Паззлы (джен)

* * *

Из кабинета де Витта Кристофер вернулся мрачный и злой, естественно, ничего не добившись. Как и предполагала Милли с самого начала. Будто если де Витт ее не стал слушать, его послушает. И всё же она была Кристоферу благодарна (хотя его снисходительно-самоуверенное отношение раздражало): он, по крайней мере, не считал, что проблема выдумана на пустом месте, и пытался помочь.

— Он даже не стал меня слушать! — с пафосом возмутился Кристофер, принявшись вышагивать по комнате взад-вперед.

Милли пожала плечами. А она сразу сказала, что так и будет. Но милосердно не стала ему об этом напоминать. Вместо этого задумавшись, а не сбежать ли ей? В конце концов, она сумела сбежать из родного мира, сумеет и из этого.

— Я знаю, что делать! — прервал ее размышления Кристофер, резко остановившись.

Он уставился на Милли с вдохновенным блеском в глазах, и она забеспокоилась. Это выражение было ей прекрасно знакомо, и ни к чему хорошему оно обычно не приводило.

— Мы отправимся в Пятые миры — поселимся там на каком-нибудь острове, — с довольным видом заявил Кристофер.

Милли ошарашенно уставилась на него в ответ. Он серьезно собирается бросить свое предназначение ради нее? Как бы Кристофер ни ворчал по поводу необходимости становиться Крестоманси и того, что вся его жизнь решена за него, Милли знала, что на самом деле ему это нравится.

— Нет, — решительно ответила она.

Кристофер запнулся посреди красочного описания того, как здорово будет жить вдвоем на острове, и посмотрел на нее с таким выражением, словно не поверил своим ушам.

— Почему?

— Я бы сошла с ума жить постоянно только с тобой.

У Кристофера сделался такой обиженно-оскорбленный вид, что она едва не засмеялась. Подавленное настроение исчезло, как не бывало.

— Я справлюсь — не надо никаких побегов. Но спасибо, что беспокоишься.

Не дожидаясь, пока Кристофер начнет спорить, Милли встала и поцеловала его в щеку. На его лице появилось растерянно-смущенное выражение, и, внезапно растеряв весь свой запал, он покорно позволил выставить себя из комнаты.

* * *

— Зачем тебе вообще ехать в эту школу?

Кристофер сидел на подоконнике в комнате Милли, наблюдая за сборами. Хотя она пыталась его выставить, он нагло проигнорировал ее попытки.

— Чтобы учиться, конечно, — вздохнула Милли, пытаясь вспомнить, куда дела свою выходную шляпку.

Кристофер фыркнул:

— Учиться ты можешь и в Замке — даже гораздо больше. И лучше.

Милли не отреагировала, продолжая поиски. На некоторое время воцарилось молчание, и она уже решила, что Кристофер сдался. Не тут-то было. Она должна была бы знать, что Кристофер никогда не сдается.

Милли, наконец, нашла шляпку, уложила ее в коробку и теперь, стоя на коленях на ковре, упаковывала в чемодан книги, когда Кристофер спрыгнул с подоконника и опустился на пол рядом с ней — так, чтобы посмотреть в лицо.

— В самом деле, Милли — не уезжай. Что ты там получишь такого, чего не можешь получить здесь?

Милли снова вздохнула и подняла на него взгляд. Кристофер старался выглядеть невозмутимым и равнодушным, но ему никогда не удавалось провести ее. Она улыбнулась и покачала головой, сжав его ладонь.

— Я хочу поехать в школу, понимаешь? Может, это странно после того, как я сбежала из предыдущей. Но не все же школы такие — уверена, на этот раз Габриэль нашел действительно хорошую.

Кристофер скептично хмыкнул и хотел продолжить спорить, но Милли не дала ему такой возможности. Решительно встав, она весело заявила:

— И буду благодарна, если ты проводишь меня на поезд.

Кристофер пристально смотрел на нее несколько секунд, после чего кивнул и, в свою очередь поднявшись, забрал у нее чемодан. Правда, потом всю дорогу был мрачен и демонстративно безразличен, но Милли решила, что разберется с этим позже.

* * *

Уютно устроившись на кушетке возле окна, Милли с головой погрузилась в приключения героини «Милли в Оксфорде». Это была последняя книга серии, вышедшая совсем недавно. Кристофер привез ее из Лондона, когда был там в последний раз с Габриэлем с дипломатической миссией.

Дверь библиотеки распахнулась так резко, что ударилась о стену, заставив Милли вздрогнуть и оторваться от книги.

— Так и знал, что найду тебя здесь, — довольным тоном заявил Кристофер, садясь рядом с ней на кушетку.

Милли пожала плечами и снова погрузилась в чтение. Зачем бы ни пришел Кристофер, ее сейчас гораздо больше интересовало, как героиня книги расправится с противной соперницей.

Кристофер глянул, что она читает, а потом что-то спросил, откинувшись на спинку кушетки. Не отрываясь от книги, Милли издала нечленораздельный звук, который можно было принять как за согласие, так и за отказ. На самом деле, она даже не поняла, о чем речь.

На несколько мгновений воцарилось молчание, и Милли уже успела решить, что ее оставили в покое, когда книга вдруг вырвалась из ее рук и зависла над головой.

— Кристофер! — она испепелила его взглядом и попыталась схватить книгу — безуспешно. — Отдай!

— Я не для того тебе ее покупал, чтобы ты потом меня игнорировала, — нахально заявил он.

Поняв, что он от нее не отстанет, Милли раздраженно вздохнула и сложила руки на груди:

— Ладно. Чего ты хотел?

— Мы устраиваем матч по крикету с командой из Боубриджа. Не хочешь пойти? — повторил Кристофер с выражением мученического терпения.

Губы Милли дрогнули, но она сдержала улыбку и ответила с максимально суровым лицом:

— Нет, не хочу. А теперь… Верни. Мне. Книгу!

Кристофер состроил выражение глубочайшего разочарования и вселенской скорби. Выглядело это настолько забавно, что Милли поспешно опустила взгляд в упавшую обратно к ней на колени книгу, чтобы не засмеяться. Если она начнет смеяться, почитать ей точно уже не дадут.

И вскоре Милли снова погрузилась в текст, отрешившись от окружающего. Она думала, что Кристофер ушел играть. И каково же было ее удивление, когда, дочитав, она подняла взгляд и обнаружила его по-прежнему рядом. Кристофер вытянул длинные ноги, откинул голову на спинку кушетки и, кажется, спал.

Милли нежно улыбнулась и осторожно провела пальцами по его черным кудрям. Она никогда бы в этом не призналась — Кристоферу в первую очередь, — но она была польщена и тронута до глубины души тем, что он предпочел ее общество крикету.

* * *

«Тебе следует поучиться учтивости, — говорил Габриэль. — Будь вежлив и любезен с гостями». И Кристофер был. Милым, любезным, предупредительным. До зубовного скрежета. Хотя с гораздо большим удовольствием он сбежал бы куда-нибудь подальше от этих напыщенных людей. Особенно от дам. Особенно от молодых. Скучные жеманные девицы, которые постоянно хихикали и строили ему глазки.

С трудом удержавшись от грубости, он сумел все-таки сбежать от очередной кокетки и огляделся в поисках Милли. Она обнаружилась на диване в компании Гранта. Когда Кристофер приблизился достаточно, чтобы слышать их разговор, они обсуждали очередную книгу.

— Милли, — бесцеремонно прервал он их беседу, протянув ей руку, — пойдем потанцуем.

Чего Кристофер никак не ожидал, так это того, что Милли сердито прищурится на него и заявит:

— После того, как ты весь вечер игнорировал меня, наслаждаясь более изысканным обществом? Нет, спасибо.

Последние слова она произнесла с убийственной вежливостью и, встав, изобразила реверанс и решительно пошла прочь, напоследок одарив его еще одним сердитым взглядом.

Кристоферу оставалось только ошарашенно смотреть ей вслед.

— Что на нее нашло? — недоуменно спросил он в пространство.

Грант сдавленно фыркнул и, когда Кристофер перевел на него растерянный взгляд, заявил, ухмыляясь до ушей:

— Сдается мне, друг мой, она просто ревнует.

Ревнует? Кристофер поморгал и плюхнулся на диван рядом с Грантом, который продолжал веселиться, но сейчас Кристофера это не слишком волновало. Ревнует… Просто замечательно. Он довольно улыбнулся, вызвав у Гранта еще один смешок и тихий комментарий:

— Два идиота.

Но сейчас ему даже не захотелось язвить в ответ.

* * *

Милли плотнее закуталась в теплый плед, тоскливо глядя в окно, за которым крупными хлопьями падал снег. И угораздило же ее заболеть прямо на Рождество. Пока остальные будут веселиться, она весь праздник просидит в своей комнате, кашляя и чихая. И ведь ничто не предвещало беды — еще утром она прекрасно себя чувствовала и вместе со всеми украшала замок гирляндами и веточками омелы.

В дверь постучали, отвлекая Милли от жалости к самой себе.

— Заходи, — хрипло ответила она.

Еще не видя гостя, она по одному стуку поняла, кто это. И по тому, как распахнулась дверь, буквально обдавая ее потоком жизнерадостной энергии.

— Милли, мы… — Кристофер резко остановился, не договорив, воодушевление в его глазах сменилось беспокойством. — Ты заболела?

Милли угрюмо кивнула.

— А я хотел пригласить тебя покататься на коньках, — разочарованно произнес Кристофер. — Мы с Джейсоном заморозили каток прямо в парке и собираемся устроить соревнование.

Милли почувствовала себя еще более несчастной — это звучало так весело!

— Я бы с удовольствием, — ответила она, стараясь казаться бодрой, — но сам видишь…

Несколько мгновений Кристофер стоял, замерев посреди комнаты, а потом быстро подошел и сел на пол возле кресла Милли.

— Знаешь, это не страшно, — бодро заявил он. — Через пару дней ты поправишься, и тогда мы всё еще сможем покататься на коньках.

Милли невольно улыбнулась и сама не заметила, как пожаловалась:

— Я даже читать не могу — буквы расплываются перед глазами.

— Хочешь, я почитаю тебе? — тут же предложил Кристофер, взяв книгу, лежавшую у нее на коленях, и повернувшись так, чтобы прислониться спиной к ее завернутым в плед ногам. — Где ты остановилась?

— Десятая глава, — Милли улыбнулась еще шире, чувствуя, как в сердце разливается тепло, не оставляя места тоске.

* * *

Еще ни разу в жизни Кристоферу не было так страшно. Он пригласил Милли на прогулку по парку, и всё время, что они медленно брели по обсаженным цветами аллеям, он молчал, набираясь храбрости, чтобы задать самый главный вопрос. Милли уже начала удивленно посматривать на него, но пока не спрашивала, что случилось.

«Хватит тянуть, в конце концов», — велел себе Кристофер и остановился, взяв Милли за руку, вынуждая ее повернуться так, чтобы они оказались лицом к лицу. Милли одарила его любопытным взглядом, слегка склонив голову.

— Милли, — решительно начал Кристофер, изо всех сил стараясь показать уверенность, которой вовсе не чувствовал, — выходи за меня замуж?

Она замерла, распахнув глаза, в прозрачно-серой глубине которых за несколько секунд промелькнула гамма эмоций. Мелькнула и пропала, сменившись мягким сиянием.

— Да, — просто ответила она, лучезарно улыбнувшись.

