На долгую память (джен)

Тусклый свет, падающий из трещины в асфальте на его импровизированный бонсай*, померк. В углах комнаты сгущаются вечерние тени, пока еще легкие, едва различимые. Долгий день подошел к концу. Долгий как для воспитанников, так и для него самого. События сплелись в суматошном лихорадочном вихре, подобном торнадо, и лишь краткие мгновения, словно озаренные вспышкой молнии, предстают перед его глазами.

Леонардо, его старший… Впервые отец и наставник видит подобное смятение на привычно спокойном и невозмутимом лице. Спокойствие обманчиво, Сплинтер знает это как никто. В душе Леонардо живет страх, не меньший, чем у прочих сыновей, его тяготит и смущает такое желанное и почетное звание лидера. С самого первого дня душа его как натянутая струна. Но струна из самой прочной стали. Сплинтер знает это также. Верит в Леонардо больше, чем он сам, и ни минуты не сомневается в верности своего решения. Его сын справится, сегодня и всегда.

Но сегодня — особый случай, исключительный. Сплинтер прекрасно знает, как меняется вся жизнь, когда сердца касается любовь, на какие безрассудства она может толкнуть, какую боль причинить… Знает не понаслышке, но не в силах оградить от нее сыновей. И не вправе этого делать. Они уже почти взрослые, и у каждого свой путь, свои испытания, свои преграды. Он может лишь поддержать их, подсказать в сложный момент. Если найдется что, конечно же.

Вот только вправе ли Сплинтер это делать? Разве он сам не ошибается порой? Самые страшные последствия этих ошибок живы в его душе до сих пор, продолжая терзать ее в самый неожиданный момент. И вторгаться в их спокойную жизнь даже теперь, когда он удалился от мира.

Неслышными шагами Сплинтер проходит в свою комнату, прикрывает за собой развижные двери. Со вздохом останавливается перед импровизированным алтарем его памяти, хранящим вещи из прошлого. Старое, еще черно-белое фото его прежней семьи и дарума* — неваляшка, купленная в дар малютке Миве. Оставшаяся, по сути, единственной памяткой о ней. Йоши сохранил талисман, хоть тот и оказался для него несчастливым, не сумев уберечь самого дорогого. Эти маленькие крупицы прошлого — все, что осталось от него прежнего.

Сухая морщинистая рука с заостренными ногтями зажигает ароматическую палочку. Знак памяти и скорби, отмечающий год за годом этот день, разрезавший его жизнь напополам. Дымок тонкой струйкой вьется в воздухе, змеится и растворяется, не достигнув низкого потолка. Размывает перед глазами хорошо памятную картину, как слезы тогда, шестнадцать лет назад. Знакомые лица дрожат и расплываются, делаясь от этого едва ли не более живыми. Пробуждая в памяти еще одно. То, что Йоши всеми силами пытался забыть, оставить в глубоко погребенном прошлом. Что было — то прошло, не так ли? Вот только прошлое это не желает оставлять его в покое.

Ороку Саки, человек, которого он некогда звал братом… Как давно это было! Сейчас в подобное с трудом верится даже самому. Однако было же… Была дружба меж ними, лишь изредка омраченная призраками обид и соперничества. Была подлинная душевная близость, которой не сложилось даже с кровным младшим братом. Были многие годы, пройденные рука об руку, — и отражение их — одно из немногих цветных фото, сделанных заезжим фотографом, буквально накануне знакомства с Шен, ставшей главным камнем преткновения. Живое прошлое, в котором они были еще братьями. Фото, где Саки мог искренне ему улыбаться.

От него не осталось и следа, равно как и от всего, что их связывало. Оно стало пеплом, разнесенным ветром. Как и многое, очень-очень многое. Лишь горечь на губах от звука некогда родных имен, лишь гнев и сожаление при воспоминании. Насколько проще было бы забыть все это. Но Сплинтер не может себе этого позволить. Слишком дорогой ценой оплачены его давние ошибки, слишком многого могут стоить сейчас. И не только ему одному. Он должен помнить все, что было, в особенности трагического. Помнить, но не оглядываться назад. Во имя настоящего. Во имя них, его сегодняшней семьи.

