Время — честный человек (джен)

Холодные ветра приходят на смену осеннему штилю. Суровая зимняя гроза бушует за окном, бьется с остервенением в окно и воет в каминной трубе. Метель из темной разверзшейся бездны неба заметает колючим белым покрывалом из острых снежинок и ледяных дождевых капель всю округу. Кружащаяся вихрем по мостовой поземка со страшным змеиным шипением забивается в щели между булыжниками. Ни одна живая душа не решается бросить вызов снежному безумию.

Пьер сидит на своей кровати, укутавшись в одеяло, и слушает, прикрыв глаза. Скрипят под натиском внезапного шторма половицы на чердаке, и Линде кажется, что там кто-то ходит. Иногда сверху доносятся странные звуки, похожие на стоны. Мальчик знает, что это никакой не призрак, а крыша, она недавно прохудилась, но все равно жмется к теплой каминной трубе, зажмуриваясь и молясь, чтобы стенания поскорее прекратились. Они нагоняют на него иррациональный и необъяснимый первобытный ужас. Ему хочется в теплую и уютную гостиную, к сестрам, брату и матери, однако вниз Пьер не идет. Страх перед отцом сильнее, чем трепет перед неизвестным.

Кроме того, он болен. Совсем не хочется лишний раз вставать и чувствовать, как пол уплывает из-под ног и меняется местами с потолком. В комнате холодно, и Пьер еще сильнее вжимается в кирпичную кладку трубы, стараясь согреться. Она постепенно остывает — значит, все уже легли, и в камине гостиной потушили огонь. Только угли тлеют и не дают ей совсем охладиться. Мать Пьера давно просит мужа наконец-то доделать камин в комнате младшего сына, но тот постоянно находит отговорки. Сам Пьер никогда не попросит об этом: уж лучше терпеть физический холод, чем моральный.

Снова доносятся тихий скрип и стоны. Пьер испуганно вскидывает голову и прислушивается. Это уже не с чердака, а из коридора. «Окно распахнулось, — успокаивает он сам себя. — Наверное, сломало ветром ветку, она ударила в раму, а рама старая…». Скрип повторяется, и мальчик, судорожно выдыхая, падает обратно на подушки. Это не окно, а лестница.

— Ты уже спишь, мой мальчик? — спрашивает ласковый нежный голос.

Матушка. Пьер приоткрывает слегка глаза и улыбается ей, мотая головой. Он очень хотел позвать ее еще утром, но у отца отпуск из полка, и мальчик боялся даже лишний раз кашлянуть.

— Тебе надо побольше спать, — матушка присаживается рядом с ним и гладит его по лбу мягкой теплой рукой. — Помнишь, так сказал доктор.

— Помню, — тихо соглашается мальчик, вздыхая. Он бы с удовольствием уснул, если бы не завывания ветра.

— Как разбушевалось за окном, — словно догадавшись о его мыслях, говорит матушка, глядя на снежные вихри. — Никогда раньше не видела такого.

Конечно, не видела. В Персии снег есть только на самых вершинах Эльбурса. Пьер с братом иногда пытались туда дойти, но у мальчиков не хватало сил преодолеть такое расстояние за день. Первый год во Франции матушка всю зиму болела. Отец говорил ей: «Все потому, что ты до сих пор молишься Аллаху, когда я не вижу. Забудь его, он больше не твой Бог». Он даже позвал к ней старика Бланш, который служил в любую погоду мессу. Старик о чем-то долго говорил с ней, и после разговора матушка стала отзываться на свое христианское имя Мария. Уже на следующую зиму она не хворала. «Вот Бог и перестал тебя карать», — заключил отец. Звучит убедительно, но с тех пор прошло уже несколько лет, матушка вновь возносит молитвы на родном языке, а болезни ее не трогают.

— Спи, милый мой мальчик, — матушка наклоняется и целует его в лоб шершавыми сухими губами. — Я спою тебе.

Пьер улыбается, послушно закрывая глаза. Он любит, когда она поет. У матушки красивый голос, и прекрасные народные песни в ее исполнении переносят его обратно в теплый и ставший родным Тегеран. Отец ругается, когда она поет на персидском, но матушка все равно делает это тайком.

