Судьба Милли (джен)

Возможно, подумала Милли — и эта мысль заставляла ее чувствовать себя ужасно взрослой и опытной — возможно, ничто никогда не оправдывает ожиданий полностью. Она вздохнула, глубже заворачиваясь в одеяло и желая снова почувствовать на ногах теплый вес одной из ее кошек. Но Праудфут осталась в Замке Крестоманси под бдительным оком и защищающим когтем Трогмортена. А Милли была здесь. Одна.

Взрыв хихиканья с другого конца дортуара напомнил ей, что на самом деле она не одна, и в этом заключалось худшее. Ей так отчаянно хотелось друзей, она была так уверена, что школа будет полна веселья и закадычных приятелей, а вместо этого… Она услышала, как кто-то сказал: «Словно глупая Милли», — и хихиканья начались по новой. Милли сморгнула слезы и сказала себе, что это совсем как в «Звездном часе Милли», когда Дельфина была так ужасно жестока с книжной Милли. А как всё обернулось! Книжная Милли стала старостой и отмечала победу с подругами, а побежденная Дельфина бросала на них злые ревнивые взгляды. Но как бы твердо она ни говорила себе, что здесь точно то же самое, оно вовсе не чувствовалось тем же самым. Хотя она пролила реки слез над тем, что Кристофер называл «сентиментальными частями» книг, это было весело. Слезы сочувствия над книжной Милли всегда были очищающими и некоторым образом развлекающими. Но лежать в слишком холодной, слишком жесткой и слишком узкой кровати и чувствовать, как слезы стекают в уши, когда другие девочки хихикают над ее странностями, было совсем не весело.

И она была странной — даже она сама это понимала. В промозглом сыром климате ей постоянно было холодно, так что она по привычке поверх школьной формы носила свитера и шали. Она постоянно тянулась к браслету, чтобы покрутить его, и понимала, что больше не носит браслетов, что вызывало у нее странное трепещущее беспокойство. Она находила еду невозможно безвкусной, если не добавить огромное количество специй. Так что она попросила Кристофера прислать ей пакет перца, имбиря и хрена. Она пыталась украдкой доставать специи из карманов и незаметно добавлять в свою тарелку во время еды, но стоит лишь однажды попасться с полным карманом хрена — и репутация тебе обеспечена.

Всего этого было вполне достаточно, чтобы вызвать насмешки, даже без поразительного невежества Милли в географии, истории, науке… в общем, во всем. Так мало из ее прежней жизни было применимо здесь, а кучки книг, которые она так жадно читала, было недостаточно, чтобы восполнить лакуны. Единственное, в чем она действительно всех превосходила — это магия. Но даже здесь она оказалась в невыгодном положении, поскольку никогда не изучала теорию и основы, на которых сосредотачивались школьные уроки по магии. Она провела большую часть жизни, веря, что ее магия является одним из свойств ее богини.

Мерзнущая, одинокая, подавленная собственным невежеством и ранеными чувствами, Милли задумалась, не стоило ли в конечном счете позволить матушке Праудфут организовать ее будущее. Но потом она вспомнила панический ужас, скрутивший ее внутренности, когда она увидела знамение Ашет, тошнотворный барабанный бой страха и предательства, который гнал ее сквозь миры. Нет. Лучше, безопаснее составлять собственные планы, даже если они не оправдывали ее ожиданий.

Ей просто придется упорнее работать, чтобы приспособиться.

* * *

Будучи богиней, Милли развила настоящий талант к интригам. Она терпеливо наблюдала за жрицами, послушницами и служанками, изучая их характеры и привычки. В сочетании с талантом незаметно передвигаться, планировать и лгать, наряду с исключительно эффективным Очень Глупым Лицом, Милли использовала эти знания, чтобы получать немного контроля и уединения для себя — время, чтобы быть девочкой, которой она являлась под или одновременно с личиной Живой Ашет.

Теперь Милли снова применила эти умения, направив их к новой цели. Она пришла в Бентвудскую Академию, намереваясь стать старостой, завести десятки друзей. Сейчас она хотела быть просто обычной, и у нее появился план, как этого добиться.

Она начала с исследований. С начала семестра Милли оказалась на отшибе и воспользовалась этим положением, чтобы бесстыдно шпионить за остальными девочками. Она подслушивала их разговоры и отмечала их привычки, потихоньку имитируя их, когда была в ванной (единственном месте, где она пользовалась настоящим уединением). Она наблюдала не за популярными девочками, звездами их дортуара, а за обычными — со средними оценками и средними жизнями.

