Там, где ты (джен)

Даже в собственных мыслях он никогда не называет мальчика по имени, хотя знает, что тот им пользуется: в школе для незрячих прозвища были не в ходу, а в университете сокурсникам никогда не пришло бы в голову назвать слепого Слепым. Такие уж они есть, корректные и внимательные наружные ребята.

Это имя они выбрали вместе на второй день после того, как мальчик оказался в доме Сфинкса. Пятилетний ребенок почти не говорил, хотя и понимал обращенную к нему речь. Но он не отзывался ни на одно из произносимых наугад имен, а настоящего имени Слепого в Доме никто не знал. И тогда Сфинкс предложил мальчику самому выбрать, как себя называть, и тот вдруг оживился. Перебирать и примерять слова и слоги ему явно понравилось.

Но для Сфинкса он все равно остался безымянным. В самом начале просто “малышом” и “солнышком” (хотя на солнышко ребенок с белесыми глазами и повадками дикого зверя был похож меньше всего), позже “сорванцом” и “мистером-твистером”. Мальчику эти прозвища нравятся, и Сфинксу кажется, что тот ничего странного в отцовских привычках не замечает.

Тем более, что чаще всего он зовет его просто “сын”.

Имя “Слепой” Сфинкс боится произносить даже про себя. И вспоминать боится. Сначала он думал, что при взгляде на мальчика обречен будет всегда видеть того, первого. Но все оказалось совсем не так: и проще, и сложнее одновременно.

Часто Сфинкс вспоминает Лося и чем больше думает о нем, тем меньше понимает. Все дети дома любили его, кто втайне, кто открыто, но был только один мальчик, который не просто любил — дарил Лосю всего себя. Вот так, нараспашку. Как сейчас Сфинксу. Лось этого испугался, а Сфинкс — принял с благодарностью и одарил в ответ: вручил маленькому зверенышу свою бессмертную душу и любящее сердце. Бог знает, как они ужились там, в этом сердце — взрослый Слепой и этот маленький слепой мальчик — но ребенку подарок явно пошел на пользу. Не сразу, конечно, но он все-таки перестал дичиться, а потом, почувствовав тыл и заботу, расцвел. Он был совсем не таким сильным и всезнающим, как взрослый Слепой. Иногда он не умел сдерживаться, орал и психовал, порой был слишком эгоистичен, но Сфинксу все это нравилось. Только тот, у кого за спиной крепкий тыл и кто уверен, что его поймут и примут в любом случае, может себе позволить быть таким беспечным.

Другому мальчику, Слепому его детства, никогда, ни при каких обстоятельствах, не пришло бы в голову кричать в лицо Лосю, чтобы тот оставил его в покое и не лез в его личную жизнь. А сын кричал, да еще как! Двенадцатилетний, ужасно взрослый и опытный, как ему казалось… готовый сражаться за самостоятельность до триумфальной победы. Да, подростковый возраст они пережили в боях. Но Сфинкс улыбается каждый раз, когда вспоминает тот период. Тогда он окончательно понял, что ему удалось. Ни друзья, ни оценки, ни увлечения сына не могли убедить его в этом так хорошо, как этот подростковый бунт, бессмысленный и беспощадный. Бунт, которого ни при каких обстоятельствах не получил бы Лось. Потому что тому Слепому не нужно было бунтовать. Он и так был сильным и взрослым.

Мальчик уходил из-под его влияния постепенно, без лишней боли и надрыва. Сначала появились товарищи вне школы для незрячих, потом юношеские влюбленности, после, уже в университете, компания единомышленников.

Он учится на историка, и учится неплохо и с интересом. Он хорошо играет на гитаре, он не стеснителен, он не излишне агрессивен. Он такой, каким его сделал Сфинкс — не ломая и не неволя душу, а лишь умело настраивая то, что есть.

И Сфинкс любит свое произведение и гордится им. А то, что ночами он рычит от бессилия в подушку и грызет зубами угол одеяла — это совсем другое. Это цена победы. Цена жертвы, которую он принес во имя этой победы.

Сфинксу часто снится Лорд. Он приходит к нему, садится на краешек кровати, кладет руку ему на плечо и улыбается теплой улыбкой эльфа. За его спиной — знакомое острое личико в красном облаке волос, Рыжая. Они всегда молчат.

Горбач приходит реже и всегда играет на флейте. Сфинксу не видно лица, Горбач окутан то дымом, то туманом, видны только руки и флейта. Первый раз он забежал погостить полгода назад, когда боль в груди только появилась, зато теперь приходит каждую ночь. От звуков его флейты боль отступает и Сфинксу хорошо спится.

Еще один частый гость — Русалка. Она давно живет в его снах. Иногда ему даже кажется, что наяву ее никогда и не существовало. Это неправильные, больные мысли, и он гонит их прочь: Русалку видел Курильщик, с ней говорил Рыжий… с ней знаком даже мальчик. Сфинкс верит им, но в душе точно знает, что после Выпускной Ночи он встречал настоящую Русалку лишь во снах.