Кристофер улыбнулся в ответ, чувствуя, как уходят сомнения и страх, оставляя лишь безграничное счастье, и притянул невесту к себе, чтобы поцеловать.

* * *

После возвращения из Седьмой серии Милли слегла с высокой температурой. Кристофер думал, это обычная простуда — в Седьмой было холоднее, чем в Двенадцатой (уж не говоря о Десятой), а Милли так до сих пор и не привыкла по-настоящему к новому климату. И он не беспокоился — простуда легко лечилась магией.

Однако зайдя проведать ее, он обнаружил, что Милли стало гораздо хуже — она впала в бессознательное состояние и выглядела ужасно: бледная, с пересохшими губами, она тяжело дышала и ее бил озноб. Рядом сидел доктор Симонсон.

— Что с ней? — встревоженно спросил Кристофер.

— Грипп, — вздохнув, ответил доктор Симонсон, оторвавшись от книги. — А он, к сожалению, магии не поддается. Кстати, тебе не следует здесь находиться — можешь заразиться.

Кристофер хмыкнул. Еще чего — он не собирается уходить до тех пор, пока Милли не придет в себя.

— Вы же находитесь, — заметил он.

— Я врач.

— Но это не ограждает вас от возможности заразиться.

Доктор Симонсон слегка раздраженно вздохнул:

— Хорошо. На мне защитные чары. Грипп нельзя вылечить магией, но можно от него защититься.

Кристофер торжествующе ухмыльнулся и, прищурившись, внимательно изучил чары на докторе Симонсоне, после чего наложил на себя такие же. И деловито спросил:

— Чем я могу помочь?

Доктор Симонсон покачал головой, но Кристофер видел, что он прячет улыбку.

Следующие несколько часов были заняты попытками сбить жар, который никак не хотел отступать. Милли бормотала в забытьи что-то неразборчивое, и, казалось, будто таяла с каждой минутой. Никогда еще Кристофер не чувствовал себя настолько беспомощным. И это чувство ему ужасно не нравилось. Несколько раз он хотел спросить доктора Симонсона, можно ли от гриппа умереть, но так и не решился.

Милли очнулась только к вечеру. Медленно открыв глаза и увидев рядом Кристофера, она улыбнулась. Эта улыбка вышла слабой тенью ее обычной, однако показалось ему самой прекрасной на свете. И он лучезарно улыбнулся в ответ, легонько сжав ладонь Милли.

* * *

Кристофер ненавидел ситуации, которые не мог контролировать. Когда всё, что ему оставалось — просто ждать. Особенно, когда это касалось Милли. Он старался сохранять обычный невозмутимо-отстраненный вид, но, видимо, не слишком успешно. Поскольку Флавиан с сочувствующей улыбкой заявил:

— Не надо так нервничать, Кристофер. Роды — естественный процесс.

Он тогда только фыркнул, не удостоив Флавиана ответом, но перестать нервничать не мог. И чувствовать себя до отвращения ни на что не способным. А еще он никогда не думал, что это длится так долго.

К тому времени, когда из палаты, наконец, появилась акушерка, Кристофер успел передумать обо всем, что могло пойти не так. И едва подавил желание броситься ей навстречу. Вместо этого он встал с показным спокойствием, послав акушерке вопросительный взгляд.

— У вас дочь, господин Крестоманси, — сообщила она, широко улыбаясь. — Мать и ребенок чувствуют себя прекрасно.

Кристофер выдохнул, бросив попытки казаться невозмутимым, и в свою очередь улыбнулся. Дочь. Все страхи немедленно забылись, сменившись сияющей радостью.

* * *

Роджер завороженно наблюдал за медленно крутившимися над его колыбелью игрушками, время от времени пытаясь их схватить. Джулия рисовала на громадном листе, разложенном прямо на полу, попутно перемазав краской и себя, и помогавшую ей Милли. И была этим бесконечно довольна.

Кристофер наблюдал за этой картиной от дверей. Он наконец-то закончил со всеми не терпящими отлагательства делами и мог позволить себе небольшой перерыв.

Первой его заметила Джулия.

— Папочка! — радостно заулыбалась она и, поднявшись, потопала к нему со всей скоростью, на которую были способны ее маленькие ножки.

Кристофер поднял ее на руки, поцеловав в черноволосую макушку, не обращая внимания на то, что измазанная в краске Джулия перепачкала его прекрасный наряд. Милли фыркнула и тихонько заметила:

— Если бы я такое сделала с твоим костюмом, ты бы неделю сводил меня с ума своими жалобами.

Кристофер только улыбнулся, проигнорировав ее подначку (однако развеселив ее этим еще больше) и подошел к колыбели поздороваться с Роджером. Тот весело загулил что-то на своем младенческом языке и потянулся к нему, а Джулия, по-прежнему сидевшая у Кристофера на руках, показала брату язык. Едва сдержав желание расхохотаться, Кристофер строго посмотрел на нее, и Джулия надулась:

— Больше не буду, — не то, чтобы сильно раскаиваясь, но не желая навлекать на себя его неудовольствие.

Милли тихонько засмеялась, покачав головой. В ее глазах так и читалось: «Вся в тебя». Всегда ненавидевший чувство беспомощности, Кристофер когда-то и не подозревал, что оно может быть иным. Когда сердце замирает не от страха за дорого человека, а от непередаваемого ощущения, что два крошечных ребенка крепко держат его в своих руках.

* * *

За окном совсем стемнело, и сад, при свете дня представлявший собой живописное зрелище, сейчас выглядел лишь неясными тенями. Кристофер стоял возле окна в своем кабинете, задумчиво глядя в него, но ничего не видя на самом деле. Мягкие почти неслышные шаги отвлекли его от невеселых мыслей, заставив невольно улыбнуться, когда Милли обняла его сзади, прижавшись щекой к спине.

— Что тебя беспокоит, дорогой? — спросила она.

Кристофер развернулся, чтобы видеть ее лицо и в свою очередь заключив ее в объятия.

— Эрик, — ответил он.

Милли вздохнула. По выражению ее лица Кристофер понял, что именно это она и предполагала с самого начала. И когда она вопросительно посмотрела на него, ожидая более подробных объяснений, он продолжил:

— Он слишком покорен Гвендолен. Оно понятно, конечно — она единственная его семья. Но любовь к сестре делает его слепым. Эрик упорно не видит — или не хочет видеть, — насколько она дурной человек. Боюсь, ее влияние рано или поздно развратит его. Но и избавиться от нее я не могу — сейчас Эрик не способен понять, что это для его же блага, — немного помолчав, Кристофер добавил: — Иногда мне хочется просто прямо сказать ему обо всем: о его девяти жизнях и о том, как Гвендолен бессовестно пользуется его силами. Но, боюсь, подобное откровение вызовет у него слишком острую реакцию — опасную в первую очередь для него самого.

— Поэтому надо подводить его к этой мысли постепенно, — согласилась Милли.

— А кроме того, — неохотно сказал Кристофер, — существует крошечная вероятность, что Эрик не тот, кем кажется, и действует заодно с Гвендолен сознательно.

Он не стал добавлять: «И я не знаю, что делать», — но Милли прекрасно его поняла. Покачав головой, она сурово заметила:

— Для начала, будь с ним поласковей.

Кристофер хмыкнул, но кивнул. Пожалуй, стоит предоставить Милли установление контакта с Эриком — ей всегда лучше удавались такие вещи.

* * *

Настоящее осознание смерти Габриэля пришло к Кристоферу только поздно вечером, когда он уже собирался ложиться спать. И осознание это, кроме печали, принесло странное ощущение… незащищенности.

Не то чтобы Кристофер прежде не встречался со смертью. С его работой она была его постоянной спутницей. Да и Габриэль был очень стар, и его смерти со дня на день — ждали. И всё же именно эта смерть заставляла Кристофера — самого могущественного кудесника в родственных мирах — чувствовать себя внезапно оставшимся в одиночестве маленьким мальчиком. Наверное, так бывает, когда теряешь родителей.

Если бы кто-нибудь сказал Кристоферу, когда он впервые попал в Замок Крестоманси, что в итоге он привяжется к строгому суровому старику Габриэлю де Витту, он счел бы такого человека сумасшедшим. Тем не менее, вопреки бурным скандалам, которые Кристофер устраивал подростком, отстаивая право на собственное мнение, он искренне уважал и любил наставника. Пожалуй, даже больше, чем родителей. И его уход оставил в душе немалую пустоту.

Когда Милли вышла из ванной, ей достаточно было лишь одного взгляда, чтобы всё понять. Ничего не спрашивая, она просто крепко обняла Кристофера, без слов передавая ему ощущение: «Я с тобой, милый. И всегда буду с тобой». И пустота не то чтобы совсем исчезла, но стала почти незаметной.

* * *

Замок Крестоманси поражал воображение. Даже по сравнению со Столлери. Первые несколько дней Конрад ходил по нему, с широко распахнутыми глазами и чуть ли не открыв рот. Но главное состояло не в этом. Главное — люди, которые здесь жили.

Когда Кристофер в своей обычной бесцеремонной манере потащил его куда-то со словами: «Пошли — познакомлю тебя с остальными», — Конрад испугался. И еще более неуютно ему стало, когда выяснилось, что под «остальными» подразумевалась немаленькая компания разновозрастных детей и подростков. Однако это чувство моментально испарилось, когда его приняли так естественно, будто он был старым другом, вернувшимся из путешествия.

Еще больше Конрада поразило отношение к нему взрослых. За всю его жизнь ни один взрослый (включая его собственную мать) не проявлял по отношению к нему такого внимания и уважения.

В результате, уже к концу первой недели Замок стал для Конрада настоящим домом, где он был абсолютно счастлив. Единственное, что слегка омрачало настроение — сознание того, что рано или поздно ему придется покинуть это чудесное место и вернуться в Седьмую серию. Впрочем, у него в запасе было несколько лет и можно пока об этом не думать.

* * *

Конраду было семнадцать, когда он впервые влюбился. Ее отец — член Парламента — был приглашен с семьей на Рождественский бал в Замке Крестоманси. Мисс Розамунда Уиттакер показалась Конраду настоящим ангелом во плоти. Тщательно уложенные золотистые локоны, большие голубые глаза, точеные черты лица, фарфоровая кожа. Настоящее совершенство. Пока Габриэль представлял ее своим подопечным, она стояла, опустив взгляд, лишь время от времени отваживаясь посмотреть на них из-под пушистых ресниц, и робко улыбаясь.

Позже они все-таки смогли ее разговорить. И выяснилось, что она умна столь же, сколь прекрасна. Конрад понял, что пропал.

Он удрученно вздохнул. А он-то надеялся, что сможет избежать этой участи.

— И чего ты стоишь? — прошептал Кристофер, заставив Конрада вздрогнуть. — Пригласи ее на танец.

Он молча помотал головой.

— Почему? Ты ей нравишься — сразу видно. Так что отказа можешь не бояться.

Конрад снова вздохнул и, с усилием оторвавшись от созерцания Розамунды, перевел взгляд на Кристофера, смотревшего на него с искренним недоумением.

— Потому, — медленно произнес он, — что мне не стоит слишком сильно к кому-то привязываться здесь. Я не смогу остаться с ней. Как и не смогу взять ее с собой в Седьмую серию.

Кристофер моргнул, и на его лице появилось крайне растерянное выражение. Конрад понял, что до сих пор он вовсе не задумывался об этом.

