Не тот человек (гет)

Вокруг целое море листьев: желтые, лимонные, багряные, тронутые первыми заморозками и те, у которых порыжели края. Целая палитра цветов раскинулась вокруг Беллы, красивая — глаз не отвести. Целая вселенная, заключенная под сводами Запретного леса. И в этой вселенной Белла — затерявшаяся песчинка среди множества звезд.

В груди до сих пор колет, словно и не прошло суток с того разговора, словно это не ей отец адресовал те слова. «Да, верно, это не мне, кому-то другому», — кивает она своим мыслям, шагая по усыпанной листвой тропинке. Разве мог ее пусть и строгий, но заботливый отец так поступить с ней? Нет, не мог. Ведь она его любимица, надежда и опора. «Такая же опора, как была Меда?» — ехидничает внутренний голос, а Белла чувствует, как утихнувшая ярость вновь разгорается внутри с удвоенной силой.

Кто бы мог подумать, что благородная до кончиков ногтей Андромеда, недовольно поджимающая губы при виде очередных дурачеств грязнокровок, внезапно увлечется одним из них? Быть такого не могло, но все же случилось. Может быть, Белла и сама виновата в этом? Может, стоило пристальнее наблюдать за сестрой, а не закрывать глаза на ее внезапную задумчивость, и желание побыть в одиночестве, и вдруг полюбившиеся Меде длительные прогулки вокруг озера? Так что, получается, это ее вина? Это она виновата в том, что всегда такая уравновешенная и здравомыслящая Андромеда, не допускающая даже мысли поступить неправильно, сбежала прямо со своей помолвки с Рудольфусом Лестрейнджем?

Или ее, Беллы, вина в том, что она не сумела отстоять свое собственное право на личное счастье?..

К горлу подкатывает горький ком, и она судорожно вздыхает. Сейчас не время лить слезы, не время… Всхлип все же не удается удержать, и Белла бросается бежать так, что оранжевый с багрянцем сливается в одну красно-золотую круговерть. Запнувшись о корень, Белла растягивается на усыпанной опавшей листвой земле и только тогда дает волю грызущему ее отчаянию. Горькие слезы бегут по щекам и падают на сжатые кулаки, влажными пятнами остаются на рукавах белой блузки, блестят в солнечном свете на одиноком зеленом листе. Они должны понять, что она тоже человек со своими надеждами и мечтами! И ей тоже было больно, когда все ее мечты превратились в пыль одним движением отцовских губ. Но рядом никого нет, только по-осеннему прекрасный лес стоит вокруг нее, шелестя ветвями и наполняя душу еще большей тоской по ушедшему.

В бок впивается сухая веточка, когда она переворачивается на спину, чтобы взглянуть на небо. Оно такое далекое и прозрачно-синее, как бывает осенью, когда холода еще не пришли, но и тепла уже почти не осталось, а солнечные летние дни все дальше и дальше уходят в прошлое. Небо молчит и взирает на нее так же равнодушно, как и на миллионы других волшебников, что ходят по этой земле и дышат этим воздухом. Как взирает на него…

Белле тоже хочется стать небом, отрешиться, забыться, перестать прокручивать в памяти драгоценные моменты, связанные с ним. А еще ей отчаянно хочется, чтобы сейчас он нашел ее, чтобы был рядом, сидел около нее, утешал, гладил по волосам и обещал, что все непременно будет хорошо. И отчаянно хочется верить, что все и правда будет так, как он скажет. Ведь ради него Белла и горы сможет свернуть, главное, чтобы он этого захотел.

Если смогла Андромеда, значит, и она сможет, да?..

Она прикрывает глаза, чувствуя, как ветер касается мокрого лица, как покрываются гусиной кожей руки. И погружается в воспоминания.

* * *

На улице лето. Солнце проникает сквозь раздвинутые французские окна в просторную гостиную, прыгает солнечными зайчиками по серебряному кувшину, стоящему на рояле, и блестит на светлых, почти белых волосах хмурого мальчика.

— Люци, — жалобно тянет кудрявая девчушка в красивом зеленом платье, — я нечаянно, ты же знаешь.

Она виновато смотрит на него огромными испуганными глазами и протягивает руку, чтобы подобрать разбитую колдографию. Осколки блестят, рассыпавшись по паркету, а с колдо тонко улыбается статная светловолосая женщина, так похожая на замершего с поджатыми губами мальчика. Или вернее сказать, что это мальчик похож на нее?..

Белла не знает, как исправить содеянное. Минуту назад они весело гонялись друг за другом вокруг огромного рояля, а потом одно неловкое движение — и шаль, которой был укрыт музыкальный монстр, соскальзывает вниз, утягивая за собой и вазу с роскошным букетом роз, и стоявшие вокруг нее рамки. И она точно знает, что Люци злится на нее именно из-за этой колдографии, а не из-за того, что выплеснувшаяся из вазы вода, забрызгала его светлые домашние туфли.

Она осторожно опускается на корточки, так и не дождавшись от него ответа, и начинает старательно собирать осколки, чтобы отнести матери — может, у нее получится что-то сделать…

— Ай! — Белла отдергивает руку, когда осколок впивается в ладонь. По коже начинает стекать кровь, скапливаясь у самого основания большого пальца.

