Месть (джен)

Теплый ветер ерошил волосы, дул в лицо, высушивая пот. Пытался помочь, успокоить, но не мог унять тяжелое сбившееся дыхание, лишь уносил вдаль встревоженные голоса.

Двое шли через холмы, по колышущемуся морю трав. Двое спешили, пытаясь спастись от погони. Двое обреченно оглядывались: они знали, что преследователь не отстанет. Будет идти по следу, день за днем, шаг за шагом, пока не настигнет и не свершит свою месть.

На гребне двое остановились. Ветер осторожно коснулся подола платья, взметнул полу плаща. Женщина и мужчина. Они одинаково настороженно осматривались, выискивая среди зеленого марева тонкую легкую тень. Знали, что не увидят, знали, что не найдут — но все равно вглядывались, до боли и рези в глазах.

Ветер вздыхал в ответ: он тоже не видел. Тот, кто шел по следу, не был человеком. Он стлался по земле, прятался от взглядов, сливался с травой, незримый, незаметный... Лишь вспорола ветер тонко свистнувшая стрела.

Мужчина закричал, захлебываясь собственным криком. Стрела предательски вонзилась в спину, бросая его на колени, заставляя ронять на примятую траву горячие капли крови из распахнувшегося рта. Женщина упала рядом, не в силах помочь, лишь попытаться поддержать. Он схватился за грудь, где, прорвав ткань, проблескивал острием наконечник стрелы, заскреб пальцами — и раскинул руки, становясь собой.

Сверкающая на солнце птица закричала, забила крыльями. Свет дробился в гранях её перьев, рассыпаясь яркими бликами, ветер взвыл радостно, пытаясь подбросить вверх, помочь вскинутым рукам женщины, дать взлететь, уйти от охотника...

Птица почти взлетела, когда еще две стрелы одна за другой сорвались с тетивы.

Теперь кричала женщина, а птица просто билась у неё на руках, беспомощно распахивая клюв. Билась, и в такт дрожали пронзившие её насквозь стрелы. Ледяные перья — а кровь горячая, алая, она струилась по древкам, толчками выплескивалась из ран, заливая протянутые руки. Последний рывок — и тихий звон. Слабый шелест, с которым начали осыпаться перья.

Сначала длинные, с самых кончиков крыльев. Они падали, тяжело вонзаясь в землю, замирали на мгновения сияющими иглами и осыпались стеклянным крошевом, тусклым и бесполезным, тающим на глазах. Перья сыпались ледяным дождем, растворялись, каплями оседая на коже женщины, наливались алым, смывая кровь, высыхали, подхваченные ветром. Через считанные минуты всё было кончено. Только расплывалось по земле пятно инея да хрустела промерзшая насквозь трава.

Что-то умерло в этот момент. Не только птица. Что-то умерло в груди женщины, что-то невыразимое, невысказанное. Что-то, разлившееся льдом, заморозившим нутро, растекшееся ядом по жилам, пеленой закрывшее свет. Или это просто упала чья-то тень?

Женщина подняла голову.

Он стоял перед ней, сжимая в руке лук. Стоял, худой, неестественно прямой. С нечеловеческого, застывшего лица смотрели широко распахнутые глаза. Будто он боялся упустить хоть мгновение, не успеть насладиться...

— За что? — выдох, едва слышный.

— За что?! — крик, подхваченный ветром, разбился об это лицо.

— Он расстроил мою любимую. Сказал, что я мертв, — тихий шелест в ответ. — Я отплатил ему тем же.

Женщина задохнулась, не в силах поверить. Боль рвалась с языка не словами — невнятным хрипом:

— Ублюдок... ты... ты убил его! Действительно убил, ты понимаешь?! Это не просто слова!

Нечеловеческая, изломанная, больная логика разрушила всё, что было ей дорого. А он... он стоял и смотрел. Впитывал её отчаянье, её боль и гнев. Укладывал где-то там, внутри, за омутами глаз. Напитывал свое желание мести, пока оно, насытившись, не ушло.

— Плачь, — просто сказал эльф.

И женщина заплакала, завыла, запрокидывая голову к небу и не видя, как он уходит. Только ветер вздохнул, пытаясь высушить и слезы — но не смог. Их было слишком много. Они текли по щекам, струились сквозь сомкнутые пальцы, падали на землю, застывая льдинками. Ветер затих, боясь прикоснуться к хрупким осколкам, а женщина всё плакала и плакала, рыдала, пока силы не оставили её, и она не уронила руки, не зная, что теперь делать.

Закатный лучик осторожно коснулся льда, отразился от него, заставляя прикрыть и без того ослепшие от слез глаза. Женщина вскинула руку, сощурилась, пытаясь разглядеть, и ахнула: перед ней на траве лежало яйцо. Огромное ледяное яйцо, покачнувшееся и вздрогнувшее от удара. То пытался выбраться наружу птенец.

Она смотрела, не веря. Вот дрогнула скорлупа, по ней пошли первые трещины, вот отлетел в сторону осколок. Тонкий клювик выглянул через дыру, скрылся, ударил снова — и женщина, отмерев, бросилась помогать, раня пальцы об острые грани. Последние скорлупки окрасились алым, когда птенец вывалился наружу, топорща белесый иней пуха. Чирикнул неуверенно, осторожно сжал клювом протянутый палец, и женщина снова расплакалась, на этот раз — от счастья.

Маленькая ладошка коснулась её щеки, стерла слезы.

— Не расстраивайся, — серьезно попросил сидящий перед ней мальчик.