Из созвездия гончих псов (гет)

Мадам Розмерта гордилась своим заведением. Когда она получила паб в наследство от рано ушедшего в мир иной мужа, то изменила все: от пола и окон до посуды и рецептов подаваемых блюд. Все сама, правда некоторые заклинания пришлось искать в старых книгах, а кое-где и руками поработать. Но получилось — просто загляденье. И вот уже много лет «Три метлы» считался лучшим заведением в Хогсмиде. Пусть соревновался он только с «Кабаньей головой» и «Кубком вейлы», не важно. А сравнивать великолепный паб с простыми чайными и вовсе в голову никому не приходило.

Но для Розмерты паб был не просто работой, он был ее детищем. Она не оставляла его ни на минуту. Сама выходила к клиентам, сама готовила фирменные блюда, сама каждый вечер запирала двери, как будто укладывала любимого ребенка спать.

Стоял май, душистый и ласковый. Розмерта как всегда крутилась на кухне, убирая продукты, делая заметки на память и поминутно взмахивая палочкой. Только убедившись в идеальном порядке на кухне, Розмерта вышла в зал, где оставалось всего несколько посетителей, и не удивительно — за окном была глубокая ночь.

— Ну что, джентльмены, еще по кружечке медовухи? — она подошла к столику, покачивая бедрами и улыбаясь своей фирменной улыбкой, от которой на ее щеках появлялись милые ямочки. — И домой, домой! Жены ждут!

Ответ засидевшихся клиентов заглушил неожиданный грохот распахнувшейся двери. На пороге стоял Аберфорт Дамблдор собственной персоной — высоченный, бородатый, суровый. «Сегодня особенно суровый», — отметила про себя Розмерта.

— Да кто же это к нам пожаловал? Неужто сам Аберфорт? Похоже, даже хозяину «Кабаньей головы» иногда хочется вкусной еды? — Розмерта, уперев кулачки в бока, подошла к старику.

Эти перепалки всегда ужасно веселили ее. Жители Хогсмида думали, что они непримиримые конкуренты, но никто не догадывался, какая добрая дружба на самом деле их связывала. Именно Аберфорт помог молоденькой Розмерте наладить все в «Трех метлах», когда ее муж внезапно умер. Паб тогда не приносил особого дохода, и растерявшейся женщине было совершенно не понятно, как и на что теперь, собственно, жить. Аберфорт пришел к ней сам. Научил считать доходы, выпроваживать особо захмелевших посетителей, договариваться с поставщиками. Да и просто посидеть с ним за стаканчиком настойки после тяжелого дня было очень приятно.

Но в тот раз Аберфорт не поддержал традиционную игру.

— Рози, пойдем-ка, поговорить надо, — его лицо оставалось серьезным, на нем не промелькнуло даже тени улыбки.

Они сели за дальний столик, отгороженный от всех посетителей. Аберфорт нахмурился, подбирая слова.

— Его убили вчера. Сириус погиб, Рози. Думаю, ты должна знать.

Говорят, когда внезапная новость сваливается на человека, он не может ее осознать и замирает. Чего ждет окаменевший от горя человек? Надеется, что беда отступит и все снова станет хорошо, или просто не находит в себе сил сдвинуться с места? Только все это было не про Розмерту. Взгляд ее похолодел, она закусила губу.

— Я сейчас, — только и сказала. Вскочила, отряхнула юбку, пошла к столику с засидевшимися посетителями.

— Все-все, ребятки, уже далеко за полночь. Приходите завтра — пирогов ваших любимых напеку.

Аберфорт со своего места наблюдал, как она ловко подавала шляпы, незаметно подталкивала к выходу, смялась над шуточками. Он бы просто рявкнул, да и выпихнул всю честную компанию на улицу, а эти еще и довольные ушли. Молодец девочка.

И только заперев дверь, Розмерта прислонилась к ней спиной, закрыла глаза и впилась зубами в кулак. Простояла так с полминуты. То ли вздохнула, то ли всхлипнула. Пошла за стойку, достала бутылку и пару бокалов и, наконец, вернулась за стол.

— Ты ведь все знал, да? — спросила она, наливая в стаканы свою смородиновую настойку, крепкую и душистую. Никто так и не выведал секретный рецепт, что уж она в нее кидала, как колдовала, но Розмертина «Черная ночь» могла бы составить реальную конкуренцию Огденскому.

— Я с тобой не первый год знаком, козочка, и вижу больше, чем другие. Не переживай, кроме меня, наверное, никто не догадывался.

