Принц (гет)

Вот вам секрет —

Хотя нет, пока нет.

Сперва взгляните, как город приходит в себя после сна; как апрельское солнце скользит сквозь туман. Как оно озолачивает воды лагуны, что обвивает улочки подобно рукам любовника или аркану.

Услышьте пение птиц, кружащихся над причалами, у которых рыбаки сложили улов. Прислушайтесь к ударам волн о гондолу, что везет меж двумя высокими палаццо ранних пташек — или же поздних гуляк?

Видны ли вам секреты? Чувствуете ли вы их в дуновении ветра? Слушайте — слушайте — этот город ими полон. Они в шепоте реки, обнимающей старые камни, в спешном стуке шагов по узкому переулку.

Жители этого города чтят золото и серебро; им по душе шелка и красивые драгоценности. Но больше всего на свете они обожают секреты.

Свои собственные они хранят усердно и крепко прижимают к груди, отбывая исповедь и перечисляя скопившиеся грехи. «Иметь секреты грешно, — скажут облаченные в мрачную темноту священники. — А грехи подпитывают смерть».

Правда, что с приходом Притворщика многие погибли, но в городе нечестивых каждый день рождается новая жизнь, тотчас подхватывая его дух.

«Сияние», — усмехнутся волшебники, стоя на поблескивающих мраморных ступенях Министерства. «Взгляните, — скажут они, широко взмахнув парчовыми рукавами, — после дождя улицы мерцают будто бриллианты. Подождите — когда взойдет солнце, строения взвенчает бронзовый ореол».

Священники нахмурятся, но они лучше других знают, когда отступить; в этом городе одержать верх задачка не из простых.

Сами жители хранят секреты в сердце, пригрев ложь на языке, и пусть их глаза улыбаются, там вы никогда не разглядите их души.

Сила — единственный понятный им язык, а знание — единственная допускаемая ими валюта. Притворщик все это знает и потому презирает тех людей, но жаждет того и другого. Они склонятся перед ним, решает он. А если нет, то он сломает их всех.

* * *

А вот и секрет: лучшая маска та, которую забываешь надеть.

* * *

— Сиди смирно, дитя, — бранит Дафну мать, и она пытается, правда пытается, но очень сложно не вертеться, когда в голову впивается дюжина шпилек, а жесткая парча платья так неудобна.

— Дафна, — голос ее матери острее каждой из этих шпилек, а пальцы впиваются в руку куда жестче ткани. — Дафна, выслушай меня.

В словах что-то есть — настойчивость, необычная для ее обаятельной улыбчивой матери, отчего Дафна поднимает взгляд и смотрит в как две капли воды похожие на ее собственные синие глаза.

— Ты красива, Дафна, — мягко говорит мать, вглядываясь в ее лицо. — И ты должна показать эту красоту миру. Но ничего больше. Ты меня поняла?

Дафна хмурится, сжимая губы. В словах кроется больше, чем могло показаться на первый взгляд, и Ирис тихо вздыхает, садясь на танкетку подле туалетного столика и хлопая по месту рядом с собой.

Когда Дафна послушно опускается около матери, Ирис легко проводит рукой по ее щеке.

Она будет вспоминать этот разговор и это прикосновение годом позже, стоя возле материной постели. В ее памяти любимый голос навсегда отпечатается мелодичным, даже когда от него останется лишь хриплый шепот.

— Ты красива, — говорит ее мать теперь, — а твой отец богатый и важный человек. Этого достаточно. Не позволяй никому узнать, что в тебе есть что-то еще, — в коридоре раздается шум, и Ирис произносит тише: — Магия, что течет в твоих венах... будет лучше, если ты скроешь ее, если ты никому не расскажешь.

— Но... — начинает Дафна, а мать качает головой.

— Сейчас опасные времена для таких, как ты, — выдыхает Ирис, и в комнату заглядывает лакей — прошу прощения, миледи, но ваши гости прибыли — и Дафна смотрит на мать с мольбой во взгляде. Тревога на лице Ирис оборачивается улыбкой, и тогда она кивает, а Дафна мчится на всех парах в своем нарядном платье мимо лакея, этим его рассмешив, прямо в фойе, где двери уже открываются, являя им...

— Леди Поттер, — произносит голос Ирис позади нее, и рука опускается Дафне на плечо, но ей все равно, абсолютно все равно, потому что...

— Леди Гринграсс, — любезно улыбается прекрасная рыжеволосая дама. «Она безродная, — рассказывала Ирис украдкой, расчесывая сперва Дафну, а затем Асторию. — Вы никогда не догадались бы, конечно, но ей нельзя этого забывать».

А Дафна забыть может: леди Поттер добра, мила и умна, но лучшее в ней — лицо ребенка, обрамленное растрепанными темными волосами, что выглядывает из-за позолоченных юбок.

Дафна ухмыляется, раскачиваясь на носках, а мальчик отвечает тем же, маленький и скромный, но полный какого-то особого света.

— Веди себя хорошо, — чуть слышно произносит Ирис, но Дафна едва замечает, ведь они с Гарри уже всбегают вверх по лестнице в поисках приключения, что найдется лишь на узких чердаках Ка-д'Эрбе, в садах, полных диковинных растений ее отца.

* * *

— Ты порвешь платье, — говорит Гарри наполовину укоризненно и наполовину дерзко, на что Дафна замирает, воображая, как скривится мать, и решает не вылезать из окна.

— Тогда во что будем играть? — спрашивает она, потому что сорванным пиратским забавам нужна достойная замена.

Гарри жмет плечами, глядя в окно. Лучик весеннего солнца цепляется за линзы его очков, на бронзовой коже отражаясь. Ему пять, как и Дафне, но отчего-то он кажется старше, серьезнее. Ей вдруг очень, очень хочется, чтобы он вновь улыбнулся, потому она наклоняется и шепчет:

— У меня есть секрет.

Он глядит в ответ, широко распахнув глаза, и награждает ее желанной улыбкой.

— И у меня, — говорит он через мгновение, и они просто смотрят друг на друга, а потом Дафна тянется рукой к его жилету, и красно-золотой оборачивается зелено-серебристым от ее касания. Гарри смеется, берет ее за запястье, и тонкое светло-серое кружево принимает богатый оттенок охры. — Мама говорит...

— ...что рассказывать нельзя, — заканчивает Дафна за него, и они заливисто смеются своей смелости, своему непослушанию, а затем у нее совсем неожиданно вырывается: — Ты когда-нибудь целовался?

Гарри тотчас прекращает смеяться, щеки его розовеют.

— Нет, — отвечает он. — Зачем мне?

— Я видела, как мои родители это делают, — говорит Дафна, а в воздухе вдруг повисает какая-то серьезность. Они бесконечно юны, но кажется, что вот-вот случится что-то важное. Ее рука все еще на его жилете, так что она лишь наклоняется вперед и прижимается своими губами к его.

В следующее мгновение тишины Дафна чувствует себя переполненной, а затем вокруг что-то трещит, и на ее губах будто искра. Она спешно отступает, зная, что за то, что бы они ни сделали, ее мать очень, очень разозлится, и еще долгую секунду они просто смотрят друг на друга. Затем Гарри кашляет, поводит носом и говорит:

— Родители такие глупые, — а Дафна снова хихикает, и вся странность момента проходит.

Когда они спускаются к ужину, взгляд Ирис тут же перемещается с золотистого кружевного рукава Дафны к серебристому обрамлению жилета Гарри, но смотрит она не на дочь, а на леди Поттер, такую же застывшую в удивлении.

— Гарри, — произносит его мать совсем не рассерженно.

Дафна лишь моргает, понимая, что леди Поттер кажется напуганной.

* * *

Когда Притворщик приходит к Герцогу, когда заставляет гордых министерских магов дрожать, когда летят вспышки проклятий, идет битва и слышны крики, а священники наблюдают, закрыв рукой рты, чтобы скрыть довольную улыбку, и наставляют новоприбывших, говоря: «За гордостью следует погибель», Дафна ни о чем этом не подозревает.

Она прилежно вышивает, играет на арфе, слушается пожилого учителя танцев и улыбается, улыбается, улыбается, всегда вспоминая вспышку ужаса в глазах матери, стоило им коснуться золотистого кружева.

Леди Поттер больше не шлет весточки, и Гарри больше не приходит поиграть, и Дафна никому не рассказывает о своей грусти и о промелькнувшей между ними на мгновение искре.

На закате лета Ирис начинает кашлять, и все чаще кашель переходит в навязчивый хрип, словно ее легкие пытаются выскочить из груди. Лицо отца бледнеет и искажается при одном взгляде на жену, теряющую день за днем свой свет, а Дафна и Астория видят, как глаза матери полнятся усталостью, как вены на веках темнеют синюшным цветом на тонкой коже.

