Просить о помощи (джен)

Пепел.

Пепел, горький пепел... И все равно тела не сгорают дотла. Все равно магам приходится раз за разом вскидывать руки, дожигая то, что осталось. Магам, у которых уже нет сил. Потому что те, у кого силы есть, — они дерутся.

И он должен драться. Почему он тут? Почему он стоит, уже по колено занесенный пеплом? Почему огонь не желает повиноваться, не вспыхивает, хотя там, под пеплом — обугленные останки?

Ветер бросает пепел в лицо, открывает их: оскаленные черепа, выгоревшие глазницы. Их надо жечь, иначе... Иначе мертвецы воскреснут.

Кель открыл глаза. Пронизанная зеленым светом темнота показалась спасением, горьковатый воздух Долины Призрачной Луны казался свежим после напоенного пеплом ветра.

Эти сны приходили ночь за ночью.

Сны о сгорающих мертвецах. Сны об умерших сородичах. Сны о падшем Луносвете.

Сегодня было еще ничего: всего лишь ветер, пепел и гарь. Потянувшись за водой, Кель уронил кубок, подумал и отпил прямо из кувшина. Опускать ноги на пол не хотелось, будто там босые ступни могли нащупать пепел. Или что-то иное.

Под ногами — слизь. Слизь, просто слизь. Он не хочет думать, что всё это — мертвая, отгнившая от костей плоть, перемешанная с мертвой, проклятой землей. Тропа мертвецов вьется под золотистыми кронами деревьев, будто насмешка, будто река этой гнилой слизи.

Слизь крупными каплями капает с щек подволакивающего ноги зомби. Он идет, и Кель невольно сжимает в руках жезл, не в силах отвернуться или призвать огонь. Зомби ковыляет, и уцелевшее ухо нелепо мотается в воздухе. Второе съехало почти к плечу, держится на каких-то лоскутках кожи, грозя отвалиться от особо резкого движения.

Зомби вскидывает руки, тянет костлявые пальцы. На чем они держатся, эти кости? Плоть сгнила, кожа истрепалась лохмотьями, мышцы расползлись гнилой кашей. Может быть, уцелели сухожилия? Ведь что-то же скрепляет пальцы...

Ухо все-таки отваливается, когда зомби делает последний рывок, вцепляясь в плечи Келя.

И это тоже не страшно. Мертвецы пугали лишь поначалу, можно сказать, с непривычки. Потом насмотрелся, на самых разных, и своих, и чужих, и даже сшитых из кусков мертвой плоти поганищ видел. И жег, убивал окончательно, чтобы не марали землю своим присутствием.

Нет, это — не самое страшное.

Феломелорн расколот. Разбит, сломан. Родовой клинок, меч Дат’Ремара, даже он не уцелел...

Отец лежит рядом. Побелевшие губы сжаты, глаза глядят в небо, слепо, беспомощно. Он не смог сделать ничего. Только умер, пронзенный пожирающим души проклятым лезвием. Рана выглядит почти безобидно — ни тебе вспоротого брюха, ни тебе раполовиненного надвое тела. Просто залитые кровью доспехи и дыра в груди, ровно напротив сердца.

Беспомощность отца бьет наотмашь. Если не смог он... Если не смог никто! То... что сможет Кель? Что сможет то, кто даже не был здесь? Что сможет тот, кто сейчас рухнул на колени перед мертвым телом, не видя и не слыша ничего вокруг.

Они идут молча. Они, убитые и восставшие, жаждущие лишь одного: мести. Мести тому, кто не помог. Мести тому, кто ничего не сделал. Мести, которая все равно не поможет, но хотя бы утолит сжигающий их гнев.

Скрюченные пальцы цепляются за роскошную фиолетовую мантию, скользят по плотной ткани. Кель смотрит на это безучастно. Так же безучастно, когда пальцы хватают за волосы. И только когда обломанные ногти впиваются в плоть, он кричит.

Сейчас он не кричал. Привык просыпаться тихо, с колотящимся у горла сердцем, но тихо. Собственная смерть от рук мертвецов уже стала почти привычной, хотя там, во сне, он ощущал всё удивительно реалистично и каждый раз по-новому. Иногда просыпался, всего лишь лишаясь глаз, иногда умудрялся биться в кошмаре до тех пор, когда плоть уже рвали на кусочки, обнажая кости.

Можно сказать, Кель привык к этим снам. Ко всем, кроме одного. Этот сон и был самым страшным. В нем были лед и кровь.

Много крови, зеленой крови: Фростморн разрубил тело полудемона почти пополам. Рунное лезвие рассекло плоть и кости, развалило торс от шеи до бедра, и теперь горячая кровь замерзала на стылом ветру, уже не в силах расплавить лед. Такую рану не пережить, никому. Иллидан был мертв, а руны на клинке горели как никогда ярко. Казалось, проклятый меч усмехается, сыто и довольно, обожравшись душой полудемона.

Кель стоял напротив, беспомощно уронив руки.

Там, за спиной, добивали его войска. Там гибли наги, там уже погибла Вайш: он видел беспомощно полощущийся в черной воде хвост, замерших когда-то подвижных змей, изломанные руки, которыми Вайш пыталась закрыться от жуткой силы удара. Теперь сквозь посеревшую кожу торчали осколки костей.

