Звездопад (гет)

Нарцисса кружила мальчишеские головы с той же безрассудной легкостью, с которой сейчас кружила по Большому залу в объятьях Люциуса. Он безупречно вел, и она не сопротивлялась, позволяя увлекать себя в центр зала. В центр внимания. В центр зависти и всеобщего обожания. Улыбалась Люциусу, улыбалась танцующим парам, парам танцующих друзей и скучающим однокурсникам. И в то же время с осторожностью скользила взглядом по толпе и всматривалась, искала любимый силуэт, ямочку на щеках и растрепанные волосы. Вслушивалась в окружающую болтовню, ожидая услышать такой искренний и такой любимый смех. Кружила в небесно-голубом платье вдоль всей танцевальной площадки, вдоль столиков с напитками, вдоль сцены, вдоль преподавательского стола и бесчисленных компаний студентов. Вглядывалась в лица, ища Сириуса.

* * *

Люциус, милый Люциус заботился о своей безупречной прическе, безупречной мантии и безупречной репутации. О безупречности своей спутницы. Его безупречные фотографии печатали на страницах Ежедневного Пророка, и миллионы юных женских сердец таяли от его безупречной улыбки. Миллионы, кроме того, что трепетно билось под небесно-голубым платьем.

Сириус заботился о Нарциссе. Он вкладывал в свою заботу всю теплоту и искренность, которыми без границ делились с ним его друзья. Теплоту, которую он искал во внешнем мире, а потом наполнял ею их собственный мирок. Сотканный из переживаний, общих секретов, переросший из детских игр во что-то большее, почти осязаемое и абсолютно точно имеющее название. Сириус аккумулировал теплоту и, лежа на поляне у Черного озера, делился ею без остатка с Нарциссой. Перебирал пряди ее волос, накручивал кудри на указательный палец и заразительно хохотал. Наслаждался смехом Нарциссы, как наслаждался звоном колокольчиков или трогательной мелодией. Любовался Нарциссой, как по ночам любовался созвездиями на небе, стоя у окна на вершине Астрономической башни. Позволял ей запускать тонкие пальчики в свои волосы, стирать чернила со щек и жаловаться на очередное домашнее задание профессора Макгонагалл. И позволил бы ей сделать всё что угодно, и сам был готов на всё только лишь за одну её робкую улыбку.

Нарцисса сбегала прочь из Слизеринских подземелий, на поляну, к теплу, которым в равной мере с ней делились Солнце и Сириус. Он творил волшебство с помощью волшебной палочки, с помощью заразительного смеха, с помощью сумасшедших рассказов и маленькой ямочки на правой щеке. Нарцисса любила его растрепанную шевелюру, мятую рубашку и гриффиндорский красно-желтый галстук, который никогда не был затянут до конца. Восхищалась его решимостью и серьезностью, которые Сириус тщательно прятал под напускным весельем и озорством. Удивлялась той неподдельной искренности, с которой он рассказывал про своих друзей. Сгорала от стыда, неловко прикрывая красные щеки, когда слышала его озорной шепот у своего уха. Слышала, не разбирая ни слова. Она чувствовала себя самым счастливым человеком, лежа головой у него на коленях и рассматривая созвездия. Нарцисса любила его самого, хоть и никогда бы в этом не призналась.

* * *

«…Звезда Сириус — ярчайшая звезда ночного неба…» диктовала молоденькая профессор Синистра, и Нарцисса упорно отказывалась вникать в её слова. Разве звезда Сириус обнимала её так за плечи посреди Хогсмида? Набрасывала ли хоть раз на её плечи свою мантию, защищая от снега и ветра? Лежала ли потом в больничном крыле с воспалением легких, вынуждая (о нет, давая возможность) Нарциссу прибегать туда несколько раз в день и подолгу сидеть возле больничной койки. Сириус тогда хватал её за руку и отказывался отпускать от себя, откидывая все обвинения Нарциссы в его «глупости и подростковом идиотизме», и «что бы вообще с тобой могло случиться, если бы не согревающие чары?!». А когда она уходила, незаметно выливал укрепляющее зелье в цветочный горшок, надеясь прописаться в больничном крыле на всю свою жизнь.

