Три волхва (гет)

Вот волхвы с Востока идут,

Взяв дары, не глядя на труд

Молли

Я замечаю то, чего не замечают другие.

Чего я не могу разглядеть сейчас, так это рецепт Великолепного яблочно-медового пирога тетушки Мюриэль, потому что тот весь в муке. Стряхиваю и берусь очищать зеленое яблоко, жду, когда же наблюдающая за дождем девушка расскажет, что случилось. На ней длинный белый свитер в черные звездочки и странные черные штаны, которые больше некуда обтягивают ноги. Не прослежу, не дай Боже, Джинни захочет такие же. Потом мы поругаемся, обе расстроимся, но она не поймет.

Отец в больнице, мне остается в одиночку присматривать за детьми, поэтому я быстро взрываюсь и кричу из-за самых обычных проделок. Изо всех сил стараюсь сдерживаться, но страх внутри не дает молчать.

Мы с Артуром впервые проведем Рождество раздельно. Когда его ранили, думала, дети поймут: они с ужасом ждали новостей, осознавая, что взмахом палочки нельзя все наладить — но когда отец пошел на поправку, все забылось. Из кухни можно различить их голоса. Слышен то смех, то шаги из комнаты в комнату; вешают гирлянды из остролиста и золотой и серебряный серпантин где только можно. Наземникус должен принести елку, если этот бестолковый хоть что-нибудь может запомнить, а Сириус хочет наколдовать магический снег и впечатлить Гарри.

Здорово видеть его таким счастливым, но понимает ли кто-нибудь еще, к чему все идет? Ведь это же радость ребенка, который с ума сходит от желания распаковать подарки под елкой. Но сорвав праздничные обертки, дети устают и легко раздражаются, а их настроение стремительно меняется лишь в худшую сторону.

Как и у других.

Жаль, ни гирлянды, ни магический снег не помогают мне забыться. Я и сама не могу забыть о единственном ребенке, который прекрасно понимает, что значит бояться, хотя мне в голову пришла эта мысль слишком поздно, ведь его страх был другого рода. Перси обязательно вернется домой. Сегодня я послала ему рождественский свитер — думала, придержать ли его здесь или не стоит, но Ремус посоветовал отправить его пораньше, на случай завала в Министерстве. Пожалуй, Ремус прав. Он редко ошибается.

Девчонка у окна встряхивается и чуть вздыхает, будто услышав его имя у меня в мыслях, и разворачивается ко мне. Вьющиеся белокурые волосы, неровно спадающие на плечи, черные на концах. Бледно-розовый блеск. Огромные темные глаза.

Пожалуйста, только бы Джинни не захотела выглядеть так же. На одних зельях для волос разоримся.

Яблоки еще не кончились. Чувствую себя пожилой замарашкой, завидующей энергичной молодой девушке. Перед ней открыты все дороги.

На одну она скорее всего ступила. В этом-то и дело.

— Много яблок нужно? — изображает она интерес.

Непонятно, почему она решила поговорить со мной, мы не близки. Как же друзья? Какие у нее отношения с матерью? Правда, со своей я тоже не откровенничала, да и рада, что кто-то составляет мне компанию. Нужно чем-то занять голову и руки, поэтому для ужина уже готовы хрустящие булочки, ореховая паста и лаймовый суп, хотя за пять минут могла бы организовать сэндвичи с мясом.

— Четыре «Брэмли», — избавляюсь от сердцевины и нарезаю ломтиками, твердо прижимая к столу. — Лучше готовить из них, вкус получается терпким, особенно по сравнению с медом и кремом. Но сверху кладу «Кокс», они намного слаще, кусаешь — контраст на языке.

Она кивает, будто понимает, о чем речь.

— Здорово.

— Смешаешь кое-что, милая? — гоню мысли, что взбивать желтки для нее тоже самое, что для Рона избежать затяжек на свитере. Можно подумать, он как специально.

Она оживляется.

— Да, да, конечно.

Подаю ей миску и теснюсь в сторону, освобождая место. Протягиваю красный фартук, который подарила Сириусу, с надписью «Готовит опасный парень». Она низко опускает голову, но я-то знаю, что пытается сдержать смех.

— Четыре желтка, два яйца и мед, — продолжая нарезать яблоки, внимательно наблюдаю за ней, если вдруг что-то выскользнет и придется ловить. — Погреешь крем с шафраном в том котелке, только не дай ему закипеть, и… — не договариваю, замечая стеклянный взгляд, — …просто скажи, когда закончишь.

— Ладушки, — она усмехается и разбивает яйца, держа слишком высоко над миской, но я стараюсь не смотреть. Скорлупа окажется там вместе с желтком. Об этом тоже стараюсь не думать.

Дальше работаем в приятной тишине. Хорошо. После знакомства я не знала, что и думать — она врезалась в углы и сшибала вещи, а мне нравится понимать, какие у меня отношения с людьми. Не люблю кривляний. Многих они развеселили, но мне было неуютно, особенно когда она увеличила себе талию — я восприняла это на свой счет. Кажется, она поняла, потому что больше так не шутила.

Наверное, я была слишком резка поначалу. Не учла ее работы и того, с чем ей приходится сталкиваться. Нельзя недооценивать Нимфадору Тонкс только потому, что она периодически спотыкается и все еще извиняется за мой любимый сломанный нож, Мерлин знает, что им делали. За завтраком она совсем не хотела объяснять, как это случилось. Поздно вечером поднимаясь наверх, слышала, как они с Ремусом здесь смеялись. Пока выуживала подробности происшествия, он молча прятался за газетой.

Видимо, с утра что-то изменилось, а ведь прежде они просто светились от счастья.

— Извини, — повторяет Тонкс, видя, как я по привычке тянусь к отсутствующему ножу, а затем припоминаю прошедшие события и беру другой.

— То-то же, — улыбаюсь, сводя на нет любую резкость слов.

— Хочешь, подарю новый на Рождество? Он-то не сломается от малейшего прикосновения, — она нахально посматривает на меня из-под светлых прядей, и я смеюсь, хотя тот нож был моим любимым и прошлой ночью мне снова снился боггарт.

Надеюсь, сны наладятся с возвращением Артура. И уйдут прочь.

Поднимаю взгляд:

— Ты еще не купила подарки?

— Времени не было, — Тонкс испуганно хмурится. Прилагаю сознательное усилие, чтобы не заглянуть в ее чашку. — Работа, да и…

Она замолкает.

— И?.. — эхом откликаюсь.

— Вообще-то я иду завтра, — бросает на меня веселый взгляд. — С Роном.

— С Роном? — поверить не могу своим ушам. Он же всегда при ней стеснялся. Да они даже ни разу не разговаривали.

Тонкс смеется:

— По-моему, ему нужен женский совет. Я сказала, что собираюсь по магазинам, и он попросился со мной. Бедняга малость отчаялся.

— О! — вдруг понимаю, что он хочет подобрать что-то мне и не знает, с кем посоветоваться. «Мой дорогой Ронни. Так и знала, что должность старосты хорошо на него повлияет».

Отворачиваюсь высморкаться. На глазах тут же выступили слезы. Тонкс заглядывает в котелок и нерешительно ведет лопаткой в совершенно противоположном направлении, отчего гарантированно возникнут комочки.