Притворщик является на ступенях Министерства и требует Герцога выйти и принять бой, и именно лорд Поттер кричит, что Притворщик не стоит и грязи под ботинками Герцога. А в конце октября, когда город с достоинством встречает зимние морозы, Притворщик садится в одиночестве в гондолу и плывет по каналам, угрюмо блестящим под заволоченным облаками небом.

Он применяет быструю, жестокую, подходящую ему магию, чтобы убить лорда Поттера и его прекрасную умную жену. Но когда он поворачивается к мальчику, так передают шепотки, понимает, что никакая сила не может убить дитя, и Притворщик проигрывает сам, а его тело принимают в себя тягучие воды лагуны.

Мальчик исчезает.

Этот секрет важнее остальных — жители переглядываются, силясь понять, кто же знает, кто может рассказать, что совершил мальчишка. Но, становится ясно, таким бесценным знанием никто делиться не собирается.

Герцог возвращается, проходит по узким улочкам и главной пьяцце, расправив плечи, несмотря на возраст. Проницательные глаза поблескивают за стеклами очков, так шепчут, но говорит он мало, а толка в словах и того меньше.

«Знает ли он? — спрашивают люди. — Скрывает ли он что-то от нас?»

Двери Министерства закрыты для всех. Волшебники больше не стоят на ступеньках, а священники судачат, что те платят за свое высокомерие, что Притворщик был один из них и стал им наказанием, позором. И люди слушают.

Волшебники прятали свои секреты, начинают говорить в народе. Они не делились, не обменивались, зато сплели из тайн паутину такого тщеславия, такой надменности, что сами едва не задохнулись под ее весом.

Дафна слышит шепотки, поглаживая рукой поцарапанное дерево церковной скамьи, где она сидит, прямая и элегантная, в шесть лет уже производя впечатление леди. Под пальцами покалывает, и поверхность запоминает их форму сама собой в такт ее мыслям.

Мать медленно поводит головой и смотрит на нее, и в синих глазах помимо болезненной дымки появляется острота. Дафна убирает руку и кладет на колено.

— Магия опасна, — вещает священник с кафедры. — И маги должны держаться в стороне! Вспомните Притворщика. Виной происходящему то, что их влияние слишком выросло.

Дафна опускает взгляд на сидение, на собственный отпечаток в дереве.

Той ночью мать зовет ее в свои покои. Она лежит в окружении подушек, маленькая и сморщенная, а голос кажется тенью прежнего; рука дрожит, когда она накрывает ею ладонь старшей дочери.

— Владей своими секретами, будто ножом, Дафна, — говорит Ирис, и в тишине комнаты слова звучат вымученно и резко. — Твое лицо будет тебе маской, — выдыхает она. — Спрячься за ней, сохрани свою сущность в тайне, — пальцы чуть сжимаются, обретя хрупкую силу. — Ты поняла?

— Да, — отвечает Дафна, только сейчас заметив, что сдерживает всхлип. — Я поняла.

Лето оборачивается осенью, и ее мать умирает.

Осень оборачивается зимой, и Притворщик канет в лету.

Зима оборачивается весной, и Дафна сопровождает отца в театр, сидит возле него, идеальная словно миниатюрная кукла, как шепчутся в толпе.

А когда весна становится летом и ей исполняется семь, Дафна задумывается, правдивы ли слухи о том, что Гарри все еще жив и скрывается где-то в городе.

Ей хочется играть, бегать и смеяться, едва не порвать платье и не волноваться, но когда бежишь, маска может слететь, а ей нельзя позволить кому-то узнать, кто она есть.

* * *

Они гостят у Малфоев, и Дафна сидит неподвижно рядом с неумолкающей Пэнси, мать у которой жива и которой все еще можно перечить.

Отцы уходят с лордом Малфоем, им нужно обсудить мужские дела — бизнес, политику и все остальное, что навевает на Дафну лишь скуку.

Леди Малфой с тонким щелчком ставит чашку на блюдце и тепло улыбается Дафне, а та не упускает вспышку рассчетливости в ее взгляде.

— Почему бы тебе не поискать Драко? — говорит Нарцисса. — Его занятия скоро закончатся.

Дафна медленно, неуверенно приподнимается и ждет, пока Пэнси встанет с куда меньшей грацией, а затем они идут по коридору. Лакей Малфоев следует за ними на приличном расстоянии: маленький лысеющий человек со слезящимися глазами, при взгляде на которого Дафне хочется убежать. Впереди слышится стук дерева о дерево, и она неосознанно прибавляет шаг, желая знать, что происходит.

— Не так быстро, — жалуется Пэнси, и Дафна, чьи щеки розовеют при мысли о собственном нетерпении, замедляется. Она все еще красная, когда они заворачивают за угол и видят, как Драко и Тео тренируют борьбу на мечах, где каждый выпад глухим лязгом отдается. За ними наблюдает мужчина с сальными темными волосами, спадающими на его желтоватое полное скуки лицо.

Они стоят и смотрят, как вдруг Драко делает шаг и умудряется задеть Тео за плечо. Тот тихо шипит от боли и роняет меч, который катится по полу прямо к ногам Дафны.

Ни о чем не задумываясь, она поднимает его, крутит в ладони, привыкая к весу, и выставляет вперед. Меч словно наливается теплом.

— Можно мне попробовать? — спрашивает она, и ответом ей служит снисходительный смех Драко.

— Ты девчонка, — говорит он так, будто это все объясняет, и Дафна даже вздрагивает от злости, искорки мелькают в углах комнаты, в кончиках пальцев что-то усиленно покалывает — то, что ей воспрещается показывать другим. Она опускает руку, а когда Тео и Пэнси смеются, ведь Драко их негласный лидер, на плечи наваливается груз унижения.

Но когда она смотрит в глаза темноволосому мужчине, его лицо невозможно разгадать. Два дня спустя он появляется в гостиной Ка-д'Эрбе, чтобы поговорить с отцом.

— Я предлагаю вам свою персону на место учителя танцев, — говорит мужчина, и Дафна хмурится в замешательстве, сидя в углу и рассматривая коленки.

В тоне отца недоверие, она словно наяву видит, как он нерешительно окидывает взглядом темное одеяние незнакомца и его неказистую наружность.

— Учителя танцев?

— Да, — отвечает мужчина, и в голосе его чувствуется тонкая грань нетерпения. — Походка. Осанка. Она не столь лишена грации, как многие дети в этом городе.

Дафне кажется, что ее только что удостоили очень ценного комплимента.

— В любом случае, — произносит отец, — у нее уже есть учитель танцев.

— Не такой, как я, — просто говорит мужчина, тем самым как-то убедив ее отца, потому что тем же днем Дафну зовут в одну из комнат на верхнем этаже Ка-д'Эрбе, где он ждет ее, глядя на воду из окна.

— Я мастер Снейп, — представляется он, как только за лакеем закрывается дверь. — И я здесь, чтобы направлять тебя.

— Вы будете моим новым учителем танцев? — тихо спрашивает Дафна, и он поворачивается, бросая на нее один из своих нечитаемых взглядов.

Затем он выступает вперед и щелкает пальцами.

— Я здесь, — произносит он, и воздух в комнате кружится подобно смерчу, и Дафна смотрит на него во все глаза, и пол клокочет под ногами подобно морским волнам, — чтобы направлять тебя.

Город греется теплом летнего солнышка, а дома — скромны в своей роскоши, скрипят на один лад, светом до последнего камешка наполняясь. Воробьи кружат над закоулками, где пожилые дамы сушат белье и делятся мнениями. Сплетни присущи круговороту городской жизни — выверенные тщательно, по крупицам, они облегчают тяжкое бремя бедных и развеивают скуку богачей.

Герцогу известно все: для него несравнимо ни с чем то удовольствие, с которым он представляет, как капля в океане слухов, упавшая с его губ, идет волнистой рябью к главной пьяцце, через рынок и вдоль каналов; словно вирус в крови города, словно магия, бурлящая в венах.

«Мальчишка жив, — судачат люди. — Жив».

«Где же он? — спрашивают они друг друга, а воробьи подхватывают шепот, разнося его над алой черепицей крыш: Где, где, где?»

Но годы идут обманчиво легкими шагами, и шепотки угасают. Волшебники молчат, храня свои секреты при себе, но так, так часто можно заметить ребенка, невинного продавца фруктов, чья корзинка никогда не опустеет; вора, пред которым не устоит ни один замок; девушку, прекрасную настолько, что при виде ее не отвести взора.

