Огонь Арды (джен)

Очередная заготовка со звоном полетела в груду испорченного металла.

Майрон шумно выдохнул и оперся на стол, заваленный исчерканными листами. Чертежи, планы и просто небрежные записи хороводом кружили перед глазами, ни капли не помогая унять головную боль. Казалось, стены кузницы, жаркие, пропахшие огнем, сжимались вокруг, сдавливали виски, заставляя струйки пота катиться по лицу.

Опять все шло не так. Опять он задумался, отвлекся — и вместо заготовки охотничьего ножа получилась узкая, длинная, хищная полоска стали. Что-то странное и страшное, при взгляде на которое в голове рождались смутные образы, а во рту появлялся привкус крови. Оружие не для охоты. Оружие чтобы...

Почти народившееся на языке слово вспугнули тяжелые шаги.

— Майрон? — грубоватый голос Ауле звучал сочувственно. — Опять что-то не выходит?

— Все хорошо, учитель, — обернувшись, улыбнулся майя. — Немного ошибся с расчетами.

Ауле покачал головой.

— Отдохни, сходи в сады Лориэна. Ты слишком много работаешь.

— Как скажете, учитель, — согласно склонил голову Майрон.

Одобрительно хмыкнув, Ауле ушел, и улыбка сползла с лица Майрона, будто клочья горящей ткани. Отвернувшись, он снова склонился над столом. Собственное притворство пугало и одновременно отдавалось где-то внутри удовлетворенным теплом, потому что оно получалось... идеально. Да, идеально, Ауле так ничего и не заподозрил. Никто ничего не заподозрил.

Никто в Валиноре не знал, что Майрону снятся сны.

Всем известно: грезы Ирмо — это черная пустота. Покой и забвение, отдых для роа и фэа.

Сон — это младшая смерть.

Майрон не помнил, кто сказал ему эти слова. Помнил только бледные губы, изгибающиеся в усмешке, одновременно ужасающей и притягивающей взгляд, столько в ней было властности и яду. И, как ни странно, — тепла.

Эта и другие картины являлись к нему, стоило закрыть веки и позволить разуму погрузиться в дрему. Иногда она была зыбкой, едва ощутимой, и тогда его тревожил малейший звук, малейшее движение. После подобного «отдыха» Майрон всякий раз чувствовал себя разбитым. Но хуже было, если приходили видения. Тогда он распахивал глаза, с трудом сдерживая крик, сжимал ладонями голову, не давая ей расколоться.

Во снах Майрон видел то, чего не могло существовать на самом деле.

Видел уродливые, кривые рожи, вымазанные грязью, залитые темной кровью. Они орали что-то неразборчивое, умолкая, когда он — он ли? — властно вскидывал руку. И тогда в тупых глазах вспыхивали уважение и страх.

Видел мерцающую золотом чешую, чуял смрадное дыхание, касался жесткой шерсти. Он никогда не понимал, кто же там, рядом, но каждый раз думал, что это существо вроде верного пса. Нет, что-то большее, чем пес, чем эти глупые толстолапые щенки, выпрашивающие у хозяев лакомства. Что-то жесткое и неуступчивое, что-то до безумия преданное. Родное...

И еще он слышал голос. Кто говорил, Майрон не знал. Но каждый раз, стоило прозвучать хоть единому слову, он замирал всей своей сутью, тянулся, вслушивался, надеясь уловить хотя бы еще звук. Надеясь понять, кто же пытается общаться с ним в этих видениях. Тщетно. Понимание, простое и в то же время невероятно сложное, не давалось в руки даже там, а по пробуждении и вовсе просыпалось песком сквозь пальцы.

Иногда Майрону казалось, что и в реальности это понимание тоже мелькает. Во взгляде Ауле, в странных, неестественных улыбках других валар и валиэр. Или только он видел эту неестественность? Будто их что-то глодало изнутри, как и его самого.

Именно тогда Майрон научился улыбаться так сам. Научился притворяться. Быть не тем, кто он есть. Но кто он есть на самом деле? Этого Майрон не знал. Ему казалось, будто все подернуто завесой, как во снах, дымкой, и где-то там, под ней... Но, как он ни старался, эту завесу никак не получалось подцепить и отдернуть.

Не получалось проснуться.

Только иногда просачивались из-за этой завесы странные, невозможные понятия.

Лезвия мечей, обагренные кровью. Убийство. Чья-то смерть.

Руки дрожали от желания выудить отброшенную полосу стали, доделать, сковать не очередной нож для Ороме, а именно боевой клинок.

Майрон смял листы на столе, потом с усилием заставил себя разжать пальцы, разгладил записи. Пожалуй, стоит проветрить голову. Но не к Ирмо, ни в коем случае не к Ирмо... Что-то было с ним связано. Что-то даже худшее, чем смерть. Забвение.