— Кто его?

— Беллатриса.

— Сестра?! — глаза Розмерты округлились. — И о крови родной не пожалела, тварь.

— Да она ж на всю голову уже давно... ну это... ты поняла.

— Выпьем, — резким движением женщина подняла стопку и опрокинула обжигающую жидкость в рот. — Сириус, пусть тебе будет хорошо, куда бы ты ни попал. Он хоть не мучился?

— В арку провалился, которая в министерстве стоит. Нет, девочка, не надейся, — Аберфорт заглянул во вспыхнувшие на секунду глаза Розмерты. — Оттуда еще никто не возвращался. Я узнавал, — он брезгливо поморщился, — у Альбуса.

Они замолчали, глядя на узоры, которое дерево всей своей жизнью нарисовало до того, как стало столом. Розмерта тонким пальцем водила по этим кругам и полоскам.

— Сгорел он, — вдруг тихо сказала она. — Хорошо, хоть согрел кого-то на своем пути... Горячий он был, яркий. Я его сразу заметила, когда они всей компанией в «Три метлы» зашли. Помнишь, какие они разные были. Джеймс — выпендрежник, но когда на рыженькую свою смотрел, то менялся сразу. Римус — тихий, но столько добра в глазах отражалось и столько боли... А вот этот их Питер мне никогда не нравился, не люблю тихушников таких. Ох, знаешь, Сириус ему однажды врезал из-за меня. Постарше они уже были, лет по девятнадцать. И то ли я Питеру пива не долила, то ли сплеснула на стол. Вот и нахамил он мне. А Сириус вскинулся: «Ты как с дамой разговариваешь!» А тот в ответ: «Да где тут дама-то?! Трактирщица простая...» Сириус ему в нос и засветил, потом подошел ко мне, в глаза заглянул и начал то ли шутить, то ли извиняться, а я не слушала, на губы его, как малолетка какая-то, уставилась, и мысль одна в голове только билась: «Говори-говори... не отходи только...» Но виду не подала, я ж гордая! А помнишь, какая я хорошенькая была?

Аберфорт смотрел на нее и видел снова ту юную красотку, с которой так странно свела его жизнь и которая вот уже много лет как заменила ему семью. Кем она была для него, он и сам не мог определить — дочка, сестра? Да какая, собственно, разница. Рассказать кому — не поймут или подумают гадости всякие. Только Аберфорту давно было плевать на мнение окружающих. А особо рьяных говорунов он без колебаний заткнул бы кулаком.

— Ты и сейчас хороша, что есть, то есть! — Аберфорт не умел говорить комплименты, но тут и врать не пришлось. Розмерта до сих пор оставалась одной из самых привлекательных жительниц Хогсмида.

Розмерта грустно улыбалась и, опустив глаза, задумчиво рассматривала свою ладонь и кончиками пальцев касалась линий на ней.

— Да ладно, чай не девочка. Руки, видишь, загрубели уже... Ох, как он мне их целовал... Сириус-то... Я умирала прямо! — щеки ее покраснели, она разглядывала многочисленные кольца, нанизанные на пальцы. — Не суди, душа моя. Мистер О'Тулл, конечно, хороший человек был. Хороший, да только простой очень. Ну и помер быстро, упокой его душу. А Сириус... Он ведь не для меня совсем был. Ему бы кого позатейливее, да постервознее. Думаешь, я не понимала этого? Понимала и ревела ночами. Только что это за наваждение на меня нашло, до сих пор не знаю. Как там люди говорят про такое?

— Амур стрелой попал? — с усмешкой подсказал Аберфорт.

— Да уж какой тут стрелой... — тоже усмехнулась в ответ Розмерта. — Давай еще по одной, — сказала она, разливая душистый напиток по бокалам. — За тех, кто помнит. За тех, кто верит. Ну и за то, чтоб не было так больно, что ли...

Они выпили еще по одной, а потом молча сидели, не глядя друг на друга. Розмерта задумчиво гладила край бокала, а Аберфорт постукивал пальцами по столу. Ему одновременно было неловко уйти, но и остаться он повода не находил. Наверное, если бы Розмерта рыдала, то он утешил бы ее, как в детстве утешал Ариану. Но она не плакала — молчала и разглядывала оставшиеся в бокале капли. Вдруг она подняла глаза.