Постепенно Милли начала применять полученные данные. Она тренировалась перед зеркалом делать спокойные скучные выражения лица до тех пор, пока они не стали появляться естественно. Она занялась шитьем, чтобы ей было чем занять руки в свободное время и перестать тянуться к отсутствующим браслетам. Она перестала добавлять украдкой специи в еду и обнаружила, что ее вкусовые рецепторы постепенно привыкли.

Она также начала зачаровывать свою одежду и одеяла на дополнительное тепло. Студентам запрещалось использовать магию вне класса, но это была тихая, неуловимая магия, а Милли была кудесницей. Никто не замечал, а Милли чувствовала себя гораздо лучше.

Понадобилось время, чтобы исчезла Глупая Милли, а самые противные девочки, вероятно, никогда не забудут ее. Но прежде чем закончился зимний семестр, большинство студенток в Брентвуде находили Милли откровенно скучной.

Это было изумительно.

Мало по малу она также оказалась не настолько одинока. Хепзиба из ее класса по литературе увидела, как она читает роман о девочке, которая дрессировала лошадей, и завела разговор про пони своей кузины. Энн из ее дортуара оторвала карман на форме, и Милли вызвалась починить его. На следующий день Энн приберегла для нее дополнительное печенье во время чая. Флорри из ее класса по магии с трудом справлялась с практической частью, но знала абсолютно всё о теории. Она предложила сделку: она подтягивает Милли по теории, а Милли помогает ей с практическими заданиями.

Иметь друзей оказалось именно так волнующе, как писалось в книгах! Конечно, всё это время у нее был Кристофер, но он был так далеко. Передавать записки во время уроков, сидеть рядом во время еды, обмениваться книгами и журналами… Милли дорожила каждым новым опытом, который делила со своими подругами. И вскоре обнаружила, что под ничем не примечательной внешностью у Флорри, Энн и Хепзибы прячется не меньше странностей, чем у нее. Энн безумно преклонялась перед несколькими театральными звездами и читала о них, как одержимая. Она могла рассказать факты из их жизни, начиная с даты рождения до любимой еды и каждой пьесы, в которой они когда-либо играли. Хепзиба так боялась высоты, что намертво вцеплялась в перила, когда поднималась по лестнице. А Флорри — обычная Флорри, которая выглядела так, словно никогда не делала ничего более интересного, чем приготовление овсянки — в тайне была лучшим акробатом из всех, что Милли когда-либо видела. Иногда по вечерам они четверо ускользали в заброшенные коридоры, где Флорри могла подвязать наверх юбки и проделывать вдоль коридора акробатические трюки.

Знание личных причуд друг друга сближало их, и Милли перестала бояться показать им то, что прячется под ее заурядностью. Они стали тайком добывать ей корицу и перец, так же как она сохраняла вырезки из театральных журналов для Энн и шла перед Хепзибой на лестницах и балконах.

Она писала обо всем этом Кристоферу письмо за письмом. В ответ он писал советы по сближению с окружающими (хотя некоторые из них имели склонность быть слишком связанными с крикетом, чтобы быть полезными для нее). И хотя порой она могла практически чувствовать поднимающуюся со страниц его письма зависть к ее положению и новым друзьям, она также чувствовала желание помочь. «Я думаю, — писал он, — у большинства людей есть защитная маска, которую они надевают, выходя из дома. Теперь, когда я знаю, как лгать, я работаю над созданием своей. Ты должна будешь помочь мне с ней, когда вернешься домой из школы».

К летним каникулам Милли была лишь еще одной школьницей среди многих. Она испытывала самодовольное удовлетворение своим успехом — словно тепло в груди. Она управляла своей судьбой.

* * *

После того, как королевские следователи и чародеи и любопытные соседи разошлись, Габриэль де Витт забрал Милли, Кристофера и Конрада в «Герб Столлери», где он снял комнату. Трое подростков неуклюже сели за маленьким столом в углу комнаты, тогда как Габриэль де Витт молча встал перед ними, сцепив руки за спиной и нахмурившись. Он выглядел выше и строже, чем когда-либо.

— Этого больше никогда не должно повториться, — наконец, произнес он. — Я допускаю, что школа была непригодной, Милли, но сбежать, скрыться в другую Серию, втянуть Кристофера в опасность…

— Она ни во что меня не втягивала, — горячо возразил Кристофер.