— Ну, во-первых, при ближайшем знакомстве, ты, может, еще и не захочешь быть с ней всегда, — заявил Кристофер тем снисходительным тоном, который дико раздражал Конрада. — Так почему бы сейчас не повеселиться?

— Кристофер! — возмущенно прошипела неизвестно когда появившаяся рядом Милли. — Бестактный болван!

— Да что я такого сказал? — возмутился Кристофер.

Небрежная снисходительность тут же слетела с него. И Конрад перестал злиться, когда вдруг понял, что просто это было единственное, что Кристофер смог придумать, чтобы утешить его.

Конрад улыбнулся в ответ на сочувствующий взгляд Милли и снова посмотрел на Розамунду. В конце концов, может, Кристофер и прав — может, не такая уж это и трагедия.

* * *

Когда Габриэль позвал Конрада в свой кабинет, тот заранее догадывался, о чем пойдет речь. И предчувствие его не обмануло.

— Конрад, — произнес он, откинувшись на спинку кресла — единственного в кабинете, — пришло время тебе возвращаться домой.

Стоя напротив массивного рабочего стола Габриэля, Конрад покорно кивнул и подумал, что Кристофер был прав, утверждая, что этот кабинет подавляет.

— Мне будет тебя не хватать, — продолжил Габриэль. — Ты единственный в этом Замке способен направлять энергию Кристофера в мирное русло. Если не считать Милли, конечно.

Конрад удивленно моргнул. Он за собой подобного таланта не замечал. Вот Милли действительно… Мысль о скорой разлуке с друзьями заставила сердце болезненно сжаться.

— Сколько? — тихо спросил Конрад, а когда Габриэль одарил его недоуменным взглядом, пояснил: — Сколько времени мне осталось?

— Около недели.

Конрад коротко кивнул. Он всегда знал, что однажды этот день настанет, и не собирался впадать в депрессию.

Друзья устроили для него шикарную прощальную вечеринку. И Конрад веселился, усиленно стараясь не думать о том, что больше не увидит этих людей, которые стали для него семьей. Если его меланхоличное настроение и заметили, ему милосердно не стали на это указывать.

— Мы тоже будем по тебе скучать, — сказала Милли, когда они далеко за полночь расходились по своим комнатам.

— И ты непременно должен прийти на следующий год на нашу свадьбу, — добавил Кристофер непререкаемым тоном.

Милли слегка пихнула его локтем, и Конрад тихонько засмеялся.

— Это ведь не значит, что мы совсем не будем видеться, — мягко продолжила Милли. — Мы всегда можем навестить тебя в Седьмой серии. Да и ты можешь приходить в гости, — и с шутливой угрозой добавила: — Попробуй только не прийти!

Конрад кивнул, чувствуя себя немножко более счастливым. Где бы он ни жил, он не потеряет своих друзей. И всё же в глубине души ему отчаянно хотелось остаться в Замке. Если бы он только мог…

* * *

Родной мир встретил Конрада радушно. Только вернувшись домой, он обнаружил, что на самом деле все-таки скучал по родине. А особенно по сестре. Он, правда, переписывался с ней все эти годы, но письма и личное общение — разные вещи. Антея стала совсем взрослой, еще большей красавицей, чем прежде, и очевидно была счастлива с Робертом. Конрада даже познакомили с маленьким племянником — забавным щекастым карапузом трех лет.

Не давало затосковать и огромное количество обязанностей, обрушившееся на Конрада в качестве официального представителя Крестоманси. Так что ностальгия накатила на него далеко не в первую неделю по возвращении в Седьмую серию. И даже не в первый месяц. Накатила внезапно, когда он уже решил, что привык к новой жизни.

Когда однажды он наткнулся среди своих вещей на книгу, которую ему давным-давно посоветовала Милли. И сразу ярко всплыл в памяти тот вечер — один из тысячи, — когда они обменивались впечатлениями о прочитанном, а Кристофер со старательно скучающим видом смотрел в окно. Время от времени он всё же вставлял реплики, заставлявшие Милли пронзать его сердитым взглядом, за которым, однако, чувствовалось тщательно скрываемые веселье и нежность.

Острая тоска по друзьям заставила понять, что вовсе он не привык к новой жизни, как наивно полагал, и вызвала несбыточное желание бросить всё и перебраться обратно в Двенадцатую серию. Конрад вздохнул и убрал книгу в шкаф. Что толку жалеть о том, что он не в состоянии изменить.

* * *

Конрад с улыбкой наблюдал за кружащимися в танце счастливыми Кристофером и Милли. Сияние их глаз, направленных друг на друга, можно было заметить даже на расстоянии. Конрад всегда считал их идеальной парой, как, впрочем, и все в Замке.

Конрад чувствовал себя так, словно вернулся домой из долгого путешествия. И в каком-то смысле так оно и было. Если, конечно, забыть о том, что по окончании свадебного банкета, он снова уйдет в Седьмую серию. Смешно. Родной мир по-прежнему не чувствовался настолько домом, как Замок Крестоманси.

Конрада отвлекла Генриетта, принявшаяся расспрашивать о его работе как представителя Габриэля. Вскоре к ней присоединились Джейсон и Бернард, и завязалась оживленная дискуссия, быстро перешедшая на другие предметы. Конрад наслаждался общением с друзьями. Казалось, за весь год он столько не улыбался, как за этот вечер. И он даже не заметил, когда Кристофер и Милли вдруг исчезли.

— Сбежали от гостей, — весело прокомментировала Элизабет, обменявшись понимающим взглядом с Антонио. — И правильно сделали.

Конрад был согласен с ней. И всё же не мог не подумать, что ему, наверное, придется уйти раньше, чем они проснутся завтра утром. А, значит, он не сможет попрощаться.

Как никогда захотелось иметь возможность не покидать Двенадцатую серию вовсе. Но, может, удастся договориться с Габриэлем и остаться хотя бы на несколько дней?

* * *

Кот не понимал, как Гвендолен могла так поступить с ним. Как могла сестра, которую он обожал и которой слепо восхищался, так беззастенчиво использовать его силы и его жизни для достижения своих амбиций. Его жизни! Она, не колеблясь, собиралась убить его — просто принести в жертву.

Некоторое время Кот отказывался в это верить, убеждая себя, что всё происшедшее — просто ночной кошмар. И скоро он проснется, и всё будет по-прежнему. Гвендолен снова будет заботливой старшей сестрой, на которую можно положиться.

Убедить себя не получилось. В первую очередь потому, что заботливой Гвендолен не была никогда. А всегда, если уж честно, была эгоисткой, думающей исключительно о себе и своей карьере. Просто раньше он считал, что она имеет на это право. Но теперь благодаря Дженет он увидел, что значит действительно заботливая сестра.

Впрочем, не только Дженет беспокоилась о нем, и в этом состояло самое поразительное. Кот, может, и погрузился бы в глубокую депрессию (он пытался возненавидеть Гвендолен — ничего не вышло; и от этого было еще больнее), однако ему не дали. Кот боялся, что его станут утешать и жалеть. Но к его громадному облегчению, все вели себя так, будто ничего не случилось, будто он всегда жил в Замке.

Несколько дней спустя Кот с удивлением осознал, что обида, растерянность и боль от предательства не то чтобы исчезли, а отошли на второй план, позволяя ему жить дальше. И он вдруг действительно почувствовал себя дома, в семье.

* * *

«Почему Крестоманси такой пугающий?» — спросила когда-то Дженет. И Кот ответил, что не знает — он просто такой есть. Тогда Кот действительно боялся Крестоманси до нервной дрожи. Но со временем увидел наставника в другом свете.

Нет, Крестоманси по-прежнему мог приводить в трепет одним взглядом. Когда Коту — и любому из детей — случалось провиниться, никто из них не горел желанием попасться ему на глаза. А когда он приказывал, никто не смел ослушаться. Правда, сейчас Кот почти восхищался этим его умением и порой задумывался, а сможет ли он сам когда-нибудь так?

Но чем больше проходило времени, тем больше Кот узнавал другого Крестоманси. Того, кто терпеливо объяснял ему непонятные темы, хвалил за малейшие успехи и не осуждал за неудачи. Того, кого Джулия и Роджер звали «папочка», а Милли — «любовь моя». Того, кто, вопреки кажущейся отстраненной рассеянности и выбивающей из колеи манеры иронизировать по любому поводу, всегда был внимателен и заботлив по отношению к близким людям.

Того, кто практически заменил Коту отца.

* * *

Кот застыл на полпути, забыв, куда и зачем шел. Тот мистер Робертс, которого он считал слугой, нанятым для ухода за престарелым Габриэлем де Виттом, с теплой улыбкой смотрел на Крестоманси и говорил:

— Всё такой же упрямый, Кристофер?

Кот еще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь, кроме Милли (ну, и почившего де Витта, конечно), обращался к Крестоманси по имени. Но самое поразительное состояло в его тоне. Мистер Робертс говорил с Крестоманси даже не как с равным, а как… с младшим братом. И Крестоманси воспринял это как должное — улыбнулся в ответ и пожал плечами:

— Что есть — то есть.

Мистер Робертс с позабавленным видом покачал головой и протянул руку, прощаясь. Когда за ним закрылась дверь, Крестоманси, не оборачиваясь, поинтересовался:

— Что-то случилось, Кот?

Кот неуверенно кашлянул, не решаясь задать интересовавший его вопрос. Но когда Крестоманси повернулся к нему — не с обычным отстраненно-величественным видом, а с печалью и сожалением в темных глазах, — Кот просто не мог не спросить:

— А мистер Робертс, он кто? То есть я знаю, что он ухаживал за де Виттом, но…

Кот замолчал, не зная, как выразить свою мысль. Но Крестоманси понял его и улыбнулся:

— Мордехай работал в Замке, когда Габриэль де Витт был Крестоманси. Он один из лучших спиритов в нашем мире, — и после небольшой паузы добавил: — Он стал моим первым настоящим другом. Хотя в момент нашего знакомства мне было десять лет, а Мордехаю — около двадцати, мы прекрасно поладили.

Кот моргнул, переваривая полученную информацию. Это многое объясняло.

— Я удовлетворил твое любопытство? — с привычным оттенком иронии поинтересовался Крестоманси.

Кот кивнул. Вполне. И только гораздо позже он заинтересовался: а каким Крестоманси мог быть ребенком?

* * *

Дженет, Джулия и Роджер, похоже, считали делом чести научить Кота и Тонино плавать. Кот почти пожалел, что сказал им, что не умеет. Зато Тонино явно не возражал, радостно плескаясь в бассейне и смеясь, даже когда у него ничего не получалось.

Еще несколько дней назад Кот надулся бы из-за того, как все суетятся вокруг Тонино. Но сейчас суетились вокруг них обоих. Даже немного слишком. А кроме того глупая ревность, не дававшая ему покоя совсем недавно, полностью испарилась после их совместного приключения. Кот неожиданно осознал, что Тонино — именно тот человек, которого он хотел бы видеть своим другом. И сейчас ему было ужасно стыдно за свое прежнее поведение.

Настолько стыдно, что Кот решился покаяться. Когда урок плавания закончился, и девочки убежали просить Милли вроде бы о какой-то экскурсии, а Роджер разговаривал с отцом, Кот воспользовался тем, что они с Тонино остались вдвоем:

— Эм… Тонино… я хотел попросить у тебя прощения.

