Smoke and mirrors (гет)

У МИ-6 нет структуры как таковой — трудно структурировать то, чего несколько столетий официально не существовало. Но, проработав в качестве главы МИ-6 три месяца, Гарет Мэллори постепенно начинает понимать, как функционирует эта странная огромная махина.

Он никак не может привыкнуть к своему новому кабинету, к этим панелям из красного дерева и старомодной зеленой лампе, которой можно кого-нибудь убить.

Время уже за полночь, но, видимо, все решения здесь принимаются именно ночью.

— Вы хотели знать, почему резидентура в Вене подчиняется резидентуре «Б»? — Билл Таннер позволяет себе улыбнуться и пригубляет виски. — Нас не интересуют сами австрийцы, но интересует австрийская община иранцев, которых курирует иранское правительство. Всё просто. Резидентуре «Б» подчиняются и резидент в Тегеране, и резидент в Вене. Это сокращает время на передачу информации.

— И все они отправляют отчеты в Лондон.

— Естественно, — кивает Таннер. — Вам и мне. Или только вам.

МИ-6 вытащили на свет не так давно, выставили напоказ как экспонат, и секретная служба сделала то, что делает любой зверь, попадая в ловушку: постаралась спрятаться ещё глубже. Ещё дальше в тень.

Мэллори листает бухгалтерские отчеты, которые ежегодно отправляются на стол к премьер-министру, и понимает, что в них нет ни слова правды. Для тех, кто не умеет читать между строк, разумеется.

Всё в МИ-6 строится на парадоксах: официально подчиняясь Министерству иностранных дел, секретная служба имеет прямой доступ к премьер-министру; официально имея обязательство отчитываться перед комитетом по разведке, МИ-6 на самом деле занимается исключительно тем, что пудрит всем членам комитета мозги. Уж Мэллори знает это, как никто другой.

Фактически МИ-6 не отчитывается ни перед кем в правительстве.

Он не может понять, хорошо это или плохо, но какая-то часть его сознания, уже мыслящая, как М, уверена: он должен отчитываться только перед Великобританией, только перед Короной, потому что состав кабинета министров меняется, как небо в ненастную погоду; потому что парламент — просто кучка престарелых снобов, позволяющих американцам втягивать себя в войны, а сепаратистам из провинций — поднимать голову и вопить об отделении; потому что, наконец, кто-то в этой стране должен думать о самой стране, а не о политическом пинг-понге.

* * *

На Даунинг-стрит неожиданно холодно — или это Мэллори так и не согрелся после похорон. Премьер-министр сидит в своём кресле, откинувшись на спинку и давая таким образом понять, что разговор будет приватным. Без удушающих узлов галстуков, не дающих сказать лишнего слова.

— Гарет, ты идешь туда, чтобы прекратить наконец этот бардак. Пора этой своре почувствовать жёсткую руку.

Мэллори смотрит на премьера, с которым учился вместе в Оксфорде, но видит срывающийся с неба снег и чёрную землю кладбища, а также молчаливые тени, скорбно замершие вокруг свежей могилы.

— Служба справляется со своими задачами, — ровно говорит он.

— Они действуют автономно, так, как сами захотят. — Премьер-министр, поморщившись, подается вперёд, явно закусив удила, и произносит с хорошо выверенной долей возмущения в голосе: — Я даже не знаю, на что они тратят все эти деньги!

— На защиту страны, Чарльз, на защиту страны, будь уверен.

Разговор длится ещё двадцать минут, и Мэллори честно пытается рассказать о тех проблемах, с которыми столкнулся, разбираясь в делах МИ-6, но затем понимает, что премьер-министру это совершенно неинтересно, и, вежливо попрощавшись, уходит.

Уже в дверях его настигает вопрос, на который он предпочёл бы не отвечать:

— Ты же справишься с этим? Я рассчитываю на тебя.

— Разумеется. — Мэллори оборачивается и слегка улыбается не то бывшему однокашнику, не то самому себе.

* * *

МИ-6 уже стала для него больше, чем просто работой, больше, чем просто нуждающимся в починке механизмом. За какие-то несколько месяцев МИ-6 успела стать частью него самого — вместе со всеми теми людьми, которые безоговорочно доверились ему, хотя он не заслужил этого.

Идя по коридорам здания на Воксхолл Кросс, Мэллори вдруг понимает, что начинает рассуждать в точности как его предшественница. И он снова не может решить, хорошо это или плохо.

Он словно оказывается в одной клетке вместе со своей конторой, и на совещаниях объединенного разведывательного комитета Мэллори теперь сам вынужден пудрить мозги остальным участникам, потому что даже мысль о том, чтобы раскрыть деятельность подотчетной ему структуры, вдруг кажется кощунственной и совершенно неправильной. На Даунинг-стрит ему приходится применять всё дотоле неизвестное ему мастерство дипломатии, чтобы переключить внимание премьер-министра в какое-нибудь более продуктивное русло, нежели вопросы работы секретной службы. Переступая после этого порог здания на Воксхолл-Кросс, Мэллори желает только одного: открытости; но сама МИ-6 похожа на замкнутого подростка, который пытается решить все свои проблемы сам, без помощи взрослых, хотя прекрасно понимает, что ему не справиться. И это вовсе не вопрос недоверия, в этом Мэллори уверен абсолютно.

* * *

Кейт Чендлер он впервые видит на одном из совещаний. В Лагосе пропадает британский агент, а вместе с ним и документы высшей степени секретности. Совещание проходит как обычно — то есть совершенно бесплодно. Таннер прячет глаза и сухо зачитывает куцый доклад, более напоминающий выжимку из самого себя, начальники отделов так же сухо кивают. Мэллори душно здесь, среди этих сдержанных взглядов и осторожных слов. Все ведут себя так, будто ступают по октябрьскому льду, и этот лед — он сам. Они словно боятся его расстроить, пытаются оградить от чего-то неприятного, и он окончательно убеждается в этом, когда Таннер спокойно подытоживает:

— Всё будет в порядке, сэр. Мы вернём документы. — Его голос звучит уверенно и даже бодро, вот только во взгляде застыла стеклянная обреченность, как будто Таннер — врач, который только что сообщил пациенту, что у того рак.

И тут слово берет Кейт Чендлер, заместитель начальника африканского направления аналитического отдела. У неё белоснежная кожа с россыпью веснушек, пронзительные голубые глаза, короткие тёмно-рыжие волосы и тонкая длинная шея. Всё это Мэллори подмечает ещё в тот момент, когда она входит в комнату. Когда же она открывает рот, он узнаёт также, что у неё твёрдый уверенный голос и острый безжалостный язык. Она не старается быть корректной, она не пытается смягчать свои слова, и Мэллори, слушая её, чувствует, будто ему дали пощечину.