Двери Министерства открыты для них. Но они больше не приходят.

«Так будет лучше, — говорят люди. — Вспомните Притворщика».

«Помните, что он сделал?»

Герцог легко улыбается, глядя на людей из окна своей башни.

«Помните», — сказал он им.

«Помните».

* * *

А вот и секрет: у лучших танцоров касание убийцы. Бьющее в самое сердце, легкое подобно перу.

* * *

Этому мастер Снейп учит ее еще в самом начале, и Дафна вспоминает, играя на арфе, вспоминает, улыбаясь, и потягивая чай, и лежа в ночи не в силах заснуть, наблюдая за сияющим отражением воды на потолке.

«Легкость касания, — говорит он, щелкая пальцами, и что-то неприятно щипает ее за лодыжки. Глаза Дафны наполняются слезами, но она не вздрагивает, и он кивает, довольный. — Ты глубже, чем кажется на первый взгляд, — отмечает. — И я здесь, чтобы это сохранить».

А затем он учит ее танцевать. Множество дней проходят в комнатке на верхнем этаже дома ее отца, и мастер Снейп муштрует ее, до тех пор пока она не может покрутиться на кончиках пальцев, до тех пор пока она не выучит каждый танец, о котором только слышала и не слышала, и Дафне нравится — очень и очень сильно — ведь каждый раз, когда она совершенствует танец, он учит ее магии.

Сперва Дафна не знает, стоит ли это так называть — в слове таится страх, гнет пугливого восхищения, и когда она слышит, как люди шепчут его на улицах, как священники порицают его в церкви, как дамы бормочут его на балкончиках в опере, прикрываясь веерами, звучание всегда приправлено отвращением.

— Страх перед именем лишь усиливает страх перед тем, кто его носит, — произносит мастер Снейп, когда она рассказывает ему, и темные глаза опасно блестят, будто призывая Дафну поспорить. — В вашей крови заключена магия, леди Гринграсс, и пусть я советую вам не разглашать этот факт, никогда не бойтесь признавать это перед самой собой.

Дафна кивает, сжимает зубы и концентрируется на рассеивании льющегося сквозь окно света по тонам. Цвета радуги отражаются от стен, а мастер Снейп наблюдает, сжав губы в раздумьях.

— Думаю, пока достаточно.

Полы плаща развеваются при ходьбе, делая его похожим на летучую мышь, когда он спускается с лестницы. Лето озаряет город, но, думается Дафне, зима следует за ним, куда бы он ни шел.

* * *

Идут годы, проносясь по Ка-д'Эрбе вихрем обедов и уроков, новых платьев и шутливых споров.

Дафне двенадцать лет — она не высокая и не низкая, ее осанка безупречна, а волосы ниспадают золотистой волной. Мужчины все чаще провожают ее взглядами, когда она сопровождает отца на приемах; она ощущает, как они вглядываются в блеск ее волос, остроту скул, аккуратный изгиб губ, и всегда смотрит в пол.

А Астория приподнимает подбородок и всегда глядит в ответ, потому люди говорят, будто подле отца она почти как ее мать; Астория, темноглазая и темноволосая, сущая головная боль для отца, которой он никак не может подобрать жениха.

Они не осознают, что взгляд Дафны всегда опущен, лишь чтобы никто не заметил силу в ее душе, резкость всего ее существа.

Твое лицо — маска.

Спрячься за ней.

Теперь она достаточно выросла, чтобы хозяйничать пред гостями, и потому Дафна рассыпается в безыскусной лести, бесхитростно улыбается и смотрит скромно исподлобья.

На Летнем балу отца она замечает, как за ней наблюдает леди Малфой, и с трудом делает глоток вина, чтобы рука не дрожала, стоит ей поставить хрустальный бокал на тонкое кружево скатерти.

Ее едва ли удивляет, что Драко подходит к ней после ужина и с преувеличенной торжественностью склоняется поцеловать ее руку. Его действия полны высокомерной элегантности, думается Дафне, когда Драко выпрямляется и смотрит на нее свысока, хотя на деле не выше ни на дюйм.

За спиной Драко она видит своего отца, и когда их взгляды встречаются, Гиперион медленно, задумчиво кивает.

«Так, — кружится мысль у Дафны в голове, — оно и начинается».

Могло быть гораздо хуже. Малфои влиятельны и богаты, и пусть Драко лишь безнадежный хулиган, еще он умен, и Дафна в свои двенадцать понимает, как это важно, если в будущем они составят успешный союз, и идея пугает ее.

Проблема не в том, чтобы выйти замуж за Драко. Проблема в том, чтобы вообще за кого-нибудь выйти.

Но у нее есть обязанность, и не стоит злить отца зря. Первым делом он прекратит уроки танцев, а Дафна еще выучила недостаточно, она еще не готова скрывать свою суть в одиночку.

Она позволяет Драко мягко, но крепко вести ее под руку. Позволяет ему, лишь только оркестр заиграет, а гости пойдут танцевать, пить и говорить о политике, вывести себя из комнаты на балкон, откуда открывается вид на Гранд-канал. Ка-д'Эрбе не столь роскошен, как Палаццо Малфоев, но это ее дом, и он очарователен, и сквозь окно своей комнаты она всегда слышит церковные колокола, и...

— Дафна, — произносит Драко, очевидно пытаясь быть вежливым, а в голосе ощутима нотка нетерпения — он зовет ее уже не в первый раз.

Она поворачивается и ловит в секундно дерзком изгибе его рта очертания того мальчишки, что посмеялся над ней, когда она попросила поиграть с мечом. И Драко тоже видит что-то в ее лице, потому что в серых глазах появляется какая-то острота.

— Дафна, — произносит он снова, на этот раз мягче, внимательнее. — Мой отец желает, чтобы я попросил твоей руки, и я в целом не против идеи...

«Тебе недостает мастерства в твоей лести, Драко», — думает Дафна про себя, и что-то смягчает черты ее лица, и Драко приободряется.

— ...и я подумал, может быть... могу я поцеловать тебя? — спрашивает он.

В глазах его уверенность и ожидание, но они лишь напускное, перекрывающее полутона беспокойства, и потому, потому она улыбается, потому она кивает и приподнимает подбородок.

Когда он прижимается своими губами к ее, в этом нет ничего неприятного. Они мягкие и сухие, ни капли не полные, но все же привлекательные — стало быть, теперь она будет вовсе не против, совсем-совсем не против, если ее обяжут целовать его.

Но затем он отстраняется и усмехается.

— Это наш первый поцелуй, — шепчет отчего-то заговорщическим тоном, и Дафна улыбается, глядя в землю, лишь бы не выдать сомнение. Она вспоминает игру, совсем другой поцелуй и странную искру, проскочившую между ними.

Когда она в последний раз вспоминала его? Щеки горят, а когда она поднимает взгляд, Драко смотрит с довольной ухмылкой, очевидно полагая, что это скромность заставляет ее краснеть.

«Пусть», — думает Дафна про себя. Ему не стоит знать правды.

* * *

Тем летом Дафне исполняется четырнадцать, она уставшая и раздраженная, и мастер Снейп решает утопить ее в ненавистной теории. Дафна расправляет плечи, чувствуя капли пота под тугим корсетом, который вынуждена носить даже в жару; маленькие крохи во впадинке между грудями.

— Это скучно, — вздыхает она, отбрасывая перо и опираясь подбородком о руку. В этой комнате она ни в чем не сомневается и никому ничего не должна. В этой комнате она прямо смотрит мастеру Снейпу в глаза.

Выражение его лица неизменно, нечитаемо, но одна бровь чуть дергается вверх.

— И чем же вы хотите заняться, леди Гринграсс? — спрашивает он опасно тихим голосом.

В официальности обращения — скрытая ирония, но Дафна настолько устала, что пропускает его тон мимо ушей, приподнимает подбородок и медленно моргает.

— Я предпочла бы, — произносит она так же тихо и мягко, будто по-кошачьи, — если б вас можно было убедить придумать что-то более занимательное...

— Перестаньте, — мастер Снейп щелкает пальцами, и заклинание едва не ударяет ее по носу, Дафна подпрыгивает, в последний момент поспешно отгоняя его рукой.

— Я не один из друзей вашего отца, — говорит мастер Снейп, — чтобы поддаваться вашей лести.

— Я не... — начинает Дафна, но слова угасают под строгим взглядом. Потому что именно так она и поступала; конечно, именно так. У нее есть сила, и она попыталась ею воспользоваться.

— Скоро вы поймете, что я не поддаюсь на такие уловки, — резко произносит мастер Снейп. — И если вы желаете продолжить обучение, то не будете испытывать мое терпение.