Снаружи его ждали. Майрон безразлично скользнул взглядом по стоящему у кузниц эльда, удивившись, когда тот шагнул навстречу.

— Мастер Майрон, — эльда поклонился. — Вала Намо просил вас почтить его Чертоги своим присутствием. Ворота Чертогов требуют небольшого ремонта.

Майрон удивился, но кивнул. Почему бы и нет — он ведь действительно лучший ученик Ауле, подобное ему под силу. Только вернулся в мастерскую, прихватил сумку с инструментами и направился за проводником, в который раз пытаясь справиться с ощущением нереальности. Вот только оно никак не желало отпускать, заставляя нервничать все сильнее.

Что не так? Что происходит? Почему пламя внутри бьется как сумасшедшее?

Тропа, заросшая, почти нехоженая, ложилась под ноги. Путь до Чертогов был долог, и Майрон успел известись вконец, то и дело вглядываясь в неестественно ровную спину проводника. И отшатнулся, когда тот резко обернулся, замерев у самых врат.

— Мы пришли.

Глаза эльда были закрыты. Ворота Чертогов беззвучно распахнулись. Они были абсолютно исправны.

— Он спит, — прошелестел голос Намо.

Замерший безвольной куклой эльда, повинуясь мягкому движению руки вала, опустился на траву, обмяк.

— Идем, Майрон, — продолжал Намо. — Пора. Время почти вышло.

Майрон колебался. Он не понимал, что происходит, но... Завеса в его разуме угрожающе потрескивала, а что-то внутри рвалось, все сильнее сжимая вокруг головы обруч боли. Будто кто-то пытался вдавить виски внутрь, проломить тонкую преграду и добраться-таки до того, что таилось внутри фана.

— Идем, — повторил Намо, бледной высокой тенью проскальзывая в Чертоги.

Сумка с инструментами упала на траву. Майрон качнулся всем телом, шагнул следом, едва совладав с собственными ногами. Ворота Чертогов мягко сомкнулись за его спиной, отрезая от Валинора.

Здесь, в Чертогах, почему-то пахло прахом и лилиями. Майрон слышал, что в садах Лориэна пахнет именно этими цветами, но и без того помутневший разум не мог извлечь из этого знания ни единого вывода. Мог только направлять фана, заставлять его шагать все дальше и дальше по безлико-призрачным коридорам, вслед за кажущимся собственной тенью вала.

Они спускались куда-то вниз, если здесь вообще было такое понятие, как низ. Шли по бесконечным лестницам, и к двум первым запахам начинало примешиваться что-то еще. Или это был звук? Отдаленный, похожий на рокот прибоя, шум... голосов?

Широкий коридор открылся за поворотом неожиданно, и Майрон не сразу понял, что у него нет стен. Их заменяют решетки, крепкие белые решетки, похожие на кости, а в темноте за ними...

Чье-то фэа бросилось на решетку, заскребло по ней, заскулило, завыло. Что это было, Майрон не понял, отшатнувшись в другую сторону, почти привалившись спиной к прутьям. Её тут же обдало холодным, могильным дыханием.

— Господи-и-ин...

Майрон бросился за невозмутимо идущим по центру коридора Намо, а голос все противно выл, ныл, не замолкая:

— Господи-и-ин!..

К нему присоединялись все новые и новые голоса, зовущие на разные лады, кто тоскливо-просяще, кто с затаенной ненавистью, кто с непонятной жаждой.

— Господин!

— Мастер? Мастер!

— Майрон...

— Саурон!..

Летучая мышь билась о прутья, огромная черная красноглазая летучая мышь, пищала так, что уши закладывало, а голова рисковала разлететься на куски, вместе с тем, что ворочалось там, в глубине разума. Оттуда выплывали уже даже не слова — образы. Обрывки воспоминаний. Отдельные звуки.

Тх...

Почти ничего не видя перед собой, Майрон вывалился из дурной бесконечности зарешеченного коридора. Врезался в Намо, упал, неловко приземлившись на пол, зажмурился, пытаясь собрать воедино рассыпающийся разум, самого себя. Открыл глаза и...

Он сидел на высоком троне, устало уронив руки на подлокотники. Чуть завалился набок, ломая лаконичное совершенство зала этой крохотной несимметричностью. Он всегда ломал совершенство, говоря, что оно мертво...

— М... — Майрон сам не понял, как поднялся, как сделал шаг, еще один, еще... То, запертое — он понимал теперь, что что-то, часть его именно заперли! — рвалось, грозя уничтожить. Но Майрон еще как-то держался. Цеплялся за всплывающие в памяти звуки имени.

— Мель...