— За что? — удивленно распахнул глаза тот.

Кот тяжело вздохнул и, глядя под ноги, заставил себя признаться:

— Вначале ты мне ужасно не нравился, и я делал всё, что мог, чтобы отделаться от тебя.

Кот осторожно посмотрел на Тонино, ожидая увидеть обиду и разочарование, но вместо этого встретил улыбку.

— Я знаю, — весело заявил Тонино. — Я не обижаюсь — правда. Я тебя прекрасно понимаю, — и доверительным тоном добавил: — На самом деле, я чувствовал себя виноватым из-за того, что невольно занял твое место.

Кот удивленно поморгал и со всей искренностью произнес:

— Я бы хотел, чтобы ты стал моим другом.

— Я бы тоже, — с энтузиазмом ответил Тонино.

Когда настало время Тонино возвращаться в Италию, Кот уже жалел, что он не может остаться жить в Замке Крестоманси.

* * *

Раньше Кот и не подозревал, как много может прятаться в человеке за внешней видимостью. Он помнил, как при первой встрече с Милли посчитал ее заурядной. Настолько заурядной, что даже не поверил Дженет, когда та проницательно предположила, что Милли — ведьма. Правда, Дженет в своем предположении несколько ошиблась, но ей простительно — будучи родом из другого мира, она тогда не понимала разницу между ведьмой и кудесницей. Теперь, умея чувствовать такие вещи, Кот поражался, как мог не замечать этого раньше.

Впрочем, его извиняло то, что внешняя непримечательность Милли обманывала многих. Взрослые опытные маги зачастую не брали ее в расчет, чем Милли и пользовалась, незаметно помогая Крестоманси; можно, сказать, служа его тайным оружием. Иногда Кот думал, что она делает это специально — нарочно старается казаться незаметной и безобидной.

Точно так же, как Крестоманси стремился привлекать к себе всеобщее внимание (зачастую становясь мишенью для злонамеренных магов), Милли держалась в тени, зорко наблюдая и пуская в ход свои значительные силы, когда требовала ситуация. Они в самом деле представляли собой прекрасную команду, вызывающую у Кота искреннее восхищение.

* * *

В последнее время Джулии казалось, что все про нее забыли, полностью сосредоточившись на Роджере. Роджер учился ходить. И сейчас Джулия угрюмо наблюдала, как он неуклюже топает навстречу папе, а папа с улыбкой подхватывает его на руки и что-то говорит. Раньше он носил на руках Джулию. И улыбался так Джулии. Джулия считала, что это ужасно несправедливо.

Наверное, поэтому чуть позже она вырвала из рук Роджера игрушку. Хоть что-то же должно быть ее! Роджер заревел.

— Джулия.

Строгий папин голос заставил вздрогнуть, а пронзительный взгляд черных глаз — съежиться. Но Джулия все-таки упрямо поджала губы и насупилась. Пока мама успокаивала Роджера, папа присел перед ней на корточки и строго спросил:

— Джулия, зачем ты обижаешь брата?

И тут она не выдержала и заревела не хуже Роджера, сквозь слезы подвывая:

— Ты любишь его больше меня! Я тебе больше не нужна!

Джулия не видела, как папа послал маме озадаченно-растерянный взгляд. А та в ответ взглядом велела ему поговорить с Джулией. Зато почувствовала, как ее подняли на руки и поцеловали в макушку. От удивления она сразу перестала плакать: в глубине души она понимала, что поступила нехорошо и ожидала наказания.

— Ну, с чего ты взяла, глупышка?

На этот раз папин голос стал мягким, и Джулия с еще большим удивлением вскинула на него глаза. Он смотрел на нее с прежней ласковой улыбкой и, кажется, вовсе не собирался ругать.

— Я люблю вас обоих одинаково.

И было в его голосе что-то такое, что Джулия сразу поверила. Всхлипнув в последний раз, он порывисто обняла его за шею, уткнувшись носом в плечо, и пробормотала:

— Прости, — имея в виду свое поведение с Роджером.

Папа потрепал ее по кудрям:

— И ты меня.

Джулия не очень поняла за что, но кивнула и счастливо вздохнула.

* * *

Родители устроили на день рождения настоящий праздник, как делали всегда. Джулии исполнялось пять лет, и она считала себя очень взрослой (особенно по сравнению с мелким Роджером). Однако по-прежнему любила праздники, на которых разрешалось гораздо больше сладкого, чем в обычные дни. И конечно подарки!

Но самой замечательной частью было то, что на их с Роджером дни рождения папа — обычно занятый важной работой большую часть дня, а порой и отсутствовавший больше недели — откладывал дела и весь день проводил с ними.

Однако в этот раз всё пошло не так. То есть сначала было как обычно. В отличие от обычных будней Джулия и Роджер завтракали с родителями, и, весело болтая с ними, Джулия предвкушала долгий замечательный день. Но когда дело дошло до подарков, папа вдруг исчез. Просто растворился в воздухе. Не то чтобы такого не случалось раньше — но никогда еще в ее день рождения.

Мама тихонько вздохнула, но тут же улыбнулась Джулии, протягивая ей подарок. Однако то, чего она с таким нетерпением ждала, внезапно потеряло свою прелесть. Она, конечно, вежливо поблагодарила и открыла коробку. Но чудесная новая кукла, которая еще мгновение назад привела бы ее в восторг, сейчас вызвала лишь слабый интерес. Праздничное настроение перебила горькая обида. Роджер тоже расстроился исчезновением папы, но это не был его день рождения и ему вполовину было не так обидно, как Джулии.

Мама снова вздохнула и присела перед ней на корточки:

— Расстроилась, солнышко?

Джулия упрямо помотала головой, но слезы предательски потекли по щекам, и она сдалась, обижено спросив:

— Почему папа не остался? Он всегда оставался.

Мама обняла ее, ласково погладив по волосам:

— Милая, он ничего не может с этим поделать. Когда его кто-то призывает, его притягивает на вызов, хочет он того или нет. Понимаешь?

Джулия поразмышляла над этим и кивнула. Мама улыбнулась и добавила:

— И это никак не меняет того факта, что папа тебя очень любит. Уверена, он сделает всё, чтобы вернуться, как можно быстрее. Может, даже успеет к разрезке торта.

Джулия улыбнулась в ответ и снова кивнула. Настроение немедленно улучшилось. Она многого еще не понимала в работе отца, но то, что уйти сейчас было не его выбором, это она поняла.

* * *

Джулия быстро завязала несколько узелков, с удовольствием наблюдая, как прямо из воздуха появляются сверкающие льдинки и складываются в фигуру лебедя.

Однако радовалась она недолго. Почти готовая фигура вдруг исчезла, а перед Джулией появился отец. То, что он крайне недоволен, становилось ясно по особо пронзительному взгляду. Джулия опустила голову, разглядывая траву под ногами.

— Джулия, — папин голос был ледяным как горные вершины, — у тебя случился приступ амнезии, и ты забыла о первом правиле?

Джулия вздохнула. Она не забыла о том, что колдовать вне класса запрещено, просто наивно надеялась, что ее невинное развлечение пройдет незамеченным. А еще (хотя в глубине души она понимала, что заслужила), она ужасно не любила, когда папа становился таким холодным и язвительным.

— Ты под домашним арестом до ужина, — заключил папа после небольшой паузы всё тем же тоном. — Может, и дольше — я еще не решил.

Джулия насупилась, но кивнула, принимая наказание. Перечить папе, когда он в таком настроении, не смела не только она. Однако это не отменяло того, что ей было жутко обидно. В конце-то концов, что она такого ужасного сотворила? Всего-то хотела сделать ледяную фигуру.

Остаток дня Джулия провела в своей комнате, злясь и негодуя на несправедливое наказание. Совершенно не соответствующее тяжести проступка. К ней заходила мама поговорить, но Джулия упорно отказывалась общаться, на все вопросы отвечая односложно. Мама вздохнула и ушла. Джулия уже собиралась заново погрузиться в пучину обиды, когда пришел папа. Теперь он был уже не пугающе холодным, а скорее усталым и печальным.

Джулия так удивилась этой перемене, что почти забыла про обиду. Но только почти. И опустила взгляд в книгу, лежавшую у нее на коленях, хотя за последние полчаса не прочла ни строчки.

Папа сел рядом в кресло и заговорил таким мягким тоном, что Джулия тут же забыла про свое притворство, вскинув на него взгляд.

— Джулия, пойми, запрет на магию вне класса не моя прихоть — это для твоей же безопасности. Возможно, я был излишне резок — прости меня за это, — я просто испугался.

— Испугался? — вот теперь Джулия точно забыла обо всем.

— Ты не рассчитала силу чар — потому что не умеешь еще как следует этого делать, — и если бы я не вмешался, твоя скульптура взорвалась бы, поранив тебя осколками.

Джулия приоткрыла рот от изумления — а ей-то казалось, что у нее всё отлично получается! И, кажется, она поняла, что папа имел в виду.

— Извини, — тихо произнесла она. — Я больше не буду.

Он улыбнулся, и Джулия улыбнулась в ответ.

— Что ж, полагаю, твой домашний арест отменяется.

* * *

Настроение радостного предвкушения немедленно испарилось, сменившись горьким разочарованием, когда, зайдя в отцовский кабинет, Джулия с Роджером обнаружили там только маму.

— Ему пришлось срочно отправиться во дворец, солнышки, — с сожалением объяснила она.

— Но он обещал, что мы поедем в Лондон! — возмущенно воскликнула Джулия. — Обещал!

Роджер ничего не сказал — просто обиженно насупился.

— Джулия, милая, так уж вышло…

Мама говорила что-то еще, но Джулия уже не слушала, маленьким ураганом вылетев из кабинета. Она была достаточно большой, чтобы понимать, что это не папина вина — Крестоманси никогда не может полностью принадлежать себе, его могут призвать в любой момент. Но она так рассчитывала на этот день, так радовалась поездке в Лондон, что обида поглотила голос разума.

Джулия забралась на площадку восточной башни, где и дала волю слезам, пока ее никто не видел. Плакать прилюдно она считала ниже своего достоинства.

Там ее и нашел папа несколько часов спустя. Он сел рядом с ней на пол, но Джулия упрямо отвернулась, делая вид, будто крайне занята разглядыванием пейзажа.

— Знаешь, — произнес папа будничным тоном, — король сказал мне, что может устроить для нас экскурсию по замку в Виндзоре. Уверен, там можно обнаружить немало древних тайн. Как считаешь?

— Серьезно? — Джулия тут же забыла про обиду, живо повернувшись к нему.

— Серьезно, — он улыбнулся и встал, протянув ей руку. — Пошли?

Джулия засмеялась и схватила его ладонь, в свою очередь поднимаясь с пола. Пожалуй, это будет куда интереснее обычной поездки в Лондон.

* * *

Кот быстро ожил и из зашуганного, боящегося лишнее слово сказать без позволения Гвендолен превратился во вполне уверенного в себе, жизнерадостного мальчика. И Джулия была рада за него. В самом деле рада. Если не считать того, что где-то глубоко внутри затаился противный червячок. Который нашептывал, что на нее папа никогда не смотрел с такой гордостью, как на Кота. И никогда с нею столько не занимался.