Щеки краснеют, и на этот раз уже от стыда. Мастер Снейп награждает ее долгим оценивающим взглядом.

— Достаточно, — говорит он тихо. — Закончим на сегодня.

Она не шевелится, не движется с места, сгорая от унижения, когда он проходит мимо.

И только когда она слышит, как со скрипом хлопает дверь внизу, до нее доходит, что он может и не вернуться.

* * *

— Миледи Гринграсс.

Он привычно резко кланяется, и Дафна как обычно приседает в реверансе, хотя ее накрывает облегчение такой силы, что она чуть не лишается чувств.

Он сопровождает ее на лестницах, но у двери комнаты, где они обычно занимаются, приостанавливается.

— Мне показалось, сегодня мы можем заняться кое-чем менее... скучным, миледи, — говорит мастер Снейп, и Дафна готова поклясться — в по обыкновению суровом выражении лица светится тонкая нотка удовольствия.

— Наденьте это, — продолжает он, — и скажите, когда закончите.

Она забирает клубок одежды и закрывает за собой дверь. Хватает мгновения, чтобы заставить тугую шнуровку корсета расплестись, освободить ее из своей удушающей тюрьмы и натянуть грубую льняную рубашку, кожаный жилет и брюки, что дал мастер Снейп. К вещам также приложен лоскут ткани, чтобы обтянуть вокруг груди — так она и делает, затягивает крепко-накрепко, и пихает ноги в поношенные ботинки. Напоследок она подбирает мягкую шерстяную кепку и завязывает волосы в пучок, пряча их под ней.

Когда Дафна смотрится в зеркало, то невольно сглатывает. Мальчишка — довольно симпатичный, но все же мальчишка — глядит в ответ, и сердце заходится в восторге, когда она открывает дверь и выходит к мастеру Снейпу.

— Вам придется, — начинает он, и точным движением набрасывает что-то прохладное на ее плечи, — убедиться, что ваш лакей не доставит неприятностей, — и ведет ее вниз, на причал, к своей гондоле.

Лакей не удостаивает Дафну и взглядом.

— Сэр, — когда помощник мастера Снейпа отплывает подальше, она, усевшись поудобнее в лодке, спрашивает: — Куда мы едем?

Он осматривает ее темными глазами, и Дафна вдруг ощущает себя резко неуверенно.

— Вы живете в позолоченной клетке, — наконец отвечает мастер Снейп. — В этом городе их великое множество. Но есть клетки, выточенные из других, более простых материалов, пусть их жители точно так же в них заточены.

— Понятно, — нерешительно говорит она, хотя на деле ей вовсе ничего не понятно, и на его лице вновь то удовольствие, стоит взгляду упасть на нее — вжавшуюся в сидение, уличную попрошайку с величием королевы.

— Нет, не понятно, — произносит Снейп, — но скоро станет.

На кончике языка вертится вопрос — что же, что такое он собирается показать ей, но затем Дафна отчего-то глядит на помощника, гребущего медленными, аккуратными движениями. Она всматривается в тонкие черты лица, подернутую загаром кожу и непослушные кудри, которые не скрыть шерстяной кепкой, такой же, как у нее, и понимает, что не только она сегодня играла в переодевание.

Девочка смотрит в ответ прямо, и Дафна самой себе кажется маленькой и глупой под этим знающим взглядом. Они примерно одного возраста, но в глазах ее такая выдержанная усталость, что Дафна заранее понимает, насколько разными были их жизни.

— Это мисс Грейнджер, леди Гринграсс, — говорит мастер Снейп. — Если вы поладите, с этого момента она будет помогать вам с... практическими занятиями.

Дафна снова глядит на девочку и замечает, как та едва заметно хмурится. Она тяжело сглатывает.

— Прекрасно, мастер Снейп.

* * *

«Практические занятия» на деле оказались кучей разных вещей. То было отпирание замков особыми чарами. То было хождение по крышам: для него требовалось умение передвигаться без промедлений. То было карабкание по стенам без веревок, лишь с тихим волшебным шепотом, что тянул их наверх. То было влезание в чужой карман в поисках кошелька и плавание в водах лагуны.

Обо всех этих вещах мисс Грейнджер(«Пожалуйста, зови меня Гермионой») рассказывает ей с озорной улыбкой, называя «свободой от пут города».

Дафна чувствует, и ее сердце поет, щеки горят, а пальцы дрожат. Свобода; ключи от ее клетки.

Требуется совсем недолгое время, чтобы понять, что благодаря магии ее и Гермиону объединяет очень многое и стать друзьями. Уроки с мастером Снейпом продолжаются как обычно, но почти каждую ночь Дафна убегает в город и с течением лет узнает больше и больше секретов.

Священники — строгие, непоколебимые, вечно облаченные в черное — прячут золото в личных покоях, а пиры их настолько роскошны, что Дафне и не снилось.

Гондольеры проглотят тебя и не подавятся одним только взглядом, но если заслужить их преданность, они будут биться за тебя насмерть.

Остров Сан-Марко, что каждое утро являет свои очертания из тумана, окутан столькими призраками, что потребуется целая жизнь, чтобы выслушать все их истории.

А еще есть секрет о том, как девочке Гермионе, пронзительно умной и поразительно ловкой в воровстве, чью магию созерцать одно удовольствие, удалось прожить так долго и не угодить в руки министерских чинуш.

— Мечи для джентльменов и солдат, — чопорно сопит Гермиона. — Кинжал куда лучше.

Она приподнимает свой — шерстяная рукоятка, ничего особенного, но лезвие сверкает под взглядом Дафны, стоит Гермионе покрутить его в руке.

Совсем скоро Дафна учится владеть кинжалом и может попасть в цель на расстоянии двадцати футов. Когда им обеим уже шестнадцать, однажды ночью Гермиона неожиданно бросается на нее, и они кружат в движении, будто в танце — точено переставляя руки и ноги, склоняясь и дергаясь всем телом. Это чистая импровизация, смелость и отклик. То, чему мастер Снейп учил ее все эти годы, осознает Дафна, и дыхание сбивается, и кровь в жилах кипит.

Сражаться.

Когда Гермиона выбивает лезвие из ее руки и грациозно приставляет свой кинжал к ее ребрам, Дафна смеется и шутливо приседает, признавая победу. Смех крепчает, раздаются тихие аплодисменты, и они обе оборачиваются, видя, что уличные проститутки вышли из тени моста, чтобы поглядеть на их поединок.

— Неплохо, — говорит одна из них, имя ей Розмерта. — Я не видела тебя раньше в Хогвартсе, ведь так?

Уголком глаза Дафна улавливает, как Гермиона чуть качает головой, беспечно улыбаясь женщине.

— Нет, — отвечает она, — не видели.

Гермиона берет ее за руку и отворачивает в сторону.

— Доброй ночи, дамы, — выкрикивает она через плечо, сопровождаемая волной смеха, и ведет ее по пьяцце.

Как только их никто уже не может услышать, Дафна останавливается.

— Что такое Хогвартс? — требует она. — О чем она говорила?

Гермиона покусывает губу, оглядывая ее, и Дафне отчего-то вспоминается день их знакомства.

— Это приют, — наконец отвечает Гермиона. — Рядом с мостом Арсенале. Там всем заведуют монахини, и туда мастер Снейп отводит магических детей, пока их не нашло Министерство.

— Там ты живешь? — спрашивает Дафна и получает в ответ медленный кивок. Они стоят в узком закоулке, прислонившись к противоположным стенам. Гермиона улыбается уголком рта.

— Ценой одного из твоих уроков со Снейпом можно кормить сироту неделю, — говорит она, и Дафна невольно задумывается о девчушке, которую знает уже целые годы; о наставнике, мастере Снейпе, которого она знает больше половины своей жизни; и совсем неожиданно понимает, что почти ничего на самом деле о них ей не известно.

Но что-то в словах Гермионы о магических детях, которых находит мастер Снейп... Дафна смотрит прямо на свою подругу и шепчет чуть слышно:

— Ты знаешь что-нибудь о Гарри Поттере?

Гермиона округляет глаза и прикладывает палец ко рту Дафны, затыкая ее, пока прилично одетый джентльмен проходит мимо, и они обе крепко прижимают подбородки к груди. Он держится за кошелек и явно знает, куда идет, отчего Дафна понимает, что скорее всего он направляется к леди, живущим подле моста.

— Откуда тебе известно это имя? — шепчет Гермиона, стоит мантии мужчины скрыться из вида за углом, и Дафна краснеет.

