To fall in trust (джен)

Провожу в компании шоколадного торта и «кое-кого еще» два часа семнадцать минут и начинаю просчитывать возможности сбежать отсюда незаметно, тихо и быстро. Именно поэтому я не говорил тебе, Джон, когда у меня день рождения. Ты умудрился пригласить столько людей незаметно для меня, браво! Как ты только Майкрофта не позвал? Он бы пришел, я гарантирую, просто чтобы поиздеваться надо мной. Мы оба это любим.

И не нужно бросать на меня взгляды «Шерлок, веди себя прилично». Да, это люди, с которыми я могу провести некоторое количество времени без ущерба для их психического здоровья, но сейчас их слишком много на меня одного. Сейчас слишком много шума, разговоров, поздравлений… Я не могу это долго выносить. И я терплю эти два часа ради тебя, Джон. Как терпел церемонию крещения Рози. Ради тебя и Мэри. Не думал же ты в самом деле, что ради торта, или?..

Со звоном открывается дверь в кондитерскую… О, нет… Как они-то узнали?! Андерсон, и его фан-клуб — последнее, что я хочу сегодня видеть. И не только сегодня. А-а… Майкрофт, я тебе этого не прощу. И, разумеется, не оставлю без ответа.

Джон видит мое затравленное выражение лица и улыбается.

— Я отвлеку их на себя.

Спасибо, Джон. Пока меня не заметили, скрываюсь через кухню и сбегаю на улицу.

Когда только успел начаться дождь?

Я без пальто.

Вот черт! Там телефон… Я еще не прочитал сообщение. Понимаю, насколько глупая у меня привычка читать их сразу после сигнала. Раздражаюсь на себя и ухожу, петляя по подворотням.

Дождь.

Я всегда любил дождь. Сильный. Ледяной. От него становится тепло. И никого рядом. Подставляю лицо под капли и продолжаю шлепать по лужам, выбирая дорогу до дома подлиннее. Легкое чувство эйфории перекрывает неприятные ощущения от ссадины на переносице. Перекрывает все неприятные ощущения. Хорошо. Это хорошо…

Прихожу домой, иду под горячий душ, потом переодеваюсь в домашнюю одежду и падаю в свое кресло. Вытягиваю босые ноги, кладу руки на подлокотники, голову устраиваю на спинке, закрываю глаза. Расслабляюсь. Убираю отголоски праздничного шума. В следующем году во избежание повторения придется скрываться на несколько дней.

Осознаю, насколько сильно я устал. Смертельно устал от всего и сразу. Вот он, один из тех моментов, когда я понимаю, что всего лишь человек. Люди устают. Им нужен отдых. И сейчас я могу его себе позволить. Сейчас все закончилось. Не стало, как прежде, но пришло к подобию гармонии. Минорной гармонии. Фа-диез минор. Как давно я не брал в руки скрипку… Но сейчас не лучший момент. Поэтому в голове сразу начинает тихо — это очень важно, что именно тихо — звучать 23-й концерт Моцарта. Средняя часть.

Отвратительно. Я настолько устал, что даже не пытаюсь глушить эмоции. Впрочем, здесь никого нет. Да и внешне это почти никак не проявляется. Увидев сейчас меня, Джон бы подумал, что мне просто скучно.

Но мне больно. И с каждым звуком эта боль усиливается. Я позволяю этому случиться. Потому что Моцарт — гений. Я доверяю ему всю свою боль, которую держал так близко к поверхности весь этот месяц. Он ее уберет. С последними звуками у рояля, с последними пиццикато у струнных, боль рассыпется и растает. И останется чистота. Фа-диез минор сменится на ля минор. Холодный, чистый, прозрачный.

Правда, усталость остается.

От созерцания кристальной чистоты в собственном разуме меня отрывает скрип ступеней.

Джон? Я думал, пальто занесет Молли, сейчас ее очередь за мной следить. Зачем вы только это делаете?.. Я не наркоман. Но если вам важно, я не против.

Мне приятно. Действительно приятно, что пришёл ты. Но я тебе не скажу этого. Ты и так знаешь.

— Шерлок?