— Так вот… — она медлит и бросает через плечо быстрый взгляд, убеждаясь, что я не возражаю. — У меня тут остались мудреные люди, может, и Рон мне поможет. Для Сириуса, Гарри…

Тонкс ждет, уставившись на варящийся крем. Пожалуйста, не дай ему закипеть…

— Что подаришь Ремусу?

Она возвращается к столу, замечает горшочек с медом и выливает содержимое в плошку.

— Знаешь, я тут недавно забыла перчатки.

Может, она не расслышала?

— Перчатки?

— Ага, — кивает. — Забежали на маггловскую рождественскую ярмарку, когда ее уже закрыли на ночь. У них есть такие огромные чашки с блюдцами, куда можно сесть, и мы запустили их магией и крутились как сумасшедшие, так весело! А потом я поняла, что задубела. Постоянно мерзну. А Ремус дышал мне на руки, чтобы согреть.

Последние слова звучат очень тихо и будто совсем неважно. Но я-то знаю, что значит ощущать пальцами мужское дыхание, вздрагивать против воли и таять изнутри. Я испытала это с самым правильным мужчиной. Такое не забывается.

Еще я знаю, как близко необходимо стоять, чтобы тебе так грели руки.

— У него ведь не было перчаток, — негромко продолжает она. — Даже не помню, чтоб он их носил.

Не могу сообразить, куда она клонит.

— Так ты хочешь подарить ему перчатки?

Можно быстренько связать в тон к его свитеру. Гермиона еще спрашивала, что бы купить Ремусу, так что у него могут оказаться две пары сразу.

— И вот тут закавыка, — Тонкс прикусывает губу, я ловлю ее руку, не давая лить больше меда, иначе придется переименовывать пирог в «медовый». — Что подарить человеку, у кого...

Скажет ли она «так мало всего»?

— ...не срослось утром с работой, хотя он быв уверен, что его возьмут? — никогда не слышала в ее голосе такую горечь. Тонкс со стуком опускает склянку с медом на стол. — Это жутко несправедливо, Молли.

— Это?..

— Ага. Грязная работенка ради грязных денег. Да он образованнее многих! А они все равно его не взяли, — она яростно сверкает глазами, я им от всего сердца сочувствую, болея душой. — И будто этого мало, — Тонкс разглядывает нетронутые яйца так, будто хочет разбить об стол, — он же возвращается сообщить «радостные» вести идиотке, которая ждет в его комнате с самодельным плакатом. Этот плакат поет неприличные стишки, никак не затыкается, и Ремус не может вставить и слова. А идиотка пытается открыть огневиски, чтобы отпраздновать, и не слушает, что ей говорят.

— Тонкс, милая, — хочу обнять ее за плечи, но она такая независимая и такая злая сейчас, не берусь предугадать реакцию. Еще стараюсь постичь мысль, что она была в его комнате.

Он за ней ухаживает? Спросить?

— Это неправильно. Просто бесит, — качает головой.

— Знаю, милая.

— У людей голова забита предрассудками. Ты тоже не обрадовалась, узнав об оборотне, — Тонкс бросает на меня осуждающий взгляд.

— Я не!.. — выходит слишком громко и взвинчено, как всегда, когда чувствую нападку в свой адрес. С содроганием вспоминаю время, когда я едва знала Ремуса, а в мыслях он воспринимался лишь Темным созданием, которому не место рядом со мной и моей семьей. Но как только доведется узнать его получше, впечатление становится совершенно противоположным. Нет джентльмена добрее и благодушнее его. В голове не укладывается, как можно ставить его в ряд с остальными чудовищами.

Какая нелепость, его не берут на работу. Но о чем она говорит? Не думает же, что я...

— В палате. С Артуром, — Тонкс пристально меня рассматривает.

— О, — как бы объяснить, что ситуация совершенно же другая. Ремус — ближайший из друзей, но не знаю, как... как...

Тонкс переступает с ноги на ногу.

— Что мне делать дальше?

— Я не... — кажется, вопрос касается Ремуса, но затем замечаю, что она склонилась над котлом и задумчиво разглядывает содержимое. — Кипит?

— Э-э... Ага. Прости.

— Нужно взбить его с яйцами.

— Ладно, — она выливает крем и начинает работать венчиком — от такого положения рука у нее заболит через минуту, но как раз поможет отвлечься от мрачных мыслей. Последнее время я сама вязала спицами, как кинжалами, и заколола пару невинных кресел.

У меня пока есть время подумать, что лучше сказать. Многие полагают, что Нимфадора Тонкс первой влюбилась в Ремуса Люпина, но они ошибаются. На встречах Ордена он всегда умудрялся сесть рядом с ней. Когда она пыталась поменять цвет волос под стать персиковой розе, мужественно росшей в каменистом саду, я видела его взгляд. Когда она задержалась, патрулируя улицы, Ремус поругался с Сириусом, нагрубил мне, и я видела, что он засунул руки в карманы, пряча дрожь, как только Тонкс вернулась вместе с Грозным Глазом.

Воспоминания ведут меня вглубь, к другой паре. К девушке, постоянно влюблявшейся в таких вот Сириусов Блэков, которые, правда, даже не подозревали, что дышат с ней одним воздухом. К девушке, что мечтала о них ночами, целуя подушку и обнимая ее же, лишь бы спастись от одиночества. Все это время один молодой человек терпеливо ждал, пока его заметят, боясь, что ему нечего предложить, но все же стоил гораздо больше остальных, всех вместе взятых.

Когда девушка наконец его разглядела, она перестала замечать других.

— А вы с ним?.. — не знаю, как бы подобрать слова, но Тонкс догадывается.

— Мы всю ночь разговаривали, Молли, — смотрит точно мне в глаза. — А потом немного, э-э, отвлеклись, — на щеках появляется румянец, мне хочется улыбнуться в ответ на ее сияющий взгляд, ведь я помню, каково отвлекаться таким образом и как поет при этом сердце. Тонк раздраженно встряхивает головой и продолжает: — Потом он сказал что-то вроде «посмотрим, что принесет нам завтра», рассчитывал же на хорошие новости, а все пошло наперекосяк! Сейчас он предельно вежлив, разговаривает и все такое, но конкретно мне — ни слова. Ничего важного.

— Ага-а, — мысли в голове крутятся в поисках подходящего ответа.

— Как ты сообщила Артуру? — спрашивает и внимательнейшим образом ждет ответа.

— Сообщила?

Тонкс взмахивает ложкой, и капли драгоценного крема выплескиваются на стол.

— Что плевать на работу. Что он важнее. Я и так долго соображала, так что не отпущу этого дурака, мы только начали! Ты же как-то сказала Артуру, что не боишься бедности.

Рот открывается сам по себе. Говорить о недостатке денег в нашей семье таким обескураживающим тоном! Но есть в ее голосе нечто прозаичное, простой факт, и становится понятно, что за словами не скрывается никакого злого умысла.

Тонкс просто искренне хочется знать.

