Верховный друид (джен)

Расколотые острова всплыли абсолютно внезапно, внезапней, чем Пандария из своих вечных туманов. Раз — и возникли на карте, растеклись тонкой вязью линий, очерчивающих изломанные границы. Халинтра тщательно выписывала их, все крохотные клочки суши и взрезавшие более крупные земли проломы и заливы. Выписывала и ненавидела всей душой.

Возможно, Валь’шара и пленила её сердце — крохотным своим кусочком. Но все остальное хотелось выкинуть с давным-давно изученной, рисуемой чуть ли не с закрытыми глазами карты, разорвать, уничтожить, оставив только этот облюбованный крохотный закуток.

Гладкое дерево стен. Резкий поворот ведущий наверх лестницы, ползучие растения в кадках, закрывающие балкон от взглядов снизу. Это дарило чувство почти-уединения. Столик, на котором можно разложить пергамент и расставить пузырьки чернил, кровать, застеленная будто сшитым из листвы покрывалом. Вот и все, что хотелось бы оставить существовать, возможно, перенеся куда-нибудь в более уютное место. К примеру, в Штормград.

Завершив последний штрих, Халинтра аккуратно отложила перо и закупорила пузырек с коричневыми чернилами. Второй, отливающий ядовитой зеленью, ждал своего часа: нужно было обозначить свежие прорывы, свериться с ворохом докладов и набросать новую расстановку сил.

Пронзительно-зеленая капля повисла на кончике пера, чтобы упасть на пергамент первой уродливой кляксой. Она была настолько неправильна, что Халинтре хотелось скулить. А еще лучше — чтобы всего этого не было. Ни новых чернил, ни карты, ни Расколотых островов.

А чтобы был дымный зал «Золотого бочонка», хрипловатые окрики Тегры Сошник, поторапливающей официантку, густой запах пива и «мохнатый девичник», как их компанию обозвал кто-то, завидев восемь воргенш и двух панд, сдвинувших парочку столов и весело болтающих в ожидании заказа.

Чтобы Хайке с Тайку опять смеялись, что их, таких непохожих, путают: «Ну и что, что мы обе монахини? Смотрите, но у меня же есть хвост, а у нее — нет!». Чтобы маги и локи — по две каждых — ворчали, что им опять пришлось идти через весь город, но притворно, чисто для души, даже не ругаясь друг с другом, а мирно меняясь какими-то гримуарами. Чтобы два рыцаря смерти сверлили друг друга одинаковыми льдистыми глазами — а потом опять принялись цапаться, стоит ли носить классические саронитовые латы или «железные дренейские тряпочки», как обзывала Крайса дурацкие доспехи Овэры, и чтобы та только хохотала в ответ, утверждая, что хоть после смерти может позволить себе выглядеть красиво. Чтобы уже над ними с Дэйлли смеялись: как же так, всех по паре, а друид и охотница в одиночестве, срочно надо кому-то менять образ жизни. И чтобы Дэйлли шумно сдувала пену с кружки, поправляя накидку штормградской стражи, а пена летела на разложенные на полстола свитки с недорисованными знаками...

Тяжелая лапа опустилась на плечо, потрясла осторожно.

— Верховный друид, пора, — пробасил над ухом знакомый голос.

Халинтра, не поднимая уроненной на карту морды, кивнула. Пробухали шаги: медведь-друид ушел, давая ей время проснуться и собраться с мыслями.

Очень хотелось вернуться обратно в Штормград из сна. Не брать в лапы так и не ставший привычным Г’ханир, не идти на совет, где все равно придется сидеть, прижав уши, и ничего не понимая смотреть по сторонам. Все решат без нее — так зачем? Зачем весь этот фарс с «верховным друидом»? Кто вообще придумал, что она — обычная воргенша, каких сотни! — может что-то решать?

Халинтра глубоко вздохнула и все-таки села. Провела пальцами по морде — краска с последней отметки испачкала шерсть, и там теперь наверняка зеленело неряшливое пятно. Ну и... ну и пусть! Решительно свернув карту, она поднялась на лапы и подхватила Г’ханир. Помедлила мгновение и сжала ладонь на знакомо-теплом металле син’дорайского посоха, закинув его за спину.

Пусть смеются над друидом с двумя посохами и вымазанной в чернилах шерстью. Пусть удивленно косятся на пляшущую меж ушей корону огня и син’дорайские шмотки. Пусть шепчутся, что верховный-то друид, никак, из друидов пламени.

Плевать! В конце концов, она сюда не стремилась. А раз нужна зачем-то — да хоть карты рисовать — потерпят. Терпит же она все это безумие, вместо того чтобы лечить раненых бойцов где-нибудь там, где действительно нужна.