Каждую ночь, когда ты остаёшься (джен)

Это удивительно.

Всё хорошо, всё в порядке, они все будут...

В порядке.

*

Это удивительно, что дом Байерсов всё ещё продолжает стоять относительно целым и невредимым.

*

Всё время по дороге из коттеджа Нэнси держит его голову у себя на коленях.

Это не Джонатан. Джонатан ведёт машину. Они едут как-то дёргано, руль под его ладонями ходит ходуном, но он держит их на дороге, и они едут в правильном направлении.

«Точно на север» — думает Нэнси. И после всего пережитого — лихорадочной дрожи, пота, последующей сушки, долгих слёз, — несмотря на весь страх...

Никогда, никогда.

Всё больше никогда не будет так, как прежде.

... Она уверена. Уверена, что Уилл будет в порядке. Как-нибудь. Когда-нибудь. Она обещает ему.

Уилл, чья голова лежит у неё на коленях, не слышит ни единого её слова — его взгляд прикован к Джойс. Миссис Байрес стискивает обе его ладони в своих руках и, не переставая, целует их, снова и снова.

Каждые несколько миль она берет руки Нэнси в свои и тоже целует их.

— Спасибо тебе, — всё время повторяет Джойс, — ох, спасибо тебе, дорогая.

И Нэнси, и Уилл, и Джонатан — все улыбаются, но губы у них всё ещё нервно дрожат.

— Мам, не стоит, всё в порядке, — говорит ей Джонатан.

Нэнси пытается понять, как она могла раньше думать, что не любит его.

Машина налетает на выбоину, встряхнув её до самых костей. Она закусывает губу и старается удержать себя на месте, потом гладит слипшиеся от пота волосы Уилла.

— С тобой всё будет хорошо, — шепчет она снова.

Уилл. Прости, что я обожгла тебя.

Мы должны были сделать тебе больно.

Мы должны были.

— Я обещаю.

*

В холодильнике лежит демогоргон. По всей гостиной валяются осколки стекла. На кухне разбиты тарелки. Повсюду брызги крови.

Но дом всё ещё стоит.

Это, и в самом деле, удивительно.

*

— Больше сегодня никто никуда не пойдет, — решает Джойс сразу после того, как Хоппер со своей девочкой — Оди, Одиннадцать, Джейн — возвращаются последними, полностью обессиленные. Они оба с ног до головы в крови. Пока Джойс тянет их к кухонному столу, Нэнси достает ещё одну пачку антисептических салфеток из аптечки и передаёт её Майку. Объяснения не требуются, дети уже буквально падают в объятья друг друга.

Хопперу потребуется больше, чем просто пара салфеток.

— Эй, — ворчит он, когда она начинает расстегивать его рубашку, — не надо...

— Чувак, — перебивает его Стив. Он сидит на стуле задом наперёд, его мятая футболка валяется на полу. — Если я должен терпеть всё это, то хотя бы... Осторожнее, придурок!

Дастин вздрагивает (но только слегка). Он продолжает легкими касаниями обрабатывать уродливую рану, кровь из которой стекает вниз по предплечью Стива.

— Ты что, хочешь заработать инфекцию?

Нэнси еле сдерживает смех — выражение лица Стива бесценно.

— Нет, — отвечает он, скрипя зубами.

— А по-моему, именно этого ты и хочешь, приятель. Хочешь, чтобы рана опухла и из неё начал сочиться гной...

— Не хочу.

— Вот как раз сейчас я этим и занят! Предотвращаю заражение! — кричит на него Дастин.

Выражение на лице у Стива меняется. Это выражение лица тоже бесценно, но по другой причине.

— Не мешай мне, — неожиданно мягко фыркает Дастин. В его глазах блестит влага.— Понял, придурок?

Стив встаёт и делает шаг к нему, но Дастин отступает и повторяет:

— Ты понял?

— Понял, понял, — ещё мягче отвечает Стив.

Потом Дастин обмякает, словно кто-то перерезал веревки, на которых он держался, как марионетка. Он дает Стиву подойти. И даже позволяет положить ладонь себе на затылок.

— Я понял, — повторил Стив в последний раз. — Ты в порядке, дружище?

У Нэнси словно встаёт ком в горле.

— Дорогая?

Одно прикосновение к её плечу, и она оборачивается, резко сглотнув.

Это всего лишь Джойс.

— Не могла бы ты помочь нам с матрасами?

*

Три матраса, несколько подушек, спальные мешки, вязанные пледы, простыни.

Устраиваются они так: Джонатан и Уилл ложатся валетом вместе на диван, головами в разные стороны.

Джойс ложится на полу рядом с ними. Она вырубается буквально через пять минут, держа руку Уилла в своей ладони.