Мысленно возвращаюсь к тому дню, когда удивила Артура пикником, после того как родители осадили его при знакомстве. Он рассказал однажды, что редко отмечал в детстве праздники, поэтому мы объелись джемом, лимонными ватрушками, помидорками, сосисками, ананасом и сыром на палочках, закусили все это малиновым желе, сладчайшими мандаринами и ванильным мороженым. Мы не могли остановиться, пока не готовы были вот-вот лопнуть, солнце подсвечивало его волосы, оттеняло веснушки на руках, а я не могла представить себя счастливее.

Так давно это было. А теперь Артур лежит на больничной койке.

— Делай глупости, — выдохнула я. — Рассмеши. Повеселитесь. Покажи ему, что важно.

— Но…

— Насчет подарка, — нервы шалят, так хочется, чтобы у них все сложилось. Попутно убираю у нее из-под локтя тесто. — Дорогое дарить нельзя, только хуже сделаешь. Может, что-нибудь самодельное?

Тонкс задумывается.

— Например?

— Вот ты и скажи. Сама рассказывала, как хорошо его знаешь! Что ему нравится?

— Ну… — щурится, будто собирается трансформировать себе что-то. — Знаешь, Молли, я не домохозяйка, но, по-моему, он очень любит шоколад. И конфеты. Торты.

— Прекрасно! — я улыбаюсь во весь рот. — Приготовь ему торт!

Тонкс кривится.

— Может, лучше побью парочку дементоров и этим его впечатлю?

— Тонкс, милая, — улыбаюсь ей, ведь я в своей стихии и знаю, как помочь, — такой подарок обязательно зачтется. Все-таки путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а Ремус ничем от них не отличается. К тому же займу себя, избавлюсь от лишних мыслей. — Я помогу, не беспокойся. Выберем что попроще. Как тебе яблочный торт с виноградным коньяком?

— Без обид, но яблок с меня хватит, — она переводит взгляд с яблока на меня, и у нее в глазах наконец пляшут смешинки. Тонкс тоже в своей стихии, дает отпор. — Хочу глазурь и наклеивать на нее сладости. Хочу выложить пожелание, даже если придется купить кислотные шипучки. Есть у тебя такое в рецептах-на-каждый-день?

В голове с ходу крутятся четыре-пять вариантов, но придется остановиться на простом. Подойдет лимонный торт, который обычно покрываю золотой глазурью, там будет все понятно.

Довольно символичный подарок, покажет ценность ее отношения.

— Через пару минут обсудим.

— А сейчас? — на лбу Тонкс появляется разочарованная морщинка.

— Подожди, — улыбкой смягчаю слова, намереваясь отобрать у нее крем. Болею за них всем сердцем, что-нибудь хорошее обязательно должно случиться, особенно в этом время года. Артур в безопасности, надо порадоваться жизни. Забыться на время, видя то, чего другие не замечают.

Глубоко вздыхаю. Представить не могу, как ей удалось это нечто. Господи, хорошо еще тетушка Мюриэль не видит, ее бы удар хватил.

— Сначала давай разберемся, почему поверх крема плавают яйца.

* * *

Рон

Девчонки вообще ничего не понимают. Ну правда. Я подорвался из-за карты, которую нашел в «Шоколадной лягушке». До Гарри вот сразу дошло, о чем речь, как только я сказал, что Люпин упоминал отсутствующую у него карточку. Точно говорю, он будет в восторге.

Я ведь ненадолго и и поднимаюсь не ради того, чтобы потом сесть с ним за «Разрушительные доминошки» — Гарри говорит, в маггловской версии они не пытаются отщипнуть друг у друга цифру; как по мне, так скучновато звучит, — но Гермиона, конечно, не могла не встрять. Люпин же читает «Историю Хогвартса» и хочет побыть в одиночестве, а мне не надо к нему лезть. Оказывается, бедняга вызвался найти какой-то невразумительный параграф, который поможет с Г. А. В. Н. Э. Я бросил на нее выразительный взгляд, потому что, давайте признаем, она вызубрила эту книженцию от корки до корки, так что Люпин просто тратит время. Последние дни он и так ходит унылый, зачем забивать голову еще и этим мусором.

Гарри только пережил страх одержимости Тем-Кого-Нельзя-Называть и ответственность за несчастье с папой, а теперь что-то доканывает Люпина. Наверное, деньги. Пока вчера не упомянули покупку подарков, он вел себя нормально. Ненавижу бедность, знаю каково это, когда не можешь подарить, что хочется. Гадостное чувство.

Гарри вот вряд ли поймет, мы об этом не говорим. Он не виноват, просто жизнь такая.

Люпин мало болтает, но когда молчит, это заметно. Он из тех, кто умеет поддержать шутку и веселые разговоры. Мама весь вечер на него поглядывала и хмурилась, Сириус по-дурацки шутил, Тонкс раз двадцать поменяла лицо, а он всего-то улыбнулся. Люпин всегда мне нравился, но только после того, как Защите от Темных Искусств нас учил один маньяк, потом Амбридж, еще маньячнее, до меня дошло, какой он классный.

Мне до сих пор стыдно за то, что я проорал ему в Визжащей хижине. Извиниться бы.

В общем, Гермиону я проигнорировал. Она хоть и умная, но некоторых вещей не понимает. Взбегаю по лестнице и распахиваю дверь, забуксовав на магическом снегу — Сириус немного перестарался, я ночью едва попал в комнату из-за мини завала — и считаю, Люпин будет в восторге.

Только он не один, как думала Гермиона. «История Хогвартса», забытая, лежит на столе — разумный же он парень. Бьюсь об заклад, рад меня видеть, хотя и трудно судить — его загораживает Тонкс. Видимо, она сидела на ручке дивана и, испугавшись распахнувшейся двери, соскользнула.

Надо срочно отдать карточку старику Люпину. Его не волнует даже девушка с малиновыми волосами — Боже, только бы мама не сшила такой свитер и в этом году — растянувшаяся у него на коленях.

— Здравствуй, Рон, — он приветливо улыбается, помогая Тонкс сесть. — Давно не виделись.

Стараюсь не ухмыльнуться — ее ноги на секунду оказались у него по бокам, и она фактически… Но Тонкс тут же поднимается и обвиняюще смотрит на меня. Ну приехали. Откуда мне было знать, что она тут? На кухне ведь пропадала с мамой, занимались там чем-то таинственным.

Не думал, что она из хозяйственных, и вот не надо на меня так пялиться. Что на ней вообще надето? Фиолетово-розовая туника в полоску и вчерашние обтягивающие штаны.

Я… эм… ладно, ноги у нее что надо. Вчера их тоже заметил. Но волосы и туника — кошмар.

— Ты что-то хотел? — у Люпина блестят глаза и выглядит он чуть радостнее прежнего.

Сейчас я еще больше его развеселю.

— Смотрите, — протягиваю карточку с Клиодной, ирландской друидкой, та тоже была анимагом.

Люпин шагает вперед, приглаживая волосы, но они все равно торчат.

— Это ведь?..

— Карточка из «Шоколадной лягушки»? — Тонкс совсем не впечатлилась, перекидывает малиновые волосы на плечо. — Ты принес ему карточку из «Шоколадной лягушки»?