— Дай посмотреть, — тут же отмирает Люци и опускается рядом с ней на колени. Его пальцы едва заметно вздрагивают, когда он прикасается к ее руке, а Белла думает, что ради его прикосновений можно вытерпеть и большую боль.

— Ничего страшного, — шепчет она, пытаясь незаметно вытереть навернувшиеся слезы, — это всего лишь пустяковый порез, скоро пройдет.

— Вот же глупая, — сердито отзывается он и достает из кармана чистый платок с вышитыми в уголке буквами Л и М. — Надо перевязать, мама так говорила.

Белла не спрашивает, почему мама Люци просто не заживляла ранку, как поступала в таких случаях ее собственная мать. Наверное, было что-то особенное в том, чтобы иметь возможность свободно проявлять свое внимание и заботу…

— Теперь гораздо лучше, — завязывая аккуратный узел, произносит Люци. И Белла впервые замечает, что у него глаза цвета осеннего неба.

* * *

— Беллатрикс Блэк, — сухо звучит голос МакГонагалл, и Белла шагает вперед, едва заметно обернувшись в сторону Люциуса. Но тот не смотрит на нее, скучающе разглядывая убранство зала и сидящих за факультетскими столами школьников.

«Все будет хорошо», — твердит она себе, переводя взгляд на Андромеду, расположившуюся за столом Слизерина, и та успокаивающе кивает. На голову Беллы опускается Шляпа.

В голове не звучат никакие голоса, да и света практически не видно. Все, что может заметить Белла, — это неясные очертания движущихся людей: они сталкиваются, расходятся, о чем-то беседуют, с кем-то спорят и смеются. Хоровод едва различимых лиц кружится у нее перед глазами, и Белле уже начинает казаться, что она попала в какую-то сумасшедшую какофонию, когда взгляд выхватывает скорчившихся на полу волшебников, дергающихся от пробегающих по их телам судорог. Она сильнее сжимает зубы, чтобы ни звука не сорвалось с ее губ от волной нахлынувшего ужаса. Она сильная, выдержит…

— Слизерин! — громко извещает всех Шляпа, и МакГонагалл стаскивает старый артефакт, мельком бросая на Беллу обеспокоенный взгляд. — С вами все в порядке? — тихо спрашивает она, не спеша отступить и дать Белле возможность слезть с этого чертового стула.

— Да, профессор, — едва слышно отвечает та, а потом, вдохнув побольше воздуха, расправляет плечи, натягивает на лицо улыбку и идет к столу под зелеными флагами Слизерина.

— Поздравляю! — крепко обнимает ее Андромеда. Остальные кивают, улыбаются, и Белле кажется, что все привидевшееся — это просто нервы. Ведь не может же этого быть на самом деле?

Белла с воодушевлением ждет, когда к ней присоединится друг детства, и даже прогоняет худосочного Розье, чтобы не смел занимать приготовленное для Малфоя место.

— Слизерин! — Люциус с важным видом отдает Шляпу МакГонагалл и шагает вперед, не глядя по сторонам. Это пусть другие вертят головами и радостно улыбаются окружающим, им, слизеринцам, проявлять подобные чувства незачем.

— Люци, сюда! — громко шепчет ему Белла, кивая на свободное место около себя, но тот не спешит опускаться на скамью, он некоторое время рассматривает своих однокурсников и лишь, когда Белла тянет его за мантию, все же усаживается за стол.

Белле не нравится подобная ситуация, словно она прилипала и вынудила несчастного Малфоя сесть рядом с ней. Но ведь это не так: они друзья вот уже много лет… и что с того, что она девчонка? Девчонки могут фору дать кому угодно, вот!

— Ты чего замер, Люци? — когда все сосредотачивают внимание на еде, все же обращается к нему Белла. — Мы же договорились, помнишь?

Малфой равнодушно пожимает плечами и накалывает кусочек разрезанной отбивной. И Белла понимает, сегодня ее друг не в настроении с ней говорить. Такое случается время от времени: он словно замыкается в себе, отгораживаясь от окружающего мира. Она знает, что надо просто переждать плохое настроение — и к ней снова вернется ее Люци. Мальчик, который прикладывал к ране платок и дул на сбитые колени. Мальчик, который всегда был для нее кем-то большим…

* * *

— Люциус! Люциус! — запыхавшись, догоняет его Белла. — Ты уже написал эссе для Слизнорта?

— Еще вчера, — лениво улыбается он, провожая взглядом незнакомую рейвенкловку.

— Люци-и-и, — тянет она, — а давай заключим сделку!

Глаза Беллы горят азартом, и Люциус невольно замирает, впервые рассматривая ее столь внимательно, словно только сейчас заметив произошедшие с ней изменения. Белла уже не та невысокая и юркая девчонка, уронившая материнское колдо с рояля, и не тот сорванец, с которым они несколько лет подряд строили каверзы гриффиндорцам. Совершенно незаметно для него она вытянулась, став изящной и чуточку эфемерной с этой буйной гривой черных кудрей, укрощенных зеленой лентой. И теперь ее губы, извергающие одну едкую шутку за другой, хочется не зажать ладонью, чтобы замолчала хоть на минуту, а поцеловать.