— Чёрт возьми! — резко произносит она, и её голос разносится эхом по конференц-залу; Мэллори отстранённо думает, что она кажется совершенно очаровательной, когда её щеки покрывает гневный румянец. — А чего вы хотели? Американцы вытеснили нас из Северной Африки уже чёрт знает сколько лет назад и теперь, под предлогом договора, делятся сведениями. Бросают нам подачки с барского стола, как собакам, когда мы начинаем слишком уж громко рычать. Теперь они положили глаз на юг, а что делаем мы? Мы сокращаем финансирование! И теперь сидим здесь и думаем, что же нам делать. Почему агентов английской разведки так просто похищают, так просто убивают, так просто...

Она замолкает и в наступившей тишине проводит пальцем по губам. Таннер смотрит на неё, как на еретичку, её непосредственный начальник замирает, не зная, что делать и как спасти ситуацию, а сам Мэллори просто тонет в её негодующем взгляде. Она становится для него глотком воздуха, трещиной в той скорлупе, куда его засунули.

— Продолжайте, — твёрдо говорит он.

Кейт закусывает губу и молчит, понимая, что наговорила лишнего.

— Продолжайте. — Мэллори подается вперёд и смотрит прямо на неё тем самым взглядом, который заставляет нервничать весь объединённый разведывательный комитет.

МИ-6 — это дикий зверь, которого нужно приручить, и Мэллори чувствует, что должен сделать что-то именно сейчас. Он должен показать, что он здесь главный — его не нужно оберегать, его не нужно защищать, наоборот, это он должен защитить их всех. Он вожак этой стаи и должен отвечать за всё происходящее, и никак иначе.

— В последние годы более половины начатых нами операций в Африке заканчивались тем, что нам приходилось отдавать всё американцам. Они привыкли и стали требовать большего — чтобы с ними делились не только информацией, но и информаторами. Очень удобно, чтобы построить собственную сеть. Они не жадные и не бедные, а у нас нет денег на то, чтобы содержать больше трёх агентов в том же Лагосе. В Лагосе! Не в какой-нибудь Уганде. В Лагосе, с его нефтью. Задумайтесь, сэр: три наших агента — и шестнадцать американцев, не считая тех, о ком мы не знаем. Как вы думаете, кому достанется нигерийская нефть?

Мэллори запрашивает все отчёты по Южной Африке напрямую у Кейт — он знает, что если они пройдут через Таннера, то он получит лишь хорошо отредактированную красивую сказочку.

Отчёт появляется у него на столе на следующий день, и Мэллори понимает, что документ был уже написан — просто ждал своего часа.

Он вызывает её лично. В этот раз она ведёт себя гораздо увереннее и совершенно не стесняется в выражениях, описывая сложившуюся ситуацию. Мэллори озадаченно хмыкает, услышав крепкое выражение от этой хрупкой девушки, но затем приходит к выводу, что ей это даже идёт.

Они проводят в его кабинете почти четыре часа, и Мэллори отчего-то испытывает смущение, ловя на себе насмешливый взгляд Манипенни, когда та в третий раз приносит им чай. Прощаясь, он сам протягивает Кейт руку для пожатия — и едва не поддаётся соблазну задержать её тёплую, не по-женски уверенную ладонь в своей. Он не пытается обмануть самого себя: она нравится ему, и не только как проницательный и тонкий аналитик. Однако Мэллори слишком хорошо помнит, где они оба работают. Он разжимает пальцы и улыбается. И старается не замечать, как разочарованно опускаются уголки её губ.

Он перечитывает несколько раз её отчёт и собственные заметки, сделанные в ходе разговора, выпивая в процессе четверть бутылки виски. Он меряет шагами свой кабинет, бродя по нему, словно зверь, запертый в клетку. Затем, остановившись, медленно проводит рукой по панели красного дерева и вдруг ловит себя на мысли, что ещё не так давно здесь точно так же ходила прежняя М, прочитав те же самые отчёты. Может быть, тоже залпом пила виски, и бормотала под нос это своё «Чёрт возьми!», и даже разбивала стаканы, бессильная что-либо сделать. Он не сомневается, что подобные отчёты ему могут положить на стол все резидентуры, и наконец начинает понимать, зачем Таннер так оберегает его: от этого бессилия действительно можно сойти с ума. Но он, в отличие от Оливии Мэнсфилд, имеет больше возможностей что-то сделать: у него есть влияние на премьер-министра, он на короткой ноге с некоторыми членами Теневого кабинета, он знаком с руководством МИ-5. Мэллори может и готов действовать, но ему нужно подтверждение... Кейт Чендлер слишком любит свой регион, и Таннер утверждает, что она сгущает краски. Однако сам Таннер, по всей видимости, предпочитает едва видимые акварельные пейзажи, поэтому Мэллори предпочитает спросить человека, который не соврёт ему в глаза — если только не пожелает промолчать.

* * *

Снова за полночь — в этой структуре все дела действительно откладывают на ночь, — и в его кабинете стоит Бонд, вернувшийся с задания в Египте. Он уже отчитался и ждёт, когда Мэллори отпустит его домой, однако тот тянет, листая отчёты наблюдателей, прежде чем наконец решает задать мучающий его вопрос:

— Как там вообще дела?

Бонд бросает на Мэллори короткий взгляд, прошивающий насквозь, словно автоматная очередь, и сдержанно роняет:

— Там тяжело.

Мэллори просто кивает и отпускает агента. Когда закрывается дверь, он встает, наливает себе виски на два пальца и залпом выпивает.

На следующий день он приглашает Кейт Чендлер в свой любимый ресторан.

* * *

У неё действительно совершенно изумительные глаза, а когда она хмурится, вертикальная морщинка перечеркивает переносицу, делая выражение её лица немного обиженным и недоумённым. Они обсуждают прошедшую олимпиаду, волнения протестантов в Северной Ирландии, очередной газовый кризис между Россией и Украиной — и на любую тему у неё находится что сказать. Кажется, у неё в принципе есть собственное мнение по любому вопросу. Кейт бросает хлёсткие фразы, безжалостно высмеивает чужие промахи, сопровождая свои язвительные комментарии по-настоящему дельными замечаниями, и Мэллори не сомневается ни секунды в том, что она действительно знает, о чём говорит. Её принципы незыблемы, как скалы в Корнуэлле, она не терпит компромиссов и готова отстаивать собственное мнение ровно до того момента, пока сама не посчитает, что ошибалась, и всем этим она похожа на самого Мэллори.