Девчонкам что объясняй, что не объясняй, все равно не поймут.

Беря карточку, Люпин добро улыбается.

— Не просто карта, — произносит он именно тем тоном, на который я рассчитывал. — Столько времени ее искал, сколько «лягушек» съел.

— Она ваша, — усмехаюсь. — У меня дома еще есть.

Он ошеломлен. Доволен. Мне приятно. Переводит внимательный взгляд на меня. — Ты вроде бы искал какую-то карту. Агриппу, нет?

— Ага, но... — чувствую, что краснею. Быть не может…

— Одна у меня где-то завалялась.

— Очень удобно, да? У тебя ведь две такие карты, — Тонкс, видно, что уже злится, но все равно кажется мне сейчас не очень умной, одаривает его таким взглядом, который можно описать лишь как один из тех многозначительных, что девчонки раздают направо и налево. В жизни не поймешь, в чем, блин, дело, потому что никто не пошевелится пояснить. А попытаешься угадать, все равно не получится, и почему-то сам будешь виноват.

— Конечно, вот тебе подарок на грядущее Рождество, — добавляет она, не меняя этого многозначительного вида. — Не обязательно дарить что-то взамен. Удовольствие в самом процессе. Друзья так и поступают.

Надеюсь, теперь она видит мой недвусмысленный взгляд. Я с детства пытался достать себе Агриппу, кто вообще просил ее лезть? Мы с Гарри уже решили подарить старику Люпину перчатки, как раз вчера купил — Тонкс тоже выбрала пару из коричневой кожи кому-то, — и вот мы опять возвращаемся к теме бедности.

Стыдно же, когда за подарок не получается отблагодарить в равной мере. Сейчас он и может, и хочет. Если бы она подумала, прежде чем вякать, сама бы поняла.

Люпин чуть улыбается ей, но снова выглядит печальным. Да чтоб ее!

— Все же, — он стоит на своем, — ты права, но я очень ценю добрый жест Рона. Для нас обоих, коллекционеров шоколадных карточек, подарками на Рождество станут собранные коллекции, — Люпин замолкает, но вскоре добавляет: — Мы равны, а это всегда важно.

Иногда он просто запредельно классный. Стоит тут в потрепаннейшем джемпере — через пару дней мама исправит ситуацию, помоги ему Мерлин, — но с таким что ли достоинством. Прям как в школе, когда Малфой с компанией его доставали, а он ставил их на место за пять секунд. Его слова звучат предельно вежливо, но тебе за шиворот будто льется декабрьский дождь. Тонкс краснеет.

Ее вдруг становится жаль. Не знаю почему. Она тяжело опускается на ручку дивана с таким видом, будто проиграла подряд пять партий в «Разрушительные доминошки», прям как Гермиона.

— Принесу карту и чай, — улыбается Люпин.

— Я обещал Гарри и Гермионе сразу вернуться.

— Пять минут и мясной пирог твоей матери, — его улыбка ширится. — Где лежит карта, я знаю, приду быстро, а вы пока поболтайте с Тонкс.

— Ну да, — совсем не чувствую энтузиазма, но Люпин все равно смотрит не на меня, а на Тонкс, и хмурится.

— Нимф… — слава богу, он прикусывает язык; ненавистное имя не улучшит ситуации. Не в его стиле совершать такую ошибку. Хотя, припоминаю, иногда он безнаказанно зовет ее полным именем.

Девчонки такие противоречивые.

Тонкс агрессивно поглядывает на него из-под кошмарных волос.

— Нам все еще нужно кое-что прояснить, Ремус. Насчет рождественских подарков и всего остального.

Она не сводит с Люпина взгляда, но вряд ли что понимает по его лицу. Я вот точно не понимаю. Тот просто кивает и негромко произносит:

— Я и пытаюсь все прояснить, Тонкс.

Немного злюсь на нее — с аврорской-то зарплатой легко говорить. Все знают, они хорошо зарабатывают. Напирать на этот факт глупо, бедному парню лучше не станет.

— Тебе тоже принесу пирога, — Люпин обходит ее, попутно коснувшись плеча, и вот уже за ним закрывается дверь. Тонкс уставилась на огонь в камине, я думаю, не стоило соглашаться на чай.

Но я хочу Агриппу.

Бреду к окну, чтобы чем-то себя занять. Целый день снег то падал, то прекращался, а сейчас за окном едва что видно. На Гриммо отвратительный сад, даже гномов прогонять бы не пришлось, они и под наставленной палочкой сюда не подошли бы, но со снегом даже здесь становится симпатично. Было бы круто покататься на санках, но Гарри для выхода нужен охранник, а Сириуса просто не выпустят, так что идея дурацкая.

Тонкс откашливается — я подпрыгиваю.

— Ты подарил Ремусу карту, это мило.

Разворачиваюсь. Эти ноги, эти замечательные ноги скрещены, а она сидит, подперев рукой подбородок.

— Купил вчера все, что хотел? Мы много сумок притащили.

По правде, я еще никого не видел с такой кучей пакетов. Столько раз накладывали уменьшающие чары, считать замучаешься. А насчет неорганизованности: любому бы показалось, что она понятия не имеет, что подарить, поэтому скупает все, что попадается на глаза.

Хотя Тонкс озарила пара неплохих идей. Миниатюрная «Молния» для Гарри реально классная.

— Куда ты дела столько сладкого? — правда интересно. Я купил «Тараканьи гроздья» и «Перечных чертиков» для Фрэда и Джорджа, «Берти Боттс» для Гарри и кокосовое мороженое маме, ее любимое. Тонкс скупила — я мог что-то пропустить, стоял с открытым ртом — «Кислотные шипучки», «Шоколадные шарики», «Мышки-ледышки», «Мятные жабы», лимонный щербет, лакричные палочки, какой-то маггловский десерт «Турецкое наслаждение», тот тошнотно выглядел, и мешок шоколада, которого хватило бы прокормить семью человек из двадцати.

Усмехается:

— Немного увлеклась.

— Видимо, у тебя куча друзей, которые любят шоколад.

Тонкс глядит на меня грустными глазами.

— Знаешь, каково это, когда понятия не имеешь, что реально нравится другому и слишком стараешься? Сюда я и вляпалась. Надо было придумать подарок, но не заладилось, поэтому я решила чем-нибудь возместить. Принесла вчера все домой, поняла, что ничего не подходит, и теперь я немного паникую.

Мне ее никогда не понять. То, что она говорит иногда, просто ставит в тупик — а уж как она иногда выражается при разговоре с Гарри, — но после таких откровений видишь другую сторону Тонкс. К тому же она Аврор, это потрясающе.

Не знай, она искренняя. Раздражает временами, вчерашний день был сущим кошмаром, но она старалась и помогла.

Отчасти.

Начало вышло не особо удачным: Тонкс появилась в пестром черно-белом свитере с большими помпонами для пуговиц, спускавшихся вниз, в этих штанах — крутые же, блин, — длинном зеленом плаще, с медными волосами, заделанными в замысловатый хвостик, хотя то тут то там торчали прядки.

А я-то хотел не выделяться.

