Белый конь (джен)

Красота правит миром, она повсюду: в природе, в творчестве, в любви.

Дивный был старым конем. Прошлой весной председатель списал его из хозяйства, распорядился сдать куда-то, на мыловарню, что ли. Евгений Иванович не мог этого допустить. Пошел к начальству просить, чтобы отдали ему коня, жаль губить — красивый конь. Не сразу получилось, ему отвечали: не положено. С трудом, но все-таки уломал — отдали ему Дивного. Не даром, конечно, пришлось за это председателю баньку срубить. Ничего, дело привычное.

И зажил конь на подворье у Трофимовых. Новый хозяин, по мнению односельчан, совершенно беспутный человек, привязался к Дивному всей душой. Непременно сам поил его, расчесывал длинную гриву, разговаривал с ним, как с самым близким другом. Конь всегда внимательно слушал, смотрел поблекшими умными глазами и лениво кивал головой, во всем соглашаясь с хозяином.

Сам Евгений Иванович не был колхозником, он работал плотником на местном лесокомбинате. Вместе с помощником они рубили сосновые срубы, которые лесокомбинат потом продавал желающим. Работал Евгений Иванович хорошо, быстро, дело свое знал и с планом обычно справлялся раньше срока, а получив расчет, как правило, несколько дней кряду «болел», или, попросту говоря пил беспробудно.

Жена его Фаина, неброской внешности женщина, давно смирилась со своей участью. Работала в колхозе дояркой, тащила на себе все домашние дела, ворчала на мужа в меру дозволенного — не от злости и отчаянья, а скорее по привычке.

Евгений Иванович и Фаина не часто разговаривали по душам. Хозяин мало бывал дома, с работы приходил поздно и, поужинав, ложился спать. Фаина допоздна хлопотала по хозяйству. По утрам оба поднимались рано и спешили опять каждый по своим делам. Когда Евгений Иванович «болел», Фаина старалась совсем не заходить в дом — крутилась во дворе, в огороде. А разговоры... Что ж, были и разговоры когда-то, по молодости. Теперь же все текло привычной чередой, без перемен, без особых новостей. О чем же говорить, когда все ясно без слов?

Евгений Иванович немножко сердился на жену за ее немногословность, но понимал, что такой уж у нее характер, и никогда не упрекал за это. Сам он отводил душу с Дивным. И тот отвечал хозяину самой нежной привязанностью. Если у Трофимова были дела на селе, Дивный ходил вслед за ним как собака. Коню нравилось, когда ночью, выйдя на воздух, хозяин подходил к нему, гладил по морде, вздыхал, вслух радовался хорошей погоде или сетовал на затяжной дождь. Если Евгений Иванович крепко спал и не выходил из дому, Дивный сам шел из-за амбара прямо к окошку, у которого в избе стояла большая самодельная деревянная хозяйская кровать. Стоял рядом. А в летнее время, когда окошко обычно бывало раскрыто настежь, конь даже умудрялся положить морду на подоконник и застывал в этой позе надолго. Спал. Поначалу Фаина пугалась этого ночного «гостя», вскрикивала и крестилась. Но со временем привыкла и она. «Чтоб тебе, окаянный! Опять пришел», — ворчала, поворачиваясь на другой бок, но конь уже не мешал ее сну.

Дивный содержался без привязи, мог уходить со двора и возвращаться, когда ему вздумается. Ночь обычно проводил дома, а днем выходил на прогулку. Шел не торопясь меж высоких плакучих берез вдоль села. К нему привыкли, он стал неотъемлемой частью сельского пейзажа.

Если Евгений Иванович, вернувшись с работы, не заставал Дивного дома, он выходил за ворота и слегка хрипловатым голосом звал: «Дивный-Дивный-Дивны-Дивн-Дивн-Дивн...» Конь появлялся из какого-нибудь закоулка и не спеша трусил на зов хозяина. Было необыкновенно приятно смотреть на белого коня с длинной развевающейся гривой, бегущего по деревенской улице. Там, где он пробегал, низко, почти до самой земли свисающие ветви берез по обеим сторонам дороги приходили в движение. Это была чудесная картина. Наблюдая ее, Евгений Иванович испытывал самое настоящее счастье. Счастье от созерцания красивого пейзажа, а еще от приближения дорогого, близкого существа. Он, наверное, не отдавал себе отчета в том, что, окликая Дивного, всякий раз хотел, чтобы тот появился где-нибудь подальше, в самом конце села. И тогда можно было любоваться его бегом, испытывая одновременно радость и умиротворение.