Люциус хмурится и не может понять, когда это Белла стала вызывать в нем совсем иной интерес.

— Ты меня слышишь? — Белла хлопает его по руке, отвлекая от мыслей. — Согласен на сделку?

— И что ты от меня хочешь? — ему любопытно, что предложит Белла в обмен на его помощь в Зельеварении.

Ни для кого ни секрет, что практически гениальная в чарах Белла Блэк едва может сварить простейшие зелья, а баллы на зачет наскребает при помощи лучшего друга. Но Люциуса в какой-то мере устраивает сложившаяся ситуация, ведь за каждую подсказку Белла отплачивает сторицей.

«Блэки не любят быть должниками», — задрав нос, бросает она и протягивает ему фолиант из отцовской библиотеки.

«Ты как?» — ловко обездвижив двоих шестикурсников, заглядывает в глаза поверженного Малфоя.

«Резче движение — и взмах, вот так!» — шепчет на трансфигурации, когда чашка так и остается чашкой, правда с усами.

И таких примеров много.

— Мне нужна помощь с этим дурацким проектом, — тяжело вздыхает она и смотрит каким-то особенным взглядом, от которого у Люциуса сердце пропускает удар.

— А взамен что?

— Я покажу тебе нечто, до чего еще никто не додумался, — подмигивает Белла, а затем хмурится: — Хотя, может, и додумались, кто знает.

Люциус заинтригован: Белла никогда не ищет легких путей, и каждое ее озарение похоже на вспышку сверхновой, о которых рассказывала Синистра.

— В семь в библиотеке, — соглашается Люциус, и Белла улыбается, легко касаясь губами его щеки.

— Буду ждать, — она уходит вперед, мягко покачивая бедрами, и Люциусу остается только наблюдать, как солнце путается в ее волосах.

* * *

— Ты что, решил пойти с Эйвери? — грозно хмурит она тонкие брови, остановившись напротив сидящего за библиотечным столом Малфоя.

Глаза Люциуса непроницаемы, но Белле хорошо видно затаившееся на самом дне ожидание. Иногда она не может понять его поступков: он то дразнит ее, подпуская к себе практически вплотную, то, наоборот, отталкивает, неделями не обращая на нее внимания. Ей не нравится подобное отношение, но она стискивает зубы и терпеливо ждет, когда пройдет очередная блажь Люциуса. И давит, давит в себе взрывной темперамент Блэков, готовый разорвать ее на две неравные части, потому что услышанные однажды слова про то, что он хотел бы видеть рядом с собой податливую и нежную девушку, долго не давали ей спокойно спать. И тогда-то Белла взялась перекраивать собственный характер, запирая на замки свою несдержанность, порывистость и съедающую ее заживо одержимость.

Белле даже кажется, что Люциус получает какое-то извращенное удовольствие, держа ее столь близко к себе, словно поставив на ней метку «Моя, не подходить!». И ей нравится ощущать на себе его собственнические замашки, ведь они перекликаются с ее тайными желаниями и чувствами.

— Ты против? — в его голосе насмешка, а перо легко скользит по ее запястью, щекоча тонкую кожу.

— Прекрати! — вспыхивает она, резко отдернув руку. — Я не шучу. Ты что, решил идти с этой рохлей?

— Она довольно симпатичная, — словно не замечая ее состояния, продолжает Люциус. — Да и фигура у нее ничего так.

— Ты… ты…

Белле не хватает слов, и вместо того, чтобы накинуться на него с кулаками, она огибает стол и, стремительно наклонившись, прижимается к его губам в поцелуе. Губы Малфоя приоткрываются от удивления, и Белла не упускает возможности перевести поцелуй из разряда простого прикосновения во что-то гораздо более интимное.

— Кхе-кхе, молодые люди, я вам не мешаю?.. — раздается над их головами раздраженный голос мисс Пинс, сухопарой молоденькой практикантки.

Они отскакивают друг от друга, старательно отводя глаза и бормоча извинения. Белла боится, что Люциус сейчас соберет книги и просто уйдет из библиотеки. Она уже открывает рот, чтобы выдавить неуклюжее извинение, как Малфой перехватывает поудобнее палочку и легким движением скидывает книги, тетради и письменные принадлежности к себе в сумку, а потом цепко берет Беллу за безвольную руку и уводит за собой.

Она и не смеет надеяться, что ее самая большая мечта сбылась. Не о единорогах же мечтать, живя в волшебном мире, верно?

Люциус не останавливается, пока они не покидают оживленные коридоры, и лишь потом замирает около стрельчатого окна. Солнечный свет проходит сквозь окна, ложась расчерченными квадратами на каменный пол, и Белле кажется, что и сам Люциус — как то солнце, такой же теплый и далекий. Его волосы сияют в косых лучах, и ей нестерпимо хочется зарыться в них пальцами… не так, как она это делала всегда — мимоходом, ничего незначаще, — а по-настоящему.