Кто-то должен открыть девчонкам глаза: совершенно нет смысла запариваться насчет внешности. Тонкс и в естественном виде нормальная, зачем еще менять себе волосы под все цвета радуги? То же самое, когда Гермиона вырядилась на бал, чтобы впечатлить идиота Крама. Спроси она меня, сказал бы, что парни любят девушек, которые выглядят натурально, чтобы было понятно, как себя вести. Наряд ей все равно в итоге не помог, должно же это о чем-то сказать, но мне кажется, Гермиона просто упустила очевидное.

«Кстати. У Гарри движуха с Чо, почему у меня не получается? Что неправильно-то?..»

В камине трескается полено, летят искры, я вздрагиваю.

Тонкс ждет ответа, а я уже забыл сам вопрос. Если Гермиона наденет такие же штаны, я враз покраснею.

Соберись, Уизли. Веди себя нормально.

— Э-э, а другие подарки? Из парфюмерии?

Она оживляется:

— Ага, те нравятся. У тебя как?

Целью всего похода по магазинам было забежать в «От мирры к мускусу», пугающую парфюмерную лавочку, но я не признался. Придумал сказку о новом подарке для мамы, а не обычном «Аромате гардении» или как там, думал, поступил по-умному, ведь Тонкс современная ведьма и разбирается в таких делах. Она определенно разбирается — начала тут же забрасывать меня вопросами в стиле «Ей нравится лаванда?». Я аж подумал, она о той, из Хогвартса. Попутно пытался разобраться, что, блин, такое тубероза и липовый цвет, а когда обернулся, Тонкс уже вовсю нюхала мужские одеколоны.

Оказалось, ее привлек аромат с мускусом, уравновешенным амброй. Не это я планировал. В итоге она купила баночку, несмотря на название, странное «Мирра Пур Хом». У нее что, парень появился? Когда она заметила меня рядом, что-то пробормотала и покраснела. Мерлин, только представьте волшебника в ее вкусе: двадцать с плюсом, бас-гитарист с дредами.

Подарок для отца, наверное. С ней встречаться станет только сумасшедший.

— Не парься, ей понравится, — Тонкс усмехается, возвращая меня в реальность. Становится неуютно — она как будто имеет в виду не маму. С другой стороны, она не засмеется и не разболтает.

— Не слишком странный? — каким-то чудом уболтала меня взять «Голубую Нагару», по ее словам, с цитрусовым ароматом и нотками корицы и мускатного ореха.

По-моему, похоже на фруктовый. На грейпфрут. Мерлин, надеюсь, Гермионе понравится. Без понятия, почему решился на духи, ведь сам получу книгу по отредактированным событиям из «Истории Хогвартса», но… пусть у нее будет что-нибудь девчачье.

Чтобы поняла: не нужно опять наряжаться, чтобы тебя заметили.

— Нет, аромат совершенно женский, — Тонкс кривовато улыбается, будто пряча смешок, ну и пусть. Так она напоминает Люпина — у него бывает такой же взгляд, когда хочет рассмеяться, но ты чувствуешь, что смеются не над тобой, а с тобой.

— Спасибо. Ты вчера помогла.

— Ты тоже. Побрызгался кучей мужских одеколонов.

Даже вспоминать не хочу. Пришлось быстрее бежать в душ. А уж какие комментарии отпустил мне вслед Кикимер, когда я прошел мимо.

— Так чего бы тебе хотелось на Рождество? — Тонкс выглядит заинтересованно.

Чтобы папа оказался дома, особенно ради спокойствия мамы. Я даже перетерплю возвращение Перси, только б мама не бежала к каждой сове с надеждой в глазах. Конечно, об этом я молчу.

— Ну, не знаю… — звучит жалко. Точно обошелся бы без малинового свитера. Быстрее бы уже Люпин пришел с чаем. — Наверно… — поглядываю в окно, за которым бушует сильный снегопад. — Я бы прогулялся, покатался на санках или еще чего.

— На санках?

— Ага, было бы весело. Рождественское настроение, — пожимаю плечами. — Но нам нельзя. Ни Сириусу, ни Гарри.

Тонкс хмурится, оглядывается на окно, потом на меня.

— Тут есть сад, — задумчиво тянет. — Защитные чары распространяются и на него.

Пытаюсь не вздохнуть в ответ на очередной пример несообразительности девчонок.

— Ага, но там пусто, снега почти нет, места тоже и санок. А так все прекрасно.

Выходит не без сарказма, но эй, правда, мозговитая же тут она.

Забавно, Тонкс не обижается, наоборот, ухмыляется и смотрит с жалостью, теребя волосы.

— Рон, — по-доброму говорит она, — сколько в этом доме ведьм и волшебников?

У меня отваливается челюсть.

— Именно, — удовлетворенно кивает, снова походя на Люпина, когда в классе кто-то верно отвечал. — Включая двух мародеров, которые не упустят возможности повыделываться в женском обществе. Уж вместе мы что-нибудь придумаем. Молодец, классная идея. Никто не откажется повеселиться.

Тонкс улыбается во все зубы как сумасшедшая и накручивает волосы на пальцы. Говорил же, ее не поймешь, но сообразила же насчет духов и теперь с санками, так что и у нее бывают странные моменты просветления.

Девчонки все равно противоречивые. Я знаю, о чем говорю.

* * *

Сириус

Поверить не могу, Молли так расшумелась из-за каких-то чайных подносов. Даже отсюда слышу, как она причитает, обращаясь к Гермионе. Спорим, девчонку просто заколдовали, чтобы не могла уйти. Чары с подносов уже сняли, вернули прежнюю форму — видно, что посуда постаревшая, даже есть странная вмятина в форме задницы, — а один, угодивший вместе с Тонкс в забор, уже не починишь, но кому какая разница? Все развлеклись, колено у Фреда не так уж распухло, Билл смеется над своей рукой, и мне здорово видеть, как Гарри вопит и кричит, забыв о заботах.

Ради этого с радостью бы пожертвовал всеми подносами. Гарри так похож на Джеймса.

Да и вообще не сказать, что посуда ее, хотя тот поднос с семейным гербом, пострадавший от Тонкс (подарю ей лишний подарок на Рождество в качестве «спасибо»), явно нравился Молли больше остальных — она приносила на нем завтраки Артуру в постель.

Конечно, мне стыдно, когда она об этом рассказывает, блестя глазами. Протягиваю еще бокал глинтвейна и несмело обнимаю, отчего Молли хихикает. Потом до меня доходит, что у всех, кто пил вино, блестят глаза. Дополнительный ингредиент работает. Так санная вечеринка пройдет как по маслу, и храбрости прибавится, чтобы сигануть вниз. Точнее, прыгнуть с трамплина.

Меня, похоже, оценили и осудили просто за то, что сижу на месте. Прямо история моей жизни. В дальнем конце сада начинался спуск, там и бабушка бы могла сама спуститься (впрочем, моя-то никуда сама не ходила, всем занимался домовой эльф). Усложнить бы задачу, все-таки мы все тут здоровые, но Лунатик решительно возразил, что нет необходимости возводить Эверест, так что я отстал от этого зануды. Так же, как и его карьера старосты, все начиналось многообещающе вплоть до момента, пока Тонкс не наклонилась над санками прямо перед ним. Надо отдать женщинам должное: действовать так очевидно, но все же так эффективно. Взмах палочки — и у нас появилась горка, смотря на которую, можно свернуть шею.