Артас никуда не торопился. Он мог уже не спешить: Ледяная Корона за спиной и последний, решающий бой выигран. А жалкий огненный маг... У него уже нет сил ни на что. Ни сил, ни желания. Даже месть теперь кажется лишь пустышкой, приведший их всех к гибели.

И только в вое ветра слышится чей-то голос, сулящий помощь. Голос, нашептывающий, что всё можно повернуть вспять, переиграть... Стоит лишь только прислушаться.

Именно после этих снов Кель понимал, что всё прочее — лишь видения усталого разума, раздираемого множеством проблем. Все остальные сны были объяснимы. Но этот голос...

Келю казалось, что он уже слышал его. Распахивая глаза, захлебываясь воздухом, он раз за разом вспоминал слова, интонации, пытался понять: где, когда? Почему чудится, что тогда это был вовсе не вкрадчивый шепот?

И почему мнится, что всё так и будет? Что весь их поход окажется пустышкой, что Иллидан падет... что он сам всё делает неправильно, не так!

Эти мысли сводили с ума, заставляли метаться по горячей постели, не находя покоя, вставая наутро абсолютно разбитым. Может быть, действительно поискать помощи? Но где, у кого? Спросить Иллидана? Келю казалось глупым идти к лорду с такой мелочью, как кошмары. Но кошмары ли это?

Измаявшись вконец, чувствуя, что еще немного — и бесконечная бессонница заставит совершать ошибки, Кель пошел за помощью. Жаловаться на кошмары казалось чем-то детским, наивным, недостойным — пусть даже лекарь и знал его с детства, оставался рядом до сих пор, выжив среди ужасов войны. Но Кель смог пересилить себя. Смог перебороть сомнения, шепоток, что он должен справиться сам. Плевать, что слабость — своему народу он нужен сильным! А значит, он примет лечение.

И лечение действительно нашлось.

Более того, оказалось, лечения и не нужно. Нужно лишь закрыть разум принца от чужой злой воли, которая и подтачивала его, навевая дурные сны. Тот самый шепот... На вопросы Келя жрец лишь покачал головой. Он бы и рад был отомстить тому, кто покусился на принца, но увы: неведомый враг, наткнувшись на преграду, ушел и больше не возвращался, поняв, что его раскрыли.

Попытался только выйти на связь со жрецом, но тот уже ждал. И с улыбкой заметил, что очень надеется: головная боль, подаренная шептуну-искусителю, останется с ним надолго. Кель только кивнул — он тоже на это наделся. Потому что у него головной боли прибавилось: следовало проверить теперь разумы всех, не пытались ли достать и до них. Жрецы внезапно оказались крайне необходимы, даже тот недоучка, что до этого помогал личному лекарю принца.

И как его только на эту должность допустили... Кель недрогнувшей рукой разжаловал его обратно в ученики и занялся реорганизацией обороны, надеясь, что Иллидан вскоре вернется в Черный Храм и можно будет доложить ему о случившемся. Пока же Кель собирался рассказать обо всем Вайш.

Нага откликнулась на зов сразу.

— Выглядишь отдохнувшим, Кель, — заметила Вайш, вползая в кабинет принца.

Тот кивнул. Он действительно чувствовал себя бодрым и готовым хоть за двумя Черными Храмами присматривать, а заодно десять раз поспорить с хитрым, въедливым Акамой.

— Я слышала, теперь твой сон стережет жрец? — продолжала Вайш.

— Всё так, Вайш, — кивнул Кель, ни капли не удивляясь, что нага уже знает и об этом. С её опытом придворных интриг удивительней было бы, если не узнала.

— Он хотя бы симпатичный? — в глазах Вайш плескалось веселье, скрывая настороженность.

— Во-первых, их двое, — усмехнулся Кель. — Во-вторых, самое главное — то, как они выполняют свои обязанности. Но если ты хочешь, я подберу тебе не только умелых, но и самых красивых.

— Я обдумаю твое предложение, Кель, — прошелестела нага.

— Я не шучу, Вайш, — серьезно заметил Кель. — Меня чуть не взяли под контроль, не давая обратиться за помощью. Полагаю, это были демоны, и следующая — ты.

— В твоих словах есть смысл, Кель, — склонила голову Вайш, признавая неуместность шуток. — Если дела обстоят так, этим стоит заняться немедленно. Я действительно попрошу у тебя жрецов: в наших рядах уже могут быть предатели.

— Согласен, Вайш. Я всё больше не доверяю Акаме.

Кель поднялся. Предстояло много дел — и проверить наг Вайш, и действительно взглянуть, что же творится с предводителем Сломленных. Теперь, когда был повод проверить разум Акамы, он уже не сможет отвертеться, и если задумал что-то или сотрудничает с демонами...

Кель усмехнулся. Его не покидало ощущение: правильность поступка была и в другом. Чем бы ни закончился их поход на Ледяную Корону... Что-то уже изменилось. Что-то произойдет иначе, чья-то злая воля, вмешивавшаяся в ход событий, ушла. Возможно, им даже не придется пробираться сквозь снега Нордскола. Иллидари, которых тренировал Иллидан, давали надежду избавиться от навязанного приказа.

Именно сейчас Кель признался себе: он все-таки ненавидит не Артаса. Он ненавидит тех, кто стоял и за его спиной, и за троном Нер’зула: демонов. А значит, если есть шанс отомстить настоящим виновникам падения Луносвета, он сделает всё, чтобы это свершилось.