Она еще обдумывает последнюю мысль, а Люциус уже целует ее, сминает податливые губы, увлекая за собой. Его пальцы чуть сильнее сжимают ее плечи, скользят по шее к собранным резинкой волосам и, запутавшись там намертво, тянут ее голову назад, углубляя поцелуй до невозможности. Белле кажется, что обнять его сильнее у нее уже не получится, но каждое его движение доказывает, что она ошибается. Ей совершенно плевать на окружающих — застанет ли их кто-нибудь сейчас, или нет. Хочется лишь одного — растянуть этот миг до бесконечности. Миг рядом с ним.

И тогда мелькает отрешенная мысль: если в мире и существует счастье, то это именно оно.

* * *

— Друэлла, твои девочки уже так выросли, — вздыхает тетка Вальбурга, прибывшая сегодня с визитом.

Белла и любит, и не любит тетку одновременно. Нельзя не восхищаться идеально-ровной осанкой Вальбурги Блэк, ее холодным достоинством, умением подать себя так, что все остальные ощутимо склоняют головы перед «мадам», как ее в шутку называет родной брат Альфард. Белле хочется быть похожей на тетку с ее чуть ленивой грацией и умением одним только выражением глаз передать все, что она думает о конкретном человеке. И когда Белле говорят, что она очень похожа на Вальбургу в молодости, по ее губам скользит счастливая улыбка. Ведь Вальбурга Блэк для повзрослевшей Беллы — недостижимый идеал.

Но есть у этого идеала и другая сторона. Сторона некрасивая, можно даже сказать, уродливая. Белла всего лишь раз видела ее и отчаянно страшилась, как бы в этом сходстве со временем подобная черта ни проснулась и в ней. В ярости Вальбурга Блэк теряла здравый смысл, приходуя собственного ребенка жалящими проклятиями, не оставляющими и следа на коже, но ранящими не хуже Трех Особых. Белла до сих пор помнит побелевшее до синевы лицо кузена, выступившую кровь на искусанных губах и упрямый непокорный огонь, не утихающий в его глазах.

«Сириуса Блэка таким не сломить», — читает она в глазах малолетнего наследника рода Блэк, и ей хочется зажмуриться, чтобы не видеть перекошенное от бессильной ярости прекрасное лицо Вальбурги.

«Я не стану такой», — обещает Белла себе, потихоньку убираясь подальше от разыгравшейся семейной драмы, не предназначенной для чужих глаз.

— Мы подумываем уже о помолвке, — соглашается мать, и Белла вновь прислушивается к разговору.

— Подслушиваешь? — раздается спокойный голос старшей сестры. Меда останавливается рядом, как и всегда, с книгой в руках. Ее лицо спокойно, словно происходящее за дверьми не касается ее никоим образом.

— Там говорят о помолвке, — шепотом отвечает Белла, вновь приникая к приоткрытой двери. — Похоже, тебе уже нашли жениха. Интересно?

— Без разницы, — равнодушно пожимает Меда плечами и уходит, а Белла удивленно смотрит ей вслед. Как такое может быть без разницы? Ведь с этим человеком предстоит прожить всю жизнь…

Ее передергивает, кода она представляет, что рядом с ней окажется кто угодно, кроме Люциуса Малфоя. «Не бывать этому», — решает для себя Белла и вновь обращается в слух.

— Лестрейнджи достаточно родовитая семья, — задумчиво произносит Вальбурга, изящно отставляя чашку на журнальный столик. — Да и у Малфоев подрастает наследник. Мне кажется, они с Беллой будут прекрасной парой, как думаешь?

Мать хмурится, но потом кивает, и Белле кажется, что у нее в живот вмиг взлетают сотни мотыльков, пузырящееся чувство счастья окутывает ее с головой.

— А твою младшенькую можно было бы выдать за моего оболтуса, — добавляет Вальбурга. — Ему не помешает толика здравомыслия, коего предостаточно в Нарциссе.

— Не слишком ли близкий брак будет, все же они кузены?

— В Нарциссе от Блэков всего лишь половина, кровь Розье все сгладит, — покровительственно улыбается тетка, успокаивающе похлопывая Друэллу по руке. — Вот увидишь, стоит им подрасти, они сами поймут, насколько это правильное решение.

— Даже не знаю, мне надо будет посоветоваться с мужем.

— Как скажешь, дорогая, как скажешь.

И они начинают совсем отвлеченный разговор о нарядах, о прошедшем чаепитии Паркинсонов и о том, что Яксли не помешало бы похудеть, иначе скоро мантии мадам Малкин не будут на ней сходиться.

Белле не интересно слушать пустую болтовню, и она уходит к себе в комнату, чтобы наедине обдумать услышанный разговор. Если все сложится удачно… Она даже боится загадывать на будущее, чтобы не сглазить и не спугнуть нежданную фортуну.

* * *

Шестой курс Хогвартса для Беллы несется со скоростью снитча: начало сентября, походы в по-осеннему прекрасный Хогсмид, снежная зима, грядущая подготовка к ЖАБА, время, проведенное наедине с Малфоем… Все это сливается в безумную круговерть, увлекает ее за собой, заставляя забывать обо всем. Ей некогда смотреть по сторонам, она поглощена накрывшим с головой счастьем — Люциус ее. Такой, каким он никогда еще не был, — нежный, заботливый… и в то же время чуточку отстраненный.