— Я его помню, — говорит она. — Мы вместе играли в детстве. Он... я... — она замолкает, не уверенная, что хочет сказать, и Гермиона глядит на нее очень странно.

Это лишь малая толика секрета — тоньше, чем полоска лунного света, чье холодное сияние неспособно перекрыть заволокшую закоулок темноту — но ее достаточно, потому что в конце концов Гермиона вздыхает и отрывается от стены.

— Сестра МакГонагал убила бы меня, если бы знала, что я тебе рассказываю, — тихо говорит она. — Но мы зовем его Мальчиком-Который-Выжил не просто так.

Сердце Дафны подскакивает, и ей ни за что не удается скрыть восторга, потому что Гермиона легко смеется и закатывает глаза.

— Тебе нужно домой, — шепчет она с блеском во взгляде. — Я скажу ему, что ты спрашивала.

Тишина города подобна едва сдерживаемому выдоху, разрываемая парой взмахов веслом подле загруженной пьяццы. Здесь, в полумраке узкого канала, зимние деньки обращаются медлительной шуршащей темнотой, что бархатной мантией скользит по стенам. Волны усмехаются, теряясь в камнях, и томно прижимаются к лодкам, словно влекомые руками и языком.

Крошечные каналы окутывают город словно шарф, окружая своими бездонными водами, а темный камень главной пьяццы и большие рабочие здания не принадлежат ни богачам, ни носителям власти, а потому не имеют значения. Потрясающий узорчатый мрамор, позолоченные фонари и отполированное до блеска дерево украшают лагуну, открывая вид на Гранд-канал, — ненужный, бессмысленный фарс, на который, привыкнув, не бросишь и случайного взгляда. Скрытые пути, ведущие прямо к воде, чаще доступны лишь купцам да слугам. А мостики настолько узкие, что двое мужчин едва могут пройти по ним рядом.

Гондола, блестящая от капель воды, проскальзывает в один из таких незаметных каналов. Вечер еще не наступил, но низкий туман уже накрывает воды, и в воздухе разливается солоноватый свежий бриз, который Гиперион вдыхает с наслаждением.

Напротив него, на маленькой скамье, ютятся дочери — строгая Дафна и мрачная Астория, и обе скрывают красоту за масками, за темными вуалями. У этого города глаза есть даже на затылке, но более всего он жаждет увидеть то, что спрятано.

Гиперион знает и потому велит гондольеру плыть по узким каналам. Лишь пару раз он позволяет дочерям открыть лица и с удовольствием отмечает, как город просыпается, почуяв новую тайну.

* * *

И вот он, вот он секрет: в городе, где продается все, богатейший тот, чьи товары в почете.

* * *

Дафне семнадцать, и, глядя без интереса в окно, она всматривается, как розоватые оттенки заката легко подпрыгивают и отражаются от камней Гранд-канала. Раздолье бала позади то утихает, то вновь разливается болтовней — точно приливы и отливы беспокойных вод лагуны. Ей слышится смех Астории, громкий и чистый, словно звон колокольчиков, какому учила их гувернантка.

Лесть и обольщение, обольщение и лесть.

Обернувшись, Дафна видит, как сестра жеманно улыбается Драко, прикрываясь веером. Ее маска не скрывает глаз, и когда Драко наклоняется что-то сказать, Астория чуть заметно хлопает темными ресницами. С годами он устал от присущего Дафне спокойствия, от ее отказов наряжаться и флиртовать, льстить и обольщать, и с тех пор искал отвлечения на стороне.

Она обратила взгляд на хрустальный бокал и светлую жидкость в нем и вдруг почувствовала острую тоску по терпкости фрукта, украденного с прилавка, по свободным одеждам мальчишки и свежему воздуху ночи.

У Гермионы глаза загорелись, когда Дафна рассказала ей про бал, и она понятия не имела, как описать влажную духоту переполненной залы, чересчур приторный привкус сорбетов, удушающий аромат пахучих масел. То, что в своем платье, затянутом на все завязки, она едва может вдохнуть.

При мысли о чистом воздухе Дафна отворачивается от заката и идет через комнату, но пару шагов спустя чья-то рука утягивает ее за талию в толпу танцующих. Даже скрой он свои поразительные волосы, она узнала бы этот резковатый аромат чистоты, что отрезвляет больше, чем засахаренный лед, который она держала в руках, пока Драко не поставил его на поднос слуги.

— Вы еще не подарили мне танец, леди Гринграсс, — бормочет он, кружа ее по зале, пока она пытается сдержаться от гримасы.

По чуть сжатым губам Дафна понимает, что он ее заметил — прореху в маске, и корит себя за глупость. Жар и усталость накатывают волнами, они отвлекли ее от самого главного. Она опускает взгляд и видит, как ее тень чуть отклоняется от места, где должна быть. Усилием воли она возвращает ее на место и когда вновь смотрит Драко в глаза, в них чистое любопытство.

— Я не понимаю, — тихо шепчет он, наклоняя ее назад, а затем опять притягивая к себе, — что такое во мне настолько тебя отталкивает.

«Ты не он», — хочется сказать Дафне, но вместо этого она добавляет в тон толику кокетства.

— То, что я не наряжаюсь и не хохочу, не значит...

— Ты не твоя сестра, — просто перебивает он. — Я этого не жду. Я жду, что ты уделишь мне хоть каплю своего внимания.

Дафна молчит; наверное, впервые в жизни Драко удалось удивить ее.

— Мы все еще помолвлены, Дафна, — тихо говорит он, передвигаясь, до боли впиваясь пальцами в ее талию, в ее ладонь. — И я не допущу, чтобы из-за тебя люди считали меня дураком.

— Я... — начинает она.

Я не хочу.

Я бы не стала, если бы могла.

Я хочу, чтобы ты отпустил меня.

Теплая волна пробегает по коже, словно отделившись от самой музыки, и Драко резко выпускает ее из рук.

Дафна спотыкается, и кто-то подхватывает ее под локоть. Повернувшись, она с удивлением узнает темное золото знакомых глаз.

— Миледи Гринграсс, — говорит Гермиона, — если не ошибаюсь?

— Нет, — не в силах оторвать взгляда от подруги, рассеянно отвечает Дафна. Обычно спрятанные под кепкой волосы Гермионы лежат на плечах беспечной волной, и у заколки нет шансов их удержать. — Я хотела сказать... нет, вы не ошибаетесь.

— Приятно познакомиться, миледи, — произносит Гермиона, вдруг приседая в поразительно изящном реверансе, и пусть Дафна видит в ее широко распахнутых глазах страх, они также полны счастья, и легкий неподдельный румянец покрывает щеки Гермионы. — Я леди Грейнджер из...

Если раньше Драко хмурился, глядя на Дафну, то теперь он с усмешкой поворачивается к Гермионе.

— Очень невоспитанно для дамы представлять саму себя, — перебивает он, презрительно кривя рот. — И что это за имя такое...

Под взглядом Гермионы Драко резко замолкает, глядя, как свет отражается от ее серебристой маски. Дорогой на вид, как и платье, и Дафна с довольным возмущением понимает, что и то и другое принадлежит ее гардеробу.

Целую долгую минуту Драко и Гермиона просто смотрят друг на друга.

— Обычное имя, — наконец говорит Гермиона, и в ее голосе нечто новое, такое, чего Дафне никогда не приходилось слышать: странная смесь презрения и надежды. — В том и суть.

Драко сглатывает и бессознательно поднимает руку, будто хочет погладить Гермиону по щеке.

— Леди Грейнджер, — шепчет он так тихо, что Дафна едва улавливает интонацию за трелью музыки. Но это не имеет значения, потому что тихое благоговение, с каким он произносит имя, все его острые звуки, — не для нее. Он подает Гермионе руку. — Не желаете ли вы потанцевать со мной?

Гермиона не отвечает, но ее взгляд не отрывается от глаз Драко, и она без раздумий вкладывает свою ладонь в его. Что-то трещит, щелчок энергии вспыхивает в воздухе, когда они касаются друг друга, и Дафна, краснея, отступает, понимая, что стала там лишней — еще тогда, когда они впервые столкнулись взглядами.

Она направляется к лестницам, но Драко и Гермиона ничего не замечают. Пробираясь к галерее, она видит, как пара кружится по зале в толпе других, и даже на расстоянии понимает, что сейчас они потеряны для всех, кроме друг друга; что Драко прижимает Гермиону к себе крепче, но мягче, чем Дафну когда-либо; что их тела, их руки, даже их дыхания находят друг в друге полную гармонию.