Я аж завыл от смеха, Фред и Джордж первыми побежали ее тестировать, Рон, Гарри и Джинни последовали за ними по пятам, пока обиженный Лунатик не успел все исправить. Видели бы вы его лицо, смех и только.

— Рад, что тебе весело, — Лунатику приходится перекрикивать заклокотавшие трубы, недовольные тем, что еще один житель решил принять душ после катания с горки. Надеюсь, это Молли, хотя бы получу перерыв от допроса о чайных подносах. Правда, она просто стояла и наблюдала, а в последний раз говорила Тонкс прийти на кухню, как только та переоденется.

Мерлин знает, что они там планируют, но Тонкс то и дело меняет цвет волос, по старой нервной привычке, о которой однажды мне проболталась. Все равно что грызть ногти. Я бы отдал ее состояние на откуп Молли и добровольно-принудительным урокам кулинарии, но, думаю, главная причина сидит напротив меня, развалившись в кресле, и не желает больше шевелиться примерно никогда. Чувствую себя аналогично. Старею, наверное. Или совсем отвык.

Все же вышло здорово, люблю это Рождество и что все здесь. Жаль старину Артура, но его неудачливость сыграла мне на руку. Перспективы до этого меня ждали не лучшие: тишина, нечего делать, никаких развлечений, никакой компании, только леденящие стены и бродящие по дому призраки...

Не хочу об этом думать и не буду. Сегодня сказочный день, пусть все будут счастливы, как я.

Лунатик с любопытством посматривает на сложенные под елкой подарки. Бьюсь об заклад, ему понравятся перчатки, которые я приготовил.

Салютую бокалом, привлекая его внимание, каждый мускул в руке дрожит.

— Да признайся, ты тоже развлекся.

Он медленно разворачивается лицом ко мне, словно с запозданием реагирует на слова.

— Для того, кто собирался не кататься, а просто наблюдать за нами, детишками.

— Жаль, я присоединился к вам, детишкам, — Лунатик елозит в кресле и вздрагивает. — Еще бы понять почему.

Тебя подбила твоя подружка. «Да вы стареете, профессор Люпин!» стало последней каплей. Конечно, все закончилось тем, что она врезалась в забор, а Лунатик успешно скатился и под аплодисменты пошел ее откапывать.

Что заняло подозрительно много времени.

Мой взгляд он встречает с невинным видом.

— Твои добавки затмили мне здравый смысл, — спокойно отзывается он, чертовски хорошо зная, что ничего подобного.

Вообще-то ему следует поблагодарить меня за способности в виноварении: если эта парочка думает вести себя при всех, как сегодня, и держать все в секрете, они больно размечтались. Наверняка прикрывались аврорской подготовкой, показывая друг другу, как правильно садиться на санки. Потом пошел обмен всякими улыбочками и случайные прикосновения при любой возможности. Ладно, детишки обычно не замечают дела взрослых, у Молли голова забита чем-то вроде «раз петля, два петля», но Билл-то не дурак, скоро до него дойдет, что Лунатик урвал свой кусок пирога.

Хм, а правда ли? В один момент они переглядываются с намеком на жаркую ночь и, кажется, вот-вот сбегут, а мне придется прикрывать его, как он прикрывал меня, а в следующий миг оба сама серьезность, и пропасть между ними.

Не получается вспомнить, когда же дела стали плохи. Наверное, пока мы с Гарри и Роном прикидывали, а не получится ли увеличить разгон санок, так чтобы они не перевернулись. И Молли не увидела.

Надо разобраться. Стоило бы быть тактичным и не лезть не в свое дело, но мы с Джеймсом в свое время мало ему помогали, а я задолжал Лунатику, особенно за последние месяцы. Да и трудно придумать, чем бы еще отплатить.

— В чем дело?

Не удивился б, начни он отговариваться, но Лунатик просто делает большой глоток и молчит.

Вот теперь беспокоюсь. Морщины на его лице заметны даже при таком тусклом свете.

— Я еще слишком мало выпил, так что отвечать не собираюсь, — чуть усмехается.

— В кладовке есть алкогольные мармеладки. Принести?

Лунатик снова усмехается, как через силу, не по-настоящему.

— Молли их еще не нашла?

— На них столько чар, сам едва отыскал, — мы молча смотрим на потрескивающие в огне поленья и прислушиваемся к клокотанию труб и редким крикам с лестницы. Детишки развлекаются, а я не слышу призраков, когда в доме полным-полно народа.

Весьма отличается от Рождества в Азкабане. Ориентировался в числах только по своим же отметкам на стене.

— Купил Тонкс сережки, — через силу признается он.

Жду дальше, но продолжения не следует.

— Мило.

— Ага. Из опалов, меняют цвет под настроение.

Можно спросить, например, покрасятся ли они в ее любимый розовый, в голове крутится мысль, что любой камень воспламенится от усилий поспеть за ее настроением, но тут Лунатик добавляет:

— В комплекте шло ожерелье, но у меня не хватило денег. Рассчитывал на эту работу.

— Тонкс без разницы.

— Это важнее всего и все такое? — в этот раз улыбка кривовата. — Мне не без разницы, как ей живется.

— Слушай, — вздыхаю, четко зная, что скажу дальше. Но если не предложу, покажется, будто мне все рано, а предложу — смутимся оба. Я ведь уже знаю ответ. Совершенно безнадежная ситуация, терпеть ее не могу, но должен спросить.

Опять вздыхаю.

— Ты ж знаешь, что у меня…

Лунатик обрывает:

— Да. Знаю.

— Мне ничего не стоит, с радостью…

— Я знаю, — теперь он улыбается по-настоящему. — Спасибо, но — нет.

— Ладно, — старательно непринужденно усмехаюсь, — но можешь в любой момент передумать.

Лунатик делает еще глоток и кривится:

— Вот проснусь в канун Рождества с чудовищным похмельем, заберу все до последнего галлеона. Ты хоть что-то сюда забыл положить?

— Вся водка ушла на мармелад, — замечаю между делом, не в силах поверить, что завтра уже канун Рождества. Тут же обдумываю все сказанное и не сказанное. — Но проблемка-то не в ожерелье, а?

Теперь за правильность догадки он салютует мне бокалом.

— Не хочу тебя пугать, — за этим его озорным взглядом прячутся настораживающие эмоции.

Тоска? Обреченность? Я много чего хочу вытворить с этой дрянью Амбридж, но сейчас для всех лучше не сводить разговор в такое уж серьезное русло.

— Класс. Жизнь у меня скука смертная, так что давай, удиви меня.

— Да, дело не в ожерелье. Знаю, Тонкс это не волнует, — медленно ведет пальцем по ободку бокала. — Только вот я теперь вижу, что еле-еле могу обеспечить самого себя, и в ближайшем будущем вряд ли что изменится. Так что если вдруг однажды мне хотя бы мысль придет обеспечивать кого-то еще, — он замолкает, с иронией усмехаясь, — без шансов. Отсюда приходим к неизбежному выводу: я эгоистично предлагаю Тонкс в это ввязаться, тогда как следовало бы все прекратить, пока не слишком больно. Если уже не поздно.