— Они считают, что на вас и так слишком много свалилось, — прямо говорит Кейт, мелкими глотками допивая вино.

— Разве я похож на того, кого стоит жалеть? — спокойно спрашивает он.

— Это МИ-6. — Она пожимает плечами и добавляет: — Мы очень хорошие дети. Мы не доставляем родителям неприятностей. Не обижайтесь, они защищают вас так, как умеют.

— А вы? — Мэллори пытается поймать взгляд Кейт, и когда ему это удаётся, он вновь тонет в её глазах.

— А я считаю, что лучшая защита — нападение. — Она смотрит на него прямо и улыбается чуть лукаво. И Мэллори сдаётся. Эта женщина сметает любые преграды на своём пути, чётко зная, чего хочет, и он просто не может сопротивляться её напору.

Он оплачивает счёт, вызывает для неё такси. Она целует его в щёку и не удивляется, когда вместо этого их губы встречаются. Мэллори сам не понимает, как они оказываются в отеле, где он предварительно забронировал номер. Не то чтобы он предполагал подобное завершение чисто делового ужина, но он работает в МИ-6 и уже привык учитывать все варианты.

Мэллори вставляет электронный ключ на ощупь, не отрываясь он губ Кейт, ещё хранящих терпкий привкус вина, и толкает дверь спиной. Она распускает тугой узел под самым его горлом и, стянув галстук, отбрасывает в сторону. Он подсаживает её на подзеркальник в крохотной прихожей; одну руку он кладёт ей на бедро и медленно поднимается вверх, задирая при этом короткую юбку, в то время как его губы изучают каждый миллиметр её лица и шеи. Подцепив тонкую резинку её белья, он так же медленно стягивает его вниз. Кейт сама расстёгивает свою рубашку, открывая взгляду Мэллори тонкие ключицы, чёрный кружевной бюстгальтер и гладкий живот; он целует кожу над краем бюстгальтера, пробует её на вкус кончиком языка, едва ощутимо сдавливает зубами. Дыхание Кейт учащается, и он чувствует губами её пульс.

Он опускается перед ней на колени, окончательно стягивает и отбрасывает в сторону её трусики, а затем поднимает её ноги и ставит себе на плечи. Когда Мэллори смотрит в глаза Кейт, он видит в них неприкрытое желание и лёгкое удивление, словно она всё ещё не может поверить в происходящее. От этого взгляда его бросает в жар. Он проводит кончиком пальца по внутренней стороне её бедра, ощущая, как тело Кейт отзывается лёгкой дрожью, и прикасается к чувствительной коже губами. Он закрывает глаза и вдыхает её запах, сладковатый и манящий, не оставляющий ему ни единого шанса, ни единой возможности отступить.

Когда он осторожно раздвигает пальцами влажную плоть и дотрагивается кончиком языка до её клитора, Кейт лишь шумно выдыхает и вцепляется ногтями в его плечо.

Гораздо позже, когда они добираются наконец до постели и она засыпает, прижавшись к нему, Мэллори приобнимает Кейт одной рукой и думает о том, что снова не знает, правильно ли всё это. Он никогда не позволял себе служебных романов, никогда не выходил за рамки, но это МИ-6, здесь допустимо то, что не недопустимо нигде больше, и под строгим запретом то, что везде считается нормой. Это другой мир, и Мэллори осваивает его с присущим ему упорством.

Он отводит в сторону короткую прядь тёмно-рыжих волос и легко касается губами виска Кейт. В голове лениво крутятся мысли о пропавшем в Лагосе агенте, об активизировавшихся в Шотландии националистах и о неоднозначной ситуации в Индонезии, требующей его вмешательства. И Мэллори неожиданно понимает, что под тихое дыхание Кейт думать обо всём этом становится куда проще. Он улыбается и сам незаметно проваливается в сон.

* * *

Следующие несколько недель пролетают почти незаметно. С Кейт он видится урывками — оба слишком заняты, и их свободное время редко совпадает, но при любой возможности они проводят ночи вместе, каждый раз меняя отели. Мэллори регулярно ездит на Даунинг-стрит, представляет объединённому комитету очередные отчёты, посещает совещания, обсуждает обострение кризиса в Индонезии. Он делает крюк по дороге в Париж и наносит визит в Лагос, решив разобраться в ситуации на месте, и понимает, что там уже действительно ничего не исправить. Кризис в Индонезии всё разрастается, военные контракты оказываются под угрозой, и ситуация становится настолько опасной, что Мэллори, всегда склонявшийся к осторожным действиям, почти решается идти ва-банк. Его нервы на пределе, и он чувствует, что находится на грани срыва.

Они с Кейт встречаются в ресторане, как всегда, но сегодня Мэллори почти ничего не заказывает. Он комкает салфетку, цедит виски и по-прежнему думает об прошедшем утром совещании, на котором он представлял отчёт для премьер-министра. Он слишком устал от подколок министра иностранных дел, слишком отчаялся, разбирая положение дел в Джакарте. Мэллори не отпускает злость. Кейт не пытается разговорить его, лишь молча разглядывает его лицо, вяло ковыряясь в салате. Мэллори перехватывает её взгляд, в котором видит собственное отражение; его глаза темнеют. Гнев и напряжение требуют выхода, и когда Кейт, сбросив одну туфлю, касается стопой его бедра, он понимает, что хочет её — прямо здесь и сейчас, сильнее, чем когда-либо раньше. Кейт улыбается мягко и понимающе. Едва они садятся в такси, она наклоняется к Мэллори, расстёгивает ремень его брюк и оттягивает тугую резинку плотных трусов, едва сдерживающих вставший член. Она проводит языком по всей длине, а затем, губами сдвинув тонкую кожицу, обхватывает головку. Мэллори шипит сквозь зубы и обхватывает затылок Кейт одной ладонью, толкаясь глубже в её податливый рот. Он едва способен назвать свой адрес, когда таксист, паскудно усмехаясь, спрашивает, куда их везти.

В особняке Мэллори, расположенном в дальнем пригороде Лондона, Кейт оказывается впервые, но он не даёт ей времени оглядеться, почти заталкивая в спальню. Она и не сопротивляется, на ходу снимая с него рубашку и подставляя шею под требовательные, почти болезненные поцелуи.

— Что случилось? — спрашивает она потом, когда они оба уже просто лежат в постели, разгорячённые и утомлённые. Голова Мэллори лежит у неё на груди, и Кейт ласково поглаживает кончиками пальцев его виски.