Белле нравится проскальзывающая в их отношениях холодность, она не дает счастью стать приторно-сладким и превратиться в обыденность. Ей кажется, что вся ее жизнь сейчас — как полет на гиппогрифе или, что гораздо ближе, на фестрале. Есть опора под ногами, да и та невидимая, а взлеты чередуются с падениями, и от этого ее сердце заходится в диком восторге. Кровь стучит в ушах в каком-то первобытном ритме, а руки все равно остаются ледяными.

— Ты меня когда-нибудь задушишь своими объятиями, — смеется Люциус, размыкая ее руки у себя на шее. — Что ты тогда будешь делать с моим телом?

А Белле абсолютно все равно, что он говорит, главное — звучание его голоса, обращенные на нее глаза и усмешка, мелькающая на тонких губах.

— Даже тогда ты будешь мне необходим.

Белла целует его и давит готовые сорваться слова.

В последнее время ей все сложнее удержать их внутри. Слова, которые точно изменят все. Одно дело сидеть вместе на занятиях, строить пакости недругам, считаться парой, и совсем другое — признать, что человек уж очень прочно занял в сердце свой собственный угол, пророс в тебя и стал незаменимой и очень важной частью твоей жизни. Белле и хочется, и не хочется признаться в том, что Люциус Малфой прочно вошел в ее жизнь и явно не собирается ее покидать. С одной стороны, после услышанного разговора, не стоит даже сомневаться в том, что семьи заключат помолвку, с другой — признать, насколько она зависима от Малфоя… Белле это претит. Словно она, влюбившись в него, теряет часть себя — ту, кем была до встречи с ним. Да и была ли?..

— Выпьем глинтвейна? — предлагает Люциус, увлекая ее в Три метлы.

Белле не хочется глинтвейна, хотя щеки и щиплет мороз, а ног она практически не чувствует. Время в пабе будет тем временем, когда вниманием Люциуса завладеют другие. А ей не хочется его ни с кем делить. Ни сейчас, ни потом.

— Люциус! — зазывно улыбается Миранда Грандстоун. Высокая, полноватая клуша с копной сероватых волос, которая раздражает Беллу до зубовного скрежета. Абсолютно непробиваемая особа, которая даже после короткой потасовки в коридоре, когда Белла, решив опробовать парочку свежевыученных заклинаний, учила наглую выскочку правилам хорошего тона. Даже тогда, утирая текущую из рассеченной губы кровь, Миранда лишь невозмутимо заметила, что это Люциусу выбирать, с кем ему быть.

Белла скрипит зубами, а Малфой, усадив ее за столик, уже направляется в сторону прилавка, где трется Грандстоун. Белле плохо видно со своего места, что там происходит, а зудящее желание вытянуть палочку и разнести все в клочья все сильнее бьется в голове. Но она продолжает неподвижно сидеть на своем месте, игнорируя шепотки и усмешки, адресованные колоритной парочке.

«Я просто побуду здесь еще минуту», — уговаривает она себя, сжимая в пальцах палочку.

«Еще пару минут, а потом я уйду», — клянется она, когда Люциус так и не появляется с обещанным глинтвейном.

«Еще чуть-чуть…»

Белла покидает паб с идеально-ровной спиной, совершенно не обращая внимания на кузена, который, дурачась вместе со своими друзьями-гриффиндорцам, манерно копирует ее походку и гнусаво тянет «Прошу, мадам Блэк… Позвольте, мадам Блэк…». И вряд ли кто знает, чего стоит Белле и эта ровная спина, и уверенная, неспешная походка, и гордый разворот плеч. Белла на грани. Кажется, тронь — и разлетится на осколки. Поэтому даже слова Меды проскальзывают мимо нее, когда она добирается до гостиной.

— Белла, нам надо поговорить.

— Не сейчас, Меда, — равнодушно отзывается она. — Не сейчас.

Сейчас ей не до разговоров. Сейчас настало то самое время, когда надо хорошенько поразмыслить обо всем.

* * *

С Люциусом невозможно долго быть в ссоре. Разве можно поссориться с частью себя? Это словно обидеться на собственную руку и отказаться признавать ее необходимость. Так и Белла не может долго находиться вдали от него. И что бы он ни делал, каждый раз Белла находит виноватых, сводит с ними счеты и возвращается к нему, заглядывая в глаза и терпеливо снося раздражение. Белла любит, поэтому готова мириться со многим.

На помолвку Меды приглашен очень узкий круг гостей, и Малфоев, к огромному сожалению Беллы, там нет. Она не знает подробностей, слышала лишь, что в самый последний момент семейство Малфоев было вынуждено отбыть во Францию. Ей скучно и грустно. День, который она хотела провести рядом с ним, представляя, что это их судьбы связывают предварительными клятвами, начинается с бестолковой суеты. Вначале Меда долго не покидает свою комнату, сославшись на плохое самочувствие, потом Нарцисса роняет на пол ритуальные кубки, заботливо доставленные Вальбургой в их дом, а под конец и Белла умудряется расколотить старинное зеркало в гостиной, запустив туфлей в нерасторопного эльфа.