Говоришь тихо и настороженно, замерев на пороге. Нет, я ничего не принял, Джон. Я тоже могу устать. Приоткрываю незаметно один глаз. Нет… Ты оставил пальто внизу… Я понимаю, что шагаю в пропасть с любопытными крокодилами, которые не отрывали взгляда от меня и моего телефона весь вечер, но мою попытку встать сейчас можно будет записывать в книгу рекордов Гиннеса. И награждать. Посмертно.

— Джон, в пальто мой телефон. Принеси. Пожалуйста.

Ты вздыхаешь и идешь за ним. «Пожалуйста» всегда действует на тебя безотказно. Возвращаешься и вкладываешь телефон мне в руку.

— Спасибо.

Садишься в кресло напротив.

Зря буравишь меня взглядом, Джон, я не буду читать сообщение при тебе.

Продолжаю лежать. Я могу лежать так, когда ты меня видишь. Это привилегия, вообще-то. Правда, больше для меня…

По моим расчетам, сейчас ты должен уйти готовить чай. Потому что я был под дождем и без пальто. Мне было хорошо, и я не заболею, но тебя ведь бесполезно переубеждать.

Зато я смогу, наконец, прочитать сообщение. Один. Потому что этой привилегии нет ни у кого.

— Я… пойду сделаю чай.

Голос звучит неуверенно. Тебе ужасно любопытно, ты хочешь меня разговорить, но не знаешь, с чего начать. Чай не поможет, Джон, (если только в него не добавить пару препаратов из левого верхнего шкафчика… но ты не знаешь о них). В самом деле, наивно полагать, что я что-то расскажу о ней. Даже тебе. Прости, но признание в ответной переписке было разовой акцией откровенности, в качестве… утешения. Другого не нашлось, я в этом действительно не большой мастер.

Сажусь в кресле, открываю сообщение…

…Не успеваю стереть с лица легкую улыбку. Ты так быстро вернулся или я так сильно задумался?.. И не надо так на меня смотреть и делать безумные выводы. Эти сообщения… Означают, что она жива. А улыбка… Что ж, признаю, мне приятно ее волнение за меня, как и твое.

Откладываю телефон на столик. С тех пор, как оказался дома под вашим наблюдением, я выпил, кажется, месячную дозу чая. Но с благодарностью принимаю очередную кружку. Ты все-таки что-то в него подмешал. Имбирь — гадость редкая, но выбора у меня нет.

Под дождем одному было хорошо. Дома у камина с тобой — тоже. Мысли все чаще сворачивают к какой-то нелепой сентиментальной чепухе. Я их не останавливаю. Разрешаю думать себе о том, что я скучал. И ты тоже? Конечно, в противном случае здесь сейчас была бы Молли.

Ты выглядишь иначе. Смотришь только на меня, не отводишь взгляд за мое плечо или просто в сторону. Признаться, я не ожидал, что у тебя появится своя «Мэри». Я показал тебе, что у меня она тоже есть. Теперь она всегда будет где-то рядом. С твоим горем, с моей виной. С моей жизнью.

Она улыбается.

Согласен, эти мысли в самом деле отвратительно сентиментальны.

Джон, ты думаешь слишком громко. Когда я вижу, с каким трудом шевелятся мысли в чьей-то голове, мне это доставляет почти физический дискомфорт. Особенно, если это вопросы.

Давай уже, задавай свой вопрос, на который я все равно не отвечу. Мне просто интересно, что из моих семнадцати вариантов ты выберешь. Молчишь. Помочь тебе, что ли…

— А как же Рози?

— Молли вызвалась посидеть с ней сегодня.

Киваю с улыбкой. Ты ставишь чашку на столик и наклоняешься ко мне, уперев локти в колени.

— Шерлок.

— М? — нет, голову я не подниму.

— Я понимаю, что ты не хочешь об этом говорить. Но, пожалуйста, ответь мне на один вопрос. Только на один. И я не буду больше спрашивать. Это важно. Для меня.

— На какой?

В самом деле, что такого важного может быть для тебя в моей… во всей этой ситуации с Женщиной.

— Она знала?

Нет… Джон, ты опять…

Моя фальшивая смерть. Когда же она перестанет меня преследовать?.. Чувствую, как внутри меня что-то обрывается. Странное неприятное ощущение.

Утыкаюсь носом в чашку. Я всегда тебя ценил за способность задавать правильные вопросы. Не думал, что когда-нибудь пожалею о ней.