Снова взглянув на меня, Лунатик, как ни удивительно, улыбается:

— Дать тебе пару минут, Бродяга? Успею сбегать в душ и вернуться.

— Нет! — борюсь с соблазном вытереть лоб. Проклятье, он же не думает о слове на «с»? Да они виделись минут пять всего, нет? Это ведь не повторение Джеймса и Лили?

К своему ужасу, чувствую острый приступ зависти. Себе я такого не хочу, но вскоре отойду на второй план. Снова. Будто мало того, что застрял в этом склепе.

Гарри меня жалеет.

Господи, сейчас прослежусь. Все пойло виновато. Я счастлив. Лучшее Рождество на свете.

— Я сказал «однажды», — опять кривоватая улыбочка. — В далеком-далеком будущем. А у Тонкс все будущее впереди, делай, что хочешь. Зачем ей ошибаться.

Справляюсь с голосом, хотя все равно выходит судорожно. Пусть думает о далеком будущем и обманывается дальше. Если в голову пришла такая мысль, значит, он этого хочет.

— Ей третий десяток, большая девочка, знает, чего хочет.

— На третьем десятке ты еще можешь стать кем угодно. Мы опять возвращаемся к теме эгоизма.

— А что, не все парни эгоистичные свиньи? — оттягиваю время шутками, лихорадочно подбирая дальнейшие слова. Прав ли он? Отчасти да. Даже больше, чем отчасти. И не надоест ли Тонкс?

Не знаю. Правда, не знаю. Но ответ могу дать лишь один, даже если опять про меня забудут.

— Некоторые эгоистичнее большинства, — Лунатик вздыхает и откидывается на спинку, попивая вино.

— А с Тонкс ты разговаривал?

Смотрит на меня полузакрытыми глазами.

— Не то что бы. Пытался на днях в библиотеке, но не сильно продвинулся. Остались наедине на пять минут и сообща решили не тратить время на разговоры, — застенчивый взгляд. — Рон почти нас застукал, но ему и в голову не пришло, что она может мной заинтересоваться. Спасибо, господи.

Звучит неубедительно. Вскидываю бровь, сдерживаю зевок.

— Ты, кажется, не хотел афишировать?

— Не хотел. Не хочу. Мерлин, — трет глаза. — Просто… хочется, что бы кто-нибудь в нас верил и не думал, что это смешно. Эгоистично?

Замечательная возможность потешить собственный эгоизм. Сказать, да, ты прав, оставь Тонкс в покое, сделай одолжение. Поплачет, поплачет, да забудет. И ты тоже забудешь. А я не потеряю последнего лучшего друга.

В оправдание могу сказать, что мысль пропала тут же. Плохо, конечно, что вообще появилась, но все мы люди. Эгоистичны до мозга костей, когда дело касается нас лично.

О чем еще мечтать женщине? Неожиданно разбирает смех, подбивает спеть гимн «Христос родился, сказали кентавры». Только сосредоточиться мне сейчас надо на совершенно другом.

— Что Тонкс тебе подарит? — и тут Лунатик встряхивается. Чуть не вскакивает от удивления.

— А… какая вообще разница?

— Что она тебе подарит?

— Не знаю. Не представляю.

— Почему? Говоришь, не можешь от нее оторваться, но при этом тебе даже не интересно, что она подарит на Рождество?

Смотрит на меня тем же взглядом, что Гермиона, после того как я предложил сбросить Кикимера с холма и посмотреть, большой ли снежный ком получится. Кстати, давненько не видно этого гаденыша.

— Я-то думал, обмен подаркам строится на элементе неожиданности.

Ой, сколько сарказма.

— Так чего бы ты хотел?

— Да что угодно... — спохватывается и замолкает, но слишком поздно, ухмыляюсь во все зубы. — Да, очень умно. Но я же сказал, дело не в цене ожерелья.

— Сказал, — киваю, в голове плывет. — Правда, не упомянул, что ей будет сложновато выбрать подарок для тебя. Недорого, чтоб не расстроить и не задеть гордость, но так, чтоб показать ее отношение. Думаешь, тебе тяжко, Лунатик, но тебе гораздо проще. Какая разница, если вы подарите друг другу бумажные шляпы? Она с радостью признает, что вам обоим неловко и все такое, но что это совсем не важно. И сразу после этого можете попробовать мармеладки и убедиться, что вам действительно плевать на подарки.

Молчание.

Я, конечно, мог перестараться. Он к тому же еще такой упрямый осел. Но ведь Лунатик хочет поддаться желаниям, правда?

— Лучше не станет, — он мнется и добавляет: — Серьезные проблемы останутся.

— У всех проблемы. Если ты сейчас же не придумаешь причину получше, чем какое-то ожерелье не по карману, ну... Джеймс в гробу перевернется. Ты нашел женщину, которую не волнует мохнатая проблемка, а беспокоишься о далеком будущем. Разберись с этим и отметь сказочное Рождество вместе с нами или я убью тебя из чистой зависти. Везет же дуракам. Вот бы мне кто под елку положил женщину, пускай ее отверг хоть сам Волдеморт.

Опять молчание. В голове стучит, перед глазами все мутное. Кажется, он улыбается.

— Ходят слухи, Фред с Джорджем приготовили тебе надувную куклу. Только не раскатывай губу. И... спасибо. Не уверен, что ты прав, но... — пожимает плечами и совершенно точно усмехается. — Хочу в это верить.

— Я всегда прав. Всегда, всегда... прав, — сил не осталось. Бутылку допили, а я еще обещал Молли найти способ выпрямить несчастные чайные подносы, но, думаю, разговором с Ремусом я действительно принес пользу. Я задолжал Лунатику за все ночи, что он сидел со мной, ни разу не показав, что двенадцать лет и мир, и он сам не стояли на месте.

Я счастлив. Сказочное Рождество. Может стать лучшим на свете.

— Конечно, прав. Почти на сто процентов уверен, я прав, — слова вдруг сталкиваются друг с другом. Глаза режет, смаргиваю. Не могу разглядеть выражение его лица, вроде хмурится, но на всякий случай пытаюсь показать, что со мной все нормально.

— Вот тебе подарок, Лунатик. Невежливо отказываться от подарков. Люди расстраиваются, знаешь? Может, и не прав, но уж... — перевожу дыхание. Надо договорить. Пытаюсь высказаться, это ж просто ощущение. Слова опять выходят из-под контроля, буквы путаются и получается «ладан».

Ну, это все-таки Рождество. Лучшее на свете.

* * *

Молли

Без четверти двенадцать, Сочельник.

Раньше в это время я бы стояла на заваленной кухоньке, утомленная, едва держась на ногах, но знала бы, что дети в постелях, а завтрашний день мы отметим все вместе. Я бы готовила овощи, чтобы сэкономить время утром, когда все суматошно бегают, а Артур бы пил какао и нарезал морковку мне в помощь. Молчали бы из-за усталости, но были счастливы.

А в двенадцать часов мы бы чокнулись и поздравили друг друга с наступающим.