* * *

За стеклом прозрачной стены сгущается вечер. Сумрачные тени ползут из дальних углов, и даже факелы по сторонам импровизированной ковровой дорожки бессильны отогнать их. Тьма, подобная поглотившей душу человека, неподвижно смотрящего через стекло на наступающие сумерки.

Подчиненные давно покинули его, оставив наедине с собственными мрачными мыслями. Забрав с собой для выполнения задания предмет, мысли эти самые вызваший. Но человеку нет смысла его видеть. Потому что картинка эта накрепко отпечаталась в его памяти. Пусть и пролежала долгие годы, забытая, в дальнем углу. Ороку Саки и без нее хорошо помнит, что именно на ней изображено, хотя и дорого дал бы, чтобы забыть.

Это фото — отголосок прошлого, до сих пор отдающегося глухой болью в груди, — сохранилось совершенно случайно. В отличие, скажем, от изображения Шен, которое, несмотря на ту же боль, он никогда бы не решился выбросить. Она останется с ним, пусть хотя бы так, поблекшим изображением, бесплотным духом. Ее увидит малышка Караи, так на нее похожая. У нее будет хотя бы подобие семьи, раз уж боги не судили этому свершиться в реальности. Ради нее, единственной, он готов потерпеть боль и смутное чувство вины.

Но — лишь Шен, не предателя Йоши, посмевшего украсть ее у него. Из-за которого и свершилось то непоправимое, чего он никогда не сможет забыть — шестнадцать лет назад, в этот самый день. Подлый негодяй, которого он когда-то, по юношеской глупости и наивности, считал братом, самым (можно даже сказать, единственным) близким его человеком. Тем, от которого он совершенно не ожидал удара в спину.

Глупость. Теперь Ороку Саки, давно привыкший звать себя Шредером, знает это. Никому нельзя доверять, а тем более — полностью и безоговорочно. Каждый лишь за себя в этом лучшем из миров, демоны его забери. И праведник Йоши не исключение. Притворная доброжелательность не помешала ему отнять место в сердце отца, все наследство и всю привязанность близких. Саки же остались лишь опасения и неприязнь. Да и черт бы с ними, со всеми! Но Шен… единственное, что в этом мире могло принадлежать ему — и доставшаяся брату. Обманом, подлостью — кто знает, как оно было на самом деле? Да и важно ли это? Потому что бывший брат оказался кровным врагом, волком в овечьей шкуре. И дорого заплатит за свое вероломство.

Шредер тяжело выдыхает и, отойдя от прозрачной стены, медленным шагом покидает импровизированный тронный зал. Место, где он единственный — царь и бог для подчиненных и невольных посетителей. Как всегда мечтал. Но почему-то сейчас исполнение этой мечты не слишком радует его. Известие о том, что Йоши жив и, возможно, снова строит козни, было ошеломляющим, как лавина. История, которую Саки считал дописанной и закрытой, неожиданно обрела продолжение. И вместе с тем — еще более неожиданно — пробудила давние, почти позабытые воспоминания о детских и юношеских годах, проведенных вместе. Когда они с Йоши еще не были врагами, когда ему не противостоял весь мир, когда не было нужды быть несгибаемым и безжалостным… просто не хотелось. Нет, он совсем не жалеет о прошлом, но все же… насколько было бы легче о нем не вспоминать.

Но, поравнявшись с треугольными створками, автоматически раздвинувшимися при его приближении, Шредер снова решительно выпрямляется. Взгляд обретает пронзительность и сосредоточенность, заставив воинов стражи незаметно поежиться. Прошлое осталось позади, а сейчас… сейчас следует позаботиться о своей безопасности. И завершить эту историю, поставив наконец точку. Кто-то из них, определенно, лишний в этом мире, раз боги вновь и вновь сводят их. Остаться должен только один. И кто именно — единственное, что не вызывает у него сомнений.

____________________________

* бонсай — искуственно выращенное миниатюрное дерево

* дарума — традиционная японская кукла-неваляшка, символ божества, приносящего счастье