С тобой (джен)

Темно. И щебень хрустит под ногами.

«Забрался же… Ксо».

Ругнулся, споткнувшись, ухватился за стену — холодная и неровная наощупь даже через бинты — несколько песчинок сорвалось из-под пальцев. Выровнялся, мазнув ладонью по кромке породы, потянул носом: сыростью не пахнет — хорошо, хоть и не важно. Выдохнул и двинулся дальше, вслушиваясь в шорох своих же шагов.

Продвижение давалось с трудом, путь приходилось подсвечивать чакрой.

Она выхватывала из черноты нерукотворные каменистые своды, то смыкавшиеся невысоко над головой, то терявшиеся где-то вне досягаемости слабого света; рождала вокруг густые ломаные тени, заставляя их меняться в такт движенью и глубже забиваться в многочисленные щели. А путь ветвился, то и дело открывая глазам всё новые исполненные тьмы и неизвестности проходы.

Но он шел уверенно, не колеблясь в выборе верной дороги: безошибочно чувствовал, куда именно надо.

Глухая тишина заполняла пещеры, сжималась вокруг, усиливая рождаемые им скудные звуки, создавала ощущение, что он здесь один. Не под толщей земли, а вообще в целом мире.

В ироничной усмешке дрогнули губы — как раз здесь и сейчас он точно не был одинок.

Тоннель разорвался огромным пространством — настолько большим, что свечение чакры потерялось во тьме, не сумев дотянуться ни до стен, ни до свода.

Он замер на пороге, оглядевшись вокруг.

Мрак не был здесь абсолютным: в глубине, у разных концов противоположной от входа стены в двух грубо выдолбленных каменных чашах жарко полыхал огонь, выхватывая из черноты куски неинтересного пустого пространства и края скального уступа, не очень ровной ступенью растянувшегося между источниками света. Он сидел там — в центре этого постамента, окруженный тьмой, до которой у пламени не хватало сил добраться, и лишь отдельные блики неверными штрихами вычерчивали во мраке его силуэт.

Наруто глубоко вздохнул, сбрасывая концентрацию чакры и успокаивая враз зачастившее сердце, нахмурился, с силой сжал кулаки и решительно направился к цели.

— Зачем ты здесь? — вопрос смутным эхом разлился по залу, остановив на подходе, всколыхнув эмоции родным звучанием и сухостью тона.

— Значит, решил уйти? — вопросом на вопрос ответил он, пристально вглядываясь в силуэт, уже четче выделявшийся в огненных бликах.

Тьма скрыла удивление в разноцветных глазах, как и короткую усмешку — почувствовал, значит? Хотя чему тут удивляться? Их связь давно, еще со встречи с Хагоромо, перешагнула все доступные людям пределы.

— Да, — врать в любом случае не было смысла, — я и так здесь засиделся.

Наруто молчал. Не кивнул, не шелохнулся — просто стоял там, где застыл, и смотрел. Спокойно, хмуро, не мигая.

Саске вздохнул и слегка изменил надоевшую позу — тени волнами заструились по потревоженным складкам плаща, а отблески света на миг выхватили из темноты его лицо, смутно очертив детали.

— И все-таки, зачем пришел? — повторил он вопрос. Игра в молчанку не прельщала.

Наруто еще сильнее вжал пальцы в ладони и шагнул-таки вперед, вступив, наконец, в зону свето-тьмы Учихи. Здесь лучше ощущалось тепло от костров, и дымом пахло чуть сильнее, но не слишком: с вентиляцией, похоже, всё было в порядке.

— Я с тобой.

И, подумав, зачем-то добавил:

— С Курамой я договорился.

Наруто почудилось, что Саске напрягся. Хотя может это иллюзия, созданная игрой светотеней. Одно было точно: Учиха молчал, и Наруто вслушивался в потрескивание огня, готовый ждать ответа вечность.

— А как же Коноха?

Тихий голос, ровный тон, но у Наруто сжалось сердце — слишком много Саске вкладывал в этот вопрос, слишком болезненным он был для обоих. Наруто даже обиделся — Учиха ведь знал, а значит, мог бы не спрашивать. Но Саске не умел жалеть.

Наруто насупился, упрямо сжал губы, бросил на друга осуждающий взгляд.

— Я отдал ей достаточно времени. — Он даже не пытался скрыть укоризненных ноток в общей твёрдости тона.

— Что, и мир во всем мире построил? — Саске чуть оживился, перешёл на сарказм.

Наруто вскинулся, до отказа втянув в легкие воздух и запнулся, не сумев облечь в слова хаос собственных мыслей. За иронией друга — застарелая горечь, суровая, как и он сам, резонансом бьющая по потаённым закуткам его собственных чувств.

