить его движением руки. К тому же время, проведенное с Рэннил и Креей, отучило его посмеиваться над ясновидением. Эта чушь была даже слишком реальна.

— Что до Ордена... не думаю, что в ближайшие несколько десятилетий он наберет достаточно сил, чтобы доставить мне проблемы. А потом случиться может что угодно: я, к сожалению, не бессмертна, и не уверена, что бессмертной стану. Если мое место перейдет к глупцу, безумцу или, того хуже, созданию вроде Нихилуса, джедаи могут и впрямь пригодиться галактике... или, по крайней мере, дать ситхам повелителя получше, если из нового Ордена талантливые люди станут бежать так же часто и охотно, как из старого.

Слепые глаза Рэннил смотрели куда-то мимо Эттона. Может быть, в будущее, скрытое от его приземленного взгляда, а может, она просто видела мир через Силу далеко не так хорошо, как пыталась показать.

— Есть еще кое-что, — сказала она уже тише. Эттон даже не был уверен, что она обращалась именно к нему, а не говорила сама с собой. — Кое-кто, если быть точной. Тот, по чью душу Реван отправился в Неизведанные регионы. Я чувствую его присутствие, Эттон... и мне не по себе.

Эттон замер. Рэннил не по себе? Да что вообще может выбить из колеи эту женщину?

Рэннил обернулась к нему. Невеселая улыбка тронула ее губы и тут же пропала.

— Поверь мне, в галактике есть существа пострашнее меня. Вспомни Нихилуса и ощущение ненасытной пустоты, исходившее от него... а теперь добавь к этому холодный разум и стальную волю, направляющие эту силу, и получишь лишь слабое представление о том, кто скрывается где-то там, в системах за Малакором. Мне неведомы его намерения, но если нам суждено стать врагами, я не хочу облегчать ему задачу, сражаясь в одиночку. Возможно, когда-нибудь нам с Орденом джедаев придется выступить против общей угрозы.

Эттон молча положил ладонь ей на плечо. Возможно, ему следовало что-то сказать, но он был не очень-то хорош в беседах о глобальном и тайном. Этим пусть Визас развлекает свою госпожу... их общую госпожу, хотя Эттон скорее откусил бы себе язык, чем вслух назвал Рэннил так.

Он ненавидел Малакор. Ненавидел чокнутых ситхов, которых Рэннил невесть с чего решила возглавить, а не сравнять их Академию с землей — хотя видит Сила, было за что. Но он любил Рэннил, и этого было достаточно, чтобы смириться и с проклятой планетой, и с медленно подступающим безумием, и даже с ненавистным "милорд".

Место Эттона — рядом с ней. И так будет всегда.

Рэннил накрыла его ладонь своей и улыбнулась, не размыкая губ.

"Я знаю".