Если Фаине в такие минуты приходилось видеть мужа, она проникалась благодарностью к Дивному за то, что он вносит в их жизнь хотя бы немного радости. У нее и самой на душе становилось спокойно, разглаживались морщинки на лице. Она отправлялась дальше по своим делам и выполняла домашнюю работу с особым удовольствием.

Евгений Иванович по характеру был человеком шумным. Но в силу жизненных обстоятельств качество это проявлялось лишь тогда, когда он был крепко пьян. Фаина не могла к этому привыкнуть, очень болезненно переносила затяжные скандалы и бессонные ночи, когда муж требовал неотступного внимания, изливал свою пьяную душу, а если его «дорогая жена» плохо слушала его и не поддерживала разговор, то очень сердился, громко ругался, иногда бил посуду и швырялся табуретками — одним словом, шумел.

Как ни странно, но именно Дивный положил всему этому конец. Как-то по осени, когда в доме случился очередной скандал, Дивный стал беспокоиться: громко фыркал, топтался, переходил с места на место. Фаина и раньше замечала, что коню не нравится поведение пьяного хозяина. Ему было неуютно, когда Евгений Иванович вел себя непривычно — сильно жестикулировал, громко разговаривал.

В тот раз хозяин превзошел самого себя. Поздним вечером поднял сильный шум, высадил окно на кухне, долго ругался, проклиная всех на свете. Дивный на ночь глядя убежал со двора, чего раньше никогда не случалось. Мало-помалу Евгений Иванович угомонился и заснул в сенцах, на старом диванчике. Задремала и Фаина. Она не слышала, как муж, проснувшись часа через два, вышел во двор. Плохо соображая, покачиваясь и спотыкаясь, он пошел к Дивному и, не найдя его на привычном месте, отправился на поиски.

Фаина хватилась мужа только утром и нашла его лежащим без сознания рядом с грудой металлолома на другом конце села. Рядом стоял Дивный. Трудно сказать, что же произошло ночью. Скорее всего, Евгений Иванович споткнулся и, падая, ударился головой о железку, а конь уже позже нашел своего хозяина.

Прибежавшая медсестра сделала какой-то укол, и вскоре Евгений Иванович пришел в себя. На дворе был уже конец октября, и сильное переохлаждение не прошло для него даром, перешло в затяжную простуду. Евгений Иванович грел спину у печки, пил чай с малиной. Накинув старый полушубок и сунув босые ноги в валенки, выходил поговорить с Дивным. Расчесывая ему гриву, незло поругивал: «Вишь, как кашляю? Через тебя простудился, бродяга!» Конь как всегда внимательно слушал и соглашался.

Спустя несколько недель Евгений Иванович окончательно выздоровел, и жизнь вошла в прежнее русло. Но шуметь с тех пор он перестал. Фаина радовалась, но и удивлялась тому, что не друг, не брат, не жена, наконец, а именно конь стал тому причиной. И этот факт был действительно удивителен и необъясним.

Легла зима, захрустел под ногами снег, стало рано темнеть. Возвращаясь с работы, Евгений Иванович первым делом принимался топить печку. Заносил дрова из сарая, щипал лучину, и через несколько минут уже слышно было потрескивание занявшегося огонька. Пододвинув маленький, оставленный внуками стульчик поближе к топке, он устраивался поудобнее и смотрел в полуоткрытую дверцу на яркие языки пламени. Сидел так подолгу, постанывая от удовольствия, прогреваясь всем телом. Щеки становились ярко-красными, глаза блестели.

Фаина удивлялась:

— Что ты жаришься на огне-то? Какой от него прок? Ты лучше залезь наверх да погрей спину на кирпичах. А что тут сидеть-то! Ну чисто дите!

Евгений Иванович не слышал жену, уносился мыслями куда-то далеко. А та, хоть и ворчала, но до прихода мужа печь не топила, благо сильных холодов не было, да и изба, срубленная хозяином из толстых сосновых бревен, хорошо держала тепло, остывала медленно.

Ближе к Новому году, когда уже закололи кабанчиков, порезали птицу, Фаина вдруг засобиралась к сыну в соседний райцентр, чем вызвала удивление мужа. Она никогда никуда не ездила, кроме как в город за покупками, да и то очень редко.

— Поеду. Все равно в праздники отдохнуть не дашь. А смотреть на тебя пьяного — много ли радости! Отвезу гостинцев, внуков повидаю.

На работе ее отпустили без лишних разговоров — столько лет не пользовалась отпуском. Договорилась с соседкой, что та будет доить корову, но тут Евгений Иванович заупрямился: «Ничего! Сам подою — не маленький!» Фаина не стала возражать. Сам так сам. Знала, что он справится.