Слепой не приходит никогда. И каждую ночь, ложась в кровать, Сфинкс рычит от бессилия и боли. С этой болью давно пора что-то делать. Она зародилась полгода назад где-то справа, о вскоре пустила щупальца во все стороны. Она мешает дышать и двигаться. Сфинксу надо к доктору. Он думает об этом каждую ночь, когда катается по простыне и грызет ее зубами, но утром его всегда что-то отвлекает. В его группе в сентябре двое новеньких, оба потеряли зрение после травмы, ребятам приходится тяжело, Сфинкс боится упустить их. У сына заканчивается семестр, на носу экзамены, ему иногда еще требуется помощь — те учебники, что не издаются на Брайле, Сфинкс зачитывает вслух. Плюс еще Рождество с этими вечными хлопотами. Сфинкс любит праздники, а еще больше любит то, что Рождество нравится мальчику, но иногда суета утомляет.

Когда он, наконец, доходит до больницы, оказывается уже поздно. Четвертая стадия не оперируется. Он ничего не говорит на работе и не устраивает прощальных встреч с Лэри или Курильщиком. Дома тоже молчит — мальчик поймет и так. Что-что, а в чуткости оба, и Слепой, и слепой, преуспели в одинаковой степени. Сфинкс худеет с каждым днем, и ждет Рыжего, во сне или наяву, ждет и вкалывает в вены обезболивающие.

Еще через месяц он понимает, что больше не в состоянии работать, и в конце концов забирает вещи из своего кабинета и пишет заявление. Коллеги понуро молчат и собирают деньги на лекарства. Сфинкса тут любят, им больно прощаться с ним. Мальчик теперь часто плачет, умение выражать эмоции — это тоже то, что его отличает от Слепого. Сфинкс радуется этим слезам, но грустит, что все происходит так быстро. Они многого не успели, отец и сын, у которого нет имени.

Обнаружив, что с того дня, как он в прошлый раз просыпался, май на календаре успел смениться июнем, Сфинкс понимает, что счет пошел на дни. Врач удивляется его стойкости. “Какой сильный организм! Как ужасно, что он поздно обратился за помощью” — говорит он мальчику в коридоре, цокает языком и качает головой. На самом деле, Сфинкс все еще ждет. Его выпуск впереди, но он не закончил кое-чего. Не договорил. Не доспорил.

Еще только десять утра, а за окнами уже плывет жара, и асфальт плавится от солнца. Сфинкс не знает, переживет ли он этот день, но твердо обещает мальчику дождаться. Еще одно обещание, в выполнении которого он не уверен. Что ж, одним больше, одним меньше. Мальчик одевается и выходит в коридор. Сфинкс не слышит звука, с которым поворачивается ключ в замке, и гадает: то ли там, в коридоре, что-то происходит, то ли он просто провалился в беспамятство и на самом деле прошло уже полдня...

Но дверь все-таки закрывается. Шепот, мягкие шаги. Сфинкс узнает его еще до того, как видит. Эти звуки — босые ступни по старым половицам — не спутать ни с чем. Слепой садится на краешек кровати. Его веса не хватает, чтобы заставить пружины петь. Он все тот же: хрупкий и сильный одновременно. Его руки с тонкими длинными пальцами невесомо скользят по лицу, глаза пялятся в черное ничто.

— Хорошо, что ты пришел, Бледный. Больно уходить, не попрощавшись, — Сфинкс думает, что говорит спокойно и с мягкой усмешкой, но на самом деле выходит жалко. Слепой прикладывает палец к его губам.

— Тшшш, — шепчет он и качает головой.

— Как там?

— Скучно, — говорит Бледный тихо, и Сфинкс понимает: “Там, на Изнанке, мне скучно без тебя”. Ему хочется потереться щекой о его руку и сказать, что тут, в Наружности без Слепого тоже было скучно, но сил на это уже нет. Сфинкс закрывает глаза и старается впитать в себя эти ощущения: тепло пальцев на лице, шелест слов, запах сырости и леса. Запахи Слепого и мальчика совсем разные...

Сфинкс на минуту оживляется, вспомнив сына.

— Ты встретил там его? Моего мальчика? Я сумел!

— Да. Ты сумел, — Слепой кивает и улыбается, не убирая пальцев с губ Сфинкса, словно уверенный, что душа не отлетит, пока он, словно страж, держит выход на замке. Они молчат.

— Я умру? — спрашивает наконец Сфинкс.

— Я сказал когда-то, что могу перенести тебя целиком.

Сфинкс, заинтересованный, изо всех сил пытается сосредоточиться и не отвлекаться от смысла слов на говорящего.

— Поясни.

— Все еще решать тебе. Если захочешь, я буду проводником…

— Снова зовешь на Изнанку?

Слепой долго молчит.

— Нет, — говорит он. — Я зову тебя за собой. В то место, где я. Где все мы.

“Где я. Где мы”. Бледному следовало с самого начала звать его так — той ночью, когда Сфинкс не сумел разглядеть смысла за формой, растеряв всю свою хваленую мудрость.

Сфинкс чувствует, как соленая влага проделывает себе дорогу по его щеке и медленно кивает.