Габриэль де Витт взмахнул рукой.

— Ты принял импульсивное и необдуманное решение последовать за импульсивным и необдуманным побегом Милли, — резко сказал он. — И этого больше никогда не должно повториться. Кристофер, ты слишком важен для Родственных миров, чтобы так рисковать. И Милли, ты поставила нас под угрозу гнева Ашет, подвергнув себя риску. Это неприемлемо.

Милли расстроенно сглотнула.

— Я не стану обещать оставаться запертой в ужасном месте, — заявила она, старательно сохраняя и лицо, и голос спокойными.

Габриэль де Витт поджал губы:

— Моя дорогая, ты никогда нигде не была заперта.

Габриэль де Витт был одним из самых ученых людей, что Милли когда-либо встречала, но она не могла не подумать, что он понятия не имеет, о чем говорит. Она пыталась поговорить с учительницами и директрисой, она воззвала к самому Габриэлю де Витту, она написала мисс Розали… никто не стал слушать, и все двери закрылись перед ней. Единственный, кто ее выслушал, был Кристофер — со своим покровительственным предложением всё уладить. Милли считала, что не иметь выбора и голоса — как раз точное определение понятия «быть запертой». А такое положение приводило ее напрямую к отчаянию и стремлению сбежать.

Тем не менее Милли знала, когда ей не выиграть спор со взрослым.

— Этого больше не повторится, — пообещала она.

И она говорила всерьез: в следующий раз она спланирует побег гораздо тщательнее. И примет в расчет преданность Кристофера.

Габриэль де Витт одарил ее долгим оценивающим взглядом.

— Очень хорошо. Мы продолжим разговор дома, когда отдохнем, — сказал он, бросив на Кристофера многозначительный осуждающий взгляд. — Мы останемся в Седьмых мирах еще на несколько дней, пока не завершится расследование, и я ожидаю от вас троих наилучшего поведения.

Милли молча кивнула и краем глаза видела, как Конрад и Кристофер сделали то же самое. Габриэль де Витт оставил их, чтобы встретиться с остальными следователями. Как только дверь за ним закрылась, Милли наклонилась вперед, прижавшись лбом к столу.

— Что ж, — произнес Кристофер, — это было восхитительно. Я так давно не получал головомойку за что-либо, кроме неправильно сервированного чая.

Милли глубоко вдохнула и подняла голову, чтобы свирепо посмотреть на него.

— Я нигде не останусь запертой, — сказала она; у нее возникло ощущение, что она постоянно оказывается пойманной и запертой, используемой и манипулируемой. Это заставило подумать о Празднестве, когда она была скорее Вещью, чем человеком, когда ее выставляли напоказ — абсолютно беспомощную, пока люди вокруг кричали и прикасались к ней. — Не останусь.

— Возможно, ты могла бы подготовиться на случай чрезвычайных ситуаций, — произнес Конрад; он выглядел всё еще растерянным и убитым горем после этого дня откровений, но его взгляд был искренним, выражающим желание помочь. И Милли порадовалась, что они с Кристофером обрели в нем друга. — Знаешь, такое планирование наперед, чтобы если что-то пойдет не так, тебе не пришлось бы прорываться наугад.

— Ты хорош в таких вещах? — спросила Милли.

— Я никогда не пробовал. Я всегда считал, что моя судьба неизбежна. Но сейчас мне нравится мысль о том, чтобы составить планы самостоятельно. Особенно если, когда разразится катастрофа, я смогу выбрать один из них, вместо того чтобы просто прыгать.

Его лицо снова помрачнело, и Кристофер хлопнул его по плечу.

— Верно, Грант. Хотя вы двое, пожалуй, единственные, кого я хотел бы видеть в своей команде, когда грянет гром.

И Милли снова вспомнила, что, несмотря на всё его позерство и сарказм, Кристофер в самом деле ей нравится.

— Как можно составить план на будущие чрезвычайные ситуации? — спросила она. — Я не могу знать заранее, какими они будут.

Кристофер сложил ладони, его черные глаза засияли.

— Это как планирование стратегий в спорте, или в сражениях. Они должны быть гибкими, поскольку ты не знаешь, что сделают остальные, но у тебя есть основа.