— Стройной «алеф»* была, горблюсь «далью»** я ныне,

Словно сахар сладка, ныне горче полыни,

Была розой меж роз — не дал счастья Аллах,

Засыхаю колючкой в городской я пустыне.

«В городской пустыне…. Фонтенбло точно пустыня, — думает Пьер, сжимая пальцами уголок покрывала. — Матушке здесь тошно. Мне тоже. Зачем мы уехали?..».

— Где ж ты, милый Шахаб, и кому я поплачусь?

Ты ушел от меня, ну кому я поплачусь?

Ты с неба звездою летел хранить время,

Так ускорь мои годы, Азраилу поплачусь.

Кто такой Азраил, Пьер знает. Матушка рассказывала ему про ангела смерти. Имя Шахаба он слышит впервые. Велика вероятность, это кто-то из ее родных. Пьеру так и кажется, он уверен, что она сочинят песню на ходу. Каково же его удивление, когда матушка на его вопрос отвечает:

— Шахаб следит за порядком на земле. Он определяет, когда солнцу вставать, а когда луне всходить; когда зиме наступать, когда лету приходить; когда рождаться и когда умирать. Шахаб судит все живое, и имя его значит «упавшая с неба звезда». Он живет во всем: в часах, в дыхании, в биении сердца. Когда мы говорим: «Время пришло», это значит: «Шахаб пришел». Он — честный человек, мой мальчик. Не торопи его, и он все распределит по совести.

«Шахаб все распределит по совести, — проносится в голове Пьера сквозь дремоту. — Шахаб — честный человек… Время — честный человек?..».

* * *

Ночь темная и тихая, совсем беззвездная — пасмурно. Пьер сидит у камина, откинувшись на спинку старого стула, и отдыхает. После возвращения Наполеона с Эльбы во всех военных частях идет лихорадочная деятельность. Бедный Франсуа-Мерсан Тео не успевает разбирать приказы, вечно куда-то спешит и постоянно дергается: его возвели в чин генерала, и множество новых обязанностей теперь висит над ним Дамокловым мечом. Вот и сейчас он все еще в части, разбирает какой-то рапорт и, пожалуй, уже мечтает об отставке. Пьер наблюдает за ним из-под ресниц и молчит. Разбирать документы, на самом деле, его работа, ведь теперь он адъютант, но месье Тео сегодня отказался от помощи.

— Линде, давно хотел сказать, — Франсуа словно чувствует его взгляд и отрывается от бумаг, — Вы ведь хотели служить в штабе… Один мой друг сейчас как раз ищет кого-нибудь, кто разбирается в восточной культуре и готов ему помогать. Не то чтобы разведка — подходящее вам дело, но зато вы получите возможность пробиться оттуда в Генеральный штаб…

Пьер задумчиво кивает. В штаб ему давно хотелось. Он даже поступал в Академию, чтобы выйти уже кадровым офицером, но отец ему не позволил учиться. «Какой запутанной тропинкой меня вывело обратно на дорогу», — он сонно улыбается. Вдруг сон слетает с него, и он вскидывает голову, пристально присматриваясь к сидящему за столом Франсуа. Глупая шальная мысль не дает ему покоя, и помимо воли с губ срывается:

— Шахаб.

Франсуа отрывается от бумаги и удивленно смотрит на него.

— Вы что-то сказали, Пьер?..

— Нет-нет, — Линде поспешно встает. Он не может сидеть, сердце колотится в груди так сильно, что кажется, будто бы оно сейчас проломит ребра и выскочит наружу. — Ничего. Разрешите отойти, мой генерал?

Франсуа недоуменно пожимает плечами и кивает. Пьер выбегает из кабинета, пулей выскакивает на улицу, пугая караульных, и заливисто хохочет, запрокинув голову к небу. «Все-таки, Время — справедливый человек, матушка!» — кричит он мысленно, и словно в подтверждение из-за туч выглядывает полный яркий диск луны.

Примечание к части

* — Буква арабского алфавита, ﺍ.

** — Буква арабского алфавита, ﺩ.