Да, Кот — будущий Крестоманси, и, естественно, папа готовил его ко вступлению в должность. Но эти разумные рассуждения почему-то не помогали уничтожить странную, нелогичную обиду. Джулия сама стыдилась своих чувств и старательно пыталась их не показывать. Но, видимо, не слишком успешно.

— Джулия, можно с тобой поговорить? — однажды спросил папа после обеда.

Обычным ровным тоном, но Джулия испуганно вскинула голову, как преступник, застигнутый на месте преступления. Папа выглядел как всегда, и по его невозмутимому выражению лица невозможно было ничего понять. Джулия обреченно кивнула.

— Мне кажется, или ты на что-то обижена? — без предисловий спросил он, когда они оказались в его кабинете.

Джулия тяжело вздохнула. Зная отца, она понимала, что уловками и ничего не значащими фразами отделаться не удастся. Так что она постаралась максимально внятно изложить то, что терзало ее в последнее время. И чем больше она говорила, тем больше сама понимала, насколько по-идиотски это звучит.

Несколько мгновений после ее монолога папа молчал, а потом заметил:

— Это просто глупо.

Однако в его голосе не было холодной иронии, которая появлялась, когда он считал, что дети заслужили выволочку. Напротив, он звучал необычно мягко. Так что Джулия даже осмелилась оторваться от внимательно разглядывания ковра под ногами и поднять взгляд на отца. И с удивлением обнаружила, что он улыбается.

— Джулия, ты же не собираешься ревновать к каждому новому брату, а? — с теплой насмешкой спросил он. — Мы ведь через подобное уже проходили с Роджером.

— Правда? — Джулия не помнила такого — они с Роджером всегда были дружны, почти никогда не ссорясь.

Папа кивнул:

— Да, но ты тогда была слишком мала, чтобы запомнить это.

Джулия поморгала, и тут до нее вдруг дошло, что отец по сути назвал Кота ее братом. Не кузеном — братом. А значит, она правильно инстинктивно почувствовала — он включил Кота в число своих детей. И она прекрасно поняла, что отец хотел сказать: Кот теперь ее маленький брат, такой же как Роджер, о котором ей — старшей — следовало заботиться, а не дуться на него без всякого повода.

И загадочным образом вся обида и тоска моментально испарились. Джулия лучезарно улыбнулась.

— Я была такой идиоткой… — теперь ей стало еще более стыдно, чем раньше.

— Со всеми случается, — философским тоном заметил папа, и они вместе рассмеялись.

* * *

Призывающие чары никак не давались Роджеру. Он бился над ними уже несколько дней, и никаких результатов. А самое обидное заключалось в том, что у Джулии всё прекрасно получалось.

Даже Майкл сокрушенно вздохнул:

— Не понимаю, Роджер. Ты же справляешься с более сложными чарами. В чем проблема?

Роджер пожал плечами — если бы он знал!

После урока вместо того, чтобы как обычно пойти играть с Джулией, он ускользнул бродить по самым заброшенным частям замка. И в конце концов устроился в одной из ниш в пустынном коридоре, где до сих пор ни разу не бывал.

Там он и сидел, обижаясь на несправедливость мира, пока его не нашла Джулия.

— Вот ты где! — она бесцеремонно уселась рядом, не спрашивая разрешения. — Я весь замок облазила!

Это было сказано с таким театральным трагизмом и усталостью в голосе, что Роджер невольно фыркнул. Джулия улыбнулась. Некоторое время они просто молча сидели, пока Джулия не спросила:

— Ты чего такой надутый? Из-за этих чар несчастных, что ли?

— Я не надутый! — возмутился Роджер, и сразу затем признался: — Да.

Джулия хмыкнула:

— Подумаешь, чары не получаются. Нашел из-за чего расстраиваться. У меня тоже многое не получается поначалу. А потом — раз, и пошло как по маслу.

Это Роджеру раньше в голову не приходило. Но если задуматься, Джулия была права: ей тоже случалось подолгу биться над теми или иными чарами. Роджер немного приободрился. Словно почувствовав его изменившееся настроение, Джулия удовлетворенно кивнула и достала из кармана яблоко:

— Хочешь?

Остатки уныния растворились, и, хрустя яблоком, Роджер искренне сказал:

— Знаешь, Джулия, я рад, что ты моя сестра.

* * *

— А давай сделаем домик на дереве! — с вдохновенным видом заявила Джулия. — Я читала про них в одной книге — должно быть здорово.

Роджер обреченно вздохнул: если Джулия загорелась идеей, вычитанной в книге, ее не остановить. Впрочем, подумал он, прищурившись на величественный вяз, возле которого они стояли, может, эта конкретная идея не так уж и плоха. Если не считать…

— Каким образом? Магических навыков нам не хватит, а затаскивать наверх доски слишком тяжело.

— Конечно, попросим папочку, — само собой разумеющимся тоном ответила Джулия. — А потом уже будем внутри всё обустраивать. Говорю тебе — будет здорово!

В итоге она оказалась права. Домик на дереве был потрясающей идеей. Надо признать, Джулия вообще отличалась замечательной фантазией по части игр. И Роджер подумал, что не будь у него столь изобретательной сестры, жизнь была бы гораздо скучнее.

* * *

Роджер почти никогда не болел и, когда неожиданно слег с высокой температурой, болезнь переносил тяжело. Не потому что ему было так уж плохо (ощущение жара чувствовалось скорее забавным — всё время хотелось спать и окружающее воспринималось будто в тумане), а потому что он не привык столько времени проводить в постели.

Еще хуже было то, что к нему не пускали Джулию — чтобы она не заразилась. Привыкший постоянно быть с сестрой, Роджер скучал по ней. С ним, конечно, сидела мама. В свободное время заходил папа. Но Джулии рядом не хватало остро.

Особенно, когда Роджер пошел на поправку, мама перестала проводить в его комнате круглые сутки, и ему стало совсем скучно.

Тогда-то и появилась Джулия. Она тихонько открыла дверь, убедилась, что кроме Роджера в комнате никого нет, и проскользнула внутрь, весело улыбнувшись и подмигнув ему.

— Ты зачем пришла? — прошептал Роджер, когда она села на стул рядом с его кроватью и деловито расправила юбки. — Ты же можешь заразиться.

Джулия фыркнула:

— Глупости. Я слышала, мамочка говорила, ты уже почти поправился, — и заговорщицким тоном добавила: — А кроме того, я наложила на себя защитные чары.

Роджер засмеялся, не став спорить. На самом деле, он был бесконечно рад ее появлению.

— Я подумала, тебя тут тоска заест, — заявила Джулия. — Хочешь, почитаю?

Он с энтузиазмом закивал, и она вскочила, чтобы порыться на полках в поисках подходящей книги.

Слушая, как она с выражением читает «За спиной Северного Ветра», и чувствуя себя абсолютно счастливым, Роджер подумал, что у него самая лучшая на свете сестра.

* * *

Джулия направила на Гвендолен вязальную спицу, приказав:

— Прочь!

Гвендолен исчезла, а Джулия улыбнулась Коту, направив на этот раз спицу на солдатиков:

— Можешь играть дальше. Я наполнила их сердца храбростью.

Роджер ухмыльнулся и подмигнул сестре, прежде чем вернуться к игре. Кот, кажется, пребывал в легком шоке. Или даже в не легком. Но, собравшись, он все-таки вернулся к солдатикам. И вскоре увлекся игрой, которая на этот раз пошла куда веселее.

Роджер покосился на Джулию, которая настолько погрузилась в книгу, что забыла про вязание — спицы зависли в воздухе, слегка подрагивая. Он всегда любил свою сестру, но за эти дни, насмотревшись на Кота и Гвендолен, готов был благословлять судьбу. Раньше Роджеру и в голову не приходило, что есть на свете сестры, которые обращаются с братом, будто с ручной собачкой. Если не хуже. И по сравнению с этим, вспыльчивость и упрямство Джулии, все случаи, когда они ссорились или не находили общий язык, казались сущей ерундой.

Роджер снова посмотрел на Кота, выглядевшего заметно повеселевшим и гораздо более счастливым, чем когда-либо до этого. В отличие от своей сестрицы, Кот был милым и нравился Роджеру. Может, удастся освободить его от Гвендолен?

Видимо, Джулия пришла к той же мысли, поскольку некоторое время спустя она присоединилась к ним и принялась помогать Коту, как когда-то помогала Роджеру овладевать трудными чарами.

* * *

Операция в Шестом-Е с самого начала пошла наперекосяк. И, лежа на холодном каменном полу пещеры, Роджер пытался понять, где они ошиблись. Думать мешала боль в раненном боку и ощущение слабости от потери крови. Тихо ругаясь, Джулия пыталась его подлатать. Роджер и не подозревал до сих пор, что его сестра, всегда державшаяся с достоинством утонченной леди, знает такие выражения.

Он так ей и сказал, пытаясь немного развеселить, но Джулия шутки не оценила.

— Помолчи лучше, — сердито бросила она. — Тебе вредно разговаривать.

Роджер вздохнул и предложил:

— Мы можем позвать Кота…

— Не можем, — Джулия нервно отбросила со лба выбившуюся из косы черную волнистую прядь. — Я уже пробовала, пока ты был без сознания. Что-то не дает пробиться призывающим чарам.

Роджер моргнул. А вот это уже плохо. Очень-очень плохо.

Джулии удалось, если и не совсем исцелить его, то хотя бы остановить кровотечение. И Роджер осторожно сел, прислонившись спиной к холодной стене пещеры. Джулия старалась казаться собранной и спокойной, но он видел, что она устала, испугана и изо всех сил борется со слезами.

— Знаешь, — предложил он, — ты можешь попробовать добраться до портала и привести помощь.

— Я тебя здесь одного не оставлю! — Джулия сердито сверкнула на него черными глазищами.

Роджер обреченно вздохнул — уговорить ее будет непросто.

К их общему облегчению, уходить Джулии не пришлось — Кот нашел их сам.

Позже, уже оказавшись в безопасности и спокойствии Замка, когда Джулия собиралась оставить его отдыхать, Роджер серьезно произнес:

— Спасибо.

Джулия пожала плечами, слабо улыбнувшись. И Роджер прекрасно понял то, что она не сказала вслух: «Ты мой брат, и я никогда не брошу тебя». Роджер улыбнулся в ответ, закрывая глаза. Ему невероятно повезло в жизни, он всегда это знал.

* * *

Дженет была здесь чужой. Она чувствовала это каждую секунду, на каждом шагу. Она не знала даже, как правильно одеться (а женская одежда представляла собой настоящее пыточное устройство), не говоря уже обо всем остальном. А остального тоже было немало. Люди, которые видели в ней Гвендолен и потому относились весьма недружелюбно. Крупные неприятности, в которых увяз Кот — и с каждым часом увязал всё больше. А главное — эта магия, которая, казалось, пронизывала всё. Она одновременно пугала и восхищала Дженет: словно она неожиданно попала в волшебную сказку, но та оказалась вовсе не такой, как она ожидала.

Дженет с радостью придушила бы Гвендолен. Или хотя бы как следует оттаскала за косы. Боясь, что ей придется-таки остаться здесь навсегда, Дженет пыталась подружиться с Джулией и Роджером. Безрезультатно. Она не могла их винить — после всего, что натворила Гвендолен, это была естественная реакция. Но Дженет-то от этого не легче.