Оди просится на ближайший к Джойс матрас. Поскольку ни Хоппер, ни Майк не хотят оставлять ее без присмотра, Одиннадцать спит, зажатая между ними двумя, как в сэндвиче, а Хоппер лежит бок-о-бок с Джойс. Не то чтобы кто-то из них был против.

Оставшийся двухспальный матрас почти превращается в поле битвы, когда Стив кричит: «Чур, я здесь!», и плюхается на него раньше, чем кто-то успевает пошевелиться.

— Это нечестно, — бурчит Макс (сокращённо-от-Максин-не-называйте-меня-Максин) и пинает матрас.

— Стив, она права, — говорит Нэнси. Она всё ещё не может успокоиться. Ей кажется, что если она сделает это, то все содержимое ее желудка поднимется к горлу, и она захлебнется. Она проходит между матрасами к дивану, с которого ей улыбается Джонатан. У него уставший взгляд. Заметно, что он борется со сном.

— Ладно, так и быть, — отвечает Стив, стараясь не смотреть на Нэнси. — У меня и так уже сотрясение мозга из-за этих маленьких засранцев.

— Вообще-то это не я разбила тарелку об твою голову!

Стив морщится и приподнимается на локте.

— Зато именно ты вела эту чертову машину. Так что мой сердечный приступ на твоей совести. Да, ребятки, вы меня чуть до инфаркта не довели.

— А меня так вообще об шкаф шандарахнули, — подаёт голос Лукас. — Так что у меня на этот матрас прав не меньше, чем у тебя!

— Аргх, — Стив зарывается разбитым лицом в подушку. — Никакого уважения к старшим!

— Старшим?

Прежде чем ситуация успевает накалиться, происходят две вещи. Во-первых, с матраса поднимается Хоппер, сердито поминая чью-то мать. Рубашка на нем расстегнута, из-под нее виднеются бинты.

— Не вынуждайте меня принимать меры, — недовольно бурчит он.

Во-вторых, в гостиную вваливается Дастин. Он проталкивается мимо Нэнси, снимает ботинки и, видимо, без всяких задних мыслей падает на матрас рядом со Стивом. Стив только приподнимает голову, чтобы резко сказать:

— Ну и вонь!

— Мне нужно было проверить его.

— Опять? Дружище, ты спятил.

— Это новый вид! — протестует Дастин. — Моё величайшее достижение!

— Как скажешь, — Стив обнюхивает рукав Дастина и кашляет. — Ты пахнешь как задница демогоргона.

— Он демопёс.

— Перестань пихаться!

— Я не пихаюсь!

Хоппер снова приподнимается на локте:

— Я что, непонятно выразился?

Нэнси хочется отдать ему должное: голос Хоппера способен остудить голову и медведю, вставшему у него на пути. Нэнси от его интонаций тоже окатывает словно ушатом ледяной воды, хотя этим вечером она самая тихая. Вечер. Нет, уже не вечер, господи, уже почти утро...

— Так что?

— Нет, сэр, — шепчет Дастин.

— Отлично. Теперь ты.

У Нэнси уходит не меньше минуты, чтобы сообразить, к кому же он обращается.

— Я?

— Ну а кто ещё? Хорош тут мельтешить, ложись давай. Ты меня нервируешь.

Она пытается остановиться. Это не помогает, глаза Нэнси то и дело возвращаются к разбитому окну.

Кто-то (возможно даже она сама?) вставил в раму и приклеил скотчем лист картона. Это лучшее, что они могли сделать за такой короткий срок.

Но кто чувствует себя в безопасности за жалкой картонкой?

— Малыш, — нетерпеливо говорит Хоппер. — Тебе не о чем беспокоиться.

— Мы не можем знать этого наверняка.

Это звучит довольно резко. Не то, чтобы её это не волновало. Нэнси Уиллер — кто угодно, только не дурочка. Хоппер, может, и не слишком хорошо её знает, но это он уже должен был понять.

Шеф полиции проводит рукой по лицу. Вздыхает раз-другой, а потом смотрит на неё тяжёлым задумчивым взглядом.

— Мы и правда не знаем этого наверняка, — соглашается он. — Но сегодня мы уже ничего не можем с этим поделать. Ясно?

Она сталкивается с ним взглядом и смотрит в ответ.

— Нэнси, тебе ясно?

Тут она отводит взгляд и случайно ловит взволнованный взгляд Дастина. Он прижался к Стиву — её идиоту Стиву Харрингтону, которого Нэнси никогда и ни за что не отнесла бы к типу парней, способных успокоить ребенка. Но вот он лежит, положив руку Дастину на плечо, и смотрит на неё взглядом, в котором читается ясно, как божий день: «Не вздумай всё испортить, Нэнси. Не вздумай снова их напугать».

Нэнси заставляет себя посмотреть в глаза Хопперу и сказать:

— Вполне.

Но ему этого недостаточно.