Забавно, сколько всего может изменить один лишь год. Другая кухня, все те же овощи, думаю об Артуре, о Перси, удивляюсь, почему голова весь день была мутная, хотя пила вчера немного, и наблюдаю за девушкой с розовыми волосами, с хмурым лицом склонившейся над золотым тортом.

Отвернись она на минутку, я бы нарушила нерушимое правило и воспользовалась магией, подправив торт. Кажется, она пробует крем с коньяком, потом повернется.

Поправь я торт, она бы поняла, да? И так заметила, наверное, как я добавила больше сахара в тесто, пока сама она поднимала ложку, которую я намеренно уронила на пол. Лучше оставить все как есть. Она столько шоколада туда насыпала, что уж не заметно, хотя я-то знаю: тесто подошло неровно, есть бугры. Не могу понять, как у Нимфадоры Тонкс из обычного бисквита получилась косая буханка хлеба.

Что она там пишет? Стою поодаль, не мешаясь под рукой, но не знать, что же там происходит, раздражает. Тонкс кучу времени потратила на то, чтобы вырезать из шоколада кругляшки, которыми теперь выкладывает что-то невероятно длинное.

Я глупая романтичная женщина, но надеюсь, надпись будет вроде такой: «На Рождество мне нужен только ты». Вышло бы идеально.

Поднимает голову и улыбается мне. На ней бледно-розовый джемпер с большим снеговиком спереди. Глаза у него двигаются почти как у Грозного Глаза, что немного нервирует. Да еще эти черные джинсы, на которые Джинни весь вечер с завистью поглядывала.

Да что же они такие обтягивающие?

— Пожалуй, делать больше нечего. Огромное спасибо, Молли. За все, — когда Тонкс радуется, у нее оживляется лицо. На кухне на площади Гриммо постоянно мрачно, но у Тонкс блестят глаза и походка меняется, хотя устала она не меньше меня.

— Не за что, милая, — мне не трудно помочь, заняла себя ее делами, отвлеклась от мыслей помимо той, что если оторву от нее взгляд хоть на секунду, глазурь станет не золотой, а бледно-лимонной.

— Ты скоро увидишь Артура, — глядит на часы и улыбается. — Почти сегодня. Дежурят Ремус с Грозным Глазом, отведут вас в Мунго.

Получится ли увидеться с Перси? О нем ничего не слышно, но... нет, не буду об этом думать. Тонкс только вернулась после поздней смены в Министерстве, сказала, там у всех дел под завязку, Перси наверняка ушел в числе последних. Ремуса не было целый день, но она нашла у себя под дверью записку, где он просил его дождаться и говорил, постарается вернуться вовремя и встретить с ней наступающий Сочельник.

Прямо как мы с Артуром. Так рада за нее. Даже перетерплю дурацкого снеговика и эти перекатывающиеся глаза.

А вот Ремус как-то выдерживает.

— Слышишь?.. — Тонкс поднимает голову. Ничего не слышу, но он один из тех, кто без усилий входит в дом совершенно бесшумно.

— Нет, да и... — начинаю, но Тонкс уже вытирает руки чайным полотенцем — есть же для рук! — и бежит из кухни.

— Только проверю. Клянусь, я что-то слышала.

Не успевает закончить, а уже стоит у подножия лестницы, ведущей в гостиную. Скрещиваю пальцы, кажется, и сама слышу легчайшие шаги, бросаю взгляд на часы у...

...у торта.

Хватаю его и тороплюсь за ней, нужно же поставить на стол.

— Тонкс! — слава Богу, она одна. Нагоняю ее, перевожу дыхание, глядя на дверь, откуда должен появиться Ремус.

— Ой, Молли! Что бы я без тебя делала? — в темных глазах отражается тот малый свет, что отбрасывает угасающее пламя в камине. Снеговик как будто радостно мне кивает. Тонкс ставит торт на кофейный столик, а я не могу сдержаться и не посмотреть, что же выложено шоколадными кругляшками.

На секунду упорное пламя освещает буквы.

«Обладателю самой лучше задницы, Рождество 1995 — Профессору Р. Дж. Люпину».

Рот открывается сам собой.

— Знаю, — Тонкс опускает лицо, пряча усмешку от моего вида. — Но я заметила его именно из-за умения рассмешить. А в самом начале он признался, что я тоже его смешу.

Внезапно становится все равно, какие шокирующие мысли посещают меня относительно нынешней молодежи. Это старомодные мысли, а Артур, милейший Артур, напомнил бы мне, какие фокусы выкидывали мы. У Тонкс рот бы открылся еще шире.

Из коридора доносятся шаги. В нашем направлении.

Время сжать ей руку. Она без слов шепчет «Спасибо», хотя благодарить должна я. За то, что ей потребовалась моя помощь.

В дверях слышу мужские шаги, уже добравшиеся до середины комнаты. Замираю, ноги живут собственной жизнью, не давая сделать следующий шаг. Надо, надо уйти, но среди мрака и темноты меня не видно; они никогда не узнают, что я здесь, а так хочется чуть-чуть подглядеть.

Мне нужно убедиться, что они счастливы.

Хотя бы на минутку.

Оглядываюсь на часы на каминной полке, стрелки которых почти показывают полночь.

Тонкс стоит у огня; на молодое лицо падают отсветы, оттеняя бледную кожу, подчеркивая смышленый взгляд. Она сжимает перед собой руки, грудь поднимается и опускается чаще обычного.

Мое сердце колотится от переживаний за них обоих.

Ремус делает шаг и останавливается. У него в руках небольшой сверток, который он аккуратно кладет на ближайший стул, не сводя глаз с Тонкс. Расстегивает пальто, видно, что на улице морось, и кидает туда же. Не вижу лица, но Ремус неуверенно протягивает руку, пальцы чуть подрагивают, Тонкс ловит ее и прижимает к своей щеке. Мужская рука скользит ей в волосы, другая — на талию, и они обнимаются. Секунду только глядят друг на друга, Ремус улыбается. Щеки у меня горят не меньше, чем у Тонкс, когда я разбираю его шепот.

Вижу, она тоже улыбается, тянется руками к его плечам, забирается пальцами в волосы на затылке. Шепчет ему в ответ, дыхание Ремуса учащается, и оба они дрожат.

Знаю, что тянет у нее в груди.

Желание.

Жажда.

Как же я скучаю по Артуру.

Ремус говорит что-то еще, чего мне не слышно, гладит ее по лицу, но я этому рада: настал их момент, именно так, как должно быть. Объятия крепнут, длинные пальцы сминают ее свитер, притягивают ближе. Тонкс приподнимается и тянется к нему.

Он опускает голову, снова проводит ладонью по ее волосам, и они целуются.

Вздох облегчения исходит уже от меня.

Они цепляются друг за друга, впиваются в губы, и даже со своего места чувствую их необходимость одного в другом. Никаких пряток, никакого притворства. Ремус целует ее так, словно обожает и восхищается; Тонкс целует его, словно между ними любовь, которая будет длиться вечно.

Тихо-тихо закрываю за собой дверь, ступаю в холодный зал на пути в одинокую постель.

Я замечаю то, чего не замечают другие.

Иногда это чудесно.