Иногда кажется... (джен)

Иногда ему кажется, что все происходящее — сон. Или опиумный дурман. Или порожденный лихорадкой бред. Что на самом деле Майя погибла под копытами взбесившегося жеребца — а Манди остался жив. Что Йохан Рудд не гниет в тюрьме, а до сих пор мутит воду в попытках прибрать к рукам власть в Ярме. Что король Шай не справился с пристрастием к опиуму и превратился в жалкого безумца.

«Нет, — думает Габриэль. — Это неправда».

Потому что тогда его отец должен быть жив. Реальность и видения противоположны друг другу: там, где Майя жива, отец был убит по приказу Рудда. Если же Майя погибла, то отец выжил.

Иногда ему кажется, что в этих рассуждениях что-то не так, что он упускает какую-то деталь. Но Габриэль предпочитает не думать об этом.

А если отец выжил, то он обязательно пришел бы навестить его. Но приходят только Майя и Марианна. Значит, отец — мертв.

А вот Макс точно живой, только что-то его не видно. И Марианна грустит.

Поссорились?

Габриэль обещает себе, что как только наберется сил и сможет выйти из дворца, обязательно разыщет Макса и заставит помириться с Марианной. Даже если придется под дулом пистолета его привести и поставить на колени, чтобы этот олух попросил прощения. Вот только заживет рана...

Какая рана? Габриэль хмурится. Он не был ранен, иначе где бинты? Он просто заразился какой-то местной лихорадкой после того, как...

После чего?

— Габриэль?

— Майя! — выдыхает он, выбрасывая из головы мысли о болезнях, ранах и других людях. В ее присутствии незачем думать о чем-то или о ком-то другом.

Майя садится рядом, смотрит внимательно и тревожно.

— Я почти поправился, не беспокойся, — Габриэль улыбается, надеясь приободрить ее.

— Я перестану беспокоиться, когда Марианна скажет, что ты и вправду здоров, не раньше. И то, боюсь, лишь до того момента, пока ты снова не ввяжешься в какое-нибудь опасное приключение.

— Майя! Какие еще приключения? Зачем, ведь теперь у меня есть ты...

— Но... — прерывая возражения, он целует ее. Кончики коротких волос — слишком мало времени прошло, чтобы они успели отрасти — щекочут ладонь. Когда-нибудь его пальцы погрузятся в черную волну, расплетая косу, в которую обычно собирает свои локоны Майя, а пока что он и малым доволен.

— Мне надо идти, — она отстраняется, отводит взгляд.

— Постой! — Габриэль пытается удержать ее, но руки у Майи не по-женски сильные — сказываются тренировки, которыми она изнуряла себя, чтобы успешно изображать брата.

— Я приду завтра.

— Я буду ждать.

Под широкой накидкой, которую она поправляет перед уходом, Габриэль замечает знакомый наряд: Майя все еще носит одежду Манди. Сами собой встают перед глазами воспоминания о детских розыгрышах, когда он не мог понять, кто перед ним. Жаль, что те времена — счастливые, беззаботные — прошли.

Но времена, что ждут их впереди, будут не менее радостными. Габриэль уверен в этом.

Иногда ему кажется, что все происходящее — сон. Или опиумный дурман. Или порожденный лихорадкой бред. Что на самом деле Манди погиб под копытами взбесившегося жеребца, а Майя вынуждена играть его роль, отчаянно пытаясь сохранить Ярму, не дать Ло Йану и Рудду разорить страну.

«Нет, — думает Шай. — Это неправда».

Потому что будь Майя жива, рядом с ней неизменно бы стоял Габриэль Барт. И вполовину не такой опытный в дипломатии, как покойный отец, но отважный и преданный. Он стал бы для нее опорой и возможностью хоть перед кем-то, хоть бы и втайне, но — раскрыться, довериться, побыть самой собой.