— Знаешь, что-то устала я. Пойду, наверное. Если хочешь, посиди еще, только дверь потом запри за собой. И вот еще что. Спасибо, что сказал. И что тайну нашу сберег, тоже спасибо, — она медленно побрела по лестнице, не оглядываясь и не стирая слезы, которые одна за другой бежали по щекам.

* * *

В жизни Розмерты О’Тулл, в девичестве Мартелл, все было как положено. Закончила школу, вышла замуж, переехала за мужем в Хогсмид, работала с ним вместе и горя не знала. Все как у людей — и беды, и радости понемножку. И если бы кто-то спросил ее, счастлива ли Розмерта, она бы, не задумываясь, ответила: «Конечно», — но про себя отметила, что никто толком и не знает, что это за счастье такое и узнаешь ли ты его, когда на своем пути встретишь. А потом муж Розмерты умер, про счастье думать у нее не осталось времени. Зато был паб, который стал всей ее жизнью, и друг, который, неожиданно для них обоих, оказался для Розмерты ближе родственников. И она пекла пироги, шутила с клиентами и думать не думала о странностях человеческого счастья.

А еще Розмерта старалась не углубляться в размышления о справедливости жизни и о том, что могло случиться с ней, если бы в какой-то момент она свернула на другую дорогу. Что толку в таких мыслях, ведь кроме пустых сожалений они ничего дать не могли.

И только когда в ее паб приходила веселая и шумная компания из четырех таких разных парней и сопровождающих их девушек, Розмерта ловила себя на неуместных мыслях, что ей не хватает беззаботности, которой в ее жизни и не было никогда, что она могла бы хорошо вписаться в эту компанию, когда была помоложе. И что у нее бы точно хватило ума не вести себя, как эти глупые девчонки. Ведь если кто-то так смотрит на тебя, как Джеймс Поттер на рыжую Лили, то, наверное, это и есть то самое счастье, и не стоит его гнать от себя, какая бы гордая ты ни была.

Было еще кое-что, что нарушало спокойную и размеренную жизнь Розмерты О’Тулл. Все чаще и чаще, разливая напитки за стойкой или принося посетителям заказы, она ловила на себе странные взгляды Сириуса Блэка. А он старался лишний раз задержаться допоздна и, вытянув длинные ноги, рассматривал хозяйку лучшего паба в Хогсмиде и улыбался такой улыбкой, что Розмерте хотелось то ли сбежать поскорее, то ли, наоборот, остаться и никогда не трогаться с места. А еще эти взгляды не давали Розмерте спокойно спать ночами.

Так бы, наверное, и продолжалось — взгляды, улыбки и слова, которые почему-то не хотели вылетать на волю, если бы не случился у Джеймса Поттера мальчишник. И, конечно же, компания основательно потрепала «Три метлы», да так разошлась, что Розмерта, терпевшая до последнего (понимала же — дело молодое, первая свадьба в компании, да и денег она уже с них получила с запасом), не выдержала вида разбитой витрины из цветного стекла, которую привезла из родной деревушки. Поток ледяной воды окатил плясавших на столе Сириуса и Джеймса, да и на аплодирующих Римуса и Питера тоже немало попало.

—Ну, молодые люди, — сказала Розмерта своим самым суровым и взрослым голосом, — будете теперь все убирать! И руками, палочкой махать каждый дурак может, только вот пьяный дурак мне тут все еще хуже разнесет.

И, как ни странно, компания парней, которая без зазрения совести переворачивала верх дном весь Хогвартс, сначала замолкла, а потом села решать, кто же будет отрабатывать долг Розмерте. Джеймса друзья единогласно отправили домой — ему нужно было отоспаться и прийти в вертикальное состояние перед свадьбой. Питер вызвался оттащить домой Римуса, которого, откровенно говоря, развезло от обилия пива, еды и настойки. И к тихой и немножко стыдной радости Розмерты расплачиваться за все грехи остался Сириус Блэк.

— Ну что ж, красавчик, — усмехнулась Розмерта, — посмотрим, как ты справишься. Приду через час, с поставщиком поговорить надо. — Она старалась быть в меру насмешливой и достаточно серьезной, чтобы парень не подумал чего лишнего. А тот стоял, смотрел на нее и улыбался своей фирменной полуулыбкой полуусмешкой.

Когда спустя час Розмерта зашла на кухню, ее глазам предстало фантастическое зрелище: Сириус Блэк чистил картошку. Он так ловко управлялся с ножом, что Розмерта даже на некоторое время залюбовалась его руками. Да и не только руками. Это было потрясающе — Сириус на ее кухне — сосредоточенный, как за изготовлением сложного зелья. Розмерта улыбалась, наблюдая, как он смешно облизывал губы и как сдувал длинную прядь волос, иногда падавшую ему на глаза.

