Никому нет дела (гет)

Старая береза, торчавшая из земли кривым гвоздем, пахла ржавчиной. Она была сухая, никому не нужная, и даже профессор Спраут давно махнула на нее рукой: загнется на корню, а там уж и выкорчевать можно будет. Хагрид займется.

Но береза тянулась вверх, и жизни в ней теплилось гораздо больше, чем во всем замке. Она высасывала соки из изрытой, истоптанной земли, а замку оставалось тянуть силы из выживших людей. Люди, словно оправдываясь, пожимали плечами — мол, извини, родной Хогвартс, нету в нас сил.

Поэтому замок лежал в руинах, и каждый, опять же в оправдание, спешил поучаствовать, приложить руку, сочувственно покивать, похлопать по спине…

— У замка нет спины, — перебил Забини, бросив ношу и прислонившись к стене. Сейчас он походил на куль с отбросами, и воняло от него так же. — Если и была — переломили.

Драко искоса глянул на Блейза, помедлил и процедил:

— Берись давай, там еще горы этого дерьма.

— Я не нанимался, — огрызнулся тот.

Ну да, никто из них не нанимался разгребать трупы и за ноги тащить их по бугристой земле. Длинные волосы мертвой девчонки, превратившись с мочалку, волочились по стоптанной траве. Изрытое гнойниками лицо казалось пупырчатой маской, и Малфой старался не смотреть на него.

Тела складывали в Большом зале и садились рядом с унылыми рожами, будто это могло вернуть мертвецов назад.

— Они верят в то, что покойники поднимутся и начнут отплясывать, что ли? — фыркнул Забини и потер глаза.

— Просто все хотят сделать вид, что им есть дело… до всего этого. Они не хотят говорить, как безумно рады своей удаче. Сидят с кислыми физиономиями, а сами ликуют в душе, что им повезло больше, чем однокурсникам.

Драко с Блейзом заткнулись и с опаской посмотрели на Панси. Панси, словно сошедшая с карандашного наброска дешевой картины, сидела прямо на полу, скрестив ноги. Ноги были костлявыми, худыми, колени — сомкнутыми, а руки — в желтых кляксах синяков. Панси покачивалась из стороны в сторону, как тряпичная кукла, плохо набитая ватой. Кто-то пожалел ваты на бедную Панси, и сейчас она едва держалась, чтобы не упасть.

— Ты разве не рад, а, Драко?

Малфой не ожидал, что она обратится к нему (Паркинсон вообще не очень любила переходить на личности), и потому передернул острыми плечами, поежился.

— Ты разве не рад, что ты живой, в то время как Крэбб погиб и скоро отправится кормить червяков. Ма-а-аленьких таких червей в сырой земле. Ты видел, как черви жрут землю? На самом деле, они ее не жрут, а пе-ре-ра-ба-ты-ва-ют, — Панси медленно произнесла слово по слогам и прикрыла глаза. — Заглатывают комками, а выплевывают склизкие катышки, фу. Фу-фу, — замотала она головой и попыталась подняться на ноги. На свои худые, костлявые ноги, обутые в форменные туфли на квадратно-уродливом каблуке.

Блейз поддержал ее, а Драко сглотнул горький комок, заполнивший горло целиком. Комок лез наружу скользкой клейкой массой. Малфой стоял, обессилено опустив руки, вытирая их о штаны, и думал, насколько же Панси права. Насколько чертовски правильно она выразила в словах все, что творилось, перемешивалось, варилось в его душе, в его желудке и, наверное, в мозгах.

— Сюда, — выдохнул совсем рядом знакомый голос.

Голос бросился Драко под ноги, кубарем покатился к дверям и затаился там.

Уизли выдохнул и сбросил труп на пол. Вернее — аккуратно спустил на пол. Не замечая Блейза, Панси и самого Драко, Уизли ссутулился и зашаркал ногами.

Грейнджер, державшаяся поодаль, с тревогой оглядывалась по сторонам, словно боялась, что из-за стола выскочит живая Беллатриса или ее прихрамывающий муж, или сам Лорд, а может, Макнейр, да-да, тот самый, что в двух шагах, накрыт полотном. Или Яксли, убитый Шеклболтом. Как возьмет, как поднимется да как нападет. Только успевай остерегаться.

Дерьмо в голове вместо мыслей.

Вопреки всеобщему мнению, в головах существуют не тараканы, а люди. Маленькие копии нас самих. И сейчас в голове Драко крохотная Панси Паркинсон сжимала кулаки, зубы, скалилась, рвалась из сильных рук крохотного Блейза Забини, а сам маленький Малфой шептал ей на ухо, удерживая на месте: «Дурочка, если ты задушишь Грейнджер, тебя убьют, они жестокие, эти наши победители, считают только свои жертвы. А наших свалили в одну кучу и накрыли тряпками. А у наших тем временем разные лица: у кого-то в пятнах, а у кого-то уже в волдырях. И зовут их по-разному, но почему-то все они лежат под одной тряпкой… несправедливо, не находишь?»