В воздухе сама магия — она ощущает ее всем сердцем, и она льется от них двоих, заставляя волосы Драко мерцать, а кожу Гермионы сиять. Ей интересно, что сказал бы в эту секунду мастер Снейп, интересно, знает ли он, что Гермиона пришла. У Дафны появляется чувство, что лишь немногие вещи ускользают от внимательного взора мастера Снейпа, когда она идет в личные комнаты Малфоев в поисках свежего воздуха.

Она пожелала освободиться от обязательства посещать балы, от роли старшей дочери одного из богатейших людей города, а затем ее подруга возникла из ниоткуда и окончательно и бесповоротно очаровала ее суженого. В проеме двери, ведущей в кабинет, ей приходит мысль, что она, наверное, должна злиться, но на самом деле Дафну отчего-то переполняет облегчение и странная тоскливая зависть, далекая от Драко и Гермионы, зависть к тому, как они сложились друг с другом, будто утерянные частички паззла.

А когда она уже подумывает прилечь на большое мягкое кресло, до нее доносится какой-то звук, она замечает полоску серебристого света под дверью кабинета лорда Малфоя. Ей помнится, что Люциус внизу, говорит с ее отцом, и Дафна хмурится, и прислоняется ухом к двери возле изящного подсвечника.

Слышно, будто кто-то беспорядочно открывает и закрывает шкафчики. Дафна хмурится все сильнее. По щелчку пальцев дверь бесшумно отворяется перед ней, и она замирает, а все мысли разом вылетают из головы.

Кабинет в беспорядке, ящики распахнуты и разграблены, обрывки пергамента разбросаны по полу. А в центре всего этого хаоса, за столом Люциуса, стоит мужчина и со знанием роется там, будто точно знает, что ищет.

В голове крутится мысль позвать стражу, патрулирующую палаццо. Слова вертятся на кончике языка, но Дафна все смотрит на вора, на его длинную мантию, странную шляпу и простую черную маску, и все крики забываются, потому что она не может оторвать от него глаз.

Он одет как многие на балу — все-таки это маскарад для дам и плутов — но в манере, в позе чувствуется какая-то легкость, в том, как вещи сидят на нем, — очевидный факт того, что они надеты не ради забавы.

— Вам не следует быть здесь, — тихо говорит она, заходя в комнату и закрывая дверь за собой.

Мужчина подпрыгивает и смотрит на нее, и за мгновение Дафна успевает заметить в зеленых глазах удивление, а затем он отодвигается от доски и быстро создает рукой вспышку, заклинание — вот только годы безжалостных тренировок мастера Снейпа не прошли для нее даром, Дафна быстрее, она одним изящным движением вытягивает заколку из волос и, будто танцуя, ныряет под его руку, а в следующую секунду уже прижимает кинжал к его горлу.

— Ах, — выдыхает он тихо и чуть сужает глаза под маской. — Не думал, что кто-нибудь будет наверху.

— Что ж, — говорит она с ноткой строгости и сама едва не морщится. — Очевидно, вы ошибались.

— Очевидно, — кивает он, криво улыбаясь уголком рта. Его беспечность раздражает, и очаровывает, и раздражает вдвое сильнее за свое очарование, и Дафна сужает глаза.

«Осторожно, — звенит в голове предупреждение голосом мастера Снейпа, когда она вспоминает, как вор пытался послать в нее заклинание. — Он тоже волшебник».

— Откуда я тебя знаю? — оглушенная этим чувством, шепчет она. И ощущает искру магии, совсем как внизу, в зале, только теперь внутри себя, жалящую изнутри, подобно его взгляду.

Глаза, изумрудно-зеленые, сияют ярче любых драгоценных камней ее отца.

— Я понятия не имею, — отвечает он, пожимая плечом, но глаза не лгут, и ее сердце запинается, расслышав эхо смеха из прошлого.

«Я тебя знаю», — вновь думает она, и мурашки бегут по шее, а на кончиках пальцев, растворяясь в магии, таится имя, но это не может быть... не может быть...

— Я не позволю тебе обокрасть хозяев, — говорит она, стараясь звучать твердо, приподнимает подбородок и глядит ему прямо в глаза, не обращая внимания на глупое сердце, что совсем путает мысли, когда он поднимает облаченную в перчатку руку и касается кинжала.

— Что ж, — выдыхает он и пальцем отодвигает лезвие, наклоняясь все ближе к ней. — Я едва ли могу уйти с пустыми руками, верно?

Дыхание сбивается под его взглядом, а рука, держащая нож, дрожит, и лезвие бьется о щетину, но Дафне все равно, ей все равно, потому что она шепчет «верно» и роняет кинжал на землю, обоими руками за его лицо хватаясь, и срывает маску, отбрасывает шляпу, и...

— Гарри, — шепчет она, когда его пальцы касаются лент ее собственной маски, когда очерчивают скулы и приподнимают подбородок.

— Дафна, — выдыхает он с облегчением, и звук ее имени на его губах заставляет ее пульс замереть на мгновение. Они смотрят друг на друга, и она думает, как забавно было завидовать Драко и Гермионе, когда...

— Ты когда-нибудь кого-нибудь целовала? — дразняще спрашивает Гарри, и она вспоминает, вспоминает, пусть это и было целую жизнь назад, когда они были совсем детьми, чистыми и беззаботными.

— Однажды, — выдыхает Дафна, потому что для нее лишь тот раз имел смысл. — Очень давно.

Его улыбка поразительна будто произведение великого художника, но она никогда не сравнится с ощущением его губ на ее губах, его руках на ее талии. Двенадцать лет назад, когда они были совсем детьми, это было просто игрой, ничего не значащей и легко забытой, но на самом деле это было всем, совсем как сейчас.

Твердость его мышц под пальцами, его имя, бьющееся в голове, движение его языка, вкус черного чая и жженого сахара — сильнее всего, что она когда-либо представляла. Магия вспыхивает искрами, когда она проводит руками по его спине и очерчивает плечи, а он легко касается ее шеи.

А в следующую секунду он вдруг ускользает, моментом оказываясь стоящим на подоконнике. И держит тонкую кожаную книжку, украденную со стола, в одной руке, а в другой — мерцающее в свете лампы...

— Как ты посмел! — восклицает она, достаточно разозленная, и проводит по ключицам, которые больше не украшает драгоценное ожерелье.

Припухшие губы растягиваются в извинительной усмешке.

— Я никоим образом не мог уйти с пустыми руками, моя леди, — говорит он. — Мои товарищи не обрадуются, узнав, что я позволил себе отвлечься.

Дафна вдруг думает о Гермионе и о том взгляде, которым она смотрела на Драко.

— Мне кажется, по крайней мере один из твоих товарищей уже достаточно отвлекся, — говорит она.

Темная бровь приподнимается, заметная даже под маской, которую он успел надеть обратно, и магия разливается в воздухе, до тех пор пока она едва может вздохнуть.

— Как бы там ни было, — медленно произносит он. — Я получил то, зачем пришел, — и махает ей книжкой, а Дафна сужает глаза.

— Зачем ты пришел?

У него хватает совести покраснеть, и она с удовольствием наблюдает, как он осознает, что сказал и начинает бормотать что-то бессвязное.

— Какая жалость, — прохладно произносит Дафна, решая, что он получил свое, — что то ожерелье стоит так мало.

Гарри переводит взгляд с Дафны на пару мерцающих камней и обратно.

— Какая жалость, — повторяет он, медленно улыбаясь, — украсть безделушку, но оставить сокровище.

Взгляды встречаются, и комната вдруг слишком маленькая, нужно лишь преодолеть расстояние, нужно лишь сделать один единственный шаг...

«Но не сегодня», — Дафна знает, видя сожаление в изгибе его рта.

— Что-то мне подсказывает, следующим я обкраду твоего отца, — говорит Гарри на прощание, а затем выскальзывает из окна, исчезая в непроглядной спасительной темноте.

Огни города мерцают — он подернут золотистым, мраморным оттенком смущения юности. Сияние солнца, а затем и луны заливает запутанные, вьющиеся друг вокруг друга улочки в бесконечном раздолье лагуны. Свет щедро показывается из окон, отскакивает от ламп гондольеров, от купален, домов и множества лиц, одаряя их мягким теплом.

Огни города гаснут — темные, темные тени кроются в потайных углах пьяццы, трутся о высокие башни церквей с любовью и грацией кошки. Облака собираются вместе в ночи, погружая город в эту чернильную дремоту и обращая каналы в чернеющие ленты, кружащие подле зданий.

В первом луче солнца — улыбка лагуны, смех и музыка, огонек горячей первой любви. В наступающих сумерках — быстрые и коварные, лезвия города, готовые без промедления вонзиться в чьи-нибудь ребра.