— Похоже, кто-то хочет полакомиться нашим пирогом, — негромко произносит Мэллори, закрывая глаза и растворяясь в её прикосновениях; головная боль, терзавшая его весь день, медленно отступает. Мысли проясняются, и он вдруг думает, что только она может дать ему совет, может подсказать правильное решение. И только ей он доверяет достаточно, чтобы принять любую поданную ею идею. Его заполняет какая-то болезненная нежность, и он, подняв руку, крепко сжимает её ладонь, чувствуя ответное пожатие, которое значит для него гораздо больше, чем все проведённые вместе ночи.

— Я могу чем-то помочь? — спрашивает Кейт.

И Мэллори отвечает, не раздумывая.

— Как ты считаешь, — медленно говорит он, — если бы страна, которая много лет не глядя подписывала многомиллионные контракты, вдруг отказались от них, что бы это могло значить?

— Что появился новый игрок, — без паузы отвечает она.

— Но игрока нет. — Он вздыхает, продолжая прокручивать в голове варианты.

— Если ты его не видишь, это не значит, что его нет, — шепчет Кейт ему в самое ухо. — Найди его, Гарет, просто найди его.

* * *

Та самая лампа в кабинете больше не вызывает у Мэллори раздражение, и теперь он совершенно уверен, что ею в самом деле легко можно кого-нибудь убить. У неё очень удобная рукоятка, а абажур сделан из металла, и если хорошо размахнуться... Впрочем, если кого-то приложить об панель из красного дерева, то результат тоже может оказаться непредсказуемым. Кабинет Мэллори вообще полон сюрпризов.

Бонд заходит и привычно застывает у двери, подтянутый и невозмутимый, как всегда.

Мэллори протягивает ему папку с заданием и дожидается, пока тот небрежно пролистает её.

— Вопросы? — спрашивает он. Эта небрежность, с которой Бонд всегда читает любые выданные ему бумаги, первое время страшно раздражала Мэллори, его вообще раздражало в 007 почти всё. Однако с тех пор он научился главной науке МИ-6 — внимательности к деталям. Теперь он знает, что за небрежностью Бонда скрываются цепкая зрительная память и склонность к экономности в движениях. Он знает, что этих нескольких секунд хватило Бонду, чтобы изучить информацию и запомнить все исходные данные, и он мог бы повторить всё слово в слово, если бы Мэллори попросил. Но такова уж работа агента разведки — делать вид, что он ни при чём, что ему неинтересно.

— Никаких, сэр. — Бонд улыбается вежливо и чуть снисходительно и разворачивая, демонстрируя идеально сидящий на совершенно прямой спине дорогой пиджак.

— Бонд, — неожиданно окликает его Мэллори, сам не вполне понимая, почему выбирает именно этот момент и почему переходит на почти неформальное обращение. — Вы же хотели что-то спросить, — устало добавляет он, и когда Бонд оборачивается, Мэллори видит на его лице точно такую же усталость, хоть и прикрытую насмешкой.

— Вы действительно послали премьер-министра нахер? — с совершенно мальчишеским любопытством интересуется Бонд.

Мэллори сопоставляет приватный разговор в абсолютно защищённом кабинете на Даунинг-стрит с восхищенными взглядами, которыми его встретили подчинённые по возвращении в штаб-квартиру, и выдыхает сквозь смех, уже заранее зная ответ:

— Откуда у вас такая точная информация?

Бонд самодовольно ухмыляется и легко касается кончиками пальцев нагрудного кармана, из которого торчит ручка — точная копия той, что неизменно таскает с собой сам Мэллори.

* * *

Он приезжает в штаб-квартиру затемно и затемно же уезжает. Часы складываются в дни, из дней собираются недели. Всё идёт по накатанной колее, в ставшем уже привычным напряжении. Несколько раз Мэллори вызывают в правительство; министр внутренних дел на внеочередном собрании объединенного комитета предлагает помощь — ведь военные контракты составляют 1,2% ВВП Британии. Когда он произносит это, в его глазах отражается лёгкая снисходительность, но Мэллори лишь фыркает и с несвойственным ему высокомерием отметает все предложения о помощи.

У него больше нет ни времени, ни сил на то, чтобы водить её по ресторанам, поэтому теперь, когда Кейт удаётся вырваться к нему, они скромно ужинают дома. Никаких омаров и лазаний — они легко обходятся тем, что находится в холодильнике, и завтракают банальной овсянкой с тостами. И Мэллори привыкает к этому. Привыкает к её шелковому халату, который она всегда небрежно кидает в спальне, привыкает к её язвительным комментариям, когда она читает новости в утренней газете, привыкает к её запаху в своём доме. Привыкает — и никак не может привыкнуть к тому, что она принадлежит ему, что её блестящий ум и идеальное тело находятся в полном его распоряжении, и он имеет полное право прикасаться к ней, зарываться лицом в её волосы, ласкать языком её грудь и заставлять её стонать и выгибаться навстречу его телу.

Ему нравится с ней разговаривать, нравится её наблюдательность и нетривиальный подход к любой проблеме. Кейт умеет направить его, умеет подсказать деталь, которую он пропустил. Она легко может выстроить цельную картину из его почти бессвязных фраз, из того потока сознания, который он выплёскивает на неё, уже не пытаясь даже как-то структурировать — Кейт всё равно понимает его лучше, чем даже он сам, и к этому тоже оказывается так легко привыкнуть. Он уже не понимает, как мог жить без неё, и все, что происходит между ними, кажется ему до невозможного правильным.

Приближается февраль. Вещей Кейт у него дома становится едва ли не больше, чем в её собственной квартире. Мэллори аккуратно складывает её халат на пуфике в спальне, ставит в стаканчик брошенную на раковине зубную щетку, моет стакан со следами её губной помады. По дороге на работу он просит водителя остановить машину у ювелирного магазина, возвращается, недовольно хмурясь, и просит притормозить ещё у одного. На этот раз Мэллори садится в машину, крепко сжимая в кармане пальто коробочку с кольцом. Он ещё не решил, когда именно это произойдёт, но уже знает, что сделает Кейт предложение.

В штаб-квартире удивительно суетливо, и его уже у дверей просят пройти вниз, в подземные этажи, где располагается оперативный штаб. Пока они идут, дежурный аналитик быстро пересказывает новости: в Индии волнения, в ООН не приняли резолюцию, в Дамаске теракт, в Мадриде засветился агент, в Москве ФСБ вот-вот прижмет целую цепочку, но русские оставляют им шанс вывезти агентов. Мэллори жаль терять половину московской резидентуры, но он понимает, что этих агентов ещё можно будет использовать где-нибудь в другой точке, там, где у Москвы нет интересов. Также ему сообщают, что Бонд выходил на связь, и уже спускаясь в подвальные помещения, Мэллори просматривает лаконичный, но на редкость ёмкий отчёт 007. Кейт была права — в Азии действительно появился новый игрок. Бонд просит активного вмешательства в ближайшие часы. Ситуация достаточно серьезная, и Мэллори вызывает к себе аналитиков по азиатскому региону. После их ухода Мэллори ещё минут тридцать просчитывает все возможные действия, прежде чем дать добро на силовое вмешательство.