Единственным положительным моментом был Кот. Дженет всегда хотелось брата. Но и тут она оказалась чужой. Дженет явно и очевидно раздражала Кота тем, что она не Гвендолен. Хотя ему стоило бы злиться как раз на свою эгоистичную сестрицу, бросившую его на произвол судьбы.

И Дженет днем и ночью мечтала найти способ сбежать отсюда — вернуться в родной мир, к маме и папе.

Но вот странность: когда это желание перестало быть просто желанием, и готово было осуществиться, она уже не была так в нем уверена.

* * *

Внезапный переход от сражения в заповедном саду к тишине какой-то комнаты стал шоком. Настолько сильным, что Дженет не сразу поняла, что это не просто комната, а ее собственная ванная. В ее родном доме, в ее родном мире. И, хотя она по-прежнему беспокоилась за Кота, от облегчения она чуть не расплакалась.

Дженет бросилась из ванной в спальню, стремясь быстрее увидеть родителей, убедиться, что здесь ничего не изменилось — и резко остановилась на пороге. За ее столом сидела девочка — похожая на нее как две капли воды — и что-то быстро строчила. Это не могла быть Гвендолен — судя по тому, что они с Котом видели, та оказалась совсем в другом мире, — значит, одна из «дорогих заместительниц». Пока Дженет думала, что ей предпринять, с первого этажа донесся мамин голос:

— Дженет! Дорогая, нам пора.

Дженет вздрогнула и чуть не ответила по привычке, но другая девочка ее опередила.

— Иду, мамочка! — крикнула она и убежала, оставив раскрытую тетрадь на столе.

Убедившись, что ее шаги стихли, Дженет подошла и без сил опустилась на освободившийся стул. Значит, родители не заметили подмены. Неужели они так плохо ее знают? Поморгав в попытке прогнать слезы, Дженет принялась читать то, что писала девочка.

Это оказался дневник, в котором «дорогая заместительница» — Ромилия — писала о том, как счастлива оказаться в этом мире, обрести родителей. О том, как боится, что они заметят подмену, и как рада, что до сих пор этого не произошло. «Только бы не вернуться обратно!» — гласила последняя строчка. Дженет стало ее ужасно жаль — в родном мире Ромилия явно была несчастна.

И Дженет вдруг горячо захотелось в мир Кота. Пусть там сейчас творилась жуткая неразбериха, но Дженет незаметно для себя успела в ней освоиться. А главное — она привязалась к Коту, начала воспринимать его, как настоящего брата. Здесь же она стала чужой. У родителей теперь есть другая дочь, для Дженет в этом мире не осталось места.

Проглотив последние слезы, Дженет стала ждать — Крестоманси наверняка что-нибудь придумает, тех злых магов остановят, и Дженет сможет вернуться. По крайней мере, она на это надеялась.

* * *

Первые дни после возвращения Дженет пребывала в растерянности. С одной стороны, она хотела вернуться и за краткий визит домой почувствовала, что не нужна там. А с другой — всё еще не чувствовала себя своей в Двенадцатом-А. Этот мир, каким бы чудесным он ни был, будто не принимал ее. К тому же она скучала по родителям, хотя и обижалась на них за то, что они не заметили подмены.

Все вокруг были внимательны и добры к ней. И, вспоминая те несколько дней, когда они с Котом строили планы, как сбежать из Замка Крестоманси, Дженет удивлялась, почему она вообще боялась этих людей. Она была им благодарна и старалась выглядеть бодрой и веселой. Но факт состоял в том, что, хотя этот мир нравился ей и она хотела бы принадлежать ему, принадлежности как раз-таки не чувствовала. Ее постоянно преследовала почти неосознанная мысль, что она незваный гость, которого только терпят из вежливости и по доброте душевной. Ну и ради Кота, конечно.

За такими невеселыми размышлениями ее и застала однажды Джулия. Дженет тогда сидела за туалетным столиком, поставив на него локти, положив лицо в ладони и задумчиво разглядывая свое отражение в зеркале. Постучав скорее для приличия, Джулия вошла, не дожидаясь ответа. Чего бы она ни хотела от Дженет, она передумала и, нахмурившись, задумчиво уставилась на нее.

— Что случилось? — спросила Джулия после секундной паузы.

Дженет пожала плечами — ей казалось, что признаться в своем подавленном настроении будет черной неблагодарностью. Но от Джулии так просто не отделаешься. Она подтащила к туалетному столику ближайший стул, села напротив Дженет и непререкаемым тоном велела:

— Рассказывай.

Дженет невольно улыбнулась — в такие моменты Джулия становилась ужасно похожа на отца. И Дженет поняла, что отвертеться не удастся. Так что попыталась объяснить.

Джулия слушала, слегка нахмурившись, и в итоге заявила:

— Ты говоришь чушь. Замок теперь твой дом, и тебе здесь рады. Не только я или Роджер (о Коте вообще молчу). Если бы папочка не хотел оставлять тебя, он нашел бы куда тебя отправить — уж поверь. Он самый могущественный кудесник в Родственных мирах — подумай об этом.

Дженет подумала. Если посмотреть с этой стороны…

— И знаешь, мне всегда хотелось иметь сестру, — добавила Джулия, улыбнувшись.

Дженет не могла не улыбнуться в ответ, чувствуя себя так, словно вышла на яркий свет из темного лабиринта.

— Мне тоже.

* * *

Когда Дженет исполнилось пятнадцать, ее всё чаще стал беспокоить вопрос, что она будет делать дальше. Нет, она знала, что никто ее не выгонит из Замка Крестоманси и здесь для нее всегда будет дом. Но чем она может здесь заниматься? У нее нет магии, она не сможет работать в команде Кота, как собиралась Джулия. Получается, в Замке она на положении приживалки или бедной родственницы. Дженет знала, что несправедлива, считая так — никто подобного даже не думал, — но не могла прогнать из сердца противное чувство.

— Что с тобой творится, солнышко? — однажды участливо спросила ее Милли.

Дженет в тот момент уже не первый час сидела в библиотеке, пытаясь читать. Появления Милли она не заметила, и неожиданный вопрос заставил вздрогнуть и виновато покраснеть. Может, оттого что ее застали врасплох, а может, оттого что она сама жаждала с кем-нибудь поделиться переживаниями — а кому еще рассказывать такие вещи, как не Милли? — но Дженет вздохнула и ответила предельно честно. И, чувствуя себя полной идиоткой, заключила свою речь тихим:

— А еще мне кажется, что я никогда не привыкну к этим юбкам и корсетам!

— Знаешь, я тоже, — вдруг доверительно сообщила Милли, заставив Дженет вытаращиться на нее.

Милли засмеялась и рассказала ей удивительную историю о сбежавшей из Десятой серии богине. Дженет пришла в восхищение — Милли пережила гораздо больший культурный шок, чем она, привыкая к новому миру. Но…

— Но у меня нет магии, — жалобно произнесла Дженет. — Чем я могу здесь заниматься?

— Солнышко, — Милли ласково улыбнулась и сжала ее ладони, — большинство населения этого мира не являются пользователями магии. А если ты беспокоишься, что не сможешь принести пользу в Замке — так обладание магией вовсе не обязательное условие для работы в команде Крестоманси.

— Да? — удивилась Дженет.

Милли кивнула:

— А кроме того это ведь не единственный имеющийся у тебя вариант. Ты можешь поехать учиться, если захочешь, освоить любую профессию, заняться, чем посчитаешь нужным. Мы всегда тебя поддержим — в любом твоем выборе.

Дженет невольно улыбнулась в ответ, чувствуя, как под ласковым понимающим взглядом Милли исчезают сомнения и тревоги. И она порывисто обняла ее, прошептав:

— Спасибо.

* * *

В Медицинской школе Оксфорда на Дженет смотрели косо — что профессора, что студенты. Она была здесь единственной девушкой на несколько сот человек и сильно подозревала, что ее вовсе не взяли бы, если бы Крестоманси не надавил на ректора. Однокурсники придерживались того же мнения и не упускали случая едко напомнить ей об этом.

Дженет начала понимать, что все эти годы ошибалась — она так и не стала частью Двенадцатого-А и по-прежнему была здесь чужой. Порой она доходила до такой тоски, что, тихо плача по вечерам в своей комнате, почти решала бросить всё и сбежать под защиту Замка. Но потом оттуда приходило письмо.

Друзья писали ей каждый отдельно или — изредка — все вместе одно большое послание. Кот обычно интересовался ее успехами в обучении. Джулия расспрашивала про столичную жизнь и про мальчиков. Марианна беспокоилась, не сложно ли ей жить в исключительно мужском окружении. Роджер спрашивал, какие в современной медицине используются аппараты. И все они рассказывали новости Замка и делились с ней своими радостями, печалями и планами. Изредка писала даже Милли — обычно беспокоясь, не плохо ли Дженет в общежитии. «Если будет невыносимо — пиши, мы что-нибудь придумаем. Я на собственном опыте знаю, как это ужасно, когда тебя травят в школе», — заверяла она.

Дженет улыбалась, читая их письма, понимая, что никакие невзгоды не заставят ее сдаться, пока рядом эти люди, всегда готовые поддержать — ее семья. А еще она чувствовала, что не имеет права отступить, обмануть их веру в нее. Она мечтала стать врачом — и она им станет.

И Дженет старалась игнорировать насмешки, сосредоточившись на учебе. К концу года профессора перестали на нее косо смотреть и даже начали ставить в пример другим студентам ее усердие. Более того — некоторые однокурсники сменили насмешливое презрение на искреннее уважение. Она даже подружилась с одним из них.

Возвращаясь домой на каникулы, Дженет поздравила себя с победой. Она непременно завоюет этот мир, который несмотря ни на что стал ее второй родиной.

* * *

Первым делом после осады Замка Призраком, когда были улажены самые важные дела и все немного пришли в себя, Габриэль посчитал необходимым узнать все подробности происходившего, пока он был разбросан по мирам. Результат его удивил. Нет, даже глубоко поразил. Он совершенно не ожидал, насколько четко и профессионально способен действовать в критической ситуации Кристофер.

Тот самый Кристофер, который до сих пор лишь сводил его с ума своим упрямством и нежеланием ничего понимать. Двенадцатилетний мальчик справился с задачей, посильной не каждому взрослому. И к слову спас жизнь — точнее жизни — самому Габриэлю, пожертвовав одной из своих.

Пришлось признать, что он ошибался: из Кристофера со временем выйдет отличный Крестоманси.

* * *

Габриэль с удовлетворением наблюдал, как на глазах Кристофер становится серьезнее и ответственнее. Наверное, происходившие с ним изменения можно было назвать одним словом — «взрослеет». Он научился разговаривать с людьми, не вызывая у них желания тут же прибить его. Хотя, к вящему раздражению Габриэля, так и не оставил манеру иронизировать по любому поводу. Просто ирония стала гораздо тоньше и недоступнее. Он быстро учился дипломатии и политическим играм.

Впрочем, Кристофер, обладавший живым острым умом, всегда и всему учился быстро. Когда давал себе труд этим умом пользоваться. Он блестяще справлялся со всё более и более сложными заданиями. Выглядя при этом жутко самодовольным, чего Габриэль старался не замечать. Но опять же — умение прекрасно действовать во время кризиса Кристофер продемонстрировал еще с детства. Так что здесь речь шла лишь о развитии изначально присущих ему способностей.

А вот, что действительно заметно изменилось — так это то, что из взбалмошного неуправляемого мальчишки, доводившего Габриэля до белого каления своими выходками и упрямством, Кристофер превратился в ответственного и понимающего всю серьезность возложенных на него обязанностей молодого человека.