Мастеру Снейпу все это известно, и он выглядывает из тени, наблюдая, как люди снуют в солнечном свете. Ему помнится непривычный ребенку бешеный бег сердца и уроки, что ему довелось познать в полумраке, много-много лет назад. Он подставляет лицо овевающему улицы ветру, побуждающему огни фонарей дрожать, а тени пускаться в пляс. Думается ему, скоро настанет время научить этим урокам кого-нибудь еще.

* * *

Но пока что с вас достаточно, а вот и секрет: пусть ненависть жестока, но любовь — вдвойне.

* * *

— Сосредоточтесь! — ворчит мастер Снейп, посылая в Дафну жалящее проклятье, и она едва уворачивается, сжимает зубы от разочарования и всеми силами пытается обрести контроль.

Такой она была весь день — не в силах думать и двигаться, сидящая и смотрящая в пустоту, в неизвестность лежащего пред ней будущего. Непрошеной ласточкой, словно только и ждавшей, как бы залететь в окно, воспоминание об одной темной ночи всплывает в ее сознании.

«Возможно, следующим я обкраду твоего отца...»

— Леди Гринграсс, — мастер Снейп говорит убийственно мягко, и когда она поднимает взгляд, он смотрит на нее с нечитаемым выражением темных глаз. Тьма сопровождает его всюду, но не наделяет ни снисходительной торжественностью священников, ни хвастливым высокомерием министерских чинуш. Она вьется вокруг него, словно масло, пролитое в воду, лишь следует за ним, никогда не вторгаясь за рамки дозволенного...

— Миледи, — повторяет он с ноткой нетерпения в голосе. — Если вы не будете уделять внимание уроку, тогда нам придется...

— Почему вы не сказали? — перебивает Дафна, удивляя сама себя, а на лице мастера Снейпа — изумление вперемешку с раздражением, которое тотчас же пропадает, скрытое маской.

— Не сказал что? — тихо спрашивает он, и Дафна сжимает зубы, поддаваясь той упрямости, которая, пусть они обе никогда этого и не признают, роднит ее с Асторией.

— Что он будет там прошлой ночью.

Дафну поджидало бы разочарование, ожидай она хоть какой бы то ни было эмоции на его лице, но к тому времени она знает мастера Снейпа достаточно — она знает, что если он позволил ей удивить его однажды, то больше этого не допустит.

Он внимательно оглядывает ее, и в изгибе рта видна решимость. После стольких лет она читает его лицо так же хорошо, как лицо своего отца, пусть маска мастера Снейпа пуста и полна прохладной невозмутимости, тогда как Гиперион прячет свои мысли за мягкой выверенной улыбкой.

— Даже если бы я знал, о ком вы говорите, — медленно произносит мастер Снейп, — почему вы думаете, что я стал бы заниматься мелкими детскими интригами?

В ответ Дафна лишь смотрит, смущенная и очень, очень злая. Крошечный огонек свечи в канделябре мигает, а сама стена издает скрипящий стон, поддаваясь влиянию магии. И мастер Снейп выдерживает ее взгляд, ожидая, когда она отступит. Тогда она понимает: это лишь еще один танец, обмен информацией, раскрытие секретов.

С неожиданной, несомненной ясностью она осознает, что сегодняшний урок о том, как много стоит рассказывать даже тем, кому доверяешь безгранично. И, конечно, о том, как много информации они готовы предложить взамен.

Владей своими секретами, будто ножом...

— Потому что вы славитесь тем, что вам известно все, — очень мягко отвечает Дафна, словно пытаясь подцепить его на крючок. — Все-таки, не попав в руки Министерства, Гарри Поттер бесспорно угодил в ваши.

— Мои? — бормочет мастер Снейп, едва заметно приподнимая уголок рта — насмехаясь. — Вынужден уверить вас, леди Гринграсс, Гарри Поттер абсолютно точно не подчиняется мне, — и в голосе теперь лишь вежливый интерес и сухое удовольствие, которое он даже не утруждается скрыть. — Что привело вас к такому выводу?

«Ты совершила ошибку, — на самом деле имеет в виду он. — Рассказала слишком много, слишком рано».

Дафна вздыхает и откидывает волосы прочь.

— Давно исчезнувший сын и наследник рода Поттеров неожиданно появляется ограбить личный кабинет лорда Малфоя, — говорит она, а сердцебиение ускоряется при мысли, при воспоминании о той маленькой комнате и о том, как Гарри наполнял ее своей магией. — Разве вам не интересно? — мастер Снейп молчит, и она продолжает: — Узнай я чуть раньше, что мне придется покинуть танцы и пойти разбираться с нагрянувшим в дом моего суженого вором, мое появление там принесло бы куда больше пользы.

Удовольствие в глазах мастера Снейпа быстро гаснет, а губы кривятся в откровенном неодобрении.

— Мальчишка безнадежно безрассуден, — резко произносит он. — Даже хуже, чем его отец, — он снова кривится, и Дафна с приятным удивлением осознает, что кое-что все-таки способно пробить невозмутимую маску мастера Снейпа. С языка едва не срывается глупый вопрос о его неприязни к Гарри, но он поворачивается и награждает ее проницательным взглядом. — Он нашел то, что искал?

«Я никоим образом не могу уйти с пустыми руками...»

Дафна демонстративно задирает подбородок, всеми силами стараясь не краснеть.

— Как мне кажется, ограбить лорда Малфоя оказалось для него куда более сложным делом, чем он представлял, — говорит она четко и самоуверенно, оставляя вопрос без ответа, и никак не может заставить себя посмотреть мастеру Снейпу в глаза.

«Я получил то, зачем пришел...», — усмехается Гарри в ее голове.

Следующий миг тишины мастер Снейп оглядывает ее и в итоге сужает глаза.

— Мне видится странным, — бормочет он, — что мисс Грейнджер не пришла. Куда бы Поттер ни собрался, она по обыкновению следует за ним.

Дафна помнит, как Гермиона поразилась, едва увидев Драко, как уверенно она вложила свою ладонь в его — и, не в силах скрыть удивление, неосознанно встречается взглядом с мастером Снейпом, а потом уже не может отвернуться. И не впервые ей отчего-то кажется, что эти черные глаза глядят ей прямо в душу, видят все ее мысли насквозь.

— Леди Гринграсс? — давит мастер Снейп, и слова его едва поддернуты ноткой нетерпения.

— Она пришла... — начинает Дафна и ловит вспышку чего-то в его взгляде. Замолчав, она вспоминает сказанные им слова.

Она по обыкновению следует за ним.

— Вам и так известно, что она пришла, — тихо произносит Дафна. — Вы знаете Гермиону, значит, вы, должно быть... вы послали...

— Уверяю вас, миледи, — в голосе мастера Снейпа предупреждение, а в следующих словах, Дафна знает, в них — урок: — Крайне неосмотрительно было бы предполагать, что я знаю хоть что-нибудь о действиях Поттера и его друзей, и более того — уличать меня в наставлении их на воровство у одного из важнейших персон города.

Догадки, догадки и еще раз догадки.

— Но если не вы... — мастер Снейп поднимает бровь, и Дафна резко замолкает.

— Это вопрос? — настораживающе спокойно шепчет он, и Дафна прикусывает губу в раздумьях.

— Быть может, не вы послали их, — медленно произносит она. — Но вам явно известна причина их визита.

Мастер Снейп смотрит особенно внимательно и в конце концов задает вопрос:

— А вы уверены, что хотите знать?

* * *

Позже вечером Дафна невидящим взглядом смотрит в зеркало и не слышит ничего вокруг, оглушенная стуком собственного сердца. Конечно же она знала, что любому страху, любому недоверию и вороху секретов, окружающих магию, есть причина, но всегда решала не верить этой мысли до сих пор.

«Крестраж, — говорил мастер Снейп, — это предмет, содержащий частичку души создателя, отдельную от тела, который позволяет тому жить так долго, пока существует крестраж».

«Ересь!» — вспоминается Дафне крик священника на одной из воскресных служб и то, как сила его слов всколыхнула умы прихожан. Тогда ей показалось это странным, она не распознала ни яда в голосе, ни ужаса, ослепленная теплом магии внутри себя. Но теперь она знала, отчего священники и просто люди так страшатся магии.

«Душа раскалывается посредством добровольного убийства, и энергия жертвы, теперь попавшая в чужие руки, позволяет создателю крестража поместить часть собственной души в избранный им сосуд...»

«Почему вы рассказываете мне?» — вглядываясь в глаза мастера Снейпа с абсолютным ужасом, спрашивала Дафна.

«Потому что Притворщик совершил это, — холодно и так, так безжалостно отвечал он. — Не раз, не два, а семь, и потому мы знаем точно, что когда-нибудь он вернется, и лишь мальчишка способен оградить нас от беды».