Проводив жену, Трофимов вернулся домой. Впереди была целая неделя отдыха: праздничные дни плюс отгулы, которые пришлось взять из-за отъезда Фаины. Он предвкушал, как хорошо и спокойно проведет время наедине с самим собой, со своими мыслями. Работа по хозяйству его не пугала: как-никак деревенский.

Первым делом он отправился к Дивному. Убирая в загоне, рассказывал ему:

— Ну вот мы и одни остались. Ничего, хозяйка-то ненадолго уехала. Гостинцы внукам повезла. Как же? Надо. А мы не заскучаем, нет. Нам что?

Управившись, вернулся в дом, затопил печь. Присел было у огня, но не усидел долго, оделся и опять вышел. Остановился на крыльце в нерешительности. Куда пойти? Все дела по хозяйству переделаны. Потоптался с минуту, еще раз огляделся кругом и... обомлел. Небо! Такого неба он не видел никогда в жизни. А может быть, видел когда-нибудь в молодости да забыл? Все небо, от горизонта до горизонта, было усыпано мириадами сверкающих звезд. Невозможно было оторвать глаз от этой красоты. Евгений Иванович забыл обо всем. Только смотрел и смотрел, в каком-то непривычном смятении, ни о чем не думая. Опомнился, когда почувствовал, что порядочно замерз. Но в дом не вернулся. Сойдя с крыльца, направился к амбару. Прежде чем войти, еще раз взглянул на небо, глубоко вдохнул свежий, морозный воздух.

При свете тусклой электрической лампочки осмотрел стены. Чего только не висело на многочисленных вбитых в стену гвоздях! Полусгнившие вожжи, ржавые металлические крючья, старые тряпки, неизвестно откуда взявшаяся цепь, еще множество никому не нужных вещей. Подумав немного, хозяин решил навести порядок в помещении.

Всякий раз, выходя наружу, вновь и вновь смотрел на звездное небо. «Вот так живешь, куда-то торопишься, — думал он. — За хлопотами и заботами ничего вокруг себя не замечаешь. А Фаина, интересно, видела ли такое небо? Да где там! Она еще поболе моего крутится».

Дивный, почуяв хозяина, обошел амбар и остановился перед раскрытыми воротами. Евгений Иванович похлопывал его по спине, потрепывал гриву, делился своими мыслями. Провозился он допоздна. Потом наскоро поужинал и лег спать. Уснул сразу, бессоницей он никогда не страдал. Посреди ночи проснулся, снова проведал Дивного, погоревал, что конь не собака, а то бы взял его домой, вместе было бы веселее. Несколько минут смотрел на небо. Некоторые звезды уже казались ему знакомыми. Вернувшись в дом, скинул валенки, привычным движением положил их на печку и с удовольствием нырнул под одеяло, в теплую постель.

Однако на этот раз уснуть не удалось. Все мерещилось звездное небо, какая-то странная, болезненная жалость завладела его мыслями. Было жаль, что Фаина не могла вместе с ним посмотреть на такие чудесные, необыкновенно красивые звезды. Он переворачивался с боку на бок, кряхтел, несколько раз вставал и пил холодную воду. Только под утро забылся тяжелым, нездоровым сном.

На другой день, едва позавтракав, Евгений Иванович поспешил из избы: дома было почему-то невыносимо тоскливо.

Утренние звездочки таяли в нежной голубизне. Работа на свежем воздухе приносила покой и удовлетворение. Рядом, как всегда, был Дивный, а его присутствие скрашивало одиночество. Впрочем, Евгений Иванович ни в коем случае не хотел признаваться себе, что ему скучно и одиноко. Не хотел, хотя чувствовал это.

За день он починил покосившуюся изгородь, разобрал захламленные кладовки, навел порядок во дворе. Приближалась новогодняя ночь. Евгений Иванович приготовил ужин, включил было телевизор, но, посмотрев несколько минут, опять выключил. Затопил печь, вышел на улицу. С необъяснимым чувством вины взглянул на небо, надеясь в глубине души, что сегодня оно, быть может, не такое красивое. Но небо сияло, казалось, еще ярче.

Долго ходил он по двору, все находя какие-то мелкие дела. Вслед за ним из конца в конец двора слонялся и Дивный. Бесстрастные звезды смотрели на суетящегося человека и верное ему животное. Зайдя в избу, он сознательно не взглянул на часы. Праздновать не хотелось. Дрова в печи прогорели, и, несмотря на то, что было уже тепло, Евгений Иванович опять подложил в топку дров. Долго сидел и смотрел на вновь разгоревшееся пламя. В голове беспорядочным роем клубились мысли. То вспоминалась молодость, когда он только еще ухаживал за Фаиной. То вдруг, как на картинке, видел перед собой красивую, полную и розовощекую жену с первенцем на руках. Головная боль заставила его подняться от печи. Видно, сильно перегрелся. Прежде чем лечь в постель, он разделся до белья. Фаина не любила, когда он ложился в штанах и рубахе. Усмехнулся про себя: «Нет ее, Фаины-то. Хоть в тулупе ложись».