Ведь это было мечтой его жизни, достигнутой верой, кровью и потом, и разве можно было так просто предать наконец обретенное признание? А потому всё правильно — тут даже не о чем думать. И вообще, Саске сам виноват: зачем он тогда напоминал ему о долге?

— Я сделал что мог. Пора освободить дорогу молодым. — Наруто злился: он честен и с ним, и с собой, и Саске тоже это знает. Так зачем напоминать, что реальность стала тем единственным врагом, которого он так и не сумел до конца победить, сколько бы ни старался?

— Даже так? И ты думаешь, что они смогут хотя бы удержать то, чего ты достиг?

Наруто стиснул зубы, заиграл желваками: Саске жесток. Саске истинный шиноби. Саске всегда его видел насквозь. И сейчас лучше гадать, издевается ли друг, или его действительно это волнует — лишь бы не думать об ответе, который первым приходит на ум. Потому что правда еще хуже, чем Саске. И вообще он сюда не за этим пришел.

— Я не знаю, чего они смогут. — Голос мрачен и твёрд — Наруто сложно цедить слова сквозь сжавшееся всколыхнувшейся горечью горло, но в этот раз он не отступит. Ни за что. — Надеюсь, конечно, но даже если и нет, то не важно — это будет их жизнь. А я…

— Устал и сбегаешь? — Саске не дослушал. Саске криво лыбился сквозь отсветы пары костров.

— На себя посмотри! — Вспылил, не выдержав Наруто. — Ты знаешь, что это не так! Просто… — Слова снова давались с трудом — признавать своё бессилие оказалось очень сложно. — Похоже, ты был прав — утопий действительно не бывает. А если так, то что мне, вечно тянуть это бремя?

— О, как ты заговорил! — И не поймешь, что за этой издевкой: то ли просто привычка дразнить, то ли месть за застарелое, тайное, чему не Наруто виной. Или он?

— Вообще-то я, знаешь ли, верю в других! — Наруто не стерпел намеков — не его, скорее собственных чувств, и взъярился, отбросив тоску и перейдя в нападение. — И даже ты понимаешь, что в одиночку мало чего можно добиться, а потому всё правильно, разве нет?

— Хм.

Это «хм» его всегда раздражало, выводило из себя, а сейчас и вовсе довело до предела, за которым все слова теряли смысл.

— И вообще, чего я тут распинаюсь?! — Снова сжав кулаки, ворчливо выпалил Наруто и решительно двинулся к другу. Остановился на мгновение, нависнув над ним и, поймав выжидающий взгляд, бесцеремонно плюхнулся рядом, пихнув Саске плечом и возмущенно добавив:

— Подвинься!

Невысокий, примерно с полметра, уступ далеко тянулся в обе стороны от них, но Саске хмыкнул еще раз и не двинулся с места.

Огромный скальный зал вновь заполнила тишь, и только огонь продолжал разбавлять ее треском. Наруто рассеянно смотрел в темноту, слегка жмурясь от света пляшущих по коже бликов, и потихоньку млел от общего тепла костров и частного от плеча Саске. Тишина баюкала, пламя умиротворяло, заставляя расслабиться, углубиться в себя. И он поддавался, погружаясь в сумятицу противоречивых чувств и мыслей, с суровой апатией глядя в глаза своим сомнениям и страхам. Череда воспоминаний, чужих надежд и добровольных долгов закрутилась хороводом, сменяя друг друга, сталкиваясь и повторяясь, и в какой-то момент пришло осознание — всё правильно. Он сделал достаточно и может себе позволить быть здесь.

— А как же твои обещания? — Почти вкрадчивый голос Учихи вновь нарушил молчание первым.

Наруто не двинулся — умиротворенность уже довольно глубоко пустила корни, да и совести нечего было ему предъявить.

— Я их все выполнил, Саске.

Учиха помолчал, тоже разглядывая тьму впереди, но недолго.

— Думаешь, правильно, что ты сбежал ото всех? Думаешь, они… все, там, это оценят? — На этот раз в его голосе не сквозило ни иронии, ни горечи, один лишь праздный интерес.

Наруто задумался, опять окунаясь в противоречивые чувства и мысли, Саске не собирался его торопить. Минуты текли, но чувство, что он всё сделал правильно и заслужил свою награду, никуда не исчезало.

— Я много времени отдал им, Саске, — теперь ответ ему дался легко. — Надеюсь, что они поймут. И вообще, — в голосе вновь проявились укоризненные ноты, — если бы ты вернулся, остался хотя бы сейчас, мне не пришлось бы так поступать.

— Мои глаза слишком опасны, Наруто, — Саске ответил не медля и резко, окатив привычным холодом тона, — миру лучше без них.

— Вот! — Наруто ухватился за эту идею. — Я тоже очень силен! Я тоже слишком опасен для мира!

— Хн.