— Смотрю, в благородном семействе Блэков не только палочкой махать умеют, — наконец не выдержала Розмерта. Она стояла у двери, подбоченясь и закусив губу.

— С палочками у нас — у Блэков — все в порядке, да и руками мы поработать можем! — Сириус, чуть прищурясь, посмотрел ей прямо в глаза, потом медленно встал и подошел совсем близко.

— А люди говорят, что благородные только языком молоть горазды, — не сдавалась Розмерта, только молилась не выдать неосторожным вздохом или дрожью тела, как подкашиваются ноги от ощущения исходящего от него жара. Он подошел к ней вплотную, уперся руками в стену по обе стороны от ее головы и слегка наклонил к ней ухмыляющееся лицо.

«Не смотри на его губы, не смотри, Розмерта, погубит он тебя», — стучало в ее голове. Но не смотреть не получалось.

И жизнь Розмерты понеслась с новой силой, как будто тайна, которая появилась в ней, раскручивала карусель так сильно, что дух захватывало. И если бы тогда кто-то спросил, счастлива ли она, то услышал бы в ответ: «Да какое уж счастье в наше-то время», — а потом получил в нагрузку немного смущенную и виноватую улыбку.

Розмерта прекрасно понимала, что в фантастическую идею — «жить счастливо с Сирусом Блэком» — могут верить только наивные малолетние дурочки, которые ходили за ним по пятам и вздыхали, придумывая, как они покорят этого бешеного парня, как он станет с ними тихим и верным.

Счастье с Сирусум Блэком не было ни теплым, ни спокойным. Его любовь напоминала сумасшедший полет, в котором Розмерта то мчалась в небо, и весь мир лежал перед ней, то уходила в такой штопор, что, казалось, ничто уже не могло спасти, но каждый раз то ли удача, то ли сама любовь помогала избежать страшного падения. Никогда еще Розмерта так не целовалась ночи напролет, не занималась любовью до головокружения и не ревновала до темноты в глазах. И каждый раз, когда Сириус уходил, она говорила себе, что все это было в последний раз, что он — мальчишка, а ей нужен серьезный мужчина, но все равно ждала новой встречи, не в силах отказаться от радости, заполнявшей ее жизнь, и берегла этот маленький кусочек счастья, который, как ей казалось, она, если не украла у судьбы, то уж точно выиграла, поставив последнюю монетку на зеро.

А потом он исчез. И разные слухи поползли по Хогсмиду. Только Розмерта не верила, никогда не верила, но и сказать ничего не могла. Да ее никто и не спрашивал. Ведь ни один человек не догадывался, что связывало выходца из темной семьи и хозяйку лучшего паба в Хогсмиде. А Розмерта тихо плакала ночами, но утром снова улыбалась как ни в чем не бывало.

Почти двенадцать лет жизнь Розмерты шла своим чередом. Годы походили один на другой, разве что сменялись календари на стене, да запоминались рождественские праздники, которые приносили удвоенные хлопоты и утроенные доходы. В Хогсмиде Розмерту любили, и, несмотря на то, что мужчины в ее постели иногда появлялись и спустя некоторое время исчезали из нее, слухов про Розмерту почти не ходило. Неизвестно, кто уж тут постарался: добрый нрав жителей деревеньки или острый язычок Розмерты, который такими словами мог припечатать наглеца или сплетника, что становилось непонятно, кому хуже от этих слухов и разговоров за спиной хозяйки «Трех метел».

И жизнь катилась ровно и незатейливо, пока одним летним вечером Розмерта не вышла, как обычно, посидеть на заднем крыльце своего любимого паба и, разглядывая звезды, помечтать о волшебных переменах, которые могут случиться в ее жизни, но по какой-то непонятной причине до сих пор не случились. В тот вечер ее мысли прервал большой черный пес, который неизвестно откуда появился перед дверями и обессилено улегся у ног Розмерты, жалобно поскуливая. Пес был тощий, грязный и нестерпимо вонял. Но смотрел он так жалобно и так знакомо, что сердобольная хозяйка со вздохом пошла на кухню за остатками мясного пирога, нашла тарелку, которую было не так уж жалко, подумав, налила еще воды в другую плошку и отнесла еду к порогу. Несчастный пес подполз к угощению и начал жадно есть. Не удержавшись, Розмерта потрепала пса по костлявой холке.