Спустя четыре часа после этого Таннер без стука входит в кабинет Мэллори и вместо извинений произносит одно короткое слово:

— Неудачно.

Мэллори не спрашивает, о чём речь, в этом нет необходимости. Он вспоминает, как самоуверенно ухмылялся Бонд, в последний раз покидая его кабинет.

— Что пошло не так? — уточняет он ровно и отстранённо, и лист бумаги, зажатый в его руках, не дрожит.

— Мы не знаем.

Таннер смотрит на Мэллори с болезненным сочувствием, и тому хочется запустить в него чем-нибудь, хоть ручкой, хоть стоящей на столе пепельницей. Чем угодно, лишь стереть это выражение с лица начальника штаба. Они ведь дружили, думает Мэллори с раздражением, это его сейчас нужно жалеть, так какого же чёрта...

— Какого чёрта, — тихим от сдерживаемой злости голосом произносит он, и неожиданно вспоминает свою предшественницу, никогда не стеснявшуюся в подборе слов для выражения своих эмоций. Он так и не смог её понять, пока она была жива. Что ж, зато он прекрасно понимает её теперь.

Он выдыхает сквозь зубы и откидывается на спинку кресла, на пару секунд закрывает глаза, прижимая пальцами веки.

— Я хочу знать все подробности, — произносит Мэллори прежним спокойным тоном, и взгляд Таннера становится непроницаемым.

* * *

Когда Кейт заглядывает к нему в кабинет, он сидит неподвижно, глядя в одну точку, а на столе перед ним стоит полупустая бутылка виски. Мэллори поднимает совершенно трезвый взгляд и, криво усмехнувшись, убирает бутылку в сейф.

— Расскажи, — просит она, садясь на край его стола, и тянется, чтобы взять его за руку. Их пальцы переплетаются, и Мэллори легко сжимает её ладонь.

— Не здесь, — он качает головой и отодвигает своё кресло, чтобы встать. Мэллори хочется обнять её, прижать к груди, ощутить исходящее от неё тепло, вдохнуть её запах — только чтобы убедиться в том, что она здесь, рядом с ним. Он никогда не думал, что терять агентов настолько тяжело и больно, — или он просто слишком привык к Бонду?

Они садятся в машину — своего водителя Мэллори отпустил ещё днём, когда понял, что задержится дольше обычного, и домой его везёт Кейт на своей старой «тойоте». Всю дорогу Мэллори молча смотрит в окно. Лишь когда они въезжают в тёмный гараж возле его дома, он негромко произносит:

— 007 не вернулся с задания.

Кейт бросает на него пристальный взгляд, и Мэллори понимает, что она вряд ли знала Бонда лично. Но она лишь внимательно смотрит ему в глаза, затем касается ладонью его щеки и нежно целует в губы.

— Иногда мы умираем, Гарет. И зачастую мучительной смертью. Но все мы знаем, что умираем за свою страну.

Мэллори качает головой, а затем, после небольшой паузы, едва слышно спрашивает:

— Я все ещё похож на того, кого нужно жалеть?

Её губы трогает слабая улыбка. Кейт гладит его большим пальцем по щеке и твёрдо отвечает:

— Нет, конечно же, нет.

* * *

Мэллори практически ночует в штаб-квартире, пытаясь выправить ситуацию в Индонезии, и ему это почти удаётся, хотя бесконечные звонки министра иностранных дел не вызывают особого подъёма духа.

Он прикладывает массу усилий, чтобы завершить все дела до конца недели, но Кейт говорит ему, что должна уехать в Саффолк к тете, так что Мэллори всё равно проводит все выходные в здании на Воксхолл Кросс. В субботу вечером он навещает Темз-Хаус и проводит несколько часов в компании главы МИ-5. Когда посреди разговора с языка Мэллори срывается язвительное «младшая сестра», его собеседник лишь добродушно ухмыляется и заверяет: «Так и должно быть, Гарет, эти засранцы очень быстро обращают честных британцев в свою веру».

Из Темз-Хаус он выходит с прямой спиной и заручившись поддержкой соседа с противоположного берега. Джонатан, с которым Мэллори знаком уже лет пятнадцать, очень любит называть свои игры в песочнице «заботами о национальной безопасности». Мэллори знает, что такое национальная безопасность на самом деле, но вежливо позволяет своему коллеге считать по-другому: до тех пор, пока они оба искренне верят в то, что должны отчитываться только перед Короной, им приходится играть по общим правилам.

Кейт приходит к нему в кабинет в понедельник и с заговорщическим видом кладёт на стол пухлую папку с только что отпечатанными документами, на которых красуется гриф Центрального Разведывательного Управления США.

— Надеюсь, я не ошиблась, и ты готов сыграть, — говорит она и торжествующе улыбается — её губы остаются сжаты в тонкую полоску, но Мэллори знает её достаточно хорошо, чтобы заметить, как неуловимо меняется выражение глаз.

В папке лежит очень подробный план предстоящей операции ЦРУ по перехвату большой партии оружия из Азии в Африку.

Кейт усаживается в кресло и продолжает улыбаться, пока Мэллори, нетерпеливо хмурясь, читает принесённые ею документы. Когда он снова поднимает на неё взгляд, Кейт наклоняется вперёд и поясняет:

— Мы помним Лагос, мы никогда ничего не забываем. И если не скажет Таннер, то скажу я, потому что ты должен это знать, — она говорит с той жаркой уверенностью, которая сметает на своём пути любое сопротивление, и глаза её сверкают голубым льдом. — Если бы американцы не решили вмешаться, ничего бы не случилось. Но янки так любят бряцать оружием, так любят, чтобы всё делали за них. Это наш шанс, Гарет, шанс вернуть влияние в регионе.

Мэллори долго молчит, изучающе глядя на нее, а потом очень тихо спрашивает:

— Где ты это взяла?

— Чёрт возьми, какая разница! — она вспыхивает и зло смотрит на него. — Может, я переспала с координатором ЦРУ и выкрала эти бумаги у него. Может, шантажировала кого-то в посольстве или даже убила. А может, я вообще финансирую террористов вместо того, чтобы платить налоги.