Лучше бы возражал или даже язвил, чем вот так. Наруто сник, с грустью глядя куда-то в полутьму у пола и уже не пытаясь отгородиться от гложущих душу чувств и мыслей.

— Ты даже попрощаться не пришел, Саске-теме.

Саске смотрел дальше — вперед, в неразбавленную темень.

— Зачем, Наруто? — от искренности равнодушного тона защемило в груди. — Меня там никто не ждет.

— Я ждал тебя, Саске! — Наруто даже обернулся — резко, всем телом, опять толкнув друга в плечо.

— Ну, ты же здесь.

И застыл, будто споткнувшись за секунду до боя. Печать глубокого негодования сползала с лица, сменяясь маской изумления.

— Ты что, меня ждал?

Саске усмехнулся, почти неразличимо в полутьме, и от души обломал ошарашенного друга:

— Вот еще! Размечтался.

— Хех, — Наруто расплылся в широкой улыбке и опять уселся рядом, расслаблено привалившись к стене и ощущая, как душу заполняет безграничная, по-детски чистая радость.

Позади осталось всё: нелегкий путь из побед и поражений, гонка за мечтой, обернувшейся долгом, горечь потерь и восторг от признания. Теперь можно свободно вздохнуть, закрыть глаза и просто слушать тишину, или биение собственного сердца.

Тук-тук, тук-тук…

Мысли больше не жалили, текли спокойной рекой, как в зеркале отражая знакомые лица, голоса и сюжеты, оживляя в памяти давние чувства, сопровождавшие их: изумление и благодарность Ируке, заступившемуся несмотря ни на что, восторг от тренировок с Джирайей, на которого даже злиться всерьез не получалось, ликующую эйфорию от признания, сквозящего во многих, направленных на него взглядах… И еще очень много всего, но так, как сейчас, было только однажды — на обломках статуй в раскуроченном русле реки, когда тело не слушалось, изводя тупой, всеохватывающей болью, а рядом молчал тот, с чьих губ слетело «ты победил». Тогда тоже хотелось смеяться от счастья, но он просто зажмурил глаза и вслушивался в ритм, отбиваемый сердцем — и своим, и его.

Тук-тук, тук-тук…

Вот и сейчас он ощущал, как рядом отзывается сердце лучшего друга.

Тук-тук…

Этот слаженный ритм, с детства подстегивавший рваться вперед, добавлявший сил бороться, сейчас успокаивал лучше живого тепла от костров.

Тук-тук…

Когда он спал по-настоящему спокойно? Не вырубался, изможденный, а просто дремал? Тихо и мирно, без тревог и сновидений?

Тук-тук…

— Козел ты все-таки, Саске, — буркнул Наруто, приваливаясь плечом к плечу.

Тук.

Саске рассеянно смотрел в пустоту, слушая почти полную тишь. У его сердца больше не было эха.

— Заткнись, усуратонкачи, — шепнул он, закрывая глаза.

Тук…

Некогда контрастные черно-золотые пряди слились в одну белесую копну.

Тук.

Из-под сомкнутого века вырвалось рожденное последней техникой черное пламя, охватило ресницы, жарким сгустком упало на грудь, растеклось по одежде, надежно пряча в себе и её, и тонкую, на пергамент похожую кожу узловатых, будто высохших рук. И едва заметные счастливые улыбки, застывшие на изрезанных глубокими морщинами умиротворенных лицах.

* * *

Седой как лунь старик обвел присутствующих по-отечески мягким взглядом выцветших голубых глаз, виновато улыбнулся и исчез с легким хлопком в облаке беловатого дыма.

По толпе набившихся в палату людей прокатился дружный не то всхлип, не то вздох, а от скорби, исказившей побледневшие лица, хотелось удавиться самому.

Он бросил взгляд на пустую кровать, и с силой сжал в кулаке край красно-белой шляпы со знаком огня, вспоминая короткий, бескомпромиссный разговор, когда эмоции хлестали через край, бессильными волнами разбиваясь о твёрдое и неподъемное «она твоя», «не ищите», «я так решил», и до отчаяния небрежное напоследок «пойду, полежу — чакру экономить надо».

До хруста стиснув зубы от жрущей душу горькой злости, он нахлобучил ненавистную шляпу на голову и отвернулся к окну, устремляя в даль рассеянный взгляд и думая о том, что не так хотел её получить, не сейчас.

А где-то посреди серых безжизненных скал гудели, осыпаясь, каменистые своды, выпуская на волю жаркий черный огонь, с неуклонным упорством устремляющийся ввысь, распугивая птиц и даже низкие тучи. Слишком далеко, чтобы из Конохи можно было увидеть.

«Ну что, пошли?»

«Да».

Погребальный костер горел семь дней и ночей, и ничто не могло потушить это пламя.