Осколки стекла с хрустальным звоном осыпаются вниз, искажая ее отражение, пока оно полностью не исчезает. Белла ощущает, как странное предчувствие приближающейся беды заставляет волоски на шее становиться дыбом, а лоб покрывает испарина.

— Не к добру это, — скрежещет старая бабка Бельвина, давно уже не Блэк, но все равно частая гостья вечеров, устраиваемых теткой Вальбургой.

— Не сглазь, старая кликуша, — обрывает ее Кассиопея, высокая и статная, как и все в их роду. — Все, что ни бьется — к счастью.

— Как бы не так, — невозмутимо парирует та. — Чтоб ты знала, милочка, это зеркало было приданым нашей матери, когда она выходила замуж. И кому, как не мне, знать о его особенностях.

Кассиопея брезгливо морщится и отворачивается, а Белла пытается вспомнить, слышала ли она когда-нибудь о каких-либо чудодейственных свойствах этой стекляшки?

— Белла, дорогая, — зовет ее мать. — Пойди, поторопи Меду, гости уже собрались.

А гости и правда в сборе. В углу, у камина, в компании отца и младшего брата стоит будущий муж Меды. Он высок и строен, а в его волосах пляшут огненные искры, и Белла думает, что сестре повезло с таким женихом. Уж он точно сможет растормошить ее.

Ее шаги гулко отдаются в коридоре, когда она устремляется в комнату Меды. Осторожный стук не дает результата, и она широко распахивает дверь, собираясь высказать сестре за опоздание. Вот уж о чем она никогда не мечтала — что настанет и ее черед упрекать педантичную Андромеду в непунктуальности. Но комната пуста. Холодный ветер колышет длинные светлые шторы. Праздничное платье так и оставлено на кровати, а самой Меды — ни следа.

Белла растерянно оглядывается, прижимая пальцы к губам, а потом бросается обратно, едва не сбивая мать в коридоре.

— Где твоя сестра? — недовольно спрашивает та. — Что за непотребное поведение? Вот я ей, негодяйке, сейчас покажу! Чего застыла столбом? — Друэлла раздраженно отталкивает дочь в сторону.

Белла тянет руку, чтобы остановить мать, но сил нет даже на такое простое движение. Грядущая беда, которой она все время подспудно опасалась, все же пришла и погребла под собой всех: и виновных, и невиновных. У Беллы нет иллюзий о том, что будет дальше: сейчас родители перенесут помолвку на другой день, под благовидным предлогом о том, что Меде сильно нездоровится, и примутся за поиски блудной дочери…

— Андромеда, негодная девчонка… — мать так и застывает на пороге комнаты, ошарашенно оглядывая ее. Незамеченный ранее Беллой лист бумаги легко планирует на пол, подхваченный дуновением ветра. — Акцио! — приказывает Друэлла, поворачиваясь к свету настенного канделября.

Белла не заглядывает в письмо — просто стоит рядом и наблюдает за сменой эмоций на родном лице. Удивление, неверие, неприятие, страх… Гремучая смесь во флаконе под названием «Друэлла Блэк», готовая взорваться в любой момент.

— Вот же мерзавка… — тихо припечатывает мать, комкая письмо. — Не любит она его, хочет выйти замуж по любви… Да кто в наше время выходит по любви? — в сердцах бросает Друэлла.

«Я выйду», — думает Белла, еще не зная, что колесо ее судьбы совершило очередной вираж.

* * *

— Мисс Блэк, зайдите ко мне, — обращается к ней Слизнорт, подходя к своим подопечным.

— Профессор, я ничего не делала, — вскидывается она, удивленно глядя на него.

— Это вопрос личного характера, мисс Блэк.

— Х-хорошо, — Белла хмурится, перебирая в памяти последние дни. Может, ее все же раскрыли в той проделке с дверью в гостиную Хаффлпафф? Да нет, быть такого не может.

— Беллс, скольких ты сегодня уже успела зачаровать? — ехидничает Розье, нагло влезая в ее мысли. И Белла думает, что было бы неплохо начать именно с него. Наслать бы на говорливого Эвана заклинание вечной немоты, чтобы много молчал и еще больше слушал.

— Ни одного, — крепко обнимает ее за плечи Люциус. — А вот тебе бы не помешала практика.

— Люци, хочешь побыть моим спарринг-партнером? — тут же вскинув палочку и приготовившись к шуточной дуэли, вклинивается Рабастан. — Не обращай внимания на этого лягушатника, сражаться надо с настоящими мужчинами, — пафосно заканчивает он.

— О, Мерлин, и это мне говорит мальчишка… — тяжело вздыхает Люциус. — Подрасти сначала.

— Эй! Я уже на четвертом курсе, — обижается тот.

Их перепалки можно слушать вечность, и обычно Белле нравится наблюдать за полным кипучей энергии младшим братом Рудольфуса, но теперь даже сам его вид внушает ей тревогу. А что, если…

В кабинете Слизнорта тихо. В канделябрах горят свечи, освещая заставленное помещение. Профессор расположился в кресле у камина. Белла слышит его голос и уже хочет постучаться и войти, как различает второй, не менее знакомый голос. Отец? Что он тут делает?