«Гарри? — Дафна не сумела скрыть удивление. — Но почему Гарри?»

Мастер Снейп невольно сделал шаг назад, скрывая лицо в тени, но на мгновение она рассмотрела в глубине его взгляда бесконечную скорбь.

«Потому что его мать отдала жизнь ради него, — легко ответил он. — Любовь, леди Гринграсс, — магия страшнее, чем сама смерть».

Сама того не замечая, Дафна затаивает дыхание, припоминая разговор, и резко вскакивает на ноги, невольно роняя гребешок, и отчаянно срывает с корсета все ленты. Злость разгорается в ней подобно пожару, и она вдруг скучает по объятьям Гарри, по его губам и чувствует, как ту злость медленно заволакивает страх, абсолютный ужас от мысли, на что в самом деле способна магия.

«В Министерстве отказываются верить, что Притворщик вернется, они готовы учить юных волшебников лишь тому, что удобно им. Будь как они хотят, к возвращению Притворщика не осталось бы ни единого мага, способного сражаться, — во взгляде мастера Снейпа зажегся огонек странного, внезапного упорства. — Мы не можем этого допустить».

«Почему я? — прошептала она в ответ. — Почему вы выбрали меня?»

Мастер Снейп не шелохнулся.

«Магия выбрала вас, леди Гринграсс, — просто ответил он. — Это ваша суть».

Но Дафна хранила свою магию в таком строжайшем секрете, что он будто сросся с ней самой и пустил корни; если раскрыть его, выпустить наружу и стать той, кем, по мнению мастера Снейпа, она обязана стать — той, что станет действовать и сражаться, а не будет просто красивой пустышкой — то она наконец сможет быть собой, откупорить свою силу, прежде спрятанную за опущенными глазами и очаровательными улыбками, позволить остальным наконец разглядеть ее.

Глядя обратно в зеркало, Дафна смеется беспомощно и видит лишь куклу, приятную на вид. То же ли представляется всем тем джентльменам при взгляде на нее? Почему так часто их глаза светятся алчным желанием?

Это не она.

Это золото ее волос, такое же, что позвякивает в изысканно украшенных марсупьё, висящих на их ремнях; изгиб губ, точеный, будто самая превосходная гондола. Это плавность ее форм, будто вод самой лагуны. Глаза лазурные будто небеса и кожа чистая и гладкая подобно каррарскому мрамору. Но ее лицо — вся эта красота — лишь маска, и оно стало ею еще в далеком, далеком детстве. Дафна видит себя настоящую лишь в дымке заклинания, созданного ее рукой, в давно знакомом пути на покатые крыши зданий и в грации танца, какой обучал ее мастер Снейп, видит так, как никогда не видела в зеркале.

Она еще мгновение вглядывается в себя, и стоит лишь взглянуть в окно, как ее накрывает удивительное спокойствие. Постепенно ночь укрывает город своей темной пеленой, и лишь лунный лик подглядывает за ней из-за несуразного облака. Ночь — время бродяг, и Дафна с облегчением выбирается из наполовину порванного платья, вытягивая из-под кровати сверток с одеждой мальчишки.

«Будь решение за мной, я сказал бы, что вы совсем не готовы, — звучали в голове слова мастера Снейпа. — Но ныне происходящее не в моей власти, а потому мне остается лишь позволить глупым детям делать то, что им вздумается».

«Где?» — едва дыша, спрашивала Дафна с почти неприличным восторгом в голосе, и ей было абсолютно все равно, кто расслышит.

«Небольшая таверна в деревушке Кастелло. Кабанья голова. Не попадитесь».

* * *

Сиплые крики и оглушающий смех было слышно еще за две улицы до таверны, и, подходя, Дафна подтягивает платок повыше и поднимает ворот пальто. Она размазала грязь по лицу, но почему-то знала, что никакая маскировка не поможет ей скрыться. С облегчением она замечает, что в этом месте никто не снимает головные уборы, если можно судить по джентльменам в шляпах, высыпавшим на крошечную пьяццу.

Пробравшись к двери, Дафна проталкивается внутрь и поражается неожиданной духоте, и еще большему шуму, и острой вони множества немытых тел. Запах вовсе не тот, что в толпе на балах — этот куда более пробирающий, землистый вперемешку с ароматом жженого дерева, безнадежно пролитого пива и вина, и раз вдохнув этот ужасный дух, Дафна с трудом подавляет рвотный рефлекс.

Смаргивая подступившие слезы, она осторожно пробирается через толпу, незаметно и очень мягко подталкивает людей магией, но все же надеется, что те, кто ей нужен, заметят.

Дойдя до бара, она водружает локти на стойку и притворяется, что разминает шею и разглядывает бутылки с выпивкой, на самом деле медленно считая про себя.

Раз...

Два...

Три...

— Я тебя не знаю, — шепчет грубый голос ей на ухо, и, повернув голову, она вглядывается в голубые глаза собеседника.

Медленно и совершенно спокойно Дафна улыбается, оглядывая заодно и его самого. Высокий, даже чуть долговязый юноша с лицом, полным веснушек, и волосами поистине потрясающего рыжего оттенка. Довольно приятный на вид, не криви он свое лицо в выражении глубокого недоверия к ней.

— Правда, — легко соглашается она. — Но ваш главный знает, и я пришла увидеться с ним.

Он чуть хмурится и кажется ей в это мгновение таким юным, что Дафна вдруг осознает, что они примерно одного возраста.

— Я не знаю, что ты...

— Перестань упрямиться, — непререкаемым тоном, какому научилась у мастера Снейпа, произносит она. — И отведи меня к Гарри.

Юноша в ответ лишь бледнеет едва и крепко сжимает ее локоть.

— Смерти ты, что ли, ищешь... — бормочет он, ведя ее сквозь толпу к незаметной расшатанной лестнице.

Поднявшись, они оказываются в узком коридоре, освещенном лишь парой сальных свечей, испускающих неприятный душок. Рыжеволосый затем стучит быстро в дверь в конце коридора и тащит Дафну внутрь комнаты навстречу приглушенным голосам.

В тускло освещенном помещении находилось примерно десять человек, пусть с первого взгляда так и не казалось. Почти все место занимал большой стол, накрытый картой, и за ним, уперев локти в колени, сидел Гарри. Заслышав звук открывающейся двери, он поднимает голову и замирает, глядя на нее.

Позади него не менее пораженная Гермиона — и та уже собирается шагнуть к Дафне, когда Гарри дергает ее назад.

Дафна кожей чувствует, как рыжеволосый выпрямляется подле нее и только открывает рот, чтобы что-то сказать, как она, не теряя ни секунды, пихает его локтем в живот, вынуждая отпустить ее руку, и подходит к столу. А затем легко снимает шляпу, точным движением счищает грязь с лица, призывает стул с другого конца комнаты и усаживается на него.

Тишина тяжелеет, и какое-то время лишь шум таверны этажом ниже разбавляет напряжение. Дафна чуть приподнимает бровь.

— Раз вам дозволено появляться на моих балах без приглашения, — усмехается она, — то не стоит так удивляться, что я позволила себе то же.

Долгую, долгую минуту все молчат, а затем Гарри медленно расплывается в улыбке.

— Миледи Гринграсс, — качает головой он и спрашивает: — Мастер Снейп рассказал, как нас найти?

— И чем вы здесь занимаетесь тоже, — кивает Дафна, с выточенной годами элегантностью стягивая перчатки и откидывая их в сторону, и с усмешкой наблюдает, как один из мужчин спешит поймать их.

— Даже так? — не сумев скрыть удивления, спрашивает Гермиона.

— Крестражи, — говорит Дафна, и одно лишь слово заставляет комнату едва ли не загудеть от напряжения. Гарри не сводит с нее глаз, и хотя румянец алеет на ее щеках, Дафна не отводит взгляда. — Но лорд Поттер, взлом и проникновение? Мне казалось, вы выше подобных забав.

Кто-то позади нее издает сдавленный хрип в знак негодования — должно быть, тот мальчишка по имени Рон — но его быстро затыкают. Гарри лишь слегка сужает глаза.

— И что же вы предлагаете?

Дафна позволяет себе едва заметную улыбку.

— Мне всегда казалось, — произносит она, — что в дом проще всего попасть через парадный вход.

Дафна вглядывается в его лицо, освещенной ответной улыбкой, и почти что слышит стук собственного сердца в ушах. О чем ей когда-то рассказывал мастер Снейп?

Любовь — магия страшнее, чем сама смерть.

И она больше не сомневается.