Во время одного из заседаний в совете министров, наблюдая за тем, как Кристофер с естественной непринужденностью обсуждает с королем тонкости законопроекта, касающегося магии, Габриэль поймал себя на том, что гордится своим воспитанником.

* * *

Уйдя на покой, Габриэль продолжал поддерживать связь со знакомыми из высших кругов. От них-то он и получал отзывы о Кристофере. Что интересно — исключительно хвалебные.

— Такой блестящий молодой человек, — говорили они. — Такой величественный, хладнокровный. Смотришь на него и понимаешь, что пока он занимает пост Крестоманси, можно спать спокойно.

Габриэль тихонько хмыкал на эти похвалы. Да, величественность Кристоферу всегда прекрасно удавалась. Но хладнокровие — это что-то новенькое. Впрочем, они не преувеличивали — Габриэль имел возможность убедиться, что Кристофер действительно научился контролировать свой буйный темперамент. И сейчас, какие бы эмоции он ни испытывал, по его неизменно отстраненному выражению лица невозможно было ничего понять.

Он навещал иногда старого учителя — приходил спросить совета или просто заглядывал в гости (хотя Габриэль сильно подозревал, что больше к Мордехаю, чем к нему самому). И всегда был вежливо-почтителен к своему наставнику. Приятное разнообразие после бесконечных споров и скандалов.

Но как это ни парадоксально, Габриэль испытывал удовольствие, замечая, что под величественной маской по-прежнему прячется дерзкий мальчишка. Он прорывался наружу, когда Кристофер улыбался Милли, обмениваясь с ней нежными взглядами. Или когда спорил и смеялся с Мордехаем. Габриэль был рад, что должность не раздавила Кристофера так, как когда-то раздавила его.

И в чем Габриэль был согласен со своими знакомыми (хотя ни за что не признал бы такое вслух), так это в том, что с таким Крестоманси как Кристофер можно спать спокойно.

* * *

Кристофер носил свою дочь на руках, знакомя ее с особняком Габриэля. Девочка — Джулия, напомнил себе Габриэль, ее зовут Джулия — с любопытством вертела головой и что-то щебетала. Она еще плохо выговаривала слова, и Габриэль не понимал больше половины. Зато Кристофер, похоже, понимал всё прекрасно — объяснял и отвечал на вопросы.

Он давно не появлялся в этом доме и впервые — с детьми. У Габриэля сложилось впечатление, будто он был глубоко убежден, что общество маленьких детей утомительно для престарелого наставника, но желание похвастаться своими отпрысками оказалось сильнее. Милли, видимо, придерживалась того же мнения, поскольку чуть ли не сразу ушла куда-то, унеся младшего — скорее всего, к Розали на кухню. Хотя вообще-то это было немного нелогично. Если уж они боялись его утомить, то следовало сделать наоборот: младенец спокойно спал на руках матери, а не трещал без умолку, как Джулия.

Впрочем, вопреки их опасениям, Габриэль не был против. Почти с умилением он наблюдал за Кристофером, на руках которого, обняв его за шею, сидела маленькая девочка. Поразительно похожая на него — с такими же черными кудрями и большими черными глазами. Вырастет потрясающей красавицей. Габриэль усмехнулся своим мыслям и, когда принесли чай, пригласил гостей присаживаться. Будто только сейчас вспомнив о его присутствии, Джулия опасливо стрельнула глазами в его сторону и тут же крепче прижалась к отцу, спрятав лицо у него на плече.

Габриэль остался внешне невозмутим, но в глубине души был уязвлен — неужели он такой страшный, что ребенок шарахается от него? Будто прочитав его мысли, Кристофер пояснил:

— Не обращайте внимания, сэр, дети в этом возрасте всегда боятся незнакомых, — и тут же принялся уговаривать дочь — таким ласковым тоном, какого Габриэль от него не слыхал еще ни разу: — Ну же, Джулия, Габриэль только выглядит таким пугающим — он хороший на самом деле.

Габриэль с трудом сдержался, чтобы не фыркнуть. Это он выглядит пугающим? На себя посмотрел бы. Да совет министров в полном составе при нем чихнуть лишний раз боится. Но Джулия подняла голову и осторожно полуобернулась, с любопытством, хотя и по-прежнему с опаской, сверкая на Габриэля черными глазищами. Кристофер улыбнулся, с гордостью глядя на дочь.

Габриэль покачал головой и на этот раз все-таки улыбнулся. Из Кристофера получился прекрасный отец, кто бы мог подумать.

* * *

Эрик смотрел на Габриэля чуть ли не с ужасом в больших светлых глазах, отвечал односложно и едва слышно и, кажется, мечтал оказаться отсюда как можно дальше. Это немного выбивало из колеи. Конечно, Габриэль догадывался, что ребенка смущает общество умирающего старика. Но он слишком привык, что Кристофер всегда, с самого начала смотрел на него прямо и нахально, регулярно дерзил и постоянно пререкался.

Эрик же будто воды в рот набрал — разговорить его было просто невозможно. Габриэль слегка раздраженно вздохнул и озвучил свой вывод:

— Странный и скрытный мальчик.

— Да что вы говорите? — ответил Кристофер настолько невозможно саркастичным тоном, что Габриэлю захотелось, как много лет назад, отчитать его за неуважение к старшим.

И тут он перехватил взгляд Эрика. Он смотрел на Кристофера, и выражение страха и крайнего напряжения на его лице сменилось благодарностью и теплой привязанностью, а в глубине глаз мелькнуло веселье. Кристофер едва заметно улыбнулся ему — чуть ли не подмигнул — и снова обратил взгляд на Габриэля.

Эрик заметно ободрился и, хотя оставался молчаливым и робким, ужас исчез. Да, у Кристофера куда лучше получалось ладить с детьми, чем в свое время у Габриэля. И он лучше, чем кто бы то ни было, научит Эрика всему необходимому будущему Крестоманси. Габриэль подумал, что может умереть спокойно — он оставляет мир в надежных руках.

* * *

Впервые Мордехай покинул дом в том возрасте, когда еще не понимал, что такое дом. И не по собственной воле. Прихоть Драйта, перевернувшая всю его жизнь.

Узнав об этом, всегда подсознательно чувствовавший себя инородным элементом в этом мире Мордехай был зол и обижен. И мечтал заслужить возможность вернуться в родной мир.

Кто бы ему сказал тогда, что он будет благодарен Драйту за то, что тот именно его выбрал своим агентом в Двенадцатом-А, Мордехай горько рассмеялся бы.

Тем не менее несколько лет спустя он действительно был благодарен за шанс жить в этом мире. И мечтал (его мечты были несбыточными, он прекрасно это знал, но не переставал мечтать) получить возможность уже не вернуться в Одиннадцатый — по сути чужой для него — мир, а по-настоящему стать частью Двенадцатого-А.

* * *

Двери в родной мир закрылись — на этот раз навсегда. Впрочем, Одиннадцатый никогда не был для Мордехая домом, и единственное, что он сейчас испытывал — это облегчение и опьяняющее чувство свободы. То есть единственное, что он испытывал в связи с закрывшейся дверью в родной мир. Он ни капли об этом не жалел. Всю жизнь проведя в Двенадцатом-А, он слишком отличался от своих земляков и никогда не мог их понять.

Однако в остальных отношениях его обуревало множество эмоций. И в первую очередь беспокойство за Кристофера и глубокая благодарность к нему. Мальчик совершил практически невозможное, чтобы вырвать его (и Габриэля) из власти Драйта. Попутно пожертвовав собственной жизнью. Кристофер был бледен и тяжело дышал — Мордехай даже представить не мог, насколько больно сжечь свою жизнь — но вроде бы уже пришел в себя.

Второй эмоцией, затоплявшей всё его существо, было невероятное ощущение души, которая наконец-то принадлежала только ему. Ну, еще Кристоферу, но Мордехай знал, что тот никогда не злоупотребит своей властью. По сравнению с этим даже возможная перспектива тюремного заключения казалась сущим пустяком. А, если немного повезет, он и этого избежит.

А еще Мордехай смотрел на Розали и думал, что теперь может наконец-то признаться в своих чувствах и попросить ее руки. Розали перехватила его взгляд и улыбнулась — радостно и смущенно одновременно.

Ни разу в жизни Мордехай еще не был так счастлив.

* * *

Покидая Замок Крестоманси, Мордехай чувствовал себя… странно. На протяжении всей его жизни Замок был единственным местом, которое он мог назвать домом. К тому же он знал, что Кристофер станет возражать, и, возможно, даже обидится, и это огорчало Мордехая. Но остаться сейчас с Габриэлем он считал своим долгом. Он слишком многим был ему обязан. Кристоферу он был обязан не меньше, но Кристофер молод и энергичен, он справится и без него, в отличие от престарелого де Витта.

И, конечно же, Кристофер обиделся. Он быстро взял себя в руки и даже извинился за резкость. Но Мордехай видел, что в глубине души он всё равно считает себя брошенным. Даже если умом согласился с доводами Мордехая. Кристофер всегда болезненно воспринимал прощания. После возвращения Конрада в Седьмую серию он несколько дней ходил таким мрачным, что к нему только Милли осмеливалась приближаться.

И сейчас Мордехай чувствовал себя немного виноватым. Ощущение, будто он оставляет друга на произвол судьбы. Хотя объективно…

— Он справится, — озвучил Габриэль его мысли, когда за ними закрылись двери замка.

Мордехай удивленно повернулся — неужели его мысли настолько очевидны? Габриэль пожал плечами. И Мордехай вдруг понял, что он старается убедить скорее себя, чем его. Потому что его тоже преследует это нелогичное, но стойкое ощущение, что они бросают Кристофера в бурном море. Мордехай вздохнул:

— Я знаю, — и с некоторым сожалением оглянулся на величественную громаду замка.

— О, вы двое хуже Кристофера! Можно подумать, мы в какой далекий мир переселяемся, — фыркнула Розали и решительно зашагала вперед.

Мордехай засмеялся и, бросив быстрый взгляд на Габриэля, с удивлением обнаружил, что он тоже улыбается.

* * *

Противостоять Кристоферу, когда тот всерьез хочет чего-то от тебя добиться, всегда было непросто — почти невозможно. И с годами стало еще сложнее. Однако Мордехай чувствовал, что должен уйти. Ему необходимо было хоть в раз жизни принадлежать только себе, никому не служить. И теперь, когда Габриэль умер, он наконец-то мог себе это позволить.

К его облегчению, Кристофер понял. Хотя, конечно же, сначала сделал всё, чтобы его удержать. Мордехай не мог не улыбнуться. Порой в блистательном Крестоманси он по-прежнему видел наивного любопытного мальчика, с которым познакомился на границе миров. Мордехай решительно отодвинул воспоминания — иначе он точно никуда не уйдет.

Грусть, вызванная прощанием, немедленно исчезла, смытая восторгом новоприобретенной свободы, стоило начать собирать чемодан. Ближайшее время он собирался посвятить путешествиям, а там будет видно.

* * *

Мордехай чуть ли не с нежностью разглядывал величественную громаду Замка Крестоманси. Несколько лет он не был здесь. И за это время успел постранствовать и перепробовать самые разнообразные занятия. В итоге осознав, что ни одно из них не увлекает его по-настоящему, и больше всего он хочет вернуться в Замок. Вот он и вернулся. И на этот раз не потому, что ему больше некуда пойти, а потому что это был его собственный выбор.