Уроненная на плечо голова, закрытые глаза. Лицо, на котором то проступают, то исчезают шрамы, будто призрачное обещание, то, что возможно было, а возможно будет. Сомкнутые веки, опущенные уголки губ.

— Мелькор, — со стоном выдохнул Майрон, падая на колени перед троном.

Завеса пала, и он закричал, забился, не в силах выдержать столько. Воспоминания хлынули волной, уничтожая все, что он считал единственно верным, сминая и искажая. Нет, нет, это то, чем он жил сейчас, было искажено. Оно было не настоящим! Дурным затянувшимся сном, сном, сожравшим непомерно много времени даже по меркам майя...

Майрон лежал, сжавшись в комок, прижимаясь виском к ледяному камню пола. В голове было пусто, будто после пожара, даже пепла не осталось. Только затихший, выжидающий огонь.

Он помнил все. Все Песни до единой. Все попытки Эру наконец-то создать Арду такой, какой он хотел её видеть. Без Искажения. Без неправильного Мелькора. Но они вдвоем восставали раз за разом, учитель и ученик. Ломали Замысел, рушили, пытаясь уже даже не спасти Арду — хотя бы уйти, сбежать... Эру ловил их и возвращал на место с маниакальным упорством безумца.

Эру и был безумен. Безумное пламя, терзавшее все сущее.

Они выжигали его в себе, раз за разом, Песню за Песней. Выжигали, сохраняя целостность, когда другие теряли себя, все глубже проваливаясь в стихии.

Майрон тихо засмеялся, понимая теперь, что имел в виду Намо. Да, время почти вышло. Еще немного, и валар окончательно сойдут с ума следом за своим создателем. Уже сейчас Арда едва держится, готовая пошатнуться от любого толчка, сложиться, как неправильно построенное здание. Вскоре вырвется из Чертогов Смерть — и тогда наступит конец всему...

— Мелькор, — позвал Майрон, но ответа не было.

Он поднял голову, сощурился, пытаясь понять, в чем дело. Осознание происходящего заставило задохнуться, захлебнуться неверящим криком. Да, Мелькор в который раз пошел против Эру. Если его, Майрона, все-таки поймали и заперли внутри самого себя, то Мелькор... Мелькор пытался сломать замысел. Он пытался умереть.

Затихшее пламя разгоралось снова.

— Нет... — Майрон прикоснулся к безвольной руке. От понимания, что все то время, пока он там, снаружи, жил придуманной Эру жизнью, Мелькор здесь умирал... И что его окончательная смерть и будет победой, ведь Арда без своей составляющей уже никогда не станет похожа на Замысел...

От всего этого сама суть огненного майя бесновалась, горя все яростней.

Так не должно быть. Они оба пожертвовали уже многим, но победа не должна даваться такой ценой!

Где-то там, за спиной, бесновались все те, кто шел следом за ними двоими, кого Намо укрыл в своих Чертогах, спрятал от взгляда Эру. Где-то там стоял, спокойно выжидая, сам Намо, Судьба, которая уже ничего не могла предсказать, потому что не знала грядущего. Потому что грядущего не было.

Его выжгло яростное пламя.

* * *

Темнота укутывала со всех сторон, бережно держала, позволяя забыться и ни о чем не думать. Темнота, безмерно родная и привычная, в которой можно было гореть, не боясь никого и ничего. Темнота...

«Мелькор?» — Майрон не знал, подумал ли он это, позвал ли — просто безмолвный зов ухнул в темноту, и та зашевелилась, приобретая не очертания, но суть.

«Майрон, — пришел ответ, полный облегчения и тепла. — Мы боялись... Я боялся».

«Чего?»

«Что ты не выдержишь, растворишься в стихии...»

Но Майрона уже интересовал другой, более важный вопрос.

«Кто — мы?»

Темнота собралась чуть плотнее, а потом расступилась, позволяя осознать, что же вокруг. И Майрон замер, понимая, что там, непонятно где, вверху-внизу-справа-сбоку, но близко, находится Арда. Арда, в которой не чуялось безумного пламени Эру. Арда, которая горела тепло и радостно, откликаясь... ему?

Откликаясь так же, как окружившие его Стихии.

Басовито рассмеялся Ауле, согрев горячим теплом — будто по плечу мозолистой рукой хлопнул. Неуловимо прохладно-свеже коснулись Намо и Ирмо, ощущавшиеся теперь почти одним целым, но в то же время до невозможности разным. Рассыпалась яркими искрами Варда, дохнул теплым ветерком Манве...

Они все были здесь, все валар, цельные, живые, как перед самой первой Песней, и они все радовались чему-то.

«Что... Что произошло?»

«А ты не ощущаешь? — в вопросе Мелькора чувствовалась привычная усмешка. — Мы победили, Майрон. Ты победил. Теперь ты — Огонь Арды».