Панси ревела и кусала губы, сунула руку в карман за палочкой, но не обнаружила ничего, кроме шелковой подкладки, завыла от отчаяния и чуть не наступила Нотту на руку. Она, кажется, любила Нотта. Когда-то на пятом курсе. Месяца два. Любила. А сейчас он лежал в куче, и рот его был открыт, язык вывалился, похожий на обмазанное клубничным соусом печенье.

Панси нравилось скрываться за волосами: густая челка спадала на глаза, волосы, подстриженные как по линейке, занавешивали лицо полностью. Драко не видел ее глаз, но чуял, что они безумны. Это на уровне инстинкта, это запах затравленной паники, попадающий в легкие вместо воздуха, это чувства, которые сильнее мысли.

Они бежали слишком быстро. Сначала ладонь Панси была в руке Драко, а потом и ее не стало. Как и самой Панси. Панси рвалась обратно, чтобы схватить Грейнджер за волосы, чтобы выбить из руки Уизли палочку и воспользоваться ею. Чтобы костлявыми ногами пнуть Поттеру по морде, разбить его очки и растоптать их квадратно-уродливыми каблуками. Злость ее испарениями поднималась от влажного пола, сбивалась в сгустки и искала выхода из Большого зала, полного затхлого воздуха. Затхлость появлялась, потому что покойники тоже дышали, только выдыхали они удушающий газ.

Панси задыхалась, пытаясь избавиться от злости, но худые ноги легко переступали по полу и топтали, терзали поверженных врагов. Злость делала Панси сильнее в десятки раз.

— Это нормально, — лениво тянул Забини, молча рассматривая израненные лица Грейнджер и Поттера. Лица, словно содранные с картин сумасшедшего, распадались на квадраты и треугольники. Художник видел мир геометрическими фигурами, и Малфой не осмелился его осуждать. — Странно, что она не плачет еще, — философски заметил он. — Рев и плач — это как заноза в жопе. Как только воткнется — не больно, потом начинаешь вытаскивать — становится больнее, а когда вынимаешь, сразу хорошо делается, как будто достиг самой-самой главной цели в жизни.

— Оттащи ее уже, — обессилено выдохнул Драко, прервав Блейза. — Почему никто ее не оттащит? — Голова немилосердно болела.

— Потому что это пройдет, — пожал тот плечами. — А береза… — Почему он вспомнил про нее? — Береза либо выживет, либо загнется. Чую, выживет, плевать, что даже Спраут ее похоронила уже. Береза, она такая, живучая, и мы такие же, нас ведь много осталось, несмотря на то, что мало.

Боль в висках стала невыносимой, и Драко открыл слезящиеся глаза. Панси все так же сидела на полу, а Грейнджер стояла неподалеку, опасливо озираясь по сторонам. Прошла всего секунда или ее половина, а воображение уже успело нарисовать изорванные квадратные лица. Кажется, воображение и было тем сумасшедшим художником.

Маленькие фигурки Панси, Блейза и Драко уселись в рядок и сложили ладони на коленях. Маленькая Панси злобно косилась в сторону грязнокровки Грейнджер и чесала ручонки.

Уизли обхватил Грейнджер за талию, и они ушли, не сказав ни слова. Ни единого звука не проронили.

Малютка Панси из-под челки с жалостью посмотрела вслед удаляющейся Грейнджер.

— Наверняка эти твари сейчас засели в своей гостиной, перемывают нам кости, выпивают и празднуют победу. Или считают, кто скольких убил, или смеются тупой шутке, а может, вспоминают нас и ржут. Заливаются, суки такие… — произнесла настоящая Панси, острыми ногтями с черной каймой оцарапав Драко запястье. Метка вялой серой рыбиной светилась на коже.

— Врешь, Панси. Даю голову на отсечение, они про нас даже не вспоминают. Никому нет дела, особенно им. Особенно до нас.

— Думаешь, эти упустят шанс потыкать в нас пальцами? Это же все равно, что раздеть нас догола и выставить в ряд посреди Большого зала.

Малфой не любил наготу, она делала беззащитным, слабым, сковывала и придавливала к земле, прибивала штырями и властно приказывала сидеть тихо.

— А мы им не позволим. Ну, или примем позу поприличнее, если разденут. Когда-нибудь мы будем улыбаться друг другу, провожая детей в Хогвартс.

— Ты с ума сошел, — то ли вопрос, то ли утверждение.

— Я буду кивать Поттеру при каждой встрече и ухмыляться. Пусть видит, что все в порядке.

— Но ведь ему же нет дела… — начала Панси, но Забини взял ее за подбородок — «Тс-с-с» — развернул лицом к себе, внимательно осмотрел покусанные губы и пару синяков.

— Зато мне есть. — Драко подошел ближе, обнял обоих за плечи и через силу улыбнулся Уизли.

Надо ведь когда-то начинать.

Fin