На этот раз, хоть и лег далеко за полночь, но долго не мог заснуть. Все думал, как можно жить рядом с красотой и не видеть ее. В избе было жарко. Евгений Иванович, весь потный, метался в полудреме. То чувствовал, что проваливается в глубокий сон, то вдруг почти наяву слышал голос жены: «Ну что ты жаришься на огне-то? Какой от него прок!» Всякий раз, открывая глаза, он видел в окно далекие звезды на черном небе. Постепенно они подернулись туманом, слились в сплошную горячую, душную пелену...

Фаина поехала к сыну с твердым намерением погостить подольше, может быть, целую неделю. Но уже в первое утро нового года, когда дети и внуки, намаявшись за праздничным столом и у телевизора, спали крепким сном, она собралась на первый автобус. Повидались, наговорились, чего еще надо? Пусть отдыхают, веселятся, и ей пора домой. Вот уж, действительно, в гостях хорошо, а дома лучше.

За окнами автобуса мелькали зимние пейзажи. Фаина не замечала их, мысли уносились далеко вперед. Что ждет ее дома? Чем занят муж? Обрадуется поди, что скоро вернулась. Если, конечно, все в порядке... В глубине души женщина готовилась и к худшему варианту. Не исключено, что Евгений Иванович «нездоров». Приятного в этом, конечно, мало. Но именно об этом она старалась не думать. В райцентре не стала дожидаться автобуса, доехала домой на подвернувшейся попутке.

Войдя во двор, сразу почувствовала неладное. Повсюду царили непривычные чистота и порядок. Дивный стоял у разбитого окна. Какая-то особая, настораживающая тишина разлилась вокруг. Сердце забилось чаще, а мысли, напротив, словно замедлили свой бег. Нетвердыми ногами Фаина взошла на крыльцо, не наклоняясь разжала руку: полупустая сумка негромко шлепнулась на чисто выметенные доски. Несколько шагов через сенцы... Как медленно она идет! Скорее! Вот ручка двери! Рывком потянула ее на себя. Ей в лицо пахнуло холодом, полетели навстречу снежинки, втянутые сквозняком в разбитое окно...

Евгения Ивановича хоронили на другой день. Сероватые тучи затянули небосвод, временами падал легкий снежок. Деревенские бабки, скорбно поджимая губы, переговаривались потихоньку:

— Сколько можно пить-то! Вино добром никому не сходит.

— Да ведь врачи-то сказали, совсем трезвый был.

— Может, и трезвый. Да ведь все равно уж ум-то пропил. Это ведь надо — печь еще не истопилась, а он трубу закрыл!

Дивный уныло брел позади всех. Иногда останавливался, стоял минуту-другую, словно размышляя о чем-то, потом не спеша продолжал свой путь. Фаина вела себя странно. Она не плакала, но, казалось, была чем-то сильно озабочена. Оглядываясь, искала кого-то глазами. Увидев Дивного, успокаивалась ненадолго, потом опять начинала проявлять беспокойство.

После поминального обеда, когда в доме остались только свои, Фаина, сраженная усталостью, уснула на полатях, за печкой. Проснулась только ночью. И сразу отправилась на задний двор, к Дивному. Но коня на месте не оказалось. Куда же он делся? Вышла за ворота, долго всматривалась в даль деревенской улицы. Хотела позвать, но не решилась кричать ночью, тревожить соседей.

Утром Дивный не пришел. Не появился он ни на другой, ни на третий день. Фаина потихоньку возвращалась к своим обычным обязанностям. Но была молчалива и задумчива. Она так и не поплакала по мужу. Казалось, слезы застыли в ней камнем, сковали все внутри. Кто-то сказал, что белого коня видели в соседней деревне, и Фаина начала поиски. Она пыталась узнавать у знакомых, не появлялся ли где Дивный. Но все усилия были напрасны. А ей так хотелось его найти!

По вечерам, управившись по хозяйству, она шла за амбар, где обычно стоял Дивный, осматривалась кругом, брала в руки щетку, которой Евгений Иванович расчесывал конскую гриву. Сердце сжимала невыносимая боль. Так хотелось положить ладонь на теплую шею Дивного, заплакать, зарыдать, уткнувшись в его гриву, оттаять душой... Со стоном Фаина запрокидывала голову. Холодные, колючие звезды смотрели на нее без понимания.