— Ты понимаешь, что я не могу воспользоваться этой информацией, пока не узнаю её источник? — устало говорит Мэллори, бессознательно проводя пальцем по обложке папки. В этот момент он чувствует себя глубоким стариком.

Кейт замирает, теряя запал, и, потянувшись вперёд, касается через стол его руки.

— Просто поверь мне, Гарет, — тихо произносит она с мольбой во взгляде.

Он смотрит ей в глаза, отчётливо понимая, что не готов с ней ругаться. Поэтому он кивает и отвечает:

— Мне надо всё обдумать, хорошо?

— Хорошо, — она улыбается ему, и Мэллори улыбается в ответ. — Я могу идти, М? — подчёркнуто официально спрашивает Кейт.

— Да, мисс Чендлер. Можете идти, — разрешает Мэллори и перестаёт улыбаться, лишь когда за ней закрывается дверь. Он ещё раз просматривает документы, хмурясь всё сильнее с каждой страницей, и вызывает Таннера.

МИ-6 — это лабиринт из кривых зеркал, и главное правило здесь — всё не то, чем кажется. Каждое событие состоит из слоёв, каждый слой — лишь следствие чего-то более крупного, каждое следствие — всего лишь кусочек на огромном мозаичном полотне.

— У мисс Чендлер весьма неоднозначная репутация, — замечает Таннер. — Кажется, она сумела вмешаться туда, куда вмешиваться не стоит.

Мэллори абсолютно с ним согласен, и потому его беспокойство за Кейт становится ещё сильнее.

* * *

События, на первый взгляд совершенно не связанные друг с другом, свиваются в тугую спираль: сорванные военные контракты в Индонезии, убийство английского агента в Лагосе, давление правительства и, как ключ ко всему, предстоящая американская операция. Мэллори подсознательно чувствует, что все это — ниточки одной большой паутины, но никак не может понять, какая роль ему досталась: паука или жертвы? Или наблюдателя? Но вокруг него сплошные кривые зеркала, и, примеряя на себя образ хищника, можно незаметно для себя оказаться запутавшейся в чужой паутине добычей. В стране тоже неспокойно, протестанты в Ольстере устраивают погромы, кулаками и разбитыми стеклами отстаивая своё право на единство с Британией, — кто бы мог подумать, что всё так повернётся.

Уже весной к нему, прямо на Воксхол-Кросс, заявляется Джонатан и, криво усмехаясь, говорит:

— Младшая сестра пришла к старшей.

Таннер поднимает их агентов в Ольстере и Дублине, и уже через два дня у Джонатана на столе лежат списки людей в Ливерпуле и Глазго, связанных с погромами в Белфасте.

«Мне бы твои проблемы», — не удержавшись, приписывает Мэллори в углу одного из листов, прежде чем поставить размашистое «М». У него всё не выходит из головы та американская операция, до которой остаётся всего две недели.

Кейт так и не переезжает к нему, хотя по-прежнему проводит большую часть времени у него дома. Мэллори рад её присутствию, но сил теперь хватает только на то, чтобы дотащиться до кровати, раздеться и уснуть беспробудным сном до самого утра. Ему постоянно снится чёрная земля, припорошенная снегом, и тени, толпящиеся вокруг.

Кольцо так и остается лежать в коробочке, запертой в нижнем ящике его стола, — сейчас не самое подходящее время для налаживания личной жизни.

Кейт утверждает, что отчёт попал к ней совершенно случайно, через десяток информаторов. Таннер темнит с выводами и пытается усилить охрану Мэллори. Тот вежливо отказывается от заботы Таннера и лично проверяет рассказ Кейт. Он доверяет ей, но осмотрительность и дотошность уже входят у него в привычку, и он понимает, что не сможет спокойно спать, пока во всём не убедится. Когда всё подтверждается, он не испытывает укола совести — ему нечего стыдиться. Он лишь выдыхает и начинает ещё упорней искать, где же затаился подвох. У каждого события есть несколько слоёв, и Мэллори должен убедиться, что последствия его решений не ударят по Кейт.

* * *

Его вызывают на Даунинг-стрит. Премьер-министр сидит в своём удобном кресле так, будто проглотил жердь.

— Я на тебя рассчитывал, Гарет, — устало говорит он.

— Я никого не подвёл, — парирует Мэллори и смотрит на своего бывшего — теперь он это отчетливо понимает — друга с вежливой холодностью.

— Разговора не получится, — констатирует Чарльз со вздохом.

— Когда одна из сторон не желает слышать другую, разговор, как правило, не складывается, — уточняет Мэллори и встаёт.

— Ступай, — уже в спину слышит он. Премьер всегда любил оставлять за собой последнее слово.

Только пройдя второй пост охраны на Воксхолл Кросс, Мэллори чувствует себя в безопасности.

* * *

Мэллори не разведчик, он ещё лишь осваивает всю многогранность поглотившей его тени, но когда-то он был солдатом и прекрасно помнит ощущение надвигающейся бури, которое пронизывает воздух, словно ток. Это чувство не отпускает его, не дает расслабиться, и с каждым шагом Мэллори напряжение, витающее в воздухе, лишь усиливается.

Он передает аналитикам исходные данные и просит проанализировать их отдельно по каждому направлению. Он бросает в разговорах с начальниками отделов ничего не значащие намеки, скрупулёзно записывает, кому и что именно сказал, затем перечитывает и сжигает бумагу — МИ-6 учит осторожности. Мэллори инициирует совещание разведывательного комитета и отправляет две группы агентов в Алжир.

Он планирует операцию настолько тщательно, будто от неё зависит его собственная жизнь. Он придирчиво выбирает агентов и старается не думать о том, что не может послать самого лучшего, потому что его больше нет.

Он начинает избегать Кейт. Это один из немногих доступных ему способов защитить её, потому что угроза в воздухе становится почти осязаемой. Таннер молчит, но в его взгляде отражаются сдержанное неудовольствие и беспокойство. Мэллори встречает этот взгляд холодной усмешкой; он уже всё решил, но Таннер всё равно каждый вечер отдаёт телохранителю короткий приказ проводить шефа до самой двери дома.

Совещание разведывательного комитета, на котором он, по уже разнёсшимся слухам, собирается объявить негласную войну, назначено на утро вторника. На вечер понедельник у Мэллори совсем другие планы. Звенящий от напряжения воздух пахнет опасностью и металлом — Мэллори слишком хорошо знает этот запах, чтобы не узнать его.