Милли закатила глаза, подумав о крикете и о защите Замка Крестоманси против Призрака и Руки Ашет одновременно.

— Нам понадобится бумага, — кивнув, решительно произнесла она.

Они трое тайком набрасывали планы для непредвиденных обстоятельств, сражений и побегов. В течение следующих нескольких лет это стало игрой, в которую они беспрепятственно играли только втроем. Когда Милли начала обучение в следующей школе, в первую неделю она повторяла про себя планы побега.

Она приобрела привычку носить с собой лишний носовой платок и немного шитья в кармане, поскольку нитевая магия была очень полезна, и порой лишь прикосновение к ткани успокаивало ее. Когда она писала Кристоферу или Конраду, она включала кодовую фразу, позволяющую им понять, что у нее всё хорошо, и когда они делали то же самое в ответ, это грело ей душу. Она начала переписываться с подругами из первой школы — Энн, Хепзибой и Флорри, и чувствовала себя надежнее, зная, что есть не связанные с Крестоманси люди, которые знают и любят ее.

Может, она и не управляла своей судьбой, но у нее были наготове планы для встречи с ней.

* * *

Вечером накануне свадьбы Милли чуть не сбежала.

Не потому что у нее были какие-то сомнения в Кристофере. Она любила его. Она любила его таким образом, о котором вещали поэмы и книги, и таким образом, о котором никогда не читала. Она доверяла ему, когда не доверяла больше ничему — ни своему дому, ни своей Ашет. И он показывал себя достойным этого доверия снова и снова.

Сомневалась она в себе.

Иногда в глубине души Милли по-прежнему думала, что книжная Милли — настоящая Милли. Она не знала, кто в таком случае она. Фальшивая Милли. Бывшая Богиня. На самом деле, она не была никем. Возможно, эта мысль должна бы быть ужасающей, но вместо этого она дарила чувство свободы. Она могла быть кем угодно.

Но завтра она уже не будет кем угодно. Они будет Милли Чант, женой Кристофера, супругой будущего Крестоманси и владелицей его жизни. Его жизни! Это пугало.

Милли сидела на кровати, снова и снова пропуская носовой платок сквозь пальцы и повторяя планы для чрезвычайных ситуаций, когда открылась дверь и в комнату проскользнул Кристофер. Его одежда и волосы были безупречны, но в глазах затаилось затравленное выражение, которое заставило ее заподозрить, что он от кого-то прячется.

— Я всё время говорю Генриетте, что вовсе не плохая примета увидеть тебя сегодня, поскольку свадьба завтра, но она не пускала меня, — сказал он. — Ну да ладно. Я пришел спросить: не хочешь ли ты избежать всего этого и все-таки отправиться жить на один из островов в Пятых мирах?

Милли хихикнула — высоким и пронзительным, и немного отчаянным смешком.

— Мы не можем, — ответила она. — Гости уже прибыли. Твои родители приехали из Японии. Матушка Праудфут и матушка Доусон здесь. Мы не можем просто уйти.

Ее сердце колотилось всё быстрее.

Кристофер пристально посмотрел на нее — одним из тех прямых пронзительных взглядов, которых от него больше почти никто не удостаивался:

— Мы можем сделать что угодно.

Сердце Милли тяжело стукнуло и перестало набирать скорость. Глубоко внутри нее что-то щелкнуло и встало на место. Они могли сделать что угодно. У них в запасе на двоих было почти абсурдное количество силы, годы разработки планов побега и обширные возможности действовать скрытно. Но они не обязаны были ничего делать. Они могли выбрать. Она могла выбрать.

Милли улыбнулась:

— Кристофер, ты возьмешь меня в жены?

Она вдруг увидела путь, разворачивающийся перед ними. Они будут поддерживать друг друга, как делали всегда. Кристофер будет яркой сияющей звездой, привлекающей взгляды, в то время как Милли будет работать тихо, обычно и незаметно — именно так, как ей нравится.

— Знаешь, думаю, да, — ответил он; затравленное выражение исчезло.

Они провели остаток вечера, прячась от благонамеренных друзей и родственников. А на следующий день, с кошкой у ног и кусочком шитья, спрятанного в корсаже (на всякий случай), Милли принесла Кристоферу обеты, которые совершенно не заставляли ее чувствовать себя взаперти.

Возможно, никто никогда не управляет своей судьбой. Впервые Милли почувствовала себя уверенно, позволив своей развиваться в каком угодно направлении.