— Ложись. Я тебе уже говорил.

Нэнси оглядывается по сторонам. Она точно не собирается ложиться на матрас к Дастину и Стиву. Лукас и не-называйте-меня-Максин уже оккупировали второй двуспальный матрас. На диване тоже нет места, ну а Джонатан с Уиллом уже в любом случае спят как убитые.

Неожиданно около неё оказывается голова Майка:

— Можешь лечь с нами.

А ведь он уже делит матрас с двумя другими людьми. Один из них Хоппер.

— Только тихо, — говорит он. — Оди уже спит.

Нэнси прикусывает губу и говорит:

— Нет, Майк.

— Всё в порядке, мы потеснимся, — Майк оглядывается на Хоппера. — Правда ведь?

Хоппер с сомнением смотрит на матрас и недовольно бурчит. Нэнси начинает подозревать, что он создал новый язык, целиком состоящий из ворчания и прихрюкивания.

— Что ж, видимо я сам об этом попросил, — в итоге говорит он.

Так вот, после толкотни и препираний Нэнси оказывается на одном матрасе со своим братом, его лучшей подругой и шефом городской полиции. В нескольких дюймах справа от них её бывший парень передаёт дополнительные подушки двум непоседливым детям и предупреждает третьего, что если он продолжит тянуть на себя одеяло, то произойдет следующее: «Я приложу тебя об стенку, богом клянусь».

В нескольких дюймах слева от них её ещё-не-совсем-парень просыпается ровно настолько, чтобы убрать ноги брата со своего лица.

Это самый странный повод для совместной ночевки, из всех, на которых она только бывала.

И нет, она не может перестать думать о том, что ещё может скрываться там в темноте, за листом картона. Ничего там быть не может, и всё же Нэнси не оставляет ощущение, что она в западне. Она чувствует себя разбитой, задыхается от запахов посторонних людей. Но вместе ведь безопасно, да?

По крайней мере, она не одна.

*

— Я люблю тебя, — шепчет она ранним утром, пока еще темно. Они единственные, кто так и не уснул этой ночью.

— Боже, Нэнси, — с отвращением шепчет ей в ответ Майк.

— Я знаю, — говорит она. — Но я правда люблю тебя.

Порыв ветра врезается в заделанное картонкой окно. Они оба вздрагивают.

— Нэнси? — зовёт её брат. Через его плечо она видит, что руки Майка и Оди всё ещё переплетены.

— Что?

— У меня ощущение... — он останавливается, а когда продолжает, его голос тише ветра, тише, чем дыхание Оди.

— У меня ощущение, что мы — семья.

Нэнси прикусывает губу, чтобы не захихикать. Так что, Хоппер — папочка, Джойс — мамочка, а все остальные — братья и сёстры? Им не могло повезти так сильно.

Хоппер переворачивается во сне. Нэнси резко замолкает и перестаёт издавать любые звуки, уверенная, что он вот-вот откроет глаза и обрушит на нее вселенский гнев мироздания. Вместо этого Хоппер, уже с трудом балансируя на краю матраса, закидывает руку на Оди и, заодно, на Майка с Нэнси. Его пальцы слегка касаются её плеча.

Это довольно странно, но Нэнси не скидывает его руку. Что ещё удивительнее, ей и не хочется. Впервые за долгие часы звук ветра, стучащего по картону, не беспокоит её. Она протягивает руку и берёт свободную ладонь брата.

Знаешь, у меня тоже есть такое ощущение.

*

Утро — это телефонные звонки, объяснения и обещания вернуться домой сразу после того, как они позавтракают. Это завтра, это уже разморозившиеся вафли Эгго на столе, из-за трупа демопса, занявшего собой весь холодильник. Это дети, которые поливают сиропом яичницу, потому что Майк считает, что это единственный способ есть яичницу. Это Джонатан, который сидит рядом с Нэнси и сжимает её ладонь под столом. Это Стив, который сидит напротив и вытаскивает длинные рыжие волосы Макс из её сиропа. Это улыбающаяся Джойс, прихлёбывающий кофе Хоппер и Оди, которая забирается к нему на колени и пытается стащить вафли из его тарелки.

Всё это означает, что, скорее всего, они неплохо справились. И все они скоро будут в порядке.

(Ещё это означает, что Нэнси старается не замечать печаль в глазах Джойс, тревогу, живущую внутри нее самой, и то, как Стив избегает с ней разговаривать, затевая очередной спор с Дастином о демопсе.)

На ближайшие полчаса они впрямь почти одна семья.

*

Ничего никогда не будет как прежде. Им никогда уже не стать нормальными.

Но может быть...

Даже если все они постараются изо всех сил, кто-то из них может сломаться, пытаясь стать прежним.

(Но ведь никто из них никогда и не был нормальным, так ведь?)

Может, им и не стоит пытаться стать нормальными.