Он собирает оперативное совещание. Все поражены: МИ-6 давно уже не проводила таких масштабных операций. Мэллори прячет улыбку, довольный тем, что сумел стряхнуть с них пыль. Один лишь Таннер молчит и мрачно наблюдает за тем, как его коллеги обсуждают детали операции, которая никогда не случится.

Кто-то слишком хочет, чтобы Британия вмешалась в игры кузенов с другого континента. Ставки слишком высоки, и Мэллори не собирается рисковать своей страной. Только собой. МИ-6 учит не только оставаться в тени, МИ-6 учит выходить из тени на самый яркий свет, невзирая ни на что, когда это требует безопасность Короны. И вот сейчас Мэллори переступает границу тени, выходя в освещённый круг, и раскрывает свои карты:

— Завтра мы будем настаивать на том, чтобы отменить операцию.

Он уходит. Его провожают недоумёнными взглядами и встревоженным шёпотом. Увязавшийся за ним Таннер открывает для Мэллори дверцу машины и зачем-то напутствует: «Будьте осторожны, сэр». Мэллори рассеянно кивает, слишком занятый собственными мыслями, и не замечает сквозящих в обычно ровном голосе Таннера ноток одобрения и... восхищения?

* * *

Он отпускает охранника и аккуратно прикрывает за собой дверь, оказываясь в темноте дома. Едва слышно скрипит, поворачиваясь в замке ключ. В тишине этот звук кажется Мэллори оглушительно громким, как и его собственные осторожные шаги. Ветки деревьев стучатся о стекло под порывами ветра, и тусклые пятна света на полу идут рябью.

Мэллори делает несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться, и вдруг понимает, что и так абсолютно спокоен.

Он всё делает медленно, без спешки. Ставит на пол кейс с документами, небрежно бросает на кресло пальто и шарф. В сером полумраке каждое движение кажется каким-то замедленным, как во сне или под водой.

Он проверяет, надежно ли заперты окна на обоих этажах, осторожно задёргивает шторы и спускается обратно в кухню. Стол рассечён пополам узкой полосой света, падающего из окна. Мэллори кладёт пистолет на эту полосу, механически выравнивает его, чтобы дуло лежало ровно вдоль границы света и тени.

Напряжение, не отпускавшее его последнее недели, вдруг уходит, уступая место холодной уверенности в себе. Что-то подобное, должно быть, испытывает хищник, затаившийся в ожидании жертвы.

Ему остаётся только ждать, потому что он использовал уже все свои уловки, расставил ловушки везде, куда смог дотянуться, и теперь нужно проявить немного терпения, надеясь, что у неизвестного противника нервы сдадут раньше. Мысль о том, что никакого противника может и не быть, Мэллори отметает сразу — он слишком доверяет своим инстинктам.

В замке снова поворачивается ключ. Мэллори, прижимаясь к стене, тенью скользит к двери, уходя с вероятной траектории возможного выстрела.

На пороге стоит Кейт и кутается в лёгкий плащ.

— Гарет? — неуверенно зовёт она, и Мэллори, не давая ей опомниться, резко тянет девушку к себе и захлопывает дверь.

— Зачем ты приехала? — шепчет он, прижимая Кейт к стене в коридоре, и целует её в висок. От её волос пахнет жасмином и лондонскими туманами.

Спокойствие Мэллори рассыпается в одно мгновение; ему делается страшно при мысли о том, что Кейт может оказаться рядом с ним в случае нападения.

— Зачем ты приехала? — повторяет он.

— Что происходит, Гарет? — встревоженно спрашивает она. — Я приехала, когда узнала, что ты изменил своё решение. Что-то случилось, изменились обстоятельства? — она пытается поймать его взгляд, но Мэллори настороженно вглядывается в темноту за окном.

— Я не менял решение, — отстранённо говорит он.

— Что значит, не менял? — хмурится Кейт.

Мэллори вздыхает, молчит несколько секунд и, всё же посмотрев на неё, отвечает предельно честно:

— Это был блеф. Я хотел знать, кто сливает информацию.

— Узнал? — внезапно очень холодно спрашивает она, и он почти успевает удивиться её реакции, когда от окна раздается какой-то скрежет. Мэллори резко оборачивается, инстинктивно заслоняя Кейт собой, и слишком поздно понимает, что это всего лишь бьётся об окно ветка.

Удар в затылок оказывается недостаточно сильным, чтобы полностью лишить Мэллори сознания, и он смутно осознаёт происходящее, когда Кейт с трудом подтаскивает его бесчувственное тело к батарее в гостиной и защёлкивает стальные наручники на его запястье. Мэллори пытается сопротивляться, но не чувствует своего тела. Проходит несколько долгих минут, прежде чем в голове немного проясняется и ему удаётся кое-как сесть.

Кейт сидит напротив на него, подтащив поближе стул; у неё на коленях лежит его собственный пистолет. Мэллори закрывает глаза; ему кажется, когда он снова откроет их, окажется, что это был просто сон, дурная шутка переутомлённого разума. Однако хлёсткая пощечина недвусмысленно намекает на то, что это реальность.

Мэллори не спрашивает её ни о чём. Он просто смотрит Кейт в глаза, пытаясь понять, как это могло случиться с ним. Она криво улыбается и откидывает голову назад, тем самым уверенным жестом с оттенком превосходства, которым он всегда любовался.

— Даже жаль немного, что ты так и не догадался, — мягко говорит она. — Почему тебе хватило глупости поверить в мои чувства, но не нашлось достаточно доверия, чтобы принять мой план? А ведь я в тебе почти не сомневалась. Неужели я зря потратила столько сил, чтобы заставить тебя влюбиться в меня? Кстати, — она растягивает губы в злой улыбке, — я видела кольцо. Это было очень... трогательно.

Она негромко смеётся, и Мэллори дёргается от презрения в её голосе. Однако та часть его сознания, которая уже срослась с МИ-6, хладнокровно просчитывает варианты, пытаясь найти хоть какой-то выход. Для этой его части эмоций сейчас просто не существует.

Кейт достает из сумочки сигареты и с наслаждением затягивается своим вишнёвым «Richmond».

— Ты жалок, — констатирует она. — Вы все такие. Только и думаете, что о бюджетах и нефти, делите сферы влияния, но вам ведь совершенно плевать на людей, которые живут у вас под самым носом. Вы о них даже не вспоминаете.

Она прикрывает глаза, но так и не опускает пистолет.

— Я была в Виндхуке на задании несколько лет назад. Меня крепко прижали, я была одна в совершенно незнакомом городе... Знаешь, там совсем другие люди. Неиспорченные. Искренние. Не такие, как мы. Они живут своей жизнью и понятия не имеют, какой ценностью обладает их земля в глазах больших серьёзных политиков. А потом приходим мы. И их мир превращается в ад. Ты знаешь, ведь Британия всегда всем всё портит, даже индейцы были счастливы, пока не появились мы.