— Я оставлю вас, пожалуй, наедине, — Слизнорт встает со своего места, ободряюще сжимая плечо подошедшей Беллы. Дверь закрывается, и они с отцом остаются в оглушительной тишине.

— Беллатрикс, девочка моя, — мягко начинает отец, и Белла приготавливается к худшему. Отец называл ее полным именем только в тех случаях, когда ему было необходимо сообщить нечто серьезное и неприятное.

Белла присаживается на краешек кресла и крепко сжимает руки в замок, чтобы, не дай Мерлин, отец не увидел, как дрожат ее пальцы.

— Мы с семьей приняли решение, — не сводя с нее глаз, говорит отец. И его слова значат только одно: что бы они ни решили, ей придется подчиниться, ведь против семьи не идут. Об этом им с сестрами говорили всю их сознательную жизнь, и Белла считала, что семья не может потребовать ничего плохого от любого из своих членов. Но сердце сжимается, и…

— Чтобы не разрушать нашу добрую дружбу с Лестрейнджами, зимой состоится ваша помолвка с Рудольфусом.

— Но ведь это Меда…

— Мы сейчас говорим о тебе, — холодно смотрит на нее отец. — И поверь, время, когда можно было бы что-то изменить, безвозвратно упущено.

— А как же Люциус? — Белле ненавистны эти дрожащие нотки, внезапно появившиеся в голосе, словно она умоляет разрешить ей быть счастливой.

— Дорогая, — склоняется к ней отец, — я знаю, как тебе нравится сын Абрахаса, но в этой ситуации… ты же понимаешь.

Он разводит руками, пытаясь заставить ее понять всю отчаянность положения, в которое их поставила Меда.

— Но ведь есть еще Цисси! — Белла даже подпрыгивает от внезапно пришедшего озарения. — Да, она еще мала, но с такой разницей в возрасте ей будет даже лучше…

— Нет, — Белле кажется, что она слышит сожаление в отцовском голосе, но следующие его слова напрочь рассеивают зародившиеся крупицы жалости: — Цисси выйдет замуж за Малфоя. Об этом уже ведутся переговоры.

Удар. Еще один. Белле кажется, что сердце замедляет свой ритм, грозясь и вовсе прекратить биться. А ради чего? Чтобы увидеть чужое счастье? А сможет ли она это сделать?

— Я знаю, что это… слишком для тебя, но ты же у меня девочка сильная, верно? Я так горжусь тобой, — еще одна ложка меда в пинту горчайшего зелья. Сладость слов, которые не в силах перекрыть медный вкус крови из закушенной губы. Белла касается языком кровоточащей ранки и ощущает слабую боль, но эта боль — ничто в сравнении с тем, что творится у нее внутри. Когда-то ради этих слов она бы сделала все, а теперь понимает, что иногда за желаемое приходится очень дорого платить…

— Семья надеется, что ты примешь верное решение. Я дам тебе время подумать, а к выходным мы с матерью ждем тебя дома на ужин с Лестрейнджами.

Белла горько усмехается: насколько же лицемерно звучат слова. «Дам время подумать», «прими решение», а на самом деле все давно уже решено за нее. И выбора-то у нее особого нет.

— Я услышала.

Она поднимается со своего места и направляется к двери.

— Что, даже не поцелуешь меня на прощание? — деланно удивляется отец, распахивая навстречу ей объятия. — Ну же, Беллатрикс?

Ее походка далека от совершенства, Белле вообще кажется, что она еле ноги переставляет, но вот она уже и рядом с отцом. Она едва-едва касается губами его щеки и отступает прежде, чем он успевает ее обнять.

— До свидания, отец.

Дверь она прикрывает очень осторожно — боится, что если даст волю сжигающей ее ярости, то стена растрескается от пола и до потолка, и вековые стены рухнут, погребя ее под собой.

«Пусть я проснусь! — шепчет она, ведя рукой по каменной кладке и двигаясь к старым лабораториям, которыми уже много веков никто не пользуется. — Я хочу проснуться… Давай же, Белла, ты просто спишь!». Она так же осторожно закрывает за собой дверь лаборатории и лишь тогда дает волю своей боли. Руки начинают кровоточить после Мерлин знает какого удара. Пальцы исцарапаны, а всегда идеальные ногти обломаны и больно впиваются в запутанные волосы, колтунами повисшие вдоль лица. Белла никак не может успокоиться, круша без всякой магии сваленный в неаккуратную кучу проржавевший инвентарь. И лишь когда ладонь пронзает острая боль, Белла выныривает из охватившего ее безумия.

Вокруг нет ни одного целого предмета, осколки старых реторт укрывают пол ровным слоем, а с ладони тонкой струйкой бежит кровь — осколок проткнул тонкую кожу. Белла равнодушно смотрит, как багряные капли расчерчивают белую ладонь, скатываясь под манжет рубашки и оседая на светлой ткани яркими пятнами. Кажется, запусти в нее сейчас Круциатусом — боль уже не сможет стать сильнее. Но все же на смену боли приходит равнодушное отупение. Белла поднимает палочку, чувствуя, что там, где минуту назад еще бушевала ярость, не осталось больше ничего.