«Сириус является одной из ближайших к нам звезд, расстояние до него составляет…» Кажется, в этом Нарцисса может дать фору всем ученым мира. Она точно знала расстояние до Сириуса. Ровно двести пятьдесят один шаг прямой дорогой от слизеринского подземелья до слащавого портрета Полной Дамы. Триста сорок девять, если вдруг понадобится обходить движущиеся лестницы по соседним коридорам. Всего лишь двести двадцать прыжков в безуспешной попытке догнать убегающего Сириуса. И целых четыреста шажков, если идти не спеша, болтая обо всем на свете и стуча каблучками по каменным коридорам.

* * *

«…Цветки волшебного нарцисса имеют сильный дурманяще-сладкий аромат…» Сириус вполуха слушал, как Помона Стебель пытается перекричать галдящих пуффендуйцев. Он знал этот аромат куда лучше нее, засыпая в обнимку с зеленым шарфом, подаренным Нарциссой. Она связала его к прошлому Рождеству, «посмотри, почти без помощи эльфов, Сириус!», а потом вручила при всех посреди Большого Зала. И звонко чмокнула в щеку. Он пах так же дурманяще-сладко, как сейчас пахло в школьной оранжерее. А еще он пах годами их дружбы, посиделками на траве, их маленькими секретами и взрослыми разговорами. И плевать на зеленый цвет!

«…На языке цветов нарцисс означает обманчивые надежды, желания и эгоизм». Что же, Сириус терпеть не мог чужое вранье, но в первую очередь он ненавидел обманывать себя. Называть их отношения дружбой было так просто и правильно, но, ловя очередной робкий взгляд Нарциссы, он отчетливо понимал, что они водят друг друга за нос. Он отдал бы сотни галлеонов, чтобы переписать учебники и вычеркнуть слово эгоизм из статей про нарциссы. Ведь единственным эгоистом здесь был он, не желающий делить свою Нарциссу ни с кем, безмолвно ревнующий её даже к первокурснику Когтеврана. Хотя тот всего лишь однажды попросил её помочь с выполнением домашней работы.

Бездумно разрыхляя почву в горшке, Сириус был уверен в том, что собственных знаний про волшебные нарциссы ему хватило бы на несколько лекций.

* * *

Он опоздал на Рождественский бал как раз настолько, чтобы пропустить приветственную речь директора, а затем пропустить пару стаканов джина. Пропустить Лили и Джима на танцпол, а потом позволить своему сердцу пропустить несколько ударов. Нарцисса была сумасшедше красива. Она кружилась в середине танцевальной площадки, то и дело скрываясь за танцующими, положив свои ладошки на плечи Люциуса Малфоя. Тот самодовольно улыбался, и руки Сириуса непроизвольно сжались в кулаки. Они выглядели до безобразия гармонично и до безобразия правильно. И улыбались друг другу своими самыми широкими ненастоящими улыбками.

Сириус поймал её растерянный идущий взгляд, который в ту же секунду сменился на радостный. Мерлин, как же он любил эту девочку. Уголки её губ дернулись вверх, будто решаясь на что-то.

* * *

Иной раз решения даются поразительно легко.

Секунда, чтобы зацепиться в толпе за знакомый взгляд и пропасть. Еще секунда, чтобы собраться с мыслями, вырваться из рук Люциуса и броситься в противоположную сторону зала. Утонуть в родных объятьях, утонуть в глазах, уткнуться в гриффиндорский галстук, смело прижаться к любимым губам. Увидеть его улыбку, ответить улыбкой, а потом счастливо прошептать:

⁃ Потанцуем?

И закружиться в танце, уже не оглядываясь по сторонам, ведь всё, что важно, всё, что нужно, рядом. И будь что будет!