— Знала что?

— Что ты был жив.

Поднимаю на тебя глаза. Ты меня не простил. До сих пор. Я это знаю и вижу. Ты до сих пор ждёшь, что я буду снова тебе лгать. Ищешь ложь, даже когда я говорю только правду. Что же мне ещё сделать, черт возьми?..

Что ж, хочешь правду? Я скажу. Выключаю все эмоции и холодным тоном говорю:

— Да.

На твоем лице боль. Ты сам хотел.

— Вы виделись?

« — Только не говори, что настолько доверял сумасшедшей преступнице!»

Ты идиот, Джон, если думаешь, что я доверяю ей больше, чем тебе. Думаешь, я вижу.

Молчу. Не рассказывал никому о тех двух годах. И не расскажу. Ты сверлишь меня взглядом, явно построив уже не один сценарий. Как ты сказал? «Ночи страсти»? У нас слишком разные представления об этом.

Откидываешься на спинку кресла, не дождавшись ответа от меня, отводишь взгляд.

— Спасибо.

Неожиданно.

— За что?

— Ты сказал правду, хотя мог спокойно соврать, ведь я не смогу этого проверить.

— Я не лгу тебе, Джон.

Пойми же ты наконец!..

Странный сегодня день. Слишком много эмоций и разговоров. Чай. Еще есть чай. Это хорошо.

— Почему ты не рассказывал о том, что делал те два года?

— Зачем?

— Чтобы блеснуть своим умом? — улыбаешься, но слегка натянуто. — Ты всегда так делаешь: рассказываешь о делах, которые ты решил своей гениальной головой. «Гениям нужна аудитория» — твои слова — «восхищение, благодарность».

Вот только вряд ли я это получу, рассказав…

Впрочем, «гений» — это приятно, да. А еще ты помнишь мои слова, сказанные семь лет назад.

— И мне интересно. К тому же, ты наверняка знаешь, как жил я.

Если я скажу, что не знал этого до встречи в ресторане, что не спрашивал и не читал отчеты, ты разочаруешься или все же попытаешься найти второе дно, о котором догадывается только Майкрофт? Пожалуй, не буду ставить такой эксперимент.

— Можешь взять у Майкрофта папку с отчётами. У тебя есть допуск.

В отчетах нет и половины, но если тебе так интересно…

— Шерлок.

О боже… Разве это не очевидно? Я не хочу рассказывать, потому что не хочу вспоминать. Я бы удалил… Но у меня не получается.

Чай. Это хорошо. Его можно пить и не отвечать.

Джон упрямый. Я тоже упрямый. Он сверлит меня взглядом, я сверлю взглядом чашку с чаем. Кто же выиграет?

Предсказуемо побеждает чай. Он заканчивается. Терпение у Джона заканчивается тоже.

— Знаешь… — пошли козыри: взгляд в пол, руки в замке на коленях, поза «я сейчас тебе откроюсь, но мне это очень неприятно и тяжело, не будь сволочью, откройся в ответ». Кажется, я начинаю раздражаться… — Возможно, если бы я знал… Мне было бы легче.

— Что легче? — …сильно раздражаться. В таком состоянии я способен сказать многое.

— Простить тебя.

Простить меня. И до тебя дошло. Что ж, если для прощения тебе нужно именно это, я расскажу. Откидываюсь на спинку кресла, руки на подлокотниках. Полностью открытая​ поза. Допрос? Определенно. Начинаю говорить в своем привычном темпе:

— Ты хочешь знать, что я делал? Что ж, изволь. Я был агентом, неофициальным, разумеется, мне выдали карт-бланш: я мог делать все, что посчитаю нужным для уничтожения сети. Полной ее ликвидации. Ты знаешь, что такое ликвидация, Джон? Нет, не знаешь, ты же не прочитал флешку Мэри.

— Я догадываюсь.

Кажется, ты уже не рад тому, что завел этот разговор.