— Да не отберу, жадина, ешь спокойно, — улыбнулась она. И в тот момент пес повернул голову и ласково лизнул ее запястье, где тоненькие линии образовывали еле заметные браслеты, по которым гадалки пытались предсказывать и богатых женихов, и многочисленных детей. Да только ничто из напророченного не сбывалось. Пес посмотрел Розмерте в глаза и еще раз лизнул руку, а потом замер и, чуть наклонив голову, выжидающе уставился на нее.

Розмерта недоверчиво смотрела на истощенного и потрепанного пса. И яркое воспоминание, как будто из прошлой жизни, вспыхнуло перед ее глазами.

Сириус лежит на кровати. Такой молодой и расслабленный после бурной встречи. Разглядывает линии на ее руке, целуя каждую черточку, и надолго задерживается на запястье, проводя языком по тонким линиям. «Самые драгоценные браслеты в моей жизни», — говорит он, и сладкие мурашки бегут по всему телу Розмерты. «Девушка с самыми красивыми руками, — продолжает Сириус. — Ты бросишь все и поедешь со мной к морю?». Он заглядывает ей в глаза и, закусив губу, ждет ответа, а она смотрит на него и смеется. «Зачем нам на море? Ты будешь любоваться на девушек в купальниках, а я — подавать коктейли старикам в смешных панамах?» — «Никаких стариков и девушек! Только ты и я. Победим Пожирателей и уедем. Там вода синяя-синяя и прозрачная такая, что дно видно. Еще там рыбы, каких ты и не видела никогда, они похожи на волшебных птиц. А уж какие птицы там, Рози, ты и не представляешь — у одних клювы, как молотки, а у других хвосты на два метра тянутся. Будем с тобой по пляжу гулять. И чтоб песок белый-белый. А потом на песке на этом, теплом и мягком...» Слова превращаются в невнятное бормотание, горячие губы перемещаются к груди, а нежные руки...

Розмерта резко вскочила.

— Си...— она осеклась, закрыв рот ладонью. Огляделась — вокруг ни души, час был уже поздний, да и на задворках «Трех метел» ждать незнакомцев не приходилось. — Хорошая собачка,— громко протянула она, все еще опасливо оглядываясь.— Заходи в дом, малыш.

Дверь захлопнулась, Розмерта быстро взмахнула палочкой, накладывая заклинания, а когда обернулась, на полу лежал Сириус Блэк собственной персоной. Правда, от той персоны остались только глаза. Но эти глаза Розмерта узнала бы на любом лице.

— Я этого не делал, — прошептал он.

— Я знаю, знаю, — чуть не плача, прошептала Розмерта, помогая Сириусу встать. Он ничего не говорил, пока она тащила его в ванную, пока отмывала теплой водой. Он даже позволил одеть себя в старые вещи мужа Розмерты, вытряхнутые из сундука, простоявшего долгие годы в углу спальни. Она уложила его в кровать и не смогла удержаться от тяжелого вздоха. Сириус был так ужасно истощен, что Розмерте было невыносимо смотреть на кости, обтянутые тонкой пергаментной кожей. Она помнила это тело совсем другим — мускулистым и сильным.

— Пить, — прошептал он.

Розмерта метнулась за кувшином, даже не сообразив, что «Агуаменти» было бы куда проще, налила в кружку воды, поднесла к губам Сириуса. Тот жадно проглотил все до капли и, когда Розмерта хотела уже отойти, схватил ее за руку.

— Побудь со мной. Пожалуйста, — голос его — слабый и хриплый — совсем не походил на тот, от которого у Розмерты подгибались колени и горели щеки. — Я уйду завтра, не могу тебя подставлять, меня вся Англия ищет.

— Сириус, если это не ты убил всех тех людей, может, тебе сдаться? Они снова устроят суд, они оправдают тебя, — Розмерта прижала его жилистую руку к своей груди.

— Людей? Я никого не убивал, Рози. Хотел бы убить одного. Да и этого не смог, — Сириус попытался горько рассмеяться, но только надрывно закашлялся. — Это все вранье. Ты-то хоть мне веришь?

Розмерта присела на краешек кровати и со смешанным чувством жалости, надежды и какой-то обреченности все гладила и гладила его шершавую ладонь.

— Верю. Никогда я и не думала, что ты можешь убить невинных людей.