Мэллори смотрит на неё с удивлением; его охватывает злость — ему надоело её слушать.

— Вы слишком многословны для профессионала, мисс Чендлер. Давайте закончим с этим поскорее, — произносит он почти лениво и устало морщится. — У меня и так уже по вашей милости болит голова.

Он закрывает глаза, но она снова бьёт его по щеке и срывается на крик:

— Смотри на меня, трусливая сволочь!

И он смотрит — смотрит прямо в её голубые глаза, такие странно незнакомые и злые. Потом он слышит глухой хлопок выстрела и чувствует тёплые брызги на своём лице.

Тело Кейт нелепо заваливается на бок.

— Прошу прощения, сэр, я едва не опоздал к развязке, — слышит Мэллори и различает тёмный силуэт, замерший в проёме двери.

— 007?

— Неожиданно, знаю, но лучше привыкайте сразу.

Бонд подходит ближе, переворачивает Кейт носком ботинка, осторожно, чтобы туфель не коснулась растекающаяся по паркету лужа крови, садится на корточки рядом с телом и хладнокровно рассматривает то, что осталось от её лица после попадания выпущенной из вальтера пули в затылок.

— Мертва, — констатирует он и цепким взглядом осматривает Мэллори. — Вы целы, сэр?

Тот механически кивает, не в силах оторвать взгляд от пропитавшейся кровью копны тёмно-рыжих волос. Бонд расстёгивает наручники и помогает шефу подняться на ноги. Тот дрожащей рукой проводит по лбу и заставляет себя отвернуться.

— Я успел, Билл, — говорит Бонд в воздух, и Мэллори понимает, что Таннер незримо присутствует с ними через крошечный передатчик в ухе 007. — Да, всё в порядке. — Бонд замолкает на пару секунд, затем бросает оценивающий взгляд на Мэллори, переводит его на тело Кейт Чендлер и коротко бросает: — Нет, спасибо, я справлюсь.

* * *

Бонд уезжает, забрав труп, и обещает скоро вернуться. Мэллори смотрит на залитый кровью паркет и думает о том, что надо бы вытереть пол. Но вместо этого он поднимается на второй этаж и достаёт из бара в своём кабинете запечатанную бутылку скотча.

К тому времени, когда Бонд приезжает обратно, Мэллори уже изрядно пьян, хотя от бутылки остаётся около половины — истощённый бессонницей и нервами организм поддаётся действию алкоголя быстрее обычного. Бонд берёт стакан и наливает себе тоже.

Мэллори даже не смотрит на него. Его взгляд намертво прикован к фотографии, стоящей на рабочем столе. Бонд замечает, что стекло рамки разбито, видит осколки на полу, но никак не комментирует свои наблюдения. Мэллори заговаривает с ним сам, не выдерживая давящей тишины:

— Наверное, мне стоит подать в отставку.

— Чушь, — фыркает Бонд. — Если бы каждый агент, обманутый женщиной, уходил после этого в отставку, в МИ-6 осталась бы одна только Манипэнни. — Он делает паузу, задумавшись, и добавляет: — Ну, ещё Кью, наверное.

Мэллори невольно усмехается. Его дыхание становится более глубоким и ровным, плечи чуть расслабляются, и сам он постепенно отмирает, переставая напоминать каменную статую. На него наваливается дикая усталость, глаза начинают закрываться сами собой, но он находит в себе силы, чтобы задать Бонду ещё один вопрос:

— Скажите, Джеймс, — говорит он, впервые обращаясь к 007 по имени, но тот никак не реагирует, и Мэллори продолжает: — скажите, неужели всегда будет только так?

Он не уточняет, что именно имеет в виду, но Бонд понимает всё и так. Он медленно пожимает плечами, словно это движение причиняет ему боль, усмехается, глядя в стакан, и лишь затем поднимает твёрдый взгляд на Мэллори.

— Это МИ-6, сэр. Неужели вы всерьёз думали, что тут хоть что-то может быть нормальным?

В его взгляде плещется отражение собственной боли Мэллори, и тот, чуть помедлив, кивает, принимая оба ответа — и высказанный, и оставшийся непроизнесённым. Он ставит на стол недопитый виски и нетвёрдой походкой уходит в спальню, взмахом руки отвергнув помощь Бонда.

Он не настолько беспомощен.

* * *

На Воксхолл-Кросс, как всегда, спокойно. На Даунинг-стрит, как обычно, суетливо. Уайтхол привычно безмолвен, а Тауэр по-прежнему возвышается над Лондоном. В Темз-Хауз Джонатан, разумеется, пьёт свой ирландский виски, не забывая при этом на чём свет стоит костерить ирландцев. Мэллори на противоположном берегу цедит скотч и слушает неторопливый рассказ Таннера. Бонд сидит чуть в стороне и, кажется, полностью поглощён изучением своего стакана — тоже вполне стандартная картина.

— Я прошу прощения, сэр, — сокрушённо говорит Таннер. — В какой-то момент мы даже начали подозревать вас.

— Поэтому Билл решил, что я должен умереть, — перебивает его Бонд, по-прежнему не глядя ни на кого. — Должен же был кто-то присматривать за вами.

— Следить, вы хотели сказать, — хмыкает Мэллори.

— Присматривать, — мягко повторяет Бонд и добавляет: — И присматриваться.

Таннер вертит в руках папку, так и не прикоснувшись к предложенному виски; Бонд встаёт и хлопает его по плечу.

Мэллори ловит взгляд 007 и кивает.

— Спасибо, мистер Таннер, мистер Бонд, можете идти.

Таннер просто кивает и выскальзывает из кабинета. Бонд идёт за ним, но оборачивается на пороге и очень тихо произносит:

— Иногда бывает, что мы сходим с ума.

Мэллори смотрит на закрывшуюся за агентом дверь и проводит кончиками пальцев по обложке досье на Кэтрин Чендлер, мотивов которой он не поймёт уже никогда. Её тело так и не нашли, и в графе «причина смерти» стоит многозначительное «пропала без вести».

Мэллори обводит ногтем твёрдую «К», вызывает Манипенни и потягивает ей досье.

— Куда его? — спрашивает Ив, не понимая, откуда у шефа взялась эта папка — ведь все документы проходят через неё.

Мэллори смотрит на неё чуть удивленно, будто уже забыв о том, что именно держит в руках. Он молчит пару секунд, а потом небрежно роняет:

— В архив.