Мордехай знал, что сигнальные чары предупредят хозяев, стоит ему ступить на территорию, и потому совсем не удивился, когда навстречу вышла Милли.

— Мордехай! — радостно воскликнула она, лучезарно ему улыбнувшись. — Ты в гости или…

Она не договорила, одарив его неуверенным взглядом.

— Или, — твердо ответил он, улыбнувшись в ответ.

Милли буквально просияла:

— О, чудесно! Кристофер будет рад.

И она потащила его в замок, по пути одновременно рассказывая новости, расспрашивая о том, чем он занимался в последнее время, и заверяя, что им ужасно не хватает хорошего спирита.

И Мордехай всем сердцем ощутил, что вернулся домой.

* * *

Тот день для Марианны был полон потрясений. Сначала она узнала, что дедушка жив, а не умер, как она считала. Едва успев освоиться с этой новостью и вытереть слезы счастья, она узнала, что все эти годы он находился в заточении, где его заперли ее собственный отец и дяди. Его сыновья, между прочим.

Пока она сидела на лесной полянке, прижавшись к дедушке и наблюдая за тем, как Кот снимает барьеры, ее раздирали два противоположных чувства: счастье и горькое разочарование. Никогда бы она не подумала, что близкие способны на такое. Марианна была так потрясена, что ее даже посетила мысль сбежать — как когда-то Люк Пинхоу. Возможно, Молли могла бы увезти и ее тоже. Если, конечно, серой лошадью, увезшей Люка, действительно была она.

Следующим потрясением, когда Марианна еще не успела прийти в себя от предыдущего, стало нападение Фарли. Испугавшись за родных, на какое-то время Марианна даже забыла про разочарование в них.

Появление в заварушке Крестоманси уже само по себе тянуло на очередное потрясение. Последовавшее затем разбирательство стало еще одним. Особенно если учесть активно участвовавший в нем скрытый народец. И с новой силой вернувшееся разочарование в отце и дядях.

Но, пожалуй, все события этого безумного дня перекрыло последнее: когда Крестоманси предложил Марианне учиться в Замке. И опять ее накрыло противоположными чувствами: восторгом и ужасом. Но, перехватив веселый взгляд Кота, Марианна улыбнулась в ответ и поняла, что восторг все-таки перевешивает. В итоге ей даже не пришлось сбегать так далеко, как Люку Пинхоу. Пожалуй, неплохое начало для новой жизни.

* * *

Еще до начала занятий в Замке Крестоманси Марианна с опаской относилась к нему и его обитателям (кроме Кота, конечно). Слишком сильны были усвоенные в семье предубеждения. Ее боязливые ожидания не оправдались в первый же день.

Когда Марианна робко зашла в классную комнату, остановившись у самой двери, там уже сидели, весело болтая, две девочки постарше Марианны. Обе были столь роскошно одеты, что она почувствовала себя неотесанной деревенщиной на королевском приеме. Правда, светловолосая выглядела так, словно чувствует себя в платье неуютно и не знает, что делать с пышными юбками. И это немного утешало.

— Привет, — радушно улыбнулась последняя. — Я Дженет.

— Джулия, — представилась вторая — с блестящими черными локонами.

Она тоже улыбнулась и одарила Марианну любопытным взглядом темных-темных глаз. В свою очередь назвав имя, Марианна подумала, что где-то уже видела такие глаза.

— Мы знаем, — хором ответили обе на ее представление, а Джулия добавила: — Кот о тебе много рассказывал. Ну, насколько Кот вообще способен рассказывать.

Марианна невольно хихикнула и шагнула немного вперед. Она успела заметить эту особенность Кота: он почти никогда ничего не говорил сам, поскольку почему-то считал, что окружающие уже знают всё, что знает он. Джулия с Дженет ухмыльнулись ей в ответ, и вся первоначальная скованность и боязнь Марианны исчезли. В этот момент она поняла, что они станут хорошими подругами.

— Добро пожаловать в Замок, — с интонациями встречающей гостя хозяйки произнесла Джулия. — Папочка говорил, ты сильная кудесница.

Марианна одарила ее недоуменным взглядом. Папочка?

— Она имела в виду Крестоманси, — весело пояснила Дженет.

— О, — всё что смогла Марианна ответить — теперь-то она поняла, у кого видела точно такие же яркие черные глаза.

Она, конечно, знала, что, учась в Замке, будет общаться с детьми Крестоманси. Роджера, про которого Джо ей все уши прожужжал, она даже видела мельком во время великой заварушки. И всё равно это было неожиданно. И смущало. Однако и Джулия, и Дженет держались так радушно и доброжелательно, что к моменту, когда в комнату вошел немного сонный Кот, Марианна уже сидела вместе с ними на кушетке и ей казалось, будто они сто лет дружат.

Джо с Роджером появились последними. Оба едва поздоровались с остальными, не отрываясь от увлеченного обсуждения чего-то.

— Не обращай внимания, — махнула на них Дженет. — Они просто помешались на своем летательном аппарате.

Марианна засмеялась и кивнула, подумав, что зря она так опасалась Замка.

* * *

Перед первым уроком с Крестоманси Марианна нервничала так, что это заметил Кот.

— Боишься? — понимающе поинтересовался он, когда они шли по коридору. — Я тоже его поначалу боялся.

— А теперь — нет? — удивилась Марианна.

Кот с улыбкой покачал головой, но тут же уточнил:

— Ну то есть — да, но не так… Я… в общем… Не знаю, как объяснить, — и махнув рукой на попытки подобрать нужные слова, заключил: — Сама поймешь.

Марианна нервно кивнула. Хотела бы она, чтобы Кот оказался прав. Один только взгляд пылающих черных глаз внушал ей ужас и желание куда-нибудь исчезнуть. Она подозревала, что отчасти это было опять же следствием воспитания. Но и сам по себе Крестоманси был довольно устрашающим.

Во время того первого урока Марианна едва смела поднять взгляд и старалась, как можно меньше привлекать к себе внимание. И потому с удивлением наблюдала, как Кот задает вопросы — действительно без малейшего страха, — не стесняясь, прямо говорит, когда у него что-то не получается. Один раз он даже умудрился разговорить Крестоманси на не связанную с уроком тему, хотя и касающуюся магии.

Собственно, Кот захотел разузнать о ведовстве. И тут Крестоманси глубоко поразил Марианну, заявив, что не слишком разбирается в этом типе магии. Никогда бы она не подумала, что он может, во-первых, чего-то не знать, а во-вторых, так спокойно в этом признаться. Ни ее отец, ни дяди ни за что на свете не повели бы себя так. Тем более перед детьми.

А потом он ввел ее в окончательный ступор, заявив:

— На самом деле, Пинхоу знают о ведовстве гораздо больше, — и добродушно улыбнулся ей: — Не так ли, Марианна?

Марианна вздрогнула, залилась краской и смогла только нервно кивнуть. А Крестоманси, к ее ужасу, продолжил:

— Думаю, она прекрасно может ответить на твой вопрос, Кот.

Кот посмотрел на нее с веселым любопытством. Марианна сглотнула. Она думала, что не сможет произнести ни слова, но как-то так получилось — она сама не заметила как, — что вскоре уже бойко рассказывала об особенностях ведовства, ловко направляемая наводящими вопросами Крестоманси.

А потом Марианна вдруг осознала, что вроде бы уже не боится так сильно, и может спокойно обсуждать изучаемую тему, и смотреть не только в столешницу перед собой. Будто почувствовав изменение в ее настроении, Крестоманси одобрительно улыбнулся ей. И Марианна пока еще робко, но улыбнулась в ответ.

* * *

Марианне нравилась Милли. Всегда спокойная, ласковая и доброжелательная ко всем без исключения. Полная противоположность устрашающему Крестоманси. И она была могущественной кудесницей: Марианна чувствовала ее силу, спрятанную за добродушным видом. И сила эта была из разряда тех, с которыми следует считаться.

Иногда Марианна не понимала, как можно быть одновременно такой могущественной и такой милой. Иногда она удивлялась, как они с Крестоманси, будучи настолько разными, умудряются прекрасно ладить. Марианна знала и верила, что ее родители любят друг друга, и всё же между ними никогда не было такой гармонии. Любопытство заставило ее начать внимательно наблюдать.

И наблюдая, она подмечала всё больше незаметных на первый взгляд мелочей.

Как зачастую, прежде чем принять важное решение, Крестоманси бросал на Милли быстрый взгляд, словно спрашивая: «Что думаешь?» Пару раз Марианна даже была свидетельницей того, как Милли сумела изменить уже оформившееся мнение Крестоманси. До тех пор Марианна пребывала в уверенности, что на это никто не способен. Никто, кроме Милли, очевидно.

Как Милли неизменно встречала вернувшегося из очередной миссии Крестоманси теплыми объятиями и счастливой улыбкой. Как она незаметно для постороннего взгляда каждый день и каждую минуту создавала в Замке атмосферу тепла и уюта, в которую непременно хотелось вернуться.

Как Крестоманси чутко реагировал на настроение Милли, а Милли легко считывала малейшие нюансы его эмоций.

Марианна каждый раз улыбалась, замечая, как они обмениваются мимолетными взглядами, в которых мелькает нежность. Теперь она знала секрет гармоничного брака. Доверие, уважение, забота, внимание. Наверное, это и есть любовь.

* * *

Кот уже несколько дней пропадал на задании в Третьей серии, и Марианна ужасно по нему соскучилась. Раньше она никогда бы не подумала, что может так сильно по кому-то соскучиться всего за несколько дней. Да, она всегда считала его своим лучшим другом. С ним ей было интереснее и уютнее, чем даже с девочками, но все-таки…

— А тебе не приходило в голову, что ты в него влюблена? — насмешливо поинтересовалась Джулия, когда Марианна поделилась с ней своим недоумением.

И пока Марианна ошарашенно моргала, добавила:

— Уж Кот-то в тебя — точно. Влюблен, я имею в виду.

И это повергло Марианну в окончательный шок. Рассмеявшись ее выражению лица, Джулия ушла, заявив, что оставляет ее переваривать эту идею.

Нет, Кот всегда Марианне нравился. Но «нравится» не значит «влюблена». Они ведь друзья… И до сих пор она была уверена, что только друзья.

Когда она спросила у Дженет, что та думает по этому поводу, Дженет пожала плечами и с само собой разумеющимся видом ответила:

— Я всегда считала, что вы идеальная пара.

Посоветоваться с Милли Марианна не решилась. Хотя ей очень хотелось. И чем больше она размышляла, тем больше ей казалось, что девочки, в сущности, правы.

Так что к моменту возвращения Кота она почти освоилась с этой идеей. А уж когда Кот лучезарно улыбнулся ей и сгреб в осторожные, но крепкие объятия, исчезли последние сомнения.

— Ужасно скучал по тебе, — пробормотал Кот, зарывшись лицом в ее пушистые волосы.

— И я по тебе, — Марианна немного отстранилась, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Марианна… — начал Кот, однако смешался и не договорил.

Но по его глазам она уже поняла, что он собирался сказать и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его. А когда Кот, пораженно вздохнув, ответил, Марианна удивилась, почему ей вообще нужна была Джулия, чтобы понять столь очевидную вещь.