Трансфигурированная в зеркало каменная кладка отражает растрепанную фурию с диким взглядом темных глаз. Белла даже подходит на шаг ближе, утыкаясь носом в собственное отражение: может, она что-то напутала в чарах? Но нет, в своем отражении она видит искаженную копию лица тетки Вальбурги — ту самую, что когда-то напугала ее до смерти.

— Нет, — шепчет Белла, лихорадочно приглаживая всклокоченные волосы.

— Нет! — стягивая вьющиеся пряди в высокий хвост. — Я не такая, нет…

Палочка порхает вокруг нее, счищая алые пятна с ткани, разглаживая измятую одежду, стирая следы учиненного погрома. И силы, вложенной в заклинания, столько, что даже давным-давно вышедшие из строя ходики на стене — и те начинают вновь отсчитывать свое время.

Тик-так, тик-так, так-так-так. Тик-так, тик-так, так-так-так…

Белла прячет кровоточащий порез под потрепанным платком, на котором едва можно различить вышитые инициалы, и направляется в гостиную.

* * *

На следующее утро Люциуса в гостиной нет, как нет его и в библиотеке, в Большом зале, в Холле. Нет его и у Черного озера, и у хижина лесничего. Нет на квиддичном поле и на тропинках Запретного леса. Белла методично обходит все, чувствуя, как отчаяние постепенно накрывает ее с головой. Ей кажется, что даже судьба — и та против нее, словно говорит: «Вот видишь, его нет сейчас, когда ты так в нем нуждаешься, а что будет потом? Не знаешь?»

Белла и правда не знает ответа на свой вопрос. Не знает сейчас, не находит его и после длительной прогулки по Запретному лесу. Хотя можно ли назвать прогулкой то, что она пережила под его сводами? Белле кажется, что за эти два дня она выплакала запас слез, отведенный ей на всю оставшуюся жизнь. И, покидая чертоги леса, она клянется себе больше не проронить ни слезинки, как бы плохо ей ни было.

С Люциусом они сталкиваются только вечером за ужином. Он, как и всегда, блистательно великолепен, и Белла невольно любуется его чертами, словно стараясь запомнить.

— Я не мог тебя найти, — произносит он, склоняясь над ухом Беллы. — Ты решила поиграть со мной в прятки?

Белле хочется рассмеяться. «Не мог найти». А искал ли? Ведь если бы искал, точно нашел.

— Я была занята, Люци, — отвечает она, называя его давним детским прозвищем, которое не произносила уже долгие годы.

— Я же просил, — недовольно морщится Люциус.

— Хорошо, — Белла сегодня удивительно сговорчива. Она поднимает голову и смотрит на вьющуюся по зеленому полотнищу гербовую змею.

«Пан или пропал», — мелькают в голове чужие слова.

— Нам надо поговорить наедине, — ровно-ровно, тщательно следя за интонацией, произносит Белла.

— Да? — нотки удивления проскальзывают в его голосе.

— Да.

И это слово давит ей на плечи, пытаясь согнуть с трудом выпрямленную спину, впиться когтями в стену спокойствия, возведенную из обломков мечты.

Коридор встречает их гулкой тишиной, звенящей в отдаленных помещениях замка, — практически все сейчас на ужине. Белле чуточку смешно, ведь где-то в глубине глаз Люциуса она уже видит еще не произнесенные слова.

— Люциус, на что ты готов ради меня?

— Что? — ошарашенно переспрашивает он. — О чем ты вообще говоришь?

— Ты на мне женишься?

Белла не видит смысла юлить и искать окольные пути для правды.

— Ты сегодня какая-то странная, Беллс. С тобой все в порядке?

Неужели он так слеп? Или это она так слепа… что не разглядела в нем нужного человека?

— Ты бы пошел против воли отца, если пришлось бы выбирать между мной и другой?

Она дает ему последний шанс сказать о том, что творится у него на сердце. Больше шансов не будет. Зачем? Ей тоже не дали надежды на иной исход…

— Белла… — в его голосе растерянность и какой-то испуг, словно своими словами она открыла какую-то страшную тайну. А может…

— Ты ведь встречался с отцом, Люциус, верно? — мгновенно ставший цепким взгляд говорит ей гораздо больше его молчания. — Ты уже все знаешь… — тихо добавляет Белла, рассматривая черты человека, который долгое время был для нее всем. Тишина сгущается, молчание становится колким и каким-то отчужденным, словно и не связывают их с Люциусом долгие годы дружбы, подначек, симпатии…

Белла кивает своим мыслям, поднимает глаза и ловит в его взгляде отголосок облегчения оттого, что это не ему пришлось ничего говорить — она сама обо всем догадалась. И Беллатрикс Блэк кажется, что ее окатили Агуаменти, а потом, посчитав что этого недостаточно, еще и приласкали замораживающим.

Чтобы знала.

Чтобы помнила.

Чтобы не смела повторять своих ошибок.