Теперь Шай с горечью вспоминал, как перехватывал письма Майи, сочтя, что детская дружба не должна иметь даже малого шанса перерасти во что-то большее — не то что в любовь, даже в увлеченность. А ведь Майя нуждалась бы в верных союзниках. Сам-то он ей не помощник.

Даже самому себе не помощник.

Но Майя мертва, а Габриэль вернулся во Францию. Манди сказал как-то, что они переписываются, но больше никогда не упоминал о нем.

— Здравствуй, отец.

Манди невысок. Черта его лица мягкие, как у женщины. И впрямь можно подумать, что это Майя.

Боль от утраты дочери, которую он так жестоко лишил права на любовь, вновь поднимается в душе. И ведь есть средство — надежное, проверенное — заглушить ее, не мучаться запоздалым раскаянием...

Шай сжимает кулаки. Нет. Он больше не притронется к опиуму. Те остатки разума, которые удалось сохранить, будут служить не его слабостям, а новому королю Ярмы.

Иногда ей кажется, что в этом треклятом дворце есть только одно нормальное, вменяемое существо — чертов белый слон.

Марианна со вздохом прикладывается к бутылке. Она вообще-то тела лечит, а не души! Не очень-то успешно, надо признать, но тела все-таки подлатывать удавалось, а вот с душами дело швах.

Как помочь юнцу, тронувшемуся рассудком после гибели отца и возлюбленной? Как исцелить мужчину, которого смерть дочери и пристрастие к опиуму превратили в трясущуюся развалину?..

...как прекратить заливать алкоголем свое собственное горе?

— Вы слишком много пьете, — вторит мыслям знакомый голос.

— Доброе утро, ваше величество, — Марианна не собирается с ним спорить. — Если оно доброе, конечно.

— Рудд не объявлялся?

— Как в воду канул.

Еще одно доказательство, что дворец плохо влияет на тех, кто в нем живет или часто посещает. Йохан Рудд, которого она всегда считала на редкость хладнокровной и целеустремленной сволочью, бросил все свои темные делишки и гоняется по джунглям за одним-единственным итальянским проходимцем. Манделли весьма самоуверенно утверждал, мол, ему раздразнить Рудда до такой степени, что тот разумно соображать не сможет, — как ей стакан виски опрокинуть, но Марианна не слишком-то этим похвальбам верила. А вот же... Минус один враг. Пусть даже временно, все молодому королю легче.

Марианна косится на этого самого короля, что каждое утро навещает дорогих ему безумцев, а все оставшееся время бьется за благополучие своей страны, замечает тени под глазами и недобрый цепкий взгляд, устремленный куда-то к горизонту. А ведь не так уж давно что Манди, что Майя смотрели совсем иначе...

— Советник Ло Йан не обращался к вам? Я заметил, что в последнее время он выглядит изможденным. Ему стоит внимательнее относиться к своему здоровью.

— Пожалуй, — осторожно произносит Марианна. Ло Йан скорее крокодилье дерьмо сожрет, чем придет к ней лечиться, да и никаких признаков болезни она у этого хмыря не замечала, но...

— Он много лет служил моему отцу и заменить его в случае несчастья будет весьма непросто. — Манди прищуривается, высматривая что-то в дали. Марианна неопределенно-согласно угукает. — Но боги помогут мне в этом.

Для человека, который рассчитывает только на высшую милость, король говорит слишком уверенно.

— Боги помогут, — кивает она.

Или те их служители, что не отличаются христианским милосердием.

Может, в безумных фантазиях Габриэля и есть доля правды — в конце концов, тело Майи она не осматривала, а близнецы были так похожи друг на друга, что выдать одну за другого не составит труда. Но Марианне, честное слово, все равно, кто правит Ярмой — женщина или мужчина. Лишь бы успешно.

Боги, если вам есть дело до молитв не верящей в вас иностранки, пошлите здоровья безумным, процветания Ярме, мудрости новому королю и уютную могилку в живописном местечке для Йохана Рудда.

Ну или травы и фруктов побольше, пусть хоть слон будет счастлив.