— Не в этом самое страшное, все думают, что я предатель и перешел на другую сторону, как крыса позорная. Все говорят, что я предал Джеймса. И мне никто не верит, даже Римус, — Сириус отвернулся и закрыл глаза.

— Что же ты будешь делать? — через некоторое время спросила Розмерта. — Ты можешь прятаться у меня, а потом убежишь на материк. Никто не догадается, что ты здесь. У меня тут и авроры столуются, и министерские бывают. У паба чистая репутация. Кому только в голову придет тебя здесь искать? — Розмерта говорила быстро-быстро и очень тихо, как будто кто-то мог их услышать.

— Нет, Рози, я так не могу. Мне надо найти кое-кого, я уже на след вышел. Пока я не достану его, Гарри в опасности. А если к тебе дементоры придут? У меня же сейчас сил даже на Патронуса не хватит, — Сириус снова закашлялся. Розмерта все так же сидела на краешке кровати, не зная, что ей теперь делать. Все внутри разрывалось от боли и безумного желания помочь.

— Полежи со мной, хорошая моя, — вдруг тихо сказал Сириус. — Хоть чуточку себя живым почувствовать дай. Теплая ты, такая теплая.

Розмерта осторожно устроилась рядом.

Так она и провела эту ночь — без сна, прижимаясь к еле теплому и жесткому боку Сириуса Блэка, прислушиваясь к тяжелому дыханию и невнятному бормотанию, поглаживая его по впалой груди, когда странные слова переходили почти что в крик. Чувствуя ее прикосновения, Сириус снова затихал. Сама же Розмерта уснула только на рассвете. А когда открыла глаза, то никого уже не было рядом. Исчезла и одежда, и остатки пирога. Тогда-то и появилась на кухне у Розмерты большая заколдованная собачья миска, которую каждую ночь она наполняла едой и водой и выставляла за порог своего заведения. И почти каждое утро она находила еду нетронутой. Но в те редкие дни, когда миска оказывалась пустой, что-то самую малость менялось в жизни хозяйки лучшего паба в Хогсмиде. И солнце светило немножко теплее, несмотря на зиму, и тесто на кухне поднималось быстрее, и клиенты заходили щедрые да приветливые.

И лишь когда по всей деревне пошли разговоры о сбежавшем преступнике и убийце Сириусе Блэке, когда каждый посетитель, взглянув на листовки министерства, норовил высказать свое особо ценное мнение, ей раз за разом приходилось сжимать всю свою душу и поддерживать разговор глупыми высказываниями, чтобы не выдать, не дать кому-то заподозрить, что есть хоть что-то общее у хозяйки благопристойного заведения и беглого заключенного. Чтобы оставить Сириусу хотя бы маленький шанс на передышку в стенах своей спальни.

И если бы кто-то спросил Розмерту О’Тулл, счастлива ли она, то, наверное, в ответ получил бы грустную улыбку и загадочную фразу: «Где оно, счастье это... если б люди знали его дороги, то давно нашли уже».

* * *

Когда Розмерта ушла, Аберфорт еще немного посидел, допивая настойку. Покачал головой, прислушался, не раздается ли что-то подозрительное с верхнего этажа, но, не услышав ни рыданий, ни звуков бьющейся посуды, встал из-за стола, помыл бокалы и, аккуратно заперев дверь, пошел домой.

Он так и не сказал Розмерте, что еще в 1980-ом поймал Сириуса, вылезавшего из окна хозяйкиной спальни, и доходчиво объяснил парню, где окажутся его же ноги, если он попробует обидеть даму, проживавшую в этом доме. Не очень-то хорошо парнишка исполнил его наказ... да что уж теперь.

Задумчиво оглядев темные улицы Хогсмида, он обошел здание паба. Аберфорт собирался выкурить трубочку и понаблюдать за окнами, а уж когда свет погаснет — тогда и домой отправляться. Но завернув за угол, он увидел Розмерту, которая сидела на крыльце и горько рыдала, держа на коленях большую собачью миску.

Больше всего на свете Аберфорт Дамблдор ненавидел разговоры о всеобщем благе и женские слезы. Но когда у твоего самого близкого человека сердце разорвано в клочья, то нет у тебя другого выбора, как идти к нему, садиться близко, обнимать крепко и шептать на ухо: «Поплачь, козочка, поплачь. Я рядом. Так легче будет...». И чувствовать, как слезы пропитывают рубашку, а хозяйка лучшего паба в Хогсмиде всхлипывает на его плече все реже.