— Отлично. Мне не придется рассказывать в деталях. О внедрении к террористам, о раскрытии предателей и мошенников, группировок киллеров и невинных ученых, работавших в лабораториях над созданием психотропного и вирусного оружия. Главной целью, помимо уничтожения, была информация о других нитях сети. Сколько способов добычи информации ты знаешь? Я знаю их достаточно, но самым действенным оказался способ причинения физической боли. Ты хотел знать о гениальных планах? Они были большой редкостью. С террористами я разговаривал только на их языке. В основном эти идиоты быстро ломались. И я их прекрасно понимаю…

Черт!.. Кажется, я сказал лишнее… Нет, Джон. Не думай. Не думай в эту сторону!

— Постой. Понимаешь? Что ты имеешь в виду?

— Ничего.

Прищуренные глаза, совсем как недавно.

— Шерлок, расскажи мне.

— Что?

«Не строй из себя идиота». Лучше я притворюсь идиотом, в данном случае это менее… энергозатратно.

— Нечего тут рассказывать.

— Ты что-то говорил про Майкрофта, отчеты и мой допуск.

Майкрофт тоже не расскажет. Я его… попросил.

Опять этот взгляд. Ты у меня научился?.. В таком случае, где же твоя наблюдательность? Ты же прекрасно видишь, что и почему я не хочу говорить, так зач…

А-а-а… Вот оно что. Вот, что тебе нужно на самом деле. Как я сразу не догадался?.. Поднимаюсь с кресла, поставив чашку на столик, и встаю у окна. Я не сбегаю, мне просто нужно подумать, а созерцание привычного пейзажа Бейкер-стрит подходит лучше всего.

Ты видел мою «смерть», был на похоронах и два года оплакивал меня, пытаясь жить дальше. Теперь, после смерти Мэри, я понимаю, через что тебе пришлось пройти. По моей вине. Раньше, признаюсь, я не понимал до конца. И теперь ты хочешь знать, как эти два года жил я, было ли мне больно, или я наслаждался делами и свободой. Это логично и справедливо. Только мне от этого не легче… Ты просишь меня о том, чего я никогда не делал и делать не имею никакого желания или потребности.

Доверие — ужасная штука. Оно похоже на падение. Чтобы получить прощение, мне нужно снова упасть. На этот раз в свой собственный подвал, где хранятся эти воспоминания. Страдание против страдания, которое перетянет? Чтобы простить, нужно уравновесить.

— Ладно, Шерлок, — вздыхаешь и, уперевшись руками в колени, встаешь. Нет. Нет, Джон! — Если ты не хочешь говорить, то… хорошо. Я не буду настаивать. Мне нужно к…

— Это было в Сербии. Последнее дело. На одной из военных баз работал человек Мориарти. Я проник туда, чтобы добыть доказательства. Его в итоге взяли спецслужбы, но я не успел сбежать и меня схватили тоже. Им… нужна была информация.

— Информация?..

Ты догадался или мне говорить дальше? Смотрю на твое отражение и по лицу читаю потрясение. Не ожидал, что в моих «каникулах» могло быть что-то подобное? Похоже, ты до сих пор не понимал, с какими ставками и на каком поле была игра.

— Боже, Шерлок…

Начинаешь ходить между креслами, сжимая и разжимая кулаки. Это… гнев? На кого? Надеюсь, не на меня. Это было бы очень нелогично… Откуда вообще взялась эта идиотская мысль?!

— Что они делали?

Останавливаешься в шаге от меня.

Делали?.. Запах буквально пробивает сознание. Он лучше всего инициирует воспоминания. Кровь, пот, вперемешку с гнилью подвала. Стою на пороге, цепляясь пальцами за дверной проем. Нужно удержаться и не сделать шаг. Потому что тогда мне будет не выбраться в одиночку. Я помню. Тогда. Ночью…

Трубы, ржавые и позеленевшие от гнили и плесени. Капает вода. Неравномерно. За трубами ничего не видно, но звук отражается от стен, усиливается и бьет, бьет. Удары. Они тоже… Неравномерны. Не совпадают с падением капель. Время корежится. Разъедается болью и невыносимым желанием отключить сознание на мгновение и провалиться в сон. Нельзя. Любой момент и любая деталь могут быть подходящими для побега. Руки выкручивает болью, не хватает сил опереться на ноги. Резко по глазам бьет свет от лампы.

Я знаю. Там Майкрофт. За светом. Май…

Боль цепями тянет сделать шаг. Отрываю побелевшие пальцы от двери и, с расщепляющим мозг скрипом, закрываю ее. Прислоняюсь спиной и сползаю вниз. Черт! Этого быть не должно! Я могу справиться с собственными воспомин…

— Шерлок, черт тебя подери!

Джон. Бейкер-стрит. Подняться. Вернуться.

Вдох. Неожиданно глубокий. Я задерживал дыхание? В глазах неприятная сухость. Джон стоит в нескольких сантиметрах и с кричащей тревогой в глазах вглядывается в мое лицо.

— Джон?..

— Шерлок, что происходит? Ты застыл со стеклянным взглядом и почти не дышал.

В самом деле? Интересно. Опускаю голову, замечаю твои пальцы на моем запястье, считывающие пульс. Когда начинает кружиться голова, понимаю, что не стоило этого делать.

— Эй! Ты же не собираешься падать в обморок, верно?

Конечно, не собираюсь, что за чушь?! Вскинуть резко голову тоже было ошибкой… Рефлекторно хватаюсь за волосы. Откуда такая сильная головная боль?.. Скрип. А, давление…

— Что это было?

— Ничего. Просто… воспоминание.

— Какое?

Ты серьезно?!

— Стой! Нет, — поднимаешь руки в успокаивающем жесте, — не возвращайся туда. Вернись лучше в свое кресло.

Превосходная идея, Джон! Только захвачу скрипку. Ее вес, ощущение под пальцами теплого дерева и натянутой струны… Она всегда помогала. Не играл на ней больше месяца…

— Пожалуй, сделаю еще чая. И тебе нужно выпить лекарство.

Да, доктор Уотсон. Джон уходит на кухню. Шум воды, щелчок чайника… Проверяю строй. Морщусь от фальши. Вдох, поворот колка, выдох… Постепенно восстанавливается идеальное соотношение, выверенное с математической точн…

— Шерлок.

Джон? Стоишь передо мной и без чая, руки уперты в бока. Настораживает поза…

— Ты сказал, что это было последнее дело.

Киваю. Лучше тебе не клонить к тому, к чему ты клонишь…

— Как сильно ты пострадал и как долго лечился?

Я не расскажу тебе, Джон. Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы с легкостью просчитать: ты будешь винить себя за то, что было в ресторане, а мне не нужны сожаления. Да, мне было больно. Когда кончилось действие обезболивающего — даже очень больно. Но это не значит ничего. Боль давно прошла.

Нужно еще подстроить скрипку. Необходимо…

— Шерлок, не вынуждай меня применять дедукцию второй раз.

Интересно, и что же ты сможешь вычислить сейчас?

— Если я и сейчас окажусь прав, ты мне расскажешь, договорились?

Опробованный прием. Второй раз я так рисковать не буду, уж прости. Ничего не отвечаю — ничего не могу обещать.

…Нужно будет заменить первую струну…

На мое молчание киваешь, принимая. Отворачиваешься, делаешь пару шагов в сторону.

— Знаешь, Шерлок, за пять лет, проведенных с тобой бок о бок, я научился кое-что видеть и наблюдать.

Не переоценивай себя, Джон.

— И сейчас я вспоминаю, что, когда ты вернулся, долгое время после этого не играл на скрипке. Из этого я делаю вывод, что у тебя болели руки. А после увиденного несколькими минутами ранее, я уточняю, что боль эта не только физическая. Я прав?

Прав.

— Значит, да. Что еще? Я видел, что сейчас с тобой сделало это «просто воспоминание». Ты сказал, это было в Сербии. Надеюсь, они не знали, что ты британец…

— Не знали. Я, разумеется, молчал. Иначе меня не нашел бы даже Майкрофт.

Сглатываешь и отводишь взгляд. Последняя фраза явно была лишней. Даю себе мысленный подзатыльник. Да, я мог окончательно умереть в любой момент из тех двух лет. И тогда… тогда тебе бы точно не грозила опасность. И Мэри…

— И сколько ты молчал? Сколько ты там пробыл?

— Эмм… в общем-то совсем немн…

— Шерлок. Я не Мэри, но даже я сейчас вижу, что ты врешь!

Черт…

— Почему? Почему ты не хочешь говорить мне? Я же твой врач, в конце концов!

— Джон…

— Я не знаю, считаешь ли ты меня по-прежнему другом… после… всего…

— Джон! Не говори ерунду!

— Значит, нет, если ты лишаешь меня права знать? Я недостоин, как в истории с Ирэн Адлер?

О нет, я знал, что не нужно тебе говорить про нее…

— Я просто не хочу, чтобы ты это знал!

— Просто не хочешь?!

— Да! Просто не хочу!

Открываешь рот, чтобы что-то еще сказать, но не знаешь что. Закрываешь рот. «Не хочу, потому что не хочу» — это очень сильный аргумент в споре. Браво, Шерлок Холмс! Жаль, стена далеко, я бы приложился лбом к чему-нибудь твердому…

Ходишь по комнате, надавив пальцами на глаза. Но внезапно останавливаешься и смотришь на стул для клиентов. В чем дело? Переводишь потрясенный взгляд на меня. Я не понимаю. Ненавижу не понимать!

— Мне нужно выпить, — устало, на выдохе.

Что? Какого черта?! Что вдруг произошло?!

— Джон?

— В тот вечер… — останавливаешься передо мной, — когда ты сбежал из больницы после выстрела Мэри и едва не умер прямо в этой гостиной. Ты не долечил огнестрел и пошел рассказывать мне правду. Потому что просто не мог полежать там и помолчать хотя бы месяц.

— Это было важно! Мэри и Магнуссен…

Меня обрывают взмахом руки. Эй! Я так делаю!

— Тогда было то же самое, ведь так? Поэтому ты не хочешь говорить мне? Черт… Шерлок, ты…

— Я — что?

— Ты идиот!

Да, я идиот! Подскакиваю с кресла, бросая на него скрипку. Я идиот, потому что до безумия скучал по вам всем. Потому что…

— …я разговаривал с тобой каждый день. Набирал тебе сообщение и стирал его триста восемьдесят пять раз, замечая это, только когда уже был готов отправить его и убить вас всех. Одним неверным шагом. Одним нажатием клавиши.

Ты как будто ударяешься о прозрачную стену посреди гостиной, замираешь и приоткрываешь рот в… удивлении? изумлении? Нет, не то. Это шок. Я что, сказал это вслух? Действительно, идиот.

Вот оно. Падение. Наконец-то. Отворачиваюсь, чтобы сказать то, что никогда не собирался говорить. Что не должен говорить. Я доверяю тебе свою боль. Как ты мне доверил свою несколько часов назад. Исповедь? Боже, какая чушь…

— Ш-шерлок…

— Да, я идиот, Джон. Потому что мне было больно. Это непростительная ошибка с моей стороны — люди, вы все и ты. Ты, Джон. — поворот. Глаза в глаза. Я наблюдаю за твоей реакицей, отстраненной частью сознания, которая не отключается практически никогда, за редким исключением. И ты это знаешь. — Тогда я хотел, только чтобы это все скорее закончилось — и оказался в ресторане на второй день после плена, с отбитыми органами и разодранной доской с гвоздями спиной. Кажется, это ты только что хотел узнать? 

Надеюсь, ты сможешь понять, почему я молчал…

— А потом… — нет! Стоп! — …не важно. Да, я идиот, потому что не читал ни одного отчета о твоей жизни и не спрашивал Майкрофта ни о чем, кроме того, что ты все еще жив. Знаешь, почему?

— Нет, Шерлок… я…

— Потому что мне было страшно. И я ничего не мог сделать. Я был там, устранял сеть, чтобы вернуться к вам…

— Я понял, Шерлок… — безжизненный голос. Потому что не нужно было меня доводить, Джон. Я жестокий человек, и это ты тоже знаешь.

(А Смит прав… в этом всем что-то есть…)

— Отлично. Достаточно или мне продолжить?

— Я думаю, что…

— Ты думаешь, что сможешь теперь простить меня. Когда узнал. Но я знаю тебя гораздо лучше. Теперь ты никогда не сможешь меня простить. Как и я — себя. А потому тебе лучше пойти и заварить наконец чай, вода давно вскипела.

Ты киваешь, разворачиваешься на пятках и уходишь.

Снова окно. Я вижу на нем, как ты точно так же уходишь с кладбища. Когда все это только началось. Ты сказал тогда много… много слов, которых я не заслужил. Ты не знаешь, но я пообещал тебе вернуться. И не могу никак исполнить это обещание. Потому что возвращение — это двусторонне направленное действие с разных концов к единому центру. А я сломал тебя. Дважды. Усмехаюсь… горько.

Слышу за спиной стук. Оборачиваюсь. На столике бутылка виски и бокал. Второй ты держишь в руке. Выпиваешь залпом. Мне нельзя пить. И я, наверное, впервые об этом жалею… к тому же я никогда не смешивал. Есть тайник, о котором никто не знает, но до него не добраться сейчас.

— Надеюсь, из этой бутылки можно было пить…

— Можно.

— А тебе нельзя, — замечаешь мой заинтересованный взгляд.

— Я знаю.

— И все остальное, что мы еще не нашли в этой квартире — тоже нельзя.

— Я и не…

— Заткнись.

Захлопываю рот. Почему это всегда действует?..

Ты выпрямляешься, разводишь плечи, несколько раз вдыхаешь через нос. Готовишься? К чему?..

— Шерлок. Послушай… черт… — проводишь рукой по лицу. — Прости меня.

Что?! Джон, ты, кажется, запутался кого и кому здесь нужно прощать.

— Пожалуйста. За все, — поднимаешь на меня взгляд, — и за… вот это тоже. Особенно. Я не должен был… Я был… неправ. Сильно неправ. Все это время.

Я не знаю. Не знаю, что отвечать. Мозг буксует. Ошибка. Ошибка. Ошибка.

— Когда ты только вернулся, я не дал тебе возможности все объяснить. И ты, видимо, решил, что мне это не нужно или, что я не захочу тебя слушать. И знаешь… — бокал, виски, — знаешь, ты был прав.

Глотаешь махом. И стакан разлетается вдребезги об пол.

Я вздрагиваю против воли… и молчу. Я даже не знаю, что думать…

Что…

…

…

…

— Шерлок, мне кажется, или тебе и впрямь нужно выпить?

— Ч-что?

— Ты стоишь и смотришь на меня уже минут пять.

Возвращаюсь в гостиную. В голову возвращаются мысли. Это страшно. Не думать. Очень страшно. И уже второй раз у тебя получается выбить меня из собственной головы.

Отворачиваюсь, поджав губы, потому что все еще не знаю, что отвечать, и нужно ли что-то говорить.

— Ты ведь знал. Все это знал. Что в морге… Что я принесу потом трость. И позволил мне все это сделать. Ты хотел мне таким образом помочь?

Да, хотел. И помог, раз ты сейчас здесь.

— … и подставил себя под удар. В прямом… смысле.

— Я не видел иного выхода. Это нужно было сделать.

— Спасибо.

— Спасибо? — оборачиваюсь. — Это моя...

— «Все мы просто люди», — почему ты так улыбаешься, черт возьми?! — Люди совершают ошибки.

Да, но не такие…

Тишина. Долго. Молчим. Это хорошо. Было слишком много слов.

— И что… что теперь? Что мы будем делать с этим всем?

Пожимаю плечами.

— Не знаю, Джон. Что есть, то есть?

Киваешь. И выдыхаешь.

— И я все еще жду свой чай.

Смотрю вопросительно, совсем как недавно, когда спрашивал разрешения навестить Рози. Ты удивляешься внезапной перемене. Но улыбаешься, принимая приглашение.

Уходишь на кухню. Снова щелчок чайника. Я беру скрипку. Давно не играл на ней. Сейчас, кажется, можно. На столик рядом с телефоном становится чашка с горячим чаем. Скрип твоего мягкого кресла.

Поднимаю смычок. Вдох. Тихо…

Ты узнаешь эту мелодию. Я подарил ее вам. Она ваша, вас обоих, даже если ты вернешь мне ноты. Ноты — ничто, бумага с чернилами.

Мэри присаживается на подлокотник кресла. Жаль, что вижу ее только я. Впрочем…

У тебя в глазах слезы? Я заметил. И ты знаешь, что я заметил. Я не подам вида. Это ты тоже знаешь.

Доверие — это падение с изначально известной точкой приземления. И мне известно то, что за моей спиной будешь ты. Всегда. Что бы